Не случайно

Мне страшно. Я одна. Дверь не открывается. Мой конец настал. Уже близок свет в конце тоннеля. Я умираю. Сяду там, на краешке, и поплачу, может, пройдет. Хотя, смерть не проходит, она гонится за тобой всю твою жизнь! Вот-вот! — Том, если я умру, скажи моему шефу, что я очень старалась! — напоследок просила я. На всякий случай, мало ли. Все бывает. Не случайно я здесь. Очень не случайно. Мама!!! Почему именно со мной происходит такое? Несколько дней подряд просыпаюсь где попало или где повезет, и все с разными мужчинами. Что-то происходит, и не совсем хорошее. Небо серое стало. Оно не за меня. Если гроза появится, не удивлюсь. Таксиста пожалела, а меня за это и наказали вот этим. Обидно. Еще как. — Ты о чем там болтаешь? Давай уже открывай! — Том выходил из себя от моих пессимистических речей. Я его достала. Заткнусь. — Жен! Ты там? — Ага, — смотря вниз. Я сглотнула. Голова закружилась. Мило сидеть, как на пропасти. Романтично. — Давай открывай! Кончай ныть!!! — октава за октавой и голос стал очень грубым. — Не могу! — качая головой, я собрала ноги и обняла их руками. — Нельзя двигаться, а иначе я упаду... Туда!.. — Конечно, упадешь, если будешь сидеть на краю! Быстро открывай или я дверь выломаю! — угрожает. Ну и ладно. Пойду, попытаюсь хоть. И раз, и два, и три. И раз, и два, и три. И раз, и два, и три. — Не открывается! — я вою на луну. — Прекрати уже. Открой быстрее! Сейчас не темно, и ты все видишь! — И ты точно все написал? — Что написал? Не помнит. Еще шантаж. — Ай! — кричу, словно упала. — Что случилось? — перепугался Том. — Если ты не напишешь и не отдашь телефон, я спрыгну. И напишу на своем теле, что ты меня изнасиловал! — угроза так угроза. Посадят в тюрьму, и будет там играть для братанов. — Интересно узнать, а чем ты напишешь? Ну вообще, нет чтобы сказать "нет!", спрашивает "чем". Борзая королевская! — Найду, чем! — весомый аргумент. — Ладно, прыгай. Это твоя жизнь. Я не вправе решать за тебя. Вот и кончился лимит на мои идеи. Чем шантажировать малого? А!!! — Хорошо! Я... прыгаю! — потихоньку шагаю в сторону угла, понемногу так, будто Дюймовочка. — Стоп!!! — закричал он. Я обернулась, Том стоял уже на крыше. Но как? Когда успел расправиться с дверью? — Но как? — я еще могла поверить в свое счастье и застыла, начиная плакать. — Том, я такая дура!!! — на носочках, а это не особо удобно, я дошла до парня и крепко обняла его. — Прости меня, я больше так не буду!!! — уже во второй раз мне так страшно. И все время рядом оказывается именно Каулитц-старший. Может, я не уверена, но это судьба? Такая встреча не случайна, она предначертана нам судьбой. — Тише-тише! — успокаивал он. — Не плачь только. Я его поймала. Он боится женских слез. Вот ты и попался, Том Каулитц. — Том, мы же поедем к Биллу, да? — Опять начинается! — томно вздохнул бедняга. Измученный мной. Моя гордость. — Так поедем? — Хорошо, хорошо, поедем! — А можно я поведу? — сделаю щенячьи глазки. Обычно срабатывает. Ну! Ну?! Ну?! — Нет. Ну ладно, хотя бы поедет. Мы вышли ровно через час. Благодаря мне, естественно. Я долго не могла собраться, подбирая гигантские вещи Тома. Он посмеивался надо мной, за что расплачивались его бедные кулончики. Мне понравилась футболка с надписью "Да плевать мне, что ты там думаешь. Тем более, ты не умеешь!". Весельчак. Любит рэп, как я заметила. Я наблюдательна, не замечали, м? — А кто этот парень? — взглянув на парня, похожего на Тома, я хохотнула. — Ты что, нарциссизмом страдаешь? — Есть что-то подобное, но пока никто не смог выписать рецепт, — удрученно проговорил он. Вот приколист. Я с ним от смеха помру, наверное. — Ты такой забавный!.. Короче, я одеваю вот это, вон то и во-он то! Он кивнул, даже не смотря на меня и надел наушники. — Алло, гараж!!! Ты что, в свою эпоху вернулся? Вот блин, и кому буду мозг выносить? — ругаясь на русском, я вспомнила про босса. Мой телефон. И мама... Я так давно её не видела. Очень давно. Я надела все шмотки на себя. Неуютно. Определенно не моё. Но выбирать не приходится. — Том! — теребя его за плечи, я возвращала парня с небес на землю. — Я готова! Поехали! — Чего так щипаешь? Больно же! — возникал наш джентльмен третьего поколения Каулитц. — Больно, когда рука отвалится, а это нормально! — Ага, — матернувшись втихаря, он меня разозлил. Мат и я вещи порой совместимые, но редко уживаются. — Ты чего матами за спиной кидаешься, а? — А ты мне мать что ли, чтобы упрекать в этом? Сама на русском неплохо материшься небось! Мда... Он знает, что я русская? Как это мило... — Ну, чего стоим? Поехали уже! Сели в машину. Он включил такую на редкость приятную песню. — Кто это поет? Чего молчит? Ну! — Кто? Кто!? Тишина в ответ. Каулитц, ну нарываешься же. По крупному нарываешься. — Кто? — А ты догадайся! — Э... Я песни на немецком не слушаю... — Даже если так, ты должна сказать мне, кто поет, — улыбнулся брюнет. — Не знаю... Сейчас поразмыслю... — Вот же, — проматерился Каулитц, резко притормозив. — Идиотка крашеная! Кто ей права выдал? Ненормальная! — ругаться более литературными словами получалось периодически, но в основном был чистый отборный немецкий мат. — Оу, оу! Успокойся уже! Тише давай! — Ну, я ей сейчас! — опана, та девчонка тоже остановилась и, кажется, жизнь наша вскоре станет прекрасней и светлей... в мечтах, разумеется. *Was ist eine mach. Не знаю, кто поет, говорят, что Том Каулитц, но это маловероятно, так что, если песня не его, не ругайтесь.