Путь иллюмината

Миражи, лишь одни миражи… Ну кому это надо, скажи, — В мире кукольных жить страстей, Вместо крыльев — пара культей… Арина Забавина, "Мнимое". Это утро не задалось с самого начала. Мало того, что Ксения накричала на Меланью за то, что та едва не сожгла кружева на её любимом платье, так ещё и завтрак проспала! Конечно же, Пётр ушёл на службу, не дождавшись супруги. Госпожа Черкасова вздохнула. И почему он не разбудил её, чтобы поцеловать перед уходом? Большего ей и не надо. Она встала и надела тёплое домашнее платье, украшенное кружевами - то самое, которое чуть было не пострадало стараниями нерадивой служанки. Тусклое петербургское солнце сонно светило в окна и не дарило радости. Жаль, что Пётр настоял на том, чтобы Петенька пожил какое-то время у Евдокии Дмитриевны в Черкасово – хотя бы было бы кому дарить своё нерастраченное тепло. Ксению сегодня отчего-то всё раздражало. Особенно тот факт, что муж решил, что у его матушки Евдокии Дмитриевны сынишке будет лучше. Но это же все-таки её ребёнок – Ксении! Итак, утро не предвещало ничего хорошего - ещё один день в одиночестве. «Ах Пётр, Пётр… Всё-то ты занят. Сидишь безвылазно в своём кабинете, углубившись в бумаги, будто бы меня и не существует. Кстати, о кабинете…» Молодая хозяйка давно хотела изменить что-нибудь в удручающей обстановке любимой комнаты мужа: добавить в интерьер изысканных мелочей, купить новые шторы и избавиться, наконец, от ветхого книжного шкафа, набитого всяким хламом. Ксения подозревала, что Пётр вряд ли согласится на эти изменения в его главной обители, ведь он, казалось, находил особое удовольствие проводить время в спартанской, почти казарменной, обстановке. Супруга начальника тайной разведки решила в отсутствие Петра хотя бы оглядеться в его кабинете, чтобы наметить план предстоящих работ, а уж убедить мужа в необходимости обновлений она постарается позже. Её взору предстала не слишком-то светлая комната, оформленная в тоскливых серых тонах. Большой письменный стол занимал внушительную часть всего пространства. Взгляд приковывал большой бронзовый бюст императора Александра – самая ценная вещь в доме, по мнению Петра. На стене висел огромный портрет, с которого на Ксению угрюмо взирал отец Петра - Иван Егорович Черкасов. Довольно жёсткий диван, обитый потертым бархатом коричневого цвета, как-то не располагал к приятной беседе или же длительному отдыху. Госпожа Черкасова вздохнула. «Да, мрачновато». Ксения подошла к письменному столу, лениво рассматривая разбросанные в беспорядке рабочие бумаги: доносы, наговоры, целые папки с делами. Она меланхолично пролистала страницы какого-то дела – банальная кража в доме генеральши. Скучно и обыденно. Но тут внимание молодой особы привлёк ключ от письменного ящика, заманчиво блеснувший в замочной скважине. Сама не зная зачем, Ксения потянулась к этому ключу, повернула его и открыла потайной ящик. Там лежали какие-то старые, перевязанные лентой, счета, и вскрытое письмо… Письмо это будто манило, влекло, таило в себе некую загадку. Опытная кокетка сразу же догадалась, что написано сие послание было женщиной. Об этом красноречиво говорил аккуратный почерк автора, да и выбор бумаги цвета лаванды не оставлял сомнений в верности догадки. В голове сразу же начали рождаться провокационные вопросы: «От кого письмо?», «Почему оно спрятано в потайной шкаф?», «Не любовная ли это переписка»? Ксения похолодела. Ольга! Это писала она! Вот и всё! Хрупкая иллюзия счастья разбилась и медленно уходит из её жизни, принося взамен лишь холод. Стоп! Нужно взять себя в руки. Мало ли что в этом письме. Может быть, просто дань старой дружбе? Но зачем она сама себя обманывает? Ведь если бы содержание письма не таило в себе чего-то запретного, Пётр не стал бы прятать его под ключом! Бывшая иллюминатка не смогла справиться с искушением и, несмотря на то, что вскрывать чужую корреспонденцию не подобает приличной замужней даме, принялась читать. «Здравствуй, друг мой Петя! Не знаю, зачем я всё это решилась тебе открыть, но чувствую, что по-другому не могу. Слишком уж много мыслей в голове. Не с кем выговориться, поделиться переживаниями. Если я не расскажу о своей беде, то, кажется, голова моя лопнет или я сойду с ума. Кроме тебя никто в мире не может понять меня, тем более, после всего того, что нам пришлось пережить, я не могу не писать эти строки. Дело в том, что мне страшно. Да, именно страшно, потому что порой кажется, будто я стою на краю гибели, и стоит ступить хоть единый шаг, как я оступлюсь и полечу в бездонную пропасть. Как ты знаешь, Его Величество велел Роману Евгеньевичу поехать в Тифлис – уладить какие-то государственные дела. Ещё раз прошу прощения, что пишу всё это, но чувствую сердцем, что ты должен знать. Роман Евгеньевич больше не любит меня. Да, как это не парадоксально, но это правда. Он совершенно охладел ко мне. Я поняла это уже тогда, когда мы держали путь из Парижа в Петербург (ты, конечно, помнишь, все наши злоключения в дороге), но не верила в это. Не хотела верить. Понимаешь, Петя, я поняла, что Роман Евгеньевич разлюбил меня по каким-то мелочам, ничтожным и неважным, но лишь на первый взгляд. Началось с того, что муж стал писать в письмах всё больше об Аннушке, о её здоровье, успехах, да об Анне Антоновне. Нет, это прекрасно, но ко мне у него будто вовсе пропал интерес. Также меня озадачило то, что князь Роман меня вовсе перестал ревновать. Ты же знаешь, каким он был раньше, как сгорал от страсти. Теперь всего этого нет. Да, он прекрасный, заботливый, добрый, но больше не мой. Я не владею его сердцем, а принуждать быть в плену прошлого не хочу. Он достоин лучшего. Кстати, я слышала, что княгиня Тамара (та, которую он теперь любит) красавица. Когда мне сказали недоброжелатели, что у Романа Евгеньевича появилась другая, я была просто убита, но теперь, по прошествии времени, понимаю, что такова судьба. Как говорит Евдокия Дмитриевна, что не делается, всё к лучшему. Видимо, так и должно быть. Некоторое время назад мы с Романом Евгеньевичем решили развестись. Мы вместе приняли это решение без ссор, истерик и взаимных обид. Стоит ли говорить, как сложно было добиться развода – Синод несколько раз отказывал нам в расторжении брака. И только помощь Его Величества, который много раз ходатайствовал за нас перед Синодом, помогла решить дело. Итак, муж мой, Роман Евгеньевич, более мне не муж. Мы официально расторгли наш брак, и теперь я снова Ольга Лопухина. Как странно это звучит, как будто бы и не было всех этих лет, этого замужества, жизни в Петербурге... Но чего я хочу сейчас, когда пишу это письмо, сидя рядом с Аннушкой в своём родовом имении? На что надеюсь? Понимаю, что не имею права и на тень надежды. Ты женат, у тебя сын, а у меня дочь от человека, который теперь мне почти никто… Столько воды утекло, что ничего уже не поправить. Я не знаю, любишь ли ты меня ещё, или обстоятельства сделали так, что мы стали друг другу чужими. Боже, как всё запуталось! Сама не понимаю, чего прошу и на что смею уповать. Видимо, просто доверяю свою боль этому клочку бумаги...» Ксения отложила письмо. Руки её тряслись, а в горле застрял комок. Это начало конца! Она уже предчувствует, что случится дальше. Теперь Пётр бросит её и уйдёт к своей ненаглядной Оленьке, которая стала свободной. Это ясно, как день! Ксении остаётся лишь гадать, когда Пётр на это решится и какими словами скажет страшную правду о том, что она больше не нужна… Горькие слёзы потекли по красивому лицу женщины. Она всегда этого боялась, больше всего на свете, и вот, кажется, её кошмар начал обретать реальные формы, воплощаться, словно монстр из пыли в старинной легенде! Но что она так разволновалась? Может быть, всё ещё не так плохо? В конце концов, Пётр ещё не сказал своего слова! Возможно, долг супруга и отца удержит его от ухода? Ксения присела на тот самый неуютный диван и стала рассуждать о том, что же ей делать дальше. Промолчать и сделать вид, что ничего не произошло или же тотчас по приходу мужа потребовать объяснений? Хотя, каких объяснений? Разве он в чём-то перед ней виноват? Ксения вся измучилась от своих рассуждений. Случайно её взор вновь натолкнулся на портрет Ивана Егоровича Черкасова. Пётр не слишком похож на этого сурового мужчину в парике и военной форме. А вот д’Арни… Тот же изгиб чёрных бровей, тот же взгляд серых глаз. Ксения сама не заметила, как отвлеклась от тяжёлых мыслей о муже, позволив памяти унести её в недавнее прошлое. ...Ей вспомнился один зимний вечер. Это было в то время, когда ещё правил император Павел, а она жила с отцом. Тогда она ещё не знала Петра, была легкомысленна и по-своему счастлива. Вот Ксения выглядывает в окно своей спальни в доме графа Палена и видит у парадного подъезда экипаж. Сердце бешено колотится – она ожидает чего-то или кого-то. Она слышит тихие шаги и входит тот, кого она так хотела увидеть, о ком были её потаённые мечты и грёзы. Ей хочется выбежать навстречу и обнять маркиза д’Арни, покрыть поцелуями это красивое, будто вылепленное из мрамора, лицо, ощутить прикосновение сильных рук, но Ксения не желает так явно выдавать свою радость от приезда гостя и остаётся в комнате. - Очень рад вас видеть, граф, – узнает она бесстрастный голос иллюмината. – А где же ваша красавица-дочь? - Отсыпается после вчерашнего вечера у Бутурлиных. Вы же знаете, какая она у меня любительница балов и танцев! Но ведь вы же не из-за моей дочери приехали в Северную Венецию, молодой человек? Ксении живо представилось, как отец улыбнулся тонкими губами, и паутинка морщин вокруг глаз сделалась заметнее. - А если я отвечу вам, что из-за неё? Что вы скажете, если я и впрямь женюсь на ней и стану вашим зятем? Оставлю орден и заживу тихой семейной жизнью? Ксения не разобрала, была ли в голосе маркиза насмешка. Граф Пален рассмеялся, понимая, что ничего в этом мире не заставит лучшего агента ордена иллюминатов сойти со своего пути и сделаться простым смертным, тем более любовь к женщине, пусть даже и такой особенной, как Ксения. - Вы шутите, маркиз? Видимо, петербургская погода ещё не успела повлиять на ваше настроение. - Может быть, может быть, - ответил д’Арни уклончиво. Тут видение рассеялось – Ксения очнулась от своих воспоминаний. Её вернули к реальности шаги в коридоре. Это вернулся со службы Пётр. Она и не заметила, как быстро прошло время, и наступил вечер. Письмо! Пётр не должен узнать, что она его прочла! Ксения быстро убрала письмо в ящик стола, и в это мгновение Черкасов очутился в комнате. Он сразу же заметил, что его супруга чем-то взволнована. - Что-то случилось в моё отсутствие? - Нет, всё хорошо, - улыбнулась Ксения, пытаясь скрыть беспокойство. – Просто тебя так долго не было. * * * Здесь всегда тихо. Не слышны досужие разговоры, не ездят экипажи, поднимая клубы дорожной пыли. Даже, кажется, вороны и те замолкают под гнётом чужой беды. Время здесь особенно осязаемо. И каждый, кто бывал когда-либо на кладбище, ощущал странное и давящее чувство мимолётности и скоротечности людской жизни. Молодая красивая дама с ослепительно белыми волосами, проглядывающими сквозь густую вуаль широкополой шляпы, опустила букет хризантем на промёрзшую землю у могильной плиты. - Вот уже шесть лет прошло, мой любимый, как ты покинул нас. А всё как будто вчера… Из глаз Авроры потекли горькие слёзы. Время не смогло заглушить боль в её сердце, и каждый день без Алексея был пыткой для вдовы. – Что же ты меня всё мучаешь? Когда же уйдёшь из мыслей и позволишь жить спокойно? Она провела пальцами в чёрной бархатной перчатке по портрету, изображавшему мужчину с густыми светлыми волосами и серьёзным взглядом. – Как мы живём? Не скрою, трудно. Те деньги, что ты оставил на чёрный день, мы давно прожили. Хотя, думается, после твоего ухода каждый день стал чёрным. Наш мальчик – Акинфий - каждый день вспоминает о тебе, спрашивает, куда ты подевался. Я уже устала придумывать отговорки. Впрочем, наверное, он уже сам всё понял. Просто так, в неведении, всегда легче. Он подрос, вытянулся за одно лето и стал так похож на тебя. Он заботливый, добрый сын, послушный, но, конечно, любит пошалить как все мальчишки. Один только Акинфий меня и утешает. Сын – моя последняя ниточка, которая держит меня на этом свете. Ты, конечно, видишь нашего малыша с небес. Ах, как мы с тобой мечтали растить его вместе, увидеть первые шаги, показать тёплое солнышко, рассказать о том, как мы его любим… Жаль, что всё перечеркнула эта проклятая пуля. - А ведь она была уготована мне! Аврора обернулась. Перед ней стоял человек в чёрном. - Да, да, Алексей прикрыл меня своим телом, если можно так выразиться. Эта картина до сих пор у меня перед глазами. – Д’Арни медленно подошёл к оградке. - Сегодня годовщина смерти моего друга, и я не мог не прийти. Маркиз возложил скромный букет цветов к простому деревянному распятию. – Я смотрю, орден не очень-то печётся о памяти своих умерших братьев, даже крест покосился от дождей и ветров. А ведь он так много сделал для братства… Хотя, возможно, и не стоило стараться. Аврора вздохнула. - Он служил делу, в которое верил, как и я когда-то, и был счастлив, - сказала она тихо. – А ведь это были вы, тогда, на прогулке. Именно вы играли с моим сыном. Я вас видела. - Я тоже сразу вас узнал. Не посчитал нужным подойти, так как не хотел бередить старое. Вдруг д’Арни склонился над могилой, пристально рассматривая каменную плиту. - Подождите-ка, здесь что-то есть. Мужчина легонько двинул плиту и вдруг обнаружил небольшой тайник. В углублении находилась маленькая лакированная шкатулка. Иллюминат нахмурился. Снова тайны. Но как же иначе, если имеешь дело с Алексеем? Он всегда был таким – любителем заморочек и ребусов, таким же он остался даже после смерти… Раскрыв шкатулку, агент «Просветлённых» обнаружил в ней письмо, принадлежащее руке Алексея. Д’Арни тут же вскрыл письмо и прочёл: «Позаботься о них, брат». - Что это может означать? – сказала удивлённая Аврора, которая также прочла послание погибшего мужа. - Хотел бы я знать, - уклончиво ответил д’Арни. «Ах, Алексей, Алексей! Как же ты любил жену и сына! Даже умирая, позаботился о том, чтобы именно я нашёл эту записку, своеобразное письмо из прошлого…» Они постояли несколько тяжёлых минут, молчаливые и задумчивые. Каждый сейчас вспоминал что-то своё. Злой ветер нещадно рвал плащ маркиза и теребил волосы Авроры, выбившиеся из-под шляпы, а мелкие снежинки, срываясь с сизой тучи, едва доживали до земли. - Пойдёмте, холодно. А здесь, на кладбище, вообще ветер разгуливает, словно в поле. – Красавец шпион снял плащ и накинул на плечи дрожащей женщины. – Я провожу вас до дома, ведь сейчас так быстро темнеет. К тому же, в этих местах полно лихого люда. Впрочем, не вам с навыками иллюмината бояться их. Скорее уж, наоборот, им стоит опасаться вас. - Благодарю. * * * Весь день Ксения провела в меланхолии, практически не выходя из спальни. Мужа как обычно не было дома. Из головы никак не выходило проклятое письмо Ольги к Петру. Ксении казалось, что она стоит на пороге пропасти, что грядут перемены, и они обязательно будут к худшему. Ей было невыносимо это ожидание – то, что Пётр уйдёт к Ольге – это лишь вопрос времени, - так считала госпожа Черкасова. Пока что ещё Черкасова… Дочь графа Палена распустила волосы и начала их медленно расчёсывать, глядя на себя в зеркало. Она собиралась пойти в парикмахерскую, чтобы освежить причёску, но отчего-то не было желания куда-либо идти. Обычно обновление гардероба или же визит в салон улучшали настроение первой красавицы Петербурга, но сегодня ей не хотелось абсолютно ничего. Казалось бы, нужно что-то предпринимать, искать выход из сложившейся ситуации, поговорить с Петром, попытаться очаровать его или, в конце концов, явиться к Ольге Николаевне и умолять не разрушать брак. Но Ксенией вдруг завладела какая-то странная апатия, которая будто сковала её волю, поработила чувства. Ксения смотрела на своё отражение в зеркале. Как и прежде прекрасная, но, кажется, во взгляде появилась усталость. Может быть, это из-за постоянного ожидания, что муж, наконец, обратит на неё внимание? Мелко завитые локоны красиво обрамляли печальное лицо. Вдруг она порывисто встала, достала из шкатулки с драгоценностями коралловый гребень и украсила им причёску. - Какая чудесная заколка! И почему я о ней позабыла? И до чего изысканная инкрустация жемчугом! А ведь это подарок д’Арни! Надо отдать должное маркизу: он знает мой вкус и что мне идёт по-настоящему, не то, что Пётр, который ни разу в жизни мне подобных вещиц не дарил! Видимо, затем я так несправедливо позабыла об этом гребне, отправив томиться на дне лаковой шкатулки, чтобы он не напоминал о дарителе. И напрасно! – Ксения довольно взглянула на себя. – Теперь и в парикмахерскую не пойду! Вдруг рыжеволосая красавица услышала чьи-то осторожные шаги в коридоре. Пока она была занята причёской, кто-то, крадучись, незаметно пробрался в комнату. Но кто? Это точно не Меланья, ведь Ксения отправила её в лавку за нитками для рукоделия, и так быстро служанка вернуться не могла. Мадам Черкасова испуганно вздрогнула, но, поборов испуг, всё же вышла в коридор. - Кто тут? В полутьме показалась сутулая фигура мужчины в длинном пальто невзрачного мышиного цвета. - Тьфу ты, напугали вы меня, сударыня! Я чуть на тот свет со страха не отправился! Грехи мои тяжкие! – Иван Демьянов истово перекрестился. – Не ожидал я вас тут видеть! Вы же не тут вовсе должны быть, а в парикмахерской, ан вон оно как… Ксения облегчённо вздохнула – это был всего лишь помощник мужа по сыскным делам. - Ты, Демьянов, будто призрака повстречал – так оробел! Ну, решила я дома остаться, что с того? - Да нельзя мне видеть вас. - Что за глупость? Почему? – Ксения насторожилась. - Ой, видимо, пора мне, - сыщик хотел было ретироваться, но бывшая иллюминатка проворно схватила его за локоть. - А ну-ка выкладывай, что ты здесь забыл и почему прокрался в мой дом, словно вор? - Так патрон мой, а вам, стало быть, супруг, Пётр Иваныч, мне порученьице дали, затем и пришёл. Мы ж с ним в одной конторе работаем, плечом к плечу, так сказать. Так вот, чтобы его благородию не ходить туда-сюда по пустякам, он меня-то и попросил домой к нему наведаться. Некогда ему самому, бедному: то кражу раскрыть надобно, то поджог, то преступников государственных выслеживать приходится. - Подожди, да какое такое поручение? - Письмо одно Пётр Иваныч на квартире забыли, отправить его надобно. Оно должно быть в столе в его кабинете. - Так пойдёмте скорее! Они очутились в кабинете Черкасова. Ксения подошла к письменному столу и открыла ящик ключом. - Стойте! - закричал филёр со странной горячностью, но тут же взял себя в руки. - Не следует вам видеть сию корреспонденцию, я сам взять должен и в целости и сохранности доставить-с. Он молниеносно метнулся к столу и схватил письмо. Тут досадная догадка мелькнула в голове Ксении. Она поняла, в чём дело, и почему Демьянов разливается соловьём. - Нет уж, голубчик, я желаю прочесть это! - Э нет, госпожа Черкасова, Петр Иваныч не хотели, чтобы вы письмо сие прочли. Я человек маленький, и должен просьбу как надобно исполнить. - Отдай письмо, старая лиса! – Ксения разозлилась. - Не отдам, - упёрся филёр. - Говорю же – беда будет! - Можешь не трудиться выгораживать своего начальника – я уже сама обо всём догадалась. Послание это возлюбленной Петра предназначено. А потому прекрати выкручиваться и давай его сюда! Демьянов покорно подчинился, опустив глаза в пол. Этой женщине с мужским характером трудно было противоречить. - Вас не проведёшь, сударыня! Не зря именно вас, а вовсе не батюшку вашего называли тайным властителем Петербурга. - Хватит болтать. Отправляйся обратно на службу, дай в одиночестве письмо прочесть. - Как знаете, - мужчина виновато пожал плечами. – Вечно я всё порчу… Филёр удалился, а Ксения тут же разорвала конверт, на котором было написано рукой Петра: «Ольге Николаевне Лопухиной». Ксения крутила в руках листок бумаги, аккуратно сложенный пополам, но никак не могла найти в себе сил прочесть написанное. Наконец любопытство взяло верх, и молодая женщина развернула листок. «Свет мой Оленька! Мыслями я с тобой, и так было всегда. Любовь моя не слабеет день ото дня; напротив, она становится лишь сильнее с годами, и ты это знаешь. Когда я прочёл, что Роман Евгеньевич отпустил тебя, мне вдруг показалось, что совсем скоро я, наконец, обниму тебя и назову своей. Только своей! Разум мой тут же услужливо принялся рисовать картины нашего общего будущего. Не секрет, что я всегда мечтал быть рядом, каждый день видеть милые черты, дышать с тобой одним воздухом. Мне никогда не забыть ту единственную ночь, которую ты мне подарила в Париже. Эта ночь останется с нами навсегда. Твоя нежная кожа, завитки светло-русых волос, каждая клеточка тела – всё это я вспоминаю, стоит только на миг закрыть глаза. Это было будто в сказке. Но жизнь – не сказка, а реальность, Оленька. И реальность эта куда сложнее, грубее, жёстче. Это мы оба осознали на собственном опыте. И пусть сказка эта останется в наших воспоминаниях, пусть она живёт там, пусть даёт силы жить дальше. Боюсь, в этом мире ей просто нет места. Я не могу быть с тобой, ангел мой, хоть и хочу этого больше всего на свете. У меня есть жена и наш общий сын. До какого-то времени это было не важно, но не теперь. Теперь я понимаю, что не смогу оставить Ксению, не имею на это морального права. После нашего венчания, когда раненная тамплиерами Ксения умирала на моих руках, я понял, что она заслуживает настоящего счастья, ведь любит искренне, по-настоящему. Тогда я молил Бога, чтобы она осталась жива, я винил себя за то, что так жестоко мучил её. В ту минуту я поклялся себе, что если Ксения выживет, мы никогда не расстанемся, и я её больше не расстрою. Теперь настало время вспомнить об этой клятве. Всё внутри меня тянется к тебе; душою я с тобой днём и ночью, каждой минутой. Но если я уйду, для Ксении это станет ударом, концом всех её надежд. Я так не могу. Пусть настоящей любви мне не знать, но я постараюсь дать счастье хотя бы той, что рядом со мной, той, которая была готова умереть за меня. Прости. Остаюсь навеки влюбленным в тебя другом, твой Пётр Черкасов». Ксения отложила письмо. Слёз не было, на смену им пришла какая-то пустота, вакуум. Неужели эти строки принадлежат руке Петра? Неужели он может чувствовать так – сильно, страстно? Да порой за целый день он не перемолвится с ней и словом, а тут – такой поток переживаний и эмоций! И это её Пётр, чёрствый и холодный, словно камень, вдруг сделался нежным, любящим и таким настоящим, когда дело коснулось Ольги! Странно, но отчего-то Ксения не испытала ни жгучей ненависти к сопернице, ни испепеляющей душу обиды на мужа, ничего… Как будто бы что-то внутри умерло, застыло под толщей льда, как зимой застывает Нева в гранитных берегах. А ведь она всегда боялась этого рокового мига, но когда он настал, вдруг поняла, что не чувствует боли. Скорее, это было избавление от старого страха, что нависал над ней заточенным кинжалом; это было освобождением. Случилось то, что должно было случиться! Нет, Черкасов никогда не любил её! Он честно, как подобает порядочному человеку, пытался быть образцовым мужем и отцом, но лишь по велению долга или из жалости. Это она, Ксения, привязала его к себе, не дала Петру выбора, задушила своей любовью! А ведь, как известно, насильно мил не будешь. Стоило было проверять эту аксиому?! Имеет ли она право превращать жизнь Петра в вечную муку, а любовь в обязанность, скучную и никому не нужную? Имеет ли право потушить блеск в его глазах, сделать взгляд безжизненным и приказать сердцу навсегда замолчать? Смотреть, как любимый превращается в циничного, бездушного и усталого чиновника, который спешит уйти с головой в работу от постылой жены с её вечными немыми упрёками, которые уже невозможно душить в сердце?! Может быть, хватит уже думать только о себе? Ксения закрыла глаза, чтобы прийти в себя, её пальцы всё ещё сжимали злополучный листок бумаги. И тут она почувствовала, что не одна. Это был он. Как всегда вошёл порывисто, быстрым шагом. Как всегда тёплый, но при его приближении отчего-то пробегает волна холода… Пётр сразу увидел письмо в руках Ксении, и всё понял. - Ксения, я тебя не оставлю. - Петя, я знаю, что всегда была для тебя лишь обузой. – Голос Ксении звучал тускло и безжизненно. - Это не так, ты прекрасная жена… Это я тебя недостоин. - Я всё прочла. - Я от тебя ничего и не скрываю, и могу повторить свои слова сколько угодно раз. Ты мне дорога, Ксения, и я тебя не предам. - Эти твои слова… Они режут без ножа. Твоё решение остаться со мной… оно хуже пытки. Лучше бы уж ты ушёл, чем это… - Ксения, я не понимаю… Я выбрал тебя! - Молчи. Не нужно. Я вернусь в свой дом – особняк моего отца. Дай мне подумать и разобраться во всём с трезвой головой. - Ксения! - Не провожай меня. И вот ещё что: не отправляй письмо, пока не уверен, что не совершаешь ошибки. Ольга не должна это прочесть. - Ксения, да подожди! Я тебя выбираю! Не Ольгу, а тебя! - закричал Черкасов. - Нет, Пётр, довольно! Я жила не своей жизнью, а какой-то украденной, чужой. Не зря всё-таки моё имя означает «чужая». Это был прекрасный сон, но пора наконец проснуться. Я пришлю слуг за вещами. Сказав это, она торопливо вышла из комнаты, быстро сбежала по лестнице и, не дождавшись, пока швейцар распахнет перед нею тяжёлые двери, выскочила на улицу. Оглянувшись по сторонам, заметила невдалеке дремавшего извозчика. Окликнув его, Ксения села в санки, запахнула медвежью полсть и приказала держать путь к особняку графа Палена. Город расплывался разноцветными огнями сквозь пелену невыплаканных слёз, которые уже не нужно было сдерживать. А снег всё падал и падал, и, казалось, ему не будет конца, так же как и этой бесконечной грусти.