Ножки устали. Труден был путь.

Я просыпаюсь от того, что слышу свое имя. - Пит? Шепот. Настолько тихий, что нельзя сказать, мужской или женский. Хотя, я и так знаю. Это Китнисс. Я не открываю глаза, хоть и чувствую, как по векам пляшут солнечные зайчики. Зачем прерывать такой чудесный момент? Я и так знаю - мы сейчас в поезде на Туре Победителей, я как обычно зашел к ней в купе с вечера. Всю ночь она спала в моих объятиях, защищенная от любых кошмаров, а я чувствовал ее ровное и теплое дыхание у себя на шее. Я не помню, будила ли она меня сегодня ночью. Раз не помню, то, наверное, кошмаров не было, и она спала спокойно. Это так редко выдается. Видимо, уже позднее утро, раз она меня будит. Обычно, это моя привилегия - разбудить ее легким прикосновением к щеке или плечу, поймать первый утренний блеск этих настолько знакомых серых глаз. Наверняка мы проспали завтрак и кучу других запланированных Эффи дел. Но я так хочу продлить это мгновение, эту хрупкую секунду безмятежности. Сейчас я открою глаза и увижу ее красноватое ото сна лицо, обрамленное слегка спутанными темными волосами. Она улыбнется, как обычно заправит прядку светлых волос мне за ухо, может даже поцелует. Я тоже улыбаюсь про себя. В мыслях легкая неразбериха ото сна. Пора вставать. Я открываю глаза и вижу того, кого меньше всего думал увидеть. Сердце пропускает пару ударов. Зачем он сюда пришел? Что ему нужно от меня и … Китнисс? Я оглядываюсь - ее рядом нет. Сердце падает. Я лежу один. Мысли путаются, одно предположение цепляет другое. Хеймитч ловит мой взгляд и горько усмехается, поднимая ко рту вездесущую флягу. - Не меня ты ожидал увидеть, парень. Да уж, верно подмечено. Он пододвигает свой стул ближе к моей кровати. Я пытаюсь поднять руки, но замечаю, что они подсоединены к огромному количеству мигающей аппаратуры рядом со мной. Капельница отмеряет какую-то странную розоватую жидкость, которую мне вливают в вену. Конфуз в мыслях растет. Я оглядываю комнату. Кругом белоснежный кафель, в углу раковина. На сидящем рядом Хеймитче поверх грязного свитера накинут белый халат. - Ты пока единственный очнулся. Больничная койка. Больница. Хеймитч. Смысл сказанных им слов наваливается на меня. Я не на Туре Победителей. Еще оставшееся после сна ощущение спокойствия и счастья легкой дымкой тает в ужасе реальности. Воспоминания о последних двух днях накатывают на меня и ломают. Я снова закрываю глаза. Меня зовут Пит Мелларк. Мне семнадцать лет. Я родился в Дистрикте-12. Моя семья мертва. Я дважды был на Голодных Играх вместе с Китнисс Эвердин. В последний раз мне не удалось сбежать. Меня пытали. Промыли мозги. Меня спасли и отправили на военную миссию. Последнее, что помню - меня в капитолийском гриме тащат миротворцы, тащат дальше от нее. Я кричу, но она не слышит. И тут на меня находит новая волна ужаса, крика, страха - припадок, как они называли. Я забываю обо всем кроме того, что Китнисс - та, из-за которой вся моя семья мертва. Из-за нее Финник, дважды спасший мне жизнь, мертв. Весь Дистрикт-12 мертв. Их всех просто нет. Мое сердце наполнятся злобой, я отбрасываю миротворцев и остатки самоконтроля и бегу за ней. Дальше - яркая вспышка. А еще дальше - темнота. Я снова открываю глаза, надеясь увидеть … что? Что-то другое? Нет, ничего не поменялось. Я все еще в гладкой белой комнате с чистыми занавесками и запахом хлорки. Я делаю вдох и смотрю Хеймитчу (он тоже все еще здесь) в светло-серые глаза и пытаюсь не выглядеть запутавшимся. Мой голос звучит хрипло, но смело. - Я вырубился из-за взрыва бомбы. Правда или ложь? Он на секунду присасывается к фляге и отвечает. - Правда. Только это не бомба была в строгом смысле-то. Так, зажигательный снаряд. Но тебя здорово ошпарило, - он кивает на мой забинтованный торс. Только сейчас я замечаю колющую боль по всему телу, особенно острую на левой половине тела. Как будто выжидая своего часа, агония вспыхивает с такой силой, что мне приходится делать еще пару вдохов и выдохов. Ничего, я справлялся с болью и раньше. Она даже помогала когда-то. Я вспоминаю о державших меня под самоконтролем порезах от наручников на своих запястьях, и непроизвольно начинаю думать о Китнисс, когда мозг как будто протыкают иглой. Я корчусь от этой новой, затмевающей предшественниц, боли. Острая, непобедимая, она держит меня в своей власти около минуты и потом, когда я уже теряю всякую надежду на пощаду, неожиданно уходит. Ах да, мне же промыли мозги. Что еще хуже, их потом вымывали обратно. Осторожно прохожу недавнюю тропинку своих мыслей. Вроде все чисто, припадков нет. Интересно, теперь любая внезапная мысль о Китнисс будет такой мучительной? А ведь мне казалось, что она рядом, до того, как проснулся. Я с внутренним намеком на улыбку вспоминаю тот сон. Сколько бы я отдал, чтобы он сейчас был правдой!.. Вот только, горько замечаю я, отдавать-то уже нечего. Надо вернуться в реальность, принять ее такой, какая она есть - тяжелой, черной, дымящейся от сброшенных снарядов и пахнущей лекарствами. Что там сказал Хеймитч? Зажигательный снаряд? А до этого? Я единственный, кто пришел в себя? А разве есть кому приходить в себя? Сам Хеймитч вроде ничего, вон, даже ликер хлестает как ни в чем не бывало. И тут до меня доходит запоздалая мысль о том, что это еще хуже. Хеймитч вернулся в то состояние горе-ментора, чьи подопечные погибали год за годом, когда в мире не было надежды, а единственным желанием было забыться. Я поднимаю правую руку насколько могу и останавливаю его ладонь с флягой. Он удивленно ( и благодарно?) смотрит на меня. Видимо, я наконец-то смог привлечь его внимание. Это мне и надо. - Кто выжил? - мой голос еще не пришел в норму, и я чуть ли не выкашливаю эти слова. Мой бывший ментор горько вздыхает и ставит флягу на тумбочку. - Гейл еще в бессознанке, но врачи говорят, скоро очнется. Его чуть не взяли в плен, но он выкрутился. Пострадал от заряда, похожего на твой, и получил осколок в ногу. Крессида попала под обстрел и отхватила с десяток пуль в грудь, скончалась на месте, хоть на ней и был бронежилет. Полидевка контузило взрывом, теперь он не только говорить, но и слышать не может. В остальном он абсолютно в порядке, сейчас часами может сидеть в саду. Мне становится жаль Полидевка. И Крессиду тоже, но она хотя бы умерла быстро. У безгласого Полидевка же отобрали чуть ли не последнее. Гейл живучий парень, он слишком силен и умен для того, чтобы просто так погибнуть на войне. Я рад, что Полидевк и Гейл в порядке. Но я так и не услышал главного. Выждав пару секунд ради уважения павшей Крессиды, спрашиваю: - А Китнисс? Собеседник легонько усмехается. - Не хотел сам тебе говорить, боялся, что опять биться начнешь. Решил, лучше уж ты сам вспомнишь про нее. - Хеймитч посмотрел на переплетенные пальцы, - С Сойкой-Пересмешницей у нас произошел небольшой несчастный случай. - он перевел взгляд на мое, видимо испуганное, лицо, - Да жива она, не волнуйся. Сейчас в коме, или в подобии ее. Все дело в ее сестре. Удары сердца гулко и больно отдают в грудную клетку при его словах. - Прим? - Да, Прим. Она оказалась в эпицентре взрыва и… В общем, все произошло на глазах у Китнисс. Я перевожу взгляд на белый потолок. Прим, милая нежная Прим, не раз спасавшая жизни, мечтавшая стать врачом, была так дорога своей сестре. И мне тоже. Тогда, в Тринадцатом, она помогала мне вернуть память. Мы часто болтали с ней о разных вещах - доме, одуванчиках, глазированных пирогах. Когда-то у меня было два старших брата, но это не давало опыта в общении с маленькими сестрами. Да, пожалуй, она была мне как сестра. Сестра, которой никогда не было. Я никогда никому это не говорил и, скорее всего, никогда не скажу. Пусть все они думают, что все из-за Китнисс, что я переживаю в первую очередь за нее, и поэтому за Прим тоже. Я унесу твой светлый облик, так не похожий на сестрин, с собой. Не волнуйся, Примроуз Эвердин, все будет хорошо. Я снова возвращаюсь в реальность. Смотрю на Хеймитча, киваю, мол, понял, Китнисс видела смерть сестры. - И что же ты планируешь делать? Хеймитч на пару секунд опускает голову в сплетенные ладони. - С чем конкретно? - Со всей кашей, что тут заварилась. Он поднимает свой взгляд на меня. Неужели … он смеется? - А тут и выбора нет, в общем-то. Через несколько недель назначена казнь Сноу, если только Китнисс проснется к тому времени, конечно. Обещают зрелище, о да, - ментор зло усмехается. - Мне целыми днями скучно - пить запрещают (он косит глаза на флягу), по улице шататься нельзя - комендантский час. Как народ просыпается, то прихожу, болтаю. Вот как мы с тобой сейчас. Что еще делать-то? Я тоже позволяю себе усмехнуться. Хеймитч, старый добрый Хеймитч. Конечно же он пришел ко мне не из-за большого сочувствия, а из-за смертельной, гложущей душу скуки. Что ж, нельзя сказать, что я его не понимаю. - Приноси новости почаще, ладно? Ментор утвердительно фыркает и тянется к фляге, я не останавливаю его.