Коллекция драбблов: «Вот такая справедливость»

Хорошо быть детьми: полная свобода действий и столько времени для реализации мечты. И ключевым есть веселье, дарящее людям хорошее настроение и синяк на локте. Но это лишь цветочки, которые ничего не значат. В детстве все легко. Теперь же вы далеко не дети, да и игры порядком надоели. В голове постоянно кружатся глупые мысли, никогда не изменяясь: «Хочу спать», «Где взять поесть?» и даже бессмысленные «Она же не любит, так?». Не смешно. И весело точно не станет. Ты и Китнисс слишком быстро выросли, пропустив один из самых важных аспектов, строивших человека. Нет, у вас его украли. Украли детство. Причины разные, но результаты идентичны. Ты можешь играть от души, показывать эмоции и жить, даже находясь на волосок от смерти. А она не может. Китнисс не слаба, нет, просто... Врать — плохо. — Возьми пирожное, дорогая, — говорит Эффи, протягивая ей тарелку со сладостями. Но Китнисс смотрит на тебя, замерев на месте. В ее глазах нет эмоций, нет привычного испуга, лишь пустота. О чем она думает? — А мне можно? — идешь вперед, игнорируя мурашки, пробежавшие по коже. А она все смотрит на то место, где стоял ты и мечтает, но уже тайна, что именно сейчас у нее в голове. Хомячишь сладость одну за другой, словно не видел их никогда, а все лишь для того, чтобы дольше находиться с Китнисс в одной комнате. У вас так мало времени осталось... Послышался всхлип. Эффи закрыла глаза руками и начала громко плакать, обращая все внимание на себя. Имитирует боль, страх и еще несколько эмоций сразу. Глупая. Будто все настолько доверчивы, чтобы поверить. Ну да, Хеймитч повелся. Она видит больше, чем нужно. И запрещает тебе это видеть, Пит. А ты продолжаешь смотреть в спину Китнисс, начавшей тяжело дышать. — Где вода? Дайте воды! Нет, коньяку! — выкрикивает Хеймитч, обнимая одной рукой плачущую Эффи. Но ты неподвижен. Китнисс вздыхает и уходит, а ты следуешь за ней, не желая оставаться в этом маленьком отрезвителе еще хоть минуту. Но не смеешь помешать ей. Не касаешься своей рукой ее, не говоришь и слова, будто все так и надо. Она не оборачивается и идет прямо к себе, пусть за вас уже давно решили. Китнисс не была против одной совместной комнаты, но что-то в ней точно не так. И сейчас это видно по дрожащим рукам: она не может открыть дверь, от чего словно сжимается, бессильно опуская голову вниз. Ты стоишь всего в двух метрах от нее и не отводишь взгляда, улавливая каждое движение и шорох. Всхлип. Тебе не послышалось. Китнисс... Она быстро заходит в комнату и захлопывает дверь, не позволяя тебе войти. Стучишься тихо, но в ответ лишь ее тяжелое дыхание и очередной всхлип. Но Китнисс не плачет... Никогда не плакала. При тебе. — Ты в порядке? — невыносимо гадко становится на душе. Тебе нужен ее ответ, просто услышать голос, который нельзя сломать, ту монотонность по отношению к тебе, больше ничего. Не просишь ведь так много. Но она молчит, сев на пол и опустив голову, тихо плача. Нет, не откроет. Даже не пытайся. — Я хочу помочь, — твоя душа слишком наивна, Пит. Китнисс сорвалась, но причины ты не узнаешь. Это останется ее маленьким секретом, щемящим сердце и разрывая плоть. А ты оставь ее одну. Так будет правильно. И ты уходишь. «У нас обоих было так много общих предметов для переживаний, но мы так и не научились держаться за руки. До самого конца»