***
- Ты только посмотри, сколько можно найти, разбирая хлам в дорожных сумках! - развеселилась Тори, усевшись на диван с кучей всего в руках. - Ты что, недавно затевала уборку? - спросил Том. - Можно сказать и так. В сумках и в ноуте разбиралась. Оба сидели дома у Тори. Та категорически отказывалась переезжать, объясняя это тем, что такую крутую квартирку она терять не хочет. "Хрен знает, что там дальше нас ждёт, а здесь уже другие люди жить будут. Нет уж". И Том уже просто сдался. Бороться с тем, что эта особа вбила себе в голову - самое неблагодарное занятие. - Ты только глянь: моя старая розовая "Нокиа"! - Я так и знал. Ну согласись, есть у тебя фетиш на розовое. - Я не знаю, - уклончиво ответила она. - Ох, сколько тут старых песен: в этом плейлисте несколько лет законсервировано. Тут даже и Tokio hotel есть. Моё криминальное прошлое... - хохотала Тори. - Muse, куда же без них... Король и шут... Блин, сколько же всего! Ты, кстати, знал, что я одно время рифмоплётством занималась? Мне тогда лет 13-14 было. Дурында похлеще моей пельмешки была. Отправляла свои творения друзьям в "аське" - хотела услышать их мнение. Блин, тогда ещё все сидели в "аське"... Школьные годы... Сидение в Интернете с телефона на уроках истории. А, так вот, про стихи. Поэт из меня, конечно, жёсткий. Ты только послушай:И мне не кажется, что всё так и должно быть, И не хочу, чтоб было так и впредь. Плыву в пруду любви, как чёрный лебедь, Как никогда хочу я умереть. И ты стоишь, и за твоей спиною Простёрты крылья цвета воронова крыла, А мне так хочется стоять рядом с тобою, А мне так хочется тебя обнять... Как никогда! О, как же ты жесток и как ты зол! И мне не хватит мирового зла, Чтоб объяснить тебе, какой же ты козёл, Понять, зачем люблю я этого козла!.. В часы вечерние, в прохладу при дожде Сижу я в кресле, грущу я временами, Ну почему судьбой начертано так мне Быть "мной", а не быть "нами"? Не знаю я, что чувствуют другие, Наверное, совсем я зачерствела, Наверное, и времена другие, Что никому нет до других-то дела. Совсем уже схожу с ума, не понимаю, Зачем эта болезнь длится годами, Зачем так много времени пройдёт, пока не осознаю, Что предначертано быть "мной" мне, а не "нами".
- Знаешь, твои представления о высоких чувствах с тех пор не изменились, - сказал Том. - Вполне может быть, - усмехнулась Тори. - А вот ещё творенье:Меня всю трясёт от моральных терзаний, Застряли мне в горле куском эти муки, А может, мне хватит духовных исканий, А может, мне хватит депрессий и скуки?!
- Сильно. - Не сказала бы. - Знаешь, когда мне было 13-14 лет, я б такого не написал. - Ну... - смутилась Тори. - Всё это были мнимые переживания. Настоящие я выражать толком не умею. Вот, что выдало моё вдохновение в самый грустный момент моей жизни:Разгорелся румянец весенней зари, Догорела на блюдце свеча, Ничего не сказав и не сотворив, Ты ушла, и пути не начав, В нашем мире оставила маленький след, А большим станет он без тебя, В его памяти будет лишь тёплый твой свет, Почему же от нас ты ушла? Кроткий агнец, что вырос в жаркой степи, Что пришлось тебе не по душе? Навсегда ты останешься в наших сердцах, Но с тобой не увижусь уже...
- Тори смахнула слезу. - Знаешь, на самом деле, я так с ней и не попрощалась. Меня не было на похоронах - места в машине не хватило. Так что в тот день я была одна в квартире. Тупыми передачами по телеку заглушала дикую боль и поминала Полькину маму бутылкой пепси. А о том, что было там, знаю только со слов своей матери. Про то, что в тот день на небе почему-то было ни облачка. Про брата. Про то, как её несли несколько километров до кладбища... - Тори запнулась. - Есть у меня одно фото. Я его и люблю, и недолюбливаю, - она взяла со столика ноутбук. - Вот, смотри, - Тори открыла фото, покопавшись в папках. На берегу речки, среди природы сидела на пикнике худощавая медноволосая девушка всё в той же полосатой футболке, с той же длинной косой и с чёлкой, рядом Тори в белой футболке и чёрных бриджах со стрижкой каре, два парня, схожих с ней: один очень худой и бледный (на него Тори больше похожа сейчас), другой довольно широкий, смугловатый и с хитрым прищуром (у Тори тоже такой можно было иногда наблюдать), похожий на девушку в полосатой футболке, и ещё один с тарелкой, полной шашлыка и помидоров с огурцами. Все улыбались, всем было весело. От фото веяло каким-то теплом, какое обычно возникает от просмотра домашнего архива. - Вот, это был её последний день рождения, - грустно сказала Тори, указав на весёлую девушку в полосатой футболке. - Примерно за восемь месяцев до смерти снято. А вот он, - она указала на парня с шашлыком, - умер через месяц. Это друг моих братьев. Он мне был как третий брат. Знала его с пелёнок. Хреново же у меня тогда учебный год в старших классах начался! Тут ещё и дядя Полькин по матери - слава Богу, уж он-то живёт и здравствует, так же, как и мои братья. Получается, что двух счастливых людей на этой фотографии уже нет с нами. - Печально всё это. Грустно осознавать, что дорогие тебе люди вокруг тебя, безвременно покидают этот мир. - А знаешь, почему я всегда ворчала от твоего позитивного настроя? Просто ты на неё очень этим похож. У вас одинаковая улыбка, одинаковый взгляд на вещи, даже смех в чём-то одинаковый, чёрт возьми! Да-да-да, твоё "ехехе" - не такая уж и редкость. А у неё даже ещё "ехехешней" выходило. - Эх, как бы сделать так, чтобы ты хоть немного перестала так страдать, - сказал Том, обхватив Тори за плечи. - А я сильно не страдаю. Я просто перед тобой душу выворачиваю. О чём думаю, что чувствую... Хрен знает, зачем я это делаю... - Что ж, тут нетрудно догадаться, - улыбнулся он, перебирая её короткие тёмные волосы.