Путь иллюмината

Судьба никогда не отворяет одной двери, не захлопнув прежде другой. Виктор Гюго. «Человек, который смеётся». Тот, кого звали маркизом д'Арни, пребывал не в самом светлом расположении духа. Расставание Ксении от Петра не предвещало ничего хорошего, и, конечно же, не дарило никаких надежд. К тому же, неприятный осадок оставило похищение Варвары Петровны. Подумать только – он ведь был в числе гостей на её свадьбе с Михаилом Лугиным, говорил молодым напутственные слова, а затем держал на руках их первенца! Он пил чай с ароматными ватрушками, сидя с Варварой Петровной за одним столом, дышал с ней одним воздухом долгими летними вечерами, когда вся семья Черкасовых собиралась на открытой беседке. А вчера, как последний мерзавец, он лишил эту девочку чувств ради выгоды братства, позволил сделать её пешкой в опаснейшей игре, исход которой известен лишь одному сатане! Как угнетала эта проклятая двойственность! Нужно было служить ордену, не противопоставляя себя обретённой семье. Как же это чертовски сложно! Маркиз уже заканчивал реставрацию портрета своего покойного товарища Алексея Елецкого. Оставалось лишь покрыть раму позолотой, чем он сейчас и занимался. Ещё совсем малость, и работа готова. Портрет-воспоминание. Кусочек жизни, который не вырвать из недр памяти. Нарывающая заноза, что время от времени даёт о себе знать. Д'Арни сжал кулаки. Ему казалось, что он очутился в какой-то липкой паутине, что окружает со всех сторон и сковывает по рукам и ногам. Порвавшая с мужем Ксения, Варвара Лугина, попавшая в руки иллюминатов, несчастная Аврора с гениальным сыном, которому не дают возможности просто наслаждаться детством… Он ощущал себя запертым в тесной клетке, словно этот портрет в облупленной старой раме. Но некогда жалеть себя. Нужно сделать за сегодня и пару хороших дел, чтобы не нарушать баланс добра и зла в мире. Да что там в мире? Хотя бы в одной заблудшей душе... * * * На премьеру трагедии "Ромео и Джульетта" прибыл весь петербургский бомонд. Юный император как обычно занял место в царской ложе. Он флегматично наблюдал за тем, как напомаженные щёголи ведут под руки светских львиц в декольтированных туалетах, а хитроумные особы на выданье, подстерегающие своих будущих жертв, будто соревнуются с блеском театральной люстры сиянием своих роскошных драгоценностей. Прима играла как всегда блистательно, но на этот раз Александр Павлович, казалось, не был увлечён происходящим на сцене. Его вниманием вдруг завладела светловолосая красавица в элегантном голубом платье. Его взгляд невольно падал в её сторону. Государь поймал себя на мысли, что не помнит, кто это, хотя лицо блондинки казалось знакомым. Откуда-то ему были известны эти черты: надменно вздёрнутый носик, огромные, горящие неведомой страстью, глаза, яркий золотой блеск густых волос. Лицо это на протяжении всего спектакля не давало Александру покоя. Дама увлекала своей загадкой, почему-то будоражила, волновала, хотя подсознательно он чувствовал, что от этой особы исходит непонятная опасность. Но ему как раз это в ней и нравилось! Император пристально всматривался в глаза незнакомки, напрягая память, и вдруг лёгкая полуулыбка озарила прекрасное лицо. Дама кокетливо обмахнулась веером из павлиньих перьев, как будто робея. Сердце Александра забилось сильнее: «Да она играет со мной!». Юлия: Расстанься же ты с именем своим, Ромео, и, взамен за это имя, В котором нет твоей и части, всю Меня возьми! Актёр Пяткин: Ловлю тебя на слове. Лишь назови меня своей любовью - И заново я буду окрещен И навсегда свое утрачу имя. Остальные слова Александр уже не слышал. Или просто не желал слышать. Обычно он ощущал сильнейшие приступы ревности, когда Юлия играла страсть в объятиях Пяткина-Ромео, весьма приятного, надо признать, молодого человека, хоть и крепостного. Но сегодня трагедия казалась императору фарсом, и уж скорее смахивала на комедию: актёры-недоучки с раскрашенными гримом лицами, Юлия в гротескно длинном бархатном платье и волосами, уложенными в девические косы, этот деревянный Пяткин, вообразивший себя невесть кем… Надоело грустить и просто захотелось встряхнуться, улыбнуться после тяжёлых дней, бесконечных сцен, что устраивает Юлия. Как же надоело скрывать свои чувства, прятать любимую от всего света, а взамен получать колкие взгляды и упрёки! И, тем более, не хотелось признаваться себе в неизбежном. Волшебный роман, что подарил им парижский вояж, исчерпал себя. Захотелось просто отпустить, засмеяться, вздохнуть полной грудью. А эти синие глаза напротив только подливали масла в огонь. Они будто говорили: «Забудь обо всём и просто побудь обычным мужчиной». Александр не замечал встревоженного взгляда Юлии, обращённого на него со сцены. От этого взгляда не укрылось то, что между её возлюбленным и интересной блондинкой в зале пробежала искра. Всю сцену Юлия отыграла будто во сне, ожидая лишь одного - антракта. Когда же занавес упал, и прима поспешила в свою гримерную, ожидая, что Искандер, как это обычно бывало, бросится в её объятия, Александр отчего-то не спешил навещать её. Прима долго ждала своего возлюбленного, сгорая от ревности. Но вот он пришёл. Никаких цветов и восторженных речей, светящихся глаз, мокрых рук, страстных поцелуев. Спокойный взгляд серых глаз. Какая-то холодность, отрешенность, почти безразличие. - Искандер, кто она? – сразу же накинулась на него с расспросами мадам де Перпиньяк. - О чём ты говоришь? – Он пожал плечами. - Полно. Я всё видела. Александр почувствовал, что вновь попадает под влияние этой странной атмосферы театрального закулисья, которая мешает трезво смотреть на вещи. А Юлия здесь как рыба в воде. Актриса, которая не перестаёт играть. Никогда, ни на минуту. Как же это странно: бархатное платье, шитое золотом, косы, обвивающие голову, яркий макияж, блестящие очи… Она всегда была частью этой жизни, куда нельзя купить абонемент! Только одна Юлия выглядит органично среди всего этого театрального хлама: масок, мишуры, клоунских колпаков, занавесок с блестящими кистями... Он же другой. - Юлия, мне всё это надоело. Ревность, обиды, постоянные претензии. Я даже оправдываться перед тобой не стану. Жизнь не игра, не пьеса. Она гораздо сложнее, жёстче. Я так стараюсь сохранить рядом с собой это волшебство, но оно зыбко как утренний туман. Нас скоро поглотят будничные проблемы, среди которых театру совсем не будет места. Юлия отошла к окну и устремила взор вдаль. Она будто не желала слышать этих слов, таких жестоких и одновременно справедливых, ранящих ни хуже заточенных кинжалов. Она боялась услышать их так долго, и сейчас должна была справиться с собой. Узкие плечики женщины дрогнули, но она сумела сдержать предательские слёзы. Мадам де Перпиньяк взяла себя в руки: не показать слабости, оставаться стойкой! Это был занавес её любви, но в последний раз она выйдет поклониться своему зрителю как подобает – красивой, счастливой, свободной. И пусть такой её запомнит Александр! - В Париже ты был другим. В последнее время я всё острее ощущаю одиночество. Оно давит, не даёт дышать, а в сердце поселилась необъяснимая тоска. Ты отдаляется, становишься чужим и слишком мало времени уделяешь своей музе. Прошло уже довольно много времени со времён нашей первой встречи, когда ты был нежным, трепетным, учился любить и открывал самого себя, неизвестные грани своей души вместе со мной. – Она говорила всё громче, распаляясь, словно зажжённый фитиль. - Мне никогда не забыть о том, как начинался наш безумный роман, такой красивый и похожий на сказку. Но всё имеет свой конец, и мадам де Перпиньяк предчувствует скорую развязку пьесы под названием Любовь Юлии и Искандера. Александр хмыкнул. Его раздражало то, что Юлия разговаривает с ним так, будто читает монолог из какого-то водевиля. Ему больше не хотелось быть частью этой игры. Театр хорош на досуге, но вечно быть в его власти он не мог. - И в чём же я виноват? Скажи на милость. - Ни в чём. Просто ты не Искандер. - Она пожала плечами. - Видимо, его нет на свете. Я просто его придумала. А ты… Ты лишь играешь эту роль. И в последнее время весьма фальшиво. - Тебе ли укорять меня в этом? Да, я не Искандер, а император России. Я рождён для этой роли, хоть и не выбирал её! Взгляд Александра был холоден, как воды Невы в холодный пасмурный день, и растопить этот лёд было уже невозможно. - Действительно, кто я такая, чтобы учить тебя и давать советы? Героиня красивой сказки для принца, сбежавшего из своего опостылевшего замка? Всего лишь...увлечение? Повисла пауза. Воздух вдруг сделался наэлектризованным, тяжёлым, душным. Маленькая гримёрка будто сжалась, уменьшилась в размерах. Но сказанного не вернёшь, как не поймаешь вчерашний день, где оба по-своему виноваты: не пошли друг другу навстречу, не уступили, недолюбили… - Увлечение… Ну вот ты это и сказала. Причём, заметь, сама. Прощай. Он вышел. - Прощайте, Александр Павлович, - прошептали влажные губы. – Вы разлюбили меня. Ну что ж, этого следовало ожидать! Любовь актрисы и императора не может длиться вечно. Впрочем, я вас тоже больше не люблю. Моё сердце принадлежит только Искандеру, моему выдуманному герою. И ещё сцене. И я не стану изменять этому чувству. Меня заждался мой зритель. Пора выходить на сцену, любить, тонуть в шумном океане этих волнующих страстей, вновь и вновь проживая любовь к Искандеру. Теперь я буду ловить его уплывающие черты в зрителе в первом ряду, в актёре, что нынче играет героя-любовника, случайно различать неясный облик среди призрачного сияния хрустальной театральной люстры, или, закрывая глаза в гримёрке, видеть его родное лицо. О театр, о сцена, о мой Искандер! Я навеки ваша! И в этом моё счастье! И ещё кое в чём, но об этом никто никогда не узнает. Если бы кто-нибудь сейчас мог слышать этот монолог блистательной примы, то не смог бы сдержать слёз восхищения. Несомненно, это было прощанием с прошлым, занавесом любви Юлии и Александра. Но прима улыбалась, боли в душе не было. Юлия положила руку на живот. Рядом всегда теперь будет только Искандер - он в ней, внутри неё. * * * Александр Павлович вышел из гримёрки. После полумрака закулисья свет ударил ему в глаза, и он невольно зажмурился. А свет может быть таким ослепительным и приятным! Император улыбнулся. Надоело уже привычное ощущение холода! Его необходимо было срочно прогнать. И снова этот взгляд белокурой обольстительницы в холле… Несомненно, это знак, что нужно действовать прямо сейчас! Александр решительным шагом отправился навстречу новым ощущениям. * * * Князь Чарторыйский никак не мог распознать настроение Александра Павловича. Всю пьесу император практически не смотрел на сцену, что было так на него не похоже. И после антракта в глазах «русского сфинкса» читалось смятение. - Адам, давайте уедем отсюда прямо сейчас? – шепнул Александр князю, который по обыкновению сидел рядом с ним в царской ложе и чинно внимал происходящему на сцене сквозь стёкла позолоченного монокля. - Сейчас как раз выход мадам Юлии. И разве вы не собираетесь дождаться конца выступления, чтобы поздравить приму с явным успехом? – Чарторыйский с удивлением воззрился на своего высокопоставленного друга и господина одновременно. - Нет, Адам. Довольно с меня театра. Во всяком случае, на сегодня. Вечером меня ждут совершенно другие развлечения. Одна эффектная дама просто очаровала меня, и мы назначили свидание через несколько часов. Чарторыйский отвлёкся от перипетий сложного сюжета, заинтересованный услышанным. - А как же мадам Юлия? Уж не хочет ли Ваше Величество сказать, что между вами всё кончено? - Именно так, Адам. - Никогда бы в это не поверил, если бы не услышал из ваших уст. - Всё хорошее, даже самое лучшее, когда-то кончается. Однажды вы с Лизхен научили меня этой грустной истине. Но я больше не таю на вас зла, и о Юлии тоже больше говорить не хочу. Лучше взгляните на ту очаровательную особу! Вон она, в нежно-голубом наряде, с чудесными золотистыми волосами. Она такая загадочная, томная… Наверняка, окажется весьма страстной и жаркой в любви. Александр мечтательно вздохнул, грустно улыбнувшись. Встречей с красавицей-незнакомкой он собирался заглушить боль расставания с Юлией, которая ещё не ощущалась, но в скором будущем неминуемо завладеет всем его естеством. Чарторыйский взглянул на ту самую даму, что привлекла внимание императора, и… обомлел! Зося! Боже, что нужно ей от предстоящей встречи? Хорошо зная эту женщину, он понимал, что она замышляет что-то страшное. Адам помнил, что Зося способна на всё ради свободы Польши. Тем более, она никогда не простит Александру и его соратникам смерть Тадуеша в ту далекую ночь в немецком трактире. Её истошный вопль: «Будьте вы прокляты за убийство моего брата!» до сих пор стоит в ушах князя Адама, стоит только ему закрыть глаза. Несомненно, Зося задумала что-то недоброе. Ни в коем случае нельзя допустить сегодняшнего свидания! Чарторыйский издал тихий стон. - Адам, да что в этом такого? Неужели вы решили сделаться поборником морали? Оставьте, князь, вам это не идёт. - Дело в другом. Ваш выбор… Он, мягко говоря, неудачный. Эта дама… Она совершенно вам не подходит! - Позвольте мне самому решать, кто мне подходит, а кто – нет. Она мне нравится, и будет моей. В конце концов, я могу себе позволить эту связь. Любой мужчина время от времени нуждается в переменах. - Вы, видимо, меня не услышали! Эта женщина – сущий дьявол! Она разрушает всё на своём пути, к чему только не прикоснётся! Я очень хорошо знаю её. Она опасна, и на самом деле не та, за кого себя выдаёт. - Друг мой, уж не думаете ли вы, что я боюсь опасностей? – Александр хитро прищурился. - Не волнуйтесь так за меня, перед вами уже не маленький мальчик. Я ценю вашу заботу, но от этой прелестницы не отступлюсь, хотите вы того или нет. - Но Ваше Величество, поверьте мне, вы ходите по лезвию бритвы. – Адам не оставлял своих попыток переубедить Александра. - И я говорю вовсе не о делах сердечных. Всё гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Но Александр уже не слышал его. Он весь был в ожидании новых эмоций. - Ах, Адам, признайтесь, что сожалеете о том, что у вас с этой дамой ничего не получилось. Я ведь угадал, у вас был роман? - Да, но у меня другие мотивы отговаривать вас. - Ну вот мы с вами и дошли до самой сути. Вы просто ревнуете, - Александр улыбнулся. - Да нет же, вы отказываетесь меня понимать. - Больше можете мне ничего не объяснять. Не трудитесь. Я всё равно вас не послушаю. В конце концов, каждый вправе совершать ошибки. Позвольте и мне совершить свои. Князь Чарторыйский замолчал. Он больше не знал, как заставить Александра услышать его. Все попытки оказались тщетны. В душе польского князя зародился страх, который рос, словно снежный ком. Он понимал, что нужно непременно остановить Зосю. И он это сделает. * * * Аврора никак не могла налюбоваться своим отражением в зеркале. Она уже и позабыла о том, как ей идут красивые дорогие туалеты. В последнее время ей приходилось донашивать то, что было куплено ранее или же приобретать что-то весьма скромное, совершенно не соответствующее её красоте и происхождению. - Боже мой, маркиз, вы сделали невозможное! Даже не видно, что воротник был совершенно испорчен! Вы просто волшебник! Но, право, не стоило выкупать у хозяйки это платье. Оно очень дорогое, и мне нечем с вами расплатиться. - Полноте. Это стоило вашей улыбки. Действительно, княгиня Елецкая не помнила, когда в последний раз так радовалась чему-либо и улыбалась. Пережитые трудности сделали её хмурой и сдержанной. Но подарок этого таинственного человека настолько пришёлся по душе одинокой вдове, что она будто оттаяла. - Признаться, вам к лицу глубокий синий цвет. Он делает ваши глаза тёплыми. Д’Арни невольно залюбовался статью жены своего погибшего товарища. Тоненькая, нежная, с огромными синими глазами, сияющими как сапфиры. Ему захотелось прикрыть её собой ото всех мирских бед и проблем. Пепельные волосы красиво струились по плечам, переливаясь мягким серебром. В мыслях иллюмината промелькнуло, что в этом наряде она наверняка затмила бы всех петербургских модниц. Кроме разве что одной… - Позвольте знать, как вы нашли адрес бывшей владелицы платья? – Аврора довольно вертелась возле зеркала и в это мгновение казалась совершенно юной беззаботной девушкой. Маркиз вдруг подумал, что рядом с любимым она бы всегда могла быть такой: счастливой, веселой и… невероятно притягательной! Ах, если бы много лет назад он был бы чуть-чуть проворней своего друга… Да нет. Даже думать об этом не стоит! Однако же как хочется… И в это мгновение глаза их встретились. Он смотрел на неё, она же поймала его отражение в зеркале. Обоим отчего-то было трудно отвести взгляд; обоим показалось, что этот миг длился бесконечно долго. И оба не знали, как дальше вести себя. Повисла неловкая пауза. Спас такое положение дел Акинфий, который в эту самую минуту вбежал в комнату, и тоже, вслед за маркизом, был потрясён очарованием Авроры в новом платье. - Ой, маменька, какая вы красивая! - Будет, сынок, - смутилась княгиня, которая вдруг покраснела под взором красавца шпиона. – Не выдумывай. - А вот я и не выдумываю! Вы самая-самая на всём свете! Вот и наш господин маркиз влюбился в вас! - Что ты такое говоришь, Акинфий? Аврора не знала, как реагировать не такую непосредственность сына. Надо же – просто взял и выложил то, что висело в воздухе. Верно люди говорят, что устами ребёнка глаголет истина… - Но так ведь и есть! Мальчик рассмеялся, и так это у него получилось заразительно и задорно, что взрослые тоже влились в этот детский смех - просто так, потому что рядом друзья. - Акинфий, довольно безделья. Пора упражняться, - сказала мать, все ещё смущаясь, чтобы перевести тему. – Лучше покажи месье д’Арни свои успехи в арифметике. Ну-ка, сколько будет семь тысяч двести девяносто два плюс двенадцать тысяч триста пятнадцать? Дитя тут же, без всякой заминки, ответило: - Девятнадцать тысяч шестьсот семь. - Похвально! А если помножить сорок девять на пятьсот восемьдесят три? - Двадцать восемь тысяч пятьсот шестьдесят семь, - был незамедлительный ответ маленького гения. Лучший агент иллюминатов был поражён такими явными способностями Акинфия, хотя и знал о них. - Вот так талант, - восхищённо воскликнул он. – Это просто маленькое чудо, феномен! - Это ещё что, - улыбнулась гордая за своё чадо женщина. - Маркиз, прошу вас, возьмите какую-нибудь книгу с полки и продекларируйте несколько строк. Д’Арни охотно повиновался. Ему попалось произведение Жан Жака Руссо «Юлия, или Новая Элоиза». Маркиз начал читать случайно выхваченные из текста строки: - «Хотите, я признаюсь? В часы игр, порожденных вечерним досугом, вы при всех ведете себя так непринужденно, жестоко терзая меня, держитесь со мною, как с любым другим. Вот еще вчера, когда мне назначили фант, я чуть не поцеловал вас: ведь вы почти не противились. По счастью, я не настаивал. Я чувствовал, что волнение мое все растет, что я теряю голову, и отошел. Ах! Почему я не насладился вашим упоительным лобзанием;- Тут голос мужчины дрогнул, но он взял себя в руки и продолжил, - оно слилось бы с моим последним вздохом, и я бы умер счастливейшим из смертных!» - «Умоляю, не затевайте подобных игр - их последствия гибельны», - тут же продолжил Акинфий цитировать текст, который знал наизусть. – «И каждая, даже самая ребяческая, по-своему опасна. Я всякий раз боюсь коснуться вашей руки…» - Всё, довольно! – оборвала его Аврора, боясь, что её тайные мысли случайно станут заметны красавцу брюнету, или же она выдаст себя: жестом ли, порывистым взглядом или сбивчивым дыханием – уж слишком чувственный текст прочёл маркиз. И как прочел! – Мы поняли, что ты помнишь продолжение. Но я запрещала тебе брать эту книгу! Она не для детского чтения! Она подошла к Ивану, взяла у него книгу и захлопнула её. - Но я знаю наизусть все книги, которые есть дома! - Акинфий виновато опустил глаза. Затем д’Арни обратился к другой книге, к третьей - результат был тем же; чудо-мальчик знал их все от корки до корки. - Поразительно! Как у тебя это получается? – Иллюминат посмотрел на Акинфия с восторгом. - Не знаю. Буквы будто сами лезут в голову. Они – мои друзья, мне с ними интересно. Но больше я люблю числа, их законы. Стихи и тексты – это тоже математические формулы, и они прекрасны. Госпожа Елецкая улыбалась: она понимала красоту необъятного мира своего необычного сына. Маркиз покачал головой, потрясённый услышанным. Он как никогда осознавал, что теперь отвечает за этого мальчика, за то, чтобы его талант развивался в правильном направлении. Но время будто утекало сквозь пальцы, и рядом с этой потрясающей семьёй пробегало ещё быстрее. Пора было прощаться. - Дорогая княгиня, и ты, мой маленький друг, с вами очень хорошо, но я загостился. Меня ждут дела. Как всегда. Акинфий пошёл провожать гостя, а Аврора вдруг взглянула на портрет погибшего мужа, который после реставрации теперь висел на стене на самом видном месте. Ей показалось, что мужчина на портрете хитро улыбается. - Что ты смеёшься, мой любимый? – сказала она с лёгкой горечью. – Ты знаешь, я и сама думала, что это невозможно. Оказывается, мне ещё хочется трепетать и волноваться, смущаться и краснеть, сгорать и стыдиться. Просто жить! Не понимаешь? Укоряешь? А что ты мне оставил? Своё туманное изображение на старом холсте да золотистые искорки в глазах сына? Ах, Алексей, прошу, не смотри так. Я должна проститься с тобой, со своим прошлым. Хотя бы ради Акинфия. И я буду жить дальше. И буду счастлива. * * * Адам Чарторыйский не последовал за императором, а дождался конца спектакля, чтобы проследить за Зосей. Когда же полька зашла в свой гостиничный номер, он, не теряя времени даром, постучался в дверь. - Зося, это я, открой! - Князь Адам Чарторыйский? – Она стояла на пороге все ещё в верхней одежде. Глаза блестели, а волосы сияли золотом. Как обычно ослепительная, и всегда действующая на князя как опиумная настойка. – Глазам своим не верю! Передо мной тот, кто так больно предал сначала свою Родину, а потом и первую любовь. – Зося зло скривила губы. – Ну что ж, входите: интересно послушать, что же вы мне скажете. Как только Чарторыйский оказался в номере, то сразу же обратил внимание на богатую обстановку нового жилья его бывшей пассии. Изысканная элегантная мебель в античном стиле, персидские ковры, только сейчас вошедшие в обиход в домах петербургской знати, павлиньи перья в вазах тончайшего стекла… И одета вчерашняя нищенка во всё самое лучшее: струящийся атлас, модный тюрбан, из – под которого выбиваются тугие локоны, нить крупного жемчуга, так выгодно оттеняющая белизну гладкой кожи с едва заметными веснушками. Да и внутренне Зося преобразилась. Нет больше загнанного в угол зверька с испуганными глазами, готового вот-вот укусить. Перед ним предстала уверенная в себе блистательная статс-дама с ироничной улыбкой и взглядом победительницы. Одним словом, богиня, не хватает только арфы! Но этот обман не для него - Адам знает её настоящую, и весь этот блеск не скроет черноты в мятущейся душе, бездны, в которую его вчерашняя возлюбленная неуклонно катится. Кажется, что здесь обитает знатная фрейлина, а вовсе не битая жизнью польская эмигрантка. Хотя, так ведь оно и есть – нынче Зося – близкая подруга Великой княжны Екатерины Павловны; ей любимая сестра императора Александра поверяет свои сокровенные мысли и девичьи секреты. Да, высоко же взлетела птичка благодаря звону английского золота и покровительству тёмных сил мира сего! - А ты неплохо устроилась, - сказал князь Адам, осмотревшись. – Иллюминаты, видимо, сделали всё, чтобы купить тебя. - Замолчи, - Зося осклабилась. – Я не продаюсь в отличие от некоторых. У меня свой план, просто сейчас мне по пути с братством. Они хоть что-то делают для меня. И я это ценю. Зачем пришёл? Говори, у тебя мало времени. - Умоляю, оставь свой замысел относительно Александра. Я всё знаю о предстоящем свидании. - И что такого в том, что я встречаюсь с ним? Если ты не видишь во мне женщину, это означает, что я не могу заинтересовать кого-то другого. – Она горько усмехнулась. - Не пытайся меня обмануть. Ты же ненавидишь русского царя. Признайся лучше, что задумала какую-то недобрую игру, и теперь Александр в опасности. - Кстати, это недурная мысль пощекотать рёбра этому неженке. Любопытно узнать, правду ли говорят, что у царских особ голубая кровь! – Она подошла к столу, на котором стояла ваза, полная спелых фруктов, взяла десертный нож и поиграла им в руках. Адам поморщился – ему было неприятно смотреть на это бахвальство. Зося теперь вызывала в нём странную смесь отвращения, жалости и давней юношеской привязанности. Но первое перевешивало всё остальное. - Кто тебя научил этим дешёвым фокусам? – не сдержался польский шляхтич, - Уж не этот ли ужасный маркиз д’Арни? - А это теперь не твоё дело. – Зося фыркнула. - Ладно, не трусь, – её глаза потеплели, - Твоему разлюбезному Александру ничего не угрожает. Если ты пришёл за этим, то разговор исчерпал себя. Это просто любовное свидание и ничего больше. - Ах, Зося, ты даже не представляешь, в какую сложнейшую ситуацию ставишь меня! С одной стороны Александр, который называет меня своим другом, и простив моей воли и здравого смысла завладевший-таки душой польского пана; с другой – ты со своими навязчивыми идеями по спасению нашей Родины! Да эти больные идеи уже превратили тебя в сумасшедшую! Неужели ты не понимаешь, что прошлого не вернёшь, что Тадеуш не встанет из гроба, а ты своими нелепыми авантюрами погубишь себя окончательно? Боже мой… - Он отошёл к окну и потёр виски пальцами, будто страдал головной болью. - Как я устал от всего этого! Если бы кто-нибудь знал! Лучше бы ты вовсе не появлялась в России. Как было бы хорошо, если бы вы с Тадеушем сидели в Польше и не поднимали головы! Но его больше нет, и лучше бы и ты… - Что? Испарилась? – Она, подобно древнегреческой Медузе Горгоне, пробуравила его ненавидящим взглядом, которым испепелял всё на своём пути. - Пожалуй, что да. Я ведь вижу, что ты идёшь к гибели. Не очень-то хочется за этим наблюдать. Тебе лучше действительно исчезнуть. Хотя бы на какое-то время. - А это легко устроить! – В глазах радикально настроенной иллюминатки загорелся опасный огонь, и они из ярко-ореховых сделались чёрными. - Причём я могу исчезнуть навсегда. Только скажи, что хочешь этого! – Она приблизила десертный нож к своему запястью. – Одно твоё слово, Адам, и мы с Тадеушем воссоединимся! Чарторыйский почувствовал, что его ладони сделались влажными. - Прекрати так ужасно шутить. - А ты что, сомневаешься, что я это сделаю? Ты меня знаешь. Терять мне нечего! Прошлого Адама больше нет. Ты – уже не он, а лишь пустая оболочка. Он умер, и очень давно, как и Тадеуш. А я, видимо, задержалась на этом свете.- Она сделала тонкий надрез на запястье, и несколько капель крови выступили на молочно-белой коже. Князю сделалось невыносимо наблюдать эту отвратительную сцену, эту агонию любви и былой дружбы, что была когда-то между ним и этой умалишённой. Раньше он находился в какой-то зависимости от неё из-за чувства вины перед ней, из-за общего прошлого, воспоминаний прежних лет. Но сегодня Зося перешла последнюю черту, и больше для него не существует. - Да делай ты что хочешь, а я ухожу. Не желаю быть свидетелем того, как ты сгораешь в огне безумия! Только без меня! Он хлопнул дверью и вышел. Наконец Адам сумел разорвать тягостные путы, связывающие его по рукам и ногам с этой женщиной. Чарторыйский перевернул очередную страницу своей жизни. И дальнейшая судьба той, что росла рядом и так долго владела его разумом и чувствами, больше князя не волновала. А беременная Зося так и стояла посреди комнаты с ножом в руках. Слёз не было. Напротив, она ещё более упрочилась в своей позиции мстить и разрушать. Через каких-то неполных два часа она встретится с русским царём, отец которого поработил её несчастную истерзанную Родину, и из-за которого был убит её брат. По вине Александра Павловича гордая пани мыкалась в тюремных застенках, а затем проводила ночи в грязных канавах вместе с крысами и бродягами. Но сегодня свершится правосудие, и Романов сполна заплатит за все её горести и унижения! Пробил час, кинжал заточен. Александру осталось жить совсем недолго, и помоги теперь Бог его грешной душе!