Бумажная политика

Мы покинули наших героев в тот момент, когда развитие сюжета данной истории проходило долгий этап от его завязки до начала вырисовывания еле заметных контуров кульминации. Итак, Россия, как уже было сказано ранее, удобно устроился за своей баррикадой, разложил на коленях тетрадку Англии, открытую на девственно чистых страницах (во время поиска этих страниц ни одна государственная тайна Туманного Альбиона не была прочитана) и, вооружившись авторучкой, добытой из тех же внутренних карманов загадочного российского пальто, чрезвычайно вместительных и по-видимому, чрезвычайно бесконечных (в этом вам предстоит убедиться чуть позже), постепенно разбавлял белизну листов черными полосами излагаемых на бумагу мыслей. На российской территории все было тихо и спокойно, только поскрипывала ручка, да шуршали пропитанные чернилами листы. А вот на американских границах чувствовалось явное беспокойство и напряжение. Альфред, конечно, тоже решил последовать примеру соперника и расположиться в пределах своего укрепления с комфортом: снял с себя куртку и разложил ее так, чтобы можно было одним взглядом охватить свои впечатляющие бумажные богатства. Однако впечатлять ими было уже некого. Иван представлял собой идеал беззаботного равнодушия, для которого даже сам черт – не угроза из потустороннего мира, а очередной незадачливый субъект, на чью голову можно присадить и вторую и третью пару рогов. Америку слегка передернуло от таких мыслей: все же страх перед мистическими существами он до конца в себе побороть не мог. Как и, собственно, придумать здесь и сейчас способ насолить Брагинскому и отомстить за пущенный в него, страну священной и нерушимой демократии, самым подлым образом комок снега. – Америка, ты так зажигательно начал. Продолжай, пожалуйста, – промурлыкал Иван, не отрываясь от своих записей. Джонс не мог понять, нарочно ли Россия делает вид, что он не видит в своем противнике никакой явной угрозы и даже в моменты нарастающего напряжения не уделяет происходящим вокруг него событиям должного внимания, занимаясь чем-то посторонним. Альфред почувствовал, как в его душе разгорается настоящий бунт. Американская гордость не могла так долго терпеть такого издевательства над собой и, в конечном счете, не выпустить коготки. У паренька к этому времени в голове уже созрел, хоть и в общих чертах, план действий, который требовал небольшой доработки, но ждать уже больше не было терпения. Мстя требовала выхода и рвалась с цепи. Америка осторожно запустил руку во внешний карман куртки и вытащил оттуда зажатую между указательным и большим пальцем маленькую взрывчатку длиной с пачку сигарет. Этот небольшой подарочек, который Джонс решил адресовать России, должен был в большей степени напугать и деморализовать врага, нежели чем нанести ему какие-либо увечья, поскольку это небольших размеров детонирующее устройство содержало в себе нитроглицерин, взрывающийся при продолжительном встряхивании. Конечно, его можно было бы и поджечь, но Альфред все-таки не хотел ввязываться в международный скандал. Главная цель – немного припугнуть. * Один кроткий, незаметный взгляд, чтобы ни он, ни кто-либо другой ничего не заподозрили. Немного размытая, темная фигура... солнце мешает более-менее четко рассмотреть детали. Но самое главное все же не остается незамеченным: этот подозрительный жест, немного напряженный, но в то же время легкий, почти воровской; этот подозрительный объект, хоть и по определению могущий представлять малую опасность, но в его руках... в его руках ничто не появляется просто так. И это не может не настораживать. Сейчас лучше опустить взгляд, подождать пару секунд, но быть начеку, что-то может произойти в любой момент. И вот вдруг шорох, даже слишком громкий. Все-таки задумал пакость, как же. Использует упаковку, довольно своеобразную, словно заворачивает булочку в длительный поход, уже накрутил много слоев. Что ж, теперь мне понятен ход твоих мыслей. Сделай свой последний шаг, и ты сильно удивишься тому, как я разрушу этот блестящий план. * Америка взял лист с уже озвученной им санкцией против российских политических деятелей, положил сверху него взрывчатку и свернул его в некое подобие почти круглой сферы. Затем сгреб в кучу досье на каждого находящегося ныне под запретом на американской территории депутата, предпринимателя, чиновника и, накладывая сверху сотворенного им бумажного шарика все новые и новые слои листов, придал всем им округлую форму путем легкого сдавливания в ладонях. В результате всех этих нехитрых махинаций в руках у Альфреда оказалось некое подобие мяча для гандбола, испещренного различного вида и размера острыми выступами, вмятинами и змеящимися от них линиями, похожими на капиллярные сосуды. Самодельная бомбочка была хорошо укреплена и готова для использования по назначению. Джонс взглянул на Ивана. Тот все так же продолжал чиркать что-то в тетрадке Англии, не обращая никакого внимания на подозрительные шевеления с американской стороны. Только улыбка его, возможно, стала какой-то тревожно самодовольной. Тревожно – потому что она являлась сигналом, некоторым невербальным посылом для Альфреда, мол, вдумайся в ситуацию, пересмотри все более основательно. Но воображение парня уже рисовало ему его идеальный мир, где Россия исходит двадцать пятым потом от страха и где он, герой всех героев, торжествует над одураченной страной. Эта прекрасная мечта была так близко – стоило только протянуть руку... ну или кинуть бумажный шарик с сюрпризом. - Рашка, я тебе кое-что прислать решил. Вот, лови! – Америка размахнулся так, как если бы он хотел запулить настоящую гранату в прущий прямо на него вражеский танк, и кинул сконструированный им мячик по траектории, которая должна была закончиться где-то посредине лица Брагинского. Но тут случилось нечто невероятное, достойное быть отраженным в какой-нибудь зрелищной сцене американского экшн-фильма. Секунда – Иван щелкнул ручкой, бросил ее в ложбинку между листами тетрадями и скинул всю эту канцелярию с колен. Вторая – подался вперед, выдернул из пола крепко всаженный в него кран, замахнулся им так, будто это была вовсе не труба, а бейсбольная бита, и ударил по уже находившемуся в критической зоне "мячу". Можно сказать, отправил посылку обратно на почту. – Куда? Что? – промямлил Альфред, ошарашенно наблюдая за тем, как белая сфера с опасным содержимым кометой пролетает над его головой. Парню пришлось развернуться всем корпусом, чтобы проследить дальнейшую судьбу своего, как говорят, вылетевшего в трубу, а в нашем случае – запущенного трубой в свободный полет – подарка. Бумажный сюрприз, совершив в воздухе плавную дугу, с глухим шлепком впечатался в дальнее окно зала. И тут дала знать о себе гранатка, столь бережно упакованная Америкой в бумажную оболочку, которая, как и полагается всем приличным детонаторам при взбалтывании или ударе, решила наконец взорваться. Стекло мгновенно разлетелось на тысячи маленьких осколков и звенящим дождем посыпалось на улицу, кристальной лужицей разлилось на полу. В этот раз страны отделались меньшим испугом: у них уже выработался иммунитет к разного рода неожиданным грохотам и взрывам. Свое отношение к ситуации решили выразить только двое. Первый – Германия, который подскочил на ноги и, переводя гневный взгляд с одного опасного для его дома субъекта на другого, принялся выкрикивать начальные три буквы названия нашкодивших государств, не зная, кому всыпать сильнее. Выглядело это примерно так: "Рос... Аме... Рос... Ам ... Мать вашу!" Но Людвиг решил долго не мучиться и последовать принципу "виноваты все". – Вы оба! Оплачиваете всю эту чертову разруху! Еще одна такая выходка, и каждый из вас будет послан отсюда далеко и надолго! Несчастный кот, все это время пребывавший в заложниках у широких и тяжелых немецких ладоней, наконец получил свою долгожданную свободу, только, пожалуй, немного неожиданно, и попытался схватиться когтями за штанину вскочившего Людвига, но почему-то промазал и боком приземлился на пол. Животное все еще пребывало в состоянии морального шока и не сумело предпринять все меры по спасению собственной шкуры, ведь его снова подхватил на руки Италия и попытался во второй раз использовать кота в качестве миротворческого элемента. – Герми, котик же... – робко молвил Феличиано и выставил перед собой питомца Греции, надеясь, что это немного отвлечет разошедшегося не на шутку товарища. На морде бедного представителя семейства кошачьих, познавшего за какие-то полчаса больше горя, чем за всю свою жизнь, отразилась абсолютная печаль и безысходность от осознания того, что пыткам до сих пор не пришел конец. Германия даже не взглянул на страдающее животное. Он резко повернул голову в сторону Италии и рявкнул: "Оставить котов!". Затем тяжко вздохнул и плюхнулся на каменную скамейку – обдумывать все несправедливости судьбы. Кот, почувствовав, что настал час делать ноги, завертелся ужом в руках Варгаса и, выпутавшись из его пальцев, рванул к выбитому окну, не сбавляя темпа в мощном прыжке перелетел через лежащее на полу стекло, оттолкнулся задними лапами от края подоконника уже с той стороны и устремился дальше, навстречу свежему ветру, солнцу, траве и широкому простору... Остальным оставалось об этом только мечтать. – Ты что, всех нас угробить решил, а? Америка? – возопил на все помещение Артур сразу же после того, как немец высказал свои претензии странам-крушителям. Джонс не мог отсиживаться в сторонке, когда на него несправедливо (по его мнению) катят бочки и принялся яростно оправдываться: – Да это Россия виноват! Я тут не при чем! Там была маленькая безобидная взрывчатка, которая может бомбануть только при сильном ударе! И этот сибирский идиот специально ее в окно швырнул! – Сибирский идиот говоришь, да? Хочешь мы проведем соревнования по метанию трубы? Ты будешь мишенью, Альфи, – Иван перехватил кран правой рукой, согнул ее в локте и навел "снаряд" на Америку, прищурив левый глаз. Конечно, угрозу свою он в действие приводить не намеревался, но с удовольствием отметил, как парень за вражеским столом заметно побледнел. – Ты видишь, ты видишь, Империя Зла хочет меня убить, Артур! – Джонс предусмотрительно схоронился в укрытии: лег на бок и пригнулся, в надежде, что столешница защитит его светлую головушку от удара. – Да ну вас всех к чертовой дюжине! Я отказываюсь дальше участвовать в этом сумасшествии! – Керкленд твердой походкой широко размахивая руками промаршивал до выхода из зала и уже взялся за ручку, как его вдруг окликнул Россия: – Англия, а как же тетрадочка? – Сожри ее! – сквозь зубы процедил блондин и, сверкнув гневными очами, демонстративно громко хлопнул за собой дверью. – Артур... – жалобно проскулил Альфред и опасливо высунулся из-за баррикад. – Минус один в ЕС! – не в меру оптимистично изрек Иван и помахал со своего "берега" Америке краном. – Госдолг, госдолг, тебе еще за окно платить. Парень понял, что опасность в виде российской трубы его счастливо миновала, и принялся активно отвечать на словесные выпады со стороны Брагинского. – Молчи, страна разрухи и развала! Я тебе такие санкции введу, что запрещу даже ветру с твоего материка дуть на мой! – Джонс наспех скомкал первый попавшийся под руку лист и кинул его в оппонента. На этот раз Иван решил отложить роль бейсболиста до поры до времени и сыграть в кетчера. Мужчина поймал бумажный мячик налету одной рукой и развернул его. На бывшем секунду назад официальном документе, а сейчас – простом помятом листе, значилось: "Экономические санкции. Блокировка денежно-кредитной политики." – О, а вот и началось самое интересное, – с довольной улыбкой протянул Россия. – Блокировка говоришь, да? – Что, к тебе мои экономические санкции прилетели? Видал, ха! – Альфред разом вспомнил о своем несомненном величии и гордо вскинул подбородок. – Они будут наложены на все твои ведущие банки, причем по иранскому образцу! – Так еще и по иранскому образцу? – ухватившись за букву "у" с наигранным удивлением прогудел Ваня, словно он вел диалог с двухгодовалым ребенком. – И экспорт мне прикроешь, поди? – А вот и прикрою! – с вызовом ответил Джонс. – И свои газ и нефть поставлять в Европу станешь? – Стану! – А если я Аляску отниму? – Брагинский хитро прищурил глаза. – У тебя больше нигде нет заводов по производству СПГ и хрен еще появятся. А я по своей Алечке уже так соскучиться успел... Америка аж воздухом подавился от возмущения, но быстро взял себя в руки и с жаром выдал: – У тебя к этому моменту вся экономика распадется, и фондовые рынки развалятся, и все инвесторы разбегутся! – Ух ты! Правда, что ли? Ну, тогда смотри. Иван положил листок на пол, любовно разгладил его ладонями, саркастически ухмыльнулся и оперся локтями на узкое ребро столешницы. – Раз, – Россия щелкнул пальцами и повернул голову в сторону руки, издавшей щелчок, – ЦБ пошел проводить масштабную интервенцию рубля, причем довольно успешную, да. – Два, – еще один "щелк", но уже в исполнении другой руки, – и капитализация фондовых рынков уменьшилась всего на два-три процента. – И три... – белоголовый мужчина многозначительно посмотрел на Америку. – Чувствуешь, как из твоей страны постепенно вытекают российские инвестиции? Альфред сначала не до конца осознал, что вообще произошло, но точно понял только одно – его где-то определенно надули. – Ты как... Ты когда это все успел? – сегодня роль героического и предприимчивого борца за интересы своего государства Джонсу определенно давалась с трудом. Видно, настал просто не его день. Как и у большинства членов Евро-Союза. Получается, грянуло общемировое невезение. – Так пока Англия своими милыми рожками упирался. И пока ты колдовал с бомбочками, – Россия насмешливо улыбнулся, словно его просили объяснить то, что понятно, как говорится, даже ежу. – Так ты это все специально спланировал!.. Ты... так нечестно! – О, я вспомнил еще кое-что, – снова заговорил Иван, не обращая внимания на по-детски сформулированные возмущения, раздававшиеся из американской песочницы. Брагинский взял в руки тетрадку – отныне его новую собственность – вытащил из нее ручку, которая играла роль своеобразной закладки, открыл на той странице, где закончил писать и философски изрек: – Если в наших банках заморозят активы в долларах, то они не смогут выполнять свои обязательства в долларах. Значит, так и запишем: "Обойдется Америка без наших банковских обязательств" – мужчина быстро сделал соответствующую пометку на листе и продолжил: "Мир поставит под сомнение надежность доллора. Не забыть позлорадствовать". – Это не ты будешь злорадствовать, это я буду злорадствовать, когда... – Джонс понял, что нужно срочно спасать положение и опять пустил в ход старый добрый способ запугивания врага угрозами, но на самом важном моменте предложения его нещадно перебили. – Америка... - лицо Ивана вмиг потемнело, а от голоса повеяло могильным холодом. – У меня нет гранаты, но я могу запульнуть в тебя даже своим сапогом. Вот только сегодня подошву поменял. Чистое железо – на века. Не хочешь опробовать? Альфред раскрыл рот, но тут же захлопнул его. То ли от того, что он представил, как нечто большое, страшное и с железным каблуком летит ему прямо в лоб. То ли от понимания того, что он в данный момент ничего не может противопоставить ботинку Брагинского. Ивану понадобилась всего секунда, чтобы перейти с темной стороны обратно на светлую. Ну, почти на светлую. Губы мужчины снова расплылись в рядовой улыбочке, а голос зазвучал уже мягче и менее зловеще. – О чем это я говорил? Ах, да ... Это мы даже продемонстрируем. Россия снова залез в свой потайной бардачок под одеждой и извлек оттуда две ламинированные платежные карты: Visa и в пару к ней Master card. – Всегда хотел это сделать, – мечтательно протянул Ваня, выбирая свою первую "жертву". Ею оказалась Visa. – Ты у нас умрешь первой. А следом за тобой последует Мастерок,- произнеся эти слова, Брагинский с садистской улыбочкой сотворил из кредиток некое подобие бутерброда, где роль хлеба играл Master card, а колбасой выступала Visa. Мужчина не стал долго церемониться: взялся за правую и левую сторону своего сооружения из карт и согнул его пополам. Послышался хруст, затем еще один, и вот две кредитки превратились в четыре. Правда, уже не действующие. – Только придурок мог разломать банковские карты, – сухо прокомментировал Джонс. – А я свою национальную платежную систему создам, – Иван флегматичным жестом отправил располовиненные "тельца" кредиток за борт стола. Альфред нахмурился, осуждающе покачал головой и фыркнул: – Не создашь. – Создам, – пепельный блондин живо включился в спор. – Не создашь! – Создам! – Тогда порадуйся торговому бойкоту! Парень быстро смял очередной лист с санкцией в комок и кинул его России. Но тому даже не пришлось предпринимать каких-либо действий или совершать лишних телодвижений. Бумажный снаряд пролетел на расстоянии пары сантиметров от Ивана и врезался в стену позади него. – Америка, ты хоть и герой, но глазомер у тебя с дырой, – срифмовал мужчина и мило улыбнулся, но в глазах его плясали насмешливые огоньки. – Ты уклонился! – протестующе взвизгнул Альфред. – Это ты промазал. – Уклонился. – Промазал. – Уклонился! – Индустриализация! – Пром... кхм... Что? – Джонс не ожидал, что в их словесную перепалку вклинится другое слово и даже поперхнулся от неожиданности. – Если введешь торговый бойкот, я в стране индустриализацию разверну, – популярно разъяснил Брагинский. – Хо-хоу, вот это ты загнул, – парень округлил глаза, – не развернешь же. – Разверну. – Ты не СССР! – Альфред поучительно отогнул указательный палец, считая, что привел самый весомый аргумент. – Благодаря тебе – стану, – умело парировал Иван. – Эх, наших бойцов в Колизей бы сейчас, да в доспехи гладиаторов бы облачить, – мечтательно вздохнул Франция, который все это время наблюдал за "воюющими" друг с другом на словах да на бумажках странами, но представлял, видно, что-то свое. До слуха Америки долетели слова француза – он тут же переключил внимание на говорившего и радостно воскликнул, словно ученик, который наконец нашел ответ на заданный ему сложный вопрос. – Колизей – это тот, что похож на большое бейсбольное поле, да? Я там был, был! Иван же просто не смог не воспользоваться таким удачным моментом, когда Джонс снова нарушил один из законов боя "никогда не своди глаз с врага" и решил опять немного позлить паренька. Мужчина материализовал снежок, на этот раз меньшего размера, и со всей своей богатырской силушкой засадил его Альфреду прямо в плечо. Америка вскрикнул то ли от неожиданности, то ли от боли и схватился за ушибленную руку, на которой ему еще дня три придется лицезреть дородный синяк. Италия же вообще выпал из реальности, тщетно пытаясь сопоставить главную историческую достопримечательность его страны с бейсбольным полем, и никакие крики/писки/визги не могли заставить Феличиано отвлечься от тяжелого мыслительного процесса. – Ты играешь не по правилам, я на тебя иск подам! – по-бабьи визгливо и обиженно пропищал Альфред. – Так мы играем? И у нас есть правила? – Россия изобразил на лице искреннее удивление и наивно захлопал глазками. – Вот опять, вот опять! Я тебя из ВТО исключу, вот что! – все в том же режиме маленькой злой собачки продолжал сыпать угрозами Джонс. – Ну тогда... сельское хозяйство mode on. – Эй, эй, эй! – парень протестующе пару раз стукнул кулаком по столешнице словно судья, призывающий разволновавшуюся публику к порядку. – Запрещаю тебе использовать все американские выражения! – Да я с радостью! А знаешь, что еще твоего я не буду использовать? – Иван с видом человека, который решил по секрету раскрыть своему другу одну большую тайну, снова скользнул рукой под пальто и извлек на свет божий эппловский планшет. Мужчина с интересом первооткрывателя принялся разглядывать электронное устройство, приговаривая при этом: – Вот какая огромная штуковина. И дорогая. Известная во всем мире фирма. С аппетитным надкушенным яблочком... Вот только... Брагинский не изменил своего положения и выражения лица – двигалась только рука, которая вдруг резко, совершено неожиданно и быстро откинулась назад, замерла на месте, а вот планшет, словно пущенный с катапульты, совершил несколько кульбитов в воздухе и приземлился на кафельный пол. Очень неудачно. В одну сторону полетел отколовшийся от корпуса белый кусочек, в другую - черные осколки стекла. По экрану расползся узор из переплетенных меж собой трещин, малых и больших, напоминавших по виду огромную паутину. – ... вот только хлипкая она какая-то, – завершил свою мысль Россия. Америка успел вовремя поймать свою челюсть, которая вот-вот уже готовилась улететь в космос – покорять Луну. Он знал, что "яблочки" обладают недостаточной противоударностью, а если им судьба уготовила встречу с ужасным и беспощадным кафельным полом – прощай, верный электронный друг. Поэтому хозяева айфонов всячески оберегали свое сокровище от грубых внешних воздействий, упаковывали его во всевозможные чехлы-панцири. Но чтобы кто-то сознательно брал телефон/планшет и хладнокровно отправлял на тот свет... Альфреда к такому жестокому зрелищу жизнь еще не готовила. – Моя драгоценная техника... нет! – трагически всхлипнул паренек и вытянул вперед руку, пытаясь поймать что-то невидимое для других, но очень значимое для самого Джонса: Душу IOS, воспарившую к небу. Только человек с каменным сердцем мог не проникнуться этой драматической сценой. В зале даже кто-то громко всхлипнул. Кому это надрывное шмыганье носом принадлежало впоследствии никто так и не выяснил. Америка на удивление быстро пришел в себя. Враг не достоин видеть его в глубокой печали и скорби, враг сам должен ощутить на себе боль и страдания. – Я закрою тебе доступ к лабораториям министерства энергетики США! – злобно отчеканил Альфред, выдерживая после каждого слова многозначительную паузу, длиной в несколько секунд. И, все же, несмотря на старания блондина, эта угроза никак не могла навеять страх на непрошибаемого Россию. Она, напротив, даже позабавила его. – Нет, Америка, это мы к тебе ездить перестанем. И твою еду больше есть не будем. Все свое создавать начнем, вот как. Парень уже собрался было что-то возразить, но высказаться ему опять не дали. – Я бы мог снова тебе представление показать, да твоими гамбургерами пачкать пальто не хотелось. Зато у меня есть кое-что другое. На добродушном лице Ивана снова заиграла коварная ухмылка – предвестник очередных бед, готовых вот-вот свалиться на испещренную шишками голову всего мира. Мужчина вырвал из тетрадки листок с изображенным на нем рисунком, для сохранения интриги читателю пока неизвестным, и снова обратился к своим нескончаемым запасам различных вещей, которые складировались не только во внутренних, но и во внешних карманах. Брагинский потратил всего секунду на поиски желаемого предмета – маленького складного ножика. – Признавайся, зачем тебе понадобилось холодное оружие! – Джонс не смог сдержать своего волнения при виде колющего объекта в руках противника. – Вот сейчас и узнаешь, – Россия подался вперед и наклонил голову так, чтобы можно было разглядеть стоящую перпендикулярно полу столешницу. Он стрельнул глазами сначала влево, потом вправо, примерился, навскидку определил середину деревянной панели и приложил к этому месту листок, причем держа его таким образом, чтобы никто не успел раньше времени разглядеть нарисованную на нем картинку. Но самостоятельно поддерживать бумажку в висячем положении мужчина не собирался – на роль скрепки он уже приготовил ножик, с помощью которого и пригвоздил свое самодельное мини-послание к столешнице. И за это ему тоже придется платить: Людвиг постарается вытрясти из Ивана все до цента. Но русского крушителя перспектива скорейших материальных трат совсем не пугала. Уж сколько бегали за ним Египет да Турция со своими денежными компенсациями... и не такое переживали, в общем. Итак, все, как говорится, было готово к показу. Брагинский перестал нависать над "декорацией" на своей деревянной баррикаде и вернулся в исходную позицию, позволяя остальным в полной мере насладиться зрелищем. Рисунок состоял из следующих символов: немного неровно изображенного круга с заключенной в него жирной перечеркнутой буквой “М”. А над запрещающим знаком красовалась надпись такого содержания: "Защитим русскую землю от осквернения басурмановым МакДаком!" – Россия, отчего же у тебя американский фаст-фуд басураманским вдруг стал? – удивленно поинтересовался Франция, которому уже порядком наскучило быть сторонним наблюдателем и просто мечтателем. Захотелось ненадолго переключить внимание на реальный мир. Ответ у Ивана нашелся сразу. – Это слово мой народ сразу мобилизует. Поэтому, Америка, – Брагинский перевел взгляд на Джонса, чье лицо стало покрываться красными пятнами, – ты у нас теперь басурманин. Будем тебя как блоху выводить. И тут в голове у нашего героя сорвало заслонку или, проще сказать, бомбануло. Если во время разговора на повышенных тонах люди осыпают друг друга проклятиями и прочими ругательствами, то страны выясняют отношения между собой с помощью санкций, которыми они перекидываются время от времени. Но Альфред в этот момент вообще забыл обо всем на свете, а уж о том, что некоторые политические угрозы стоит оставить про запас – подавно. Парень вобрал в легкие побольше воздуха и, как пулемет, принялся отстреливаться словесной очередью: – Да я тебе космическое сотрудничество прикрою, из Совбеза ООН исключу, из G8 исключу, из ПАСЕ, ни на одну конференцию в твоей стране не приеду и вообще... – тут блондин запнулся, силясь вспомнить еще какое-нибудь положение из санкций и даже принялся шелестеть бумагами, но тут же бросил это дело и, с вызовом глянув в глаза Ивану, металлическим голосом произнес: – И вообще – убью! Атмосфера в зале за одну секунду изменилась до неузнаваемости: присутствующим показалось, будто на их плечи навалился огромный мешок с камнями. Все разом зябко передернули плечами. Обычно нечто подобное можно было испытать, находясь рядом с Брагинским, когда он пребывал в не самом лучшем расположении духа и своей аурой отпугивал все живое: и людей, и птиц и всяческих ползучих гадов. Казалось, что от его энергетики могут завянуть даже цветы. Сейчас рядом с Альфредом даже трава расти бы не рискнула. У Японии на пару минут застопорился весь мыслительный процесс. Юноша простер руки с напряженно согнутыми пальцами над клавиатурой и застывшим взором уставился в экран ноутбука. "Бу-короссу", пробормотал Кику, автоматически переводя сказанное Джонсом на свой язык. Германия, чье настроение на сегодня можно было охарактеризовать как "абсолютно поганое", стал мрачнее самой темной грозовой тучи. Между сведенными к переносице бровями мужчины пролегла глубокая складка, плотно сжатые губы стали практически белесыми. В воздухе повис до одури скверный запах – запах неприятностей. Очень больших. Если Россия примет вызов, дом Людвига после первых пятнадцати минут боя взлетит на воздух! Крауц с угрюмой сосредоточенностью уставился на Ивана – сейчас мировое равновесие находилось в руках только одной страны. На лице Брагинского не отразилось ни одной новой эмоции. Все та же дразнящая загадка во взгляде, все та же таинственная улыбка на устах. Но вдруг в глазах мужчины всего лишь на мгновение сверкнула искорка гнева – и тут же погасла. – Америка, ты, наверное, устал? Давай ты помолчишь, а я тебе сказочку почитаю, – спокойным, мягким голосом с нотками лукавства произнес Россия, уделив особое внимание слову "сказочка". Оно получилось тягучим и приторно-сладким, словно медовые конфеты. Но Альфред не придал никакого особого значения изменению в интонации русского. Он лишь понял, что его снова игнорируют и не воспринимают всерьез. Парень усердно пытался поддерживать образ расчетливого хищника, готового исподтишка напасть на свою жертву. Сосредоточенный жесткий взгляд, мертвое, безжизненное лицо. В фильмах это всегда выглядело очень эффектно. Однако природный характер Джонса все же взял верх. Не шел ему облик кровожадного убийцы, совсем не шел. Америка обиженно насупился и капризно наморщил лоб. – Н-е-е-ет! Я еще не закончил! – Закончил... – все тем же вязким голосом протянул Иван, пытаясь внушить это своему собеседнику. Но тот продолжал упрямствовать. – Нет! – возмущенно воскликнул Альфред, решив стоять на своем до конца. И тут терпение, которому издавна завидовал чуть ли не весь мир, терпение, которое многим казалось таким же бесконечным, как и космос и таким же парадоксальным, как резиновая/нерезиновая Москва, исчерпало, наконец, все свои огромные ресурсы и, сжавшись, вдруг взорвалось, освобождаясь от раздиравшей его разрушительной энергии. – Закончил я сказал! – не своим грубым рокочущим голосом прогремел на весь зал Иван. Никто до этого не мог вообразить себе такого неожиданного крутого виража в исполнении России. Который уже раз за день бедным странам пришлось пережить испуг. К громким звукам у них выработался более-менее сносный иммунитет. Но вот эмоциональной устойчивостью при созерцании Брагинского в гневе пока не мог похвастаться никто из присутствующих. В принципе, разумней всего было бы удалиться подальше из зоны риска, как это совсем недавно сделал Англия. Почему бы не последовать его примеру и другим странам? Франция вполне мог бы увязаться за своим вечным соперником, чтобы как следует налюбоваться на доведенного до белого каления бывшего пирата. Но позлить Керкленда Франциск сможет всегда. А вот увидеть воочию такую непредсказуемую и захватывающую битву титанов – всего раз в жизни! Поэтому Бонфуа решил досидеть до конца представления. Германию же мало интересовала остросюжетность разворачивающейся перед ним сценой. Его волновало лишь одно: сохранность собственного дома. И то, о чем ему придется писать в отчете для начальства – это уже второе. Но немец упорно пытался не думать о документе, который уже завтра должен будет лечь на стол президента. Ибо на описание, приукрашивание и превращение всего этого безобразия в приличный вид у Людвига есть как минимум ночь. Насчет Италии не придется объяснять много: он со своим товарищем сюда пришел, с ним он отсюда и уйдет. Япония... Япония тихонько отсиживался в своем укромном уголочке и мотал на ус, кропотливо записывая все происходящее в электронный блокнот, чтобы в будущем использовать полученную здесь информацию для более глубокого и детального изучения мировых взаимоотношений и формировании в дальнейшем оптимального политического курса. Но какие бы причины не заставляли стран оставаться на своих местах и продолжать сторонние наблюдения за всей этой вакханалией, в голове каждого из них в данный момент крутилась одна и та же мысль: "Ад близко, и бежать некуда". А ближе всего он (ад) расположился к Америке. Впрочем, оно и не удивительно: во всех Голливудских фильмах конец света начинал свое "путешествие" по планете с непременного визита в гости к США. Вот и, что говорится, наванговали. Альфред даже не успел испугаться. Он просто удивился. Глубоко. Обширно. До такой степени, что завис на несколько минут, как древний прародитель современных компьютеров, пытаясь восстановить разорвавшийся в голове шаблон и не осознавая, какая участь его, полностью одеревеневшего, может постигнуть сейчас. Но... страна контрастов решила: удивлять, так до победного. Если вы готовы были поклясться, что секунду назад Россия походил на огромный страшный вулкан, готовый вот-вот извергнуть лаву и превратить все вокруг в ничтожную горстку пепла, то теперь вы могли бы сравнить его с цветущим ромашковым полем – еще не тронутым человеком невообразимо прекрасным уголком дикой природы. Иван вдруг улыбнулся: широко, открыто, по-доброму. В его взгляде больше не блестел огонек тайного, темного умысла. Теперь эти фиалковые омуты отражали все красоту, все очарование настоящей русской души, ту ее частичку, что незаметно от всех, порой даже от нас самих, теплится внутри каждого россиянина... – Америка, так ты теперь будешь меня слушать, да? Я так рад! – счастливо воскликнул мужчина. Наше поле преобразилось. Сейчас оно походило на огромный океан, залитый ослепительно ярким блеском: то бесчисленные капли дождя, осевшие на траве и цветах, отражали свет вдруг выплывшего из-за серенькой тучи солнца, искрясь под его свежими лучами. Конечно, это всего лишь описание тончайших мироощущений и образов, которые могли возникнуть у человека при взгляде на преображенного Россию. Но Альфред сейчас выглядел так, будто увидел все эти великолепные картины воочию. Парень зачаровано смотрел на Брагинского, пребывая, по-видимому, в каком-то своем чудесном, только сейчас открывшемся ему мире. На остальные страны воздействие российского гипноза оказало меньшее влияние. Если Джонсу не посчастливилось очутиться в зоне прямого поражения чудо-магии Брагинского (даже скорее, чудо-травки), то нашей "публике" в этом отношении значительно свезло. Но каждый из зрителей чувствовал: что-то не позволяло ему отвести взгляд от новоиспеченного мага. И мага ли? А, тем временем, Иван, не теряя своего прекраснейшего расположения духа, снова вспомнил об уже ушедшей в тень повествования новой и наверняка теперь любимой тетрадке, быстро отсчитал себе нужное количество страниц и легким движением руки вырвал чуть ли не с корнем внушительный блок листов. – А теперь, Америка, – все так же бодро и радостно начал Брагинский, – слушай очень интересную сказочку под названием... Вы успели только один раз моргнуть. А у России же за какое-то ничтожное мгновение в голове щелкнул особый переключатель, отвечающий за тот или иной тип поведения. Добрая сторона "замкнулась", уступая право лидерства темной сущности Ивана. – ... под названием "российские санкции" – плотоядно улыбаясь, словно маньяк при виде новой беззащитной жертвы, прошелестел мужчина. Огромный кусок оторвался от Солнца, рухнул на Землю, и воцарился на планете ад и хаос. Альфред, не ожидавший, что волшебство так быстро закончится и, тем более, не готовый увидеть леденящие душу картины настоящего апокалипсиса, после которых все вокруг погрузилось во мглу и кто-то замогильным голосом, будто бы из самого подземелья, принялся тихонько нашептывать: "die, die, die...", естественно, перепугался чуть ли не до смерти, и громко отчаянно вскрикнул. Наваждение тут же рассеялось (кто же знал, что русская магия такая... тяжелая), и Джонс сначала узрел перед собой белое расплывчатое пятно, а через секунду почувствовал колкий удар в щеку. Как снежок, только бумажный. За ним последовал еще один, и еще, и вот уже целый шквал смятых листов методично и четко обстреливает Америку под аккомпанемент голоса Ивана, который парень смог различить только сейчас. ... Да, Россия решил воспользоваться приемом самого Альфреда и устроить бумажную войнушку, пока неприятель пребывает в состоянии отходняка и плохо осознает происходящее. Начал свой рассказ Ваня так: – С любовью от нашего народа: правила выживания Америки на территории России. Запрещается гладить милую собачку президента, а также переговариваться с ней на собачьем или людском языке, ровно как и с другими питомцами россиян, включая собачек, кошечек, попугаев, крысок и хомячков, находящихся в неприкосновенности от американской руки. Можно попробовать установить контакт с животными аполитичных хозяев, однако сами животные могут оказаться убежденными русофилами, и откушенный палец будет самой убедительной санкцией с их стороны. Брагинский на несколько секунд прервал свой словесный поток, с интересом наблюдая за перевернутым столом, за которым поспешно скрылся Альфред, спасаясь от разъяренных листочков с картинками домашних любимцев жителей России и угрозами в адрес Джонса. Происходящее отдаленно напоминало игру "Аngry birds". Коммунизм атакует трудолюбивых свинюшек. "Свинюшка" пока стойко сдерживала удары, но и сопротивляться не спешила. Иван довольно ухмыльнулся и продолжил: – Запрещается посещать санузлы в частных квартирах и офисах фирм. (Подчеркивается, что в противном случае унитазы начнут активное сопротивление.) Запрещается пользоваться дверьми, проходить сквозь стены, неожиданно появляться в квартире, тырить из квартир и офисов печеньки, употреблять бананы, заряжаться от сока "Добрый" мнимой добротой, пользоваться казенными пуфиками, воровать российский вай-фай, залезать на наши порно-сайты, тырить помимо печенек еще и вафли, воровать из подсобок и сараев сельскохозяйственные инструменты без светлого намерения организовать колхоз, и вообще возмущать молекулы российского кислорода американским присутствием... Россия выдержал театральную паузу. Вражеская баррикада упорно молчала. – Зато разрешается... – вкрадчиво начал Иван, – залезать в такие желтенькие щиты с надписью "убьет!". Не электрический, стул, конечно, но надежда есть. И тут Альфред ожил. Все это время парень разворачивал и просматривал листы с самодельными санкциями российского народа. Он практически не обращал внимания на распинания Брагинского: слова мужчины звучали фоном и около девяноста процентов информации, доносимой в аудио-версии, пролетали мимо ушей, ибо все умственные ресурсы были сконцентрированы на осмыслении находящегося перед глазами текста. А осмысливать там можно было до утра. Россия очень многое упускал в своей речи, очень многое. "Оратор" понял, чем занят его противник, и играл чисто на публику. Желаемый эффект был достигнут: публика порядочно "загрузилиась". Но Альфред ожил. И с этого момента началась развязка. Над столешницей показалось невероятно злое лицо Джонса. Вслед за ним высунулась рука, сжимающая в кулаке несколько полуразвернутых и смятых листов. Явиться миру во всей красе паренек все же не решился. – Я тебя по судам затаскаю! Это прямое оскорбление чести США и самая открытая, самая наглая агрессия! – принялся распаляться Америка, тряся в воздухе бумагами, словно начальник, отчитывающий своих нерадивых подчиненных. – Так ты агрессивно хочешь? Так бы сразу и сказал, – мягко и в то же время хищно улыбаясь проговорил Россия. Иван положил на раскрытую ладонь очередной бумажный шарик, материализовал вокруг него слой снега и запустил "зимнюю бомбочку" в Джонса. Тот успел спрятаться в самый последний момент. Спустя секунду снежок разлетелся вдребезги, ударившись о преграду в виде деревянной панели. За ним последовали остальные. Хотя это и были совершено детские снаряды, летели они с огромной скоростью и, врезаясь в столешницу, заставляли ее вибрировать. – Америка, тебе и этот снег нельзя трогать, он русский, – злорадствовал белоголовый снайпер на своей стороне. – Прекрати, прекрати сейчас же! – взвизгнул Джонс. – Я и до тебя доберусь! Ты развалишься, как и Украина, исчезнешь навсегда! Вдруг бомбежка стихла. Альфред не ожидал, что его слова так быстро подействуют на противника, и уже собрался расхваливать себя великого, как вдруг услышал чей-то сдавленный испуганный вздох. Он повернул голову налево, туда, где у окна сидели немногочисленные страны, и увидел их поистине живописные лица, достойные быть увековеченными на полотне художника-сюрреалиста. Создавалось ощущение, будто все они увидели настоящее привидение. Что же могло их так сильно напугать? Разве что какой-нибудь единый дух российского империализма и коммунизма. Такое зрелище ни одна страна не выдержит! Джонс присмотрелся получше и к своему ужасу понял, что все четыре пары глаз пристально следят за кем-то, кто приближается к нему со спины. А сзади мог находиться только... Парень не успел додумать свою мысль. Альфреду почудилось, будто его неожиданно запустили на катапульте в небо. Перехватило дыхание, сердце бешено забилось, ноги и руки вдруг онемели, зал поехал куда-то влево, а все вокруг стало казаться нереальным, ненастоящим. Словно робот, которого давно не смазывали, Америка с трудом откинул голову назад и поднял глаза. Призраки российского прошлого показались Джонсу наивными детскими страшилками. Над ним нависал уже не Иван, нет. Это был доподлинный повелитель ада, бог смерти Аид, собственной персоной явившийся на землю по его, Альфреда, душу. Но парню на ум пришло немного другое сравнение. Он вспомнил о белых ходоках – безжалостных, жаждущих крови порождениях долгой жестокой зимы. Россия находился в облаке темного дыма, который, клубясь, пытался дотянуться своими призрачными щупальцами до Джонса. Казалось, будто одно лишь прикосновение даже самой невесомой паутинки пара способно высосать из человека все его жизненные соки. Потемневшие от ярости глаза мужчины – глаза жестокого убийцы – невероятным образом гипнотизировали, притягивали к себе, заставляя дрожать от страха и лишая возможности отвести взгляд, вырваться из губительных сетей. Улыбка Ивана трансформировалась в жуткий оскал. Альфреду даже на секунду привиделось, будто обычные, человеческие зубы Брагинского превратились в острые клыки. – Америка... – хриплым, гробовым голосом произнес мужчина. От всего облика России веяло могильным холодом; в глубине этих померкших, грязно-фиолетовых омутов Джонс увидел сцену собственной мучительной кончины. Невероятнейшим усилием воли парень сбросил с себя оковы оцепенения, схватился за ножки стола и, ловко извернувшись, резко поднялся на ноги. Теперь баррикада стала щитом. Альфред выставил перед собой несчастный предмет интерьера, который за сегодня натерпелся больше и увидел больше, чем любая другая фурнитура его поколения, и попятился назад, наивно полагая, что Россия не справится с какой-то деревяшкой. Тучи над головой Ивана сгустились. Теперь он напоминал снежный буран, свободно несущийся по земле и расчищающий себе путь своей разрушительной силой от живых существ и искусственных человеческих построек. Как и ожидалось, Брагинский не стал церемониться и расходовать энергию на лишние телодвижения. Он одним мощным ударом выбил из рук Америки стол, отбросил его, словно тот был сделан из резины или пенопласта и неприступной стеной двинулся на Джонса. Парень почувствовал себя так, будто за ним охотится целый Алтай, а сзади в затылок дышит медленно, но неотвратимо подползающий Урал. Еще немного, и две горные гряды просто расплющат его в лепешку! – Россия, не смей! – с плохо скрываемым волнением в голосе крикнул Германия. Он предпринял попытку образумить разбушевавшуюся страну, однако только слов здесь было явно недостаточно. Да и силой вряд ли делу поможешь: сейчас Иван находится в таком состоянии, что способен раскидать всех, кто посмеет на него напасть, вне зависимости от их численности и весовой категории. Альфред оказался в западне. Ни прямо, ни налево, ни направо пойти нельзя – сразу схватят. Позади находятся только окна. Стоп! Выбитое стекло от удара взрывчатки! Путь на волю! Вот он – единственный выход. Но пользоваться им можно было только в самом крайнем случае. Америка решил, что этот случай настал. Парень развернулся и на всех парах помчался к разбитому окну. Россия понял намерения Джонса, но преследовать его не стал. Страны мигом подскочили и кинулись к Альфреду в надежде, что смогут удержать его от прыжка. – Это ведь седьмой этаж! – размахивая руками прокричал Фракция. – Оставить самоубийства! – приказным тоном гавкнул Людвиг. Но беглец не слышал никого и ничего. Перед его глазами белел пропуск в безопасный мир, открывающийся за пределами зала совещаний. Блондин оперся одной ногой о невысокий подоконник и уже готовился полностью залезть на него... В эту секунду Россия обвел пальцем какую-то только ему видимую область пространства перед собой. В воздухе образовалась полупрозрачная рваная паутинка, мерно покачивающаяся в невесомости. Иван вытянул руку вперед и, не касаясь созданного им рисунка, направил его точно в Альфреда. Джонс уже оторвал вторую ногу от земли, как вдруг почувствовал на его... пятой точке невыносимый холод, а затем ощутил, что это же место по непонятным причинам стало тяжелее раз в десять, и что этот необычный груз на неожиданной части тела тащит его вниз. Парень еще раз тщетно дернулся вперед, но в конечном итоге не удержал равновесия и с криком завалился назад, но не распластался на полу, а со скрежетом и грохотом плюхнулся на него, оказавшись скованным огромной глыбой льда. Вот так большая задница спасла Америку. Россия не стал продолжать наступление на Альфреда, хотя тот сейчас был беззащитен как никогда прежде. Иван посчитал себя более-менее отомщенным: вид Джонса в образе обескураженного айсберга и его перекошенное от ужаса лицо, резко подняли ему настроение. Тьма, окружавшая Брагинского, испарилась почти мгновенно, словно вода, попавшая на раскаленную поверхность. Русский победно ухмыльнулся и направился к своему деревянному укреплению. Мужчина уселся на пол, спиной оперся о ножку бедного стола, ноги закинул на другую и развалился, словно на гамаке. А тем временем вокруг Америки собралась целая толпа. Нужно же было вызволять героя из плена! Парня вместе с его ледяным пьедесталом передвинули поближе к солнцу, Япония уже успел сбегать за четырьмя фенами и удлинителями, Германия кое-как раздобыл в подвале здания пару скребков. В общем, работа закипела вовсю. Иван же решил не терять времени даром и принялся за чтение какой-то книги. Ну точно отдыхающий на пляже, ей богу! История умалчивает о том, мог бы Россия своими силами растопить собственный же лед без применения подручных средств. Его, конечно, спросил об этом Франция, но мужчина в ответ только покачал головой и пожал плечами. Германия осведомился, не желает ли барин всея Руси помочь им, простым смертным, в спасении американской пятой точки от переохлаждения, на что “барин” ответил, мол, он уже оказал Альфреду самую огромную услугу в его жизни. И, вообще, по сути дела, он, Россия, тут самая пострадавшая сторона и мог бы спокойненько позволить Джонсу сигануть с седьмого этажа, не предпринимая никаких мер по предотвращению самоубийства противника. Прошел час. Движение и хлопоты вокруг одной американской персоны наконец улеглись: страны одержали победу в борьбе со льдом. Альфреду предписывалось сиять от счастья и благодарить своих спасителей налево и направо. Однако настроение у вызволенного из ледяных оков было самым паршивым, ведь он потерпел абсолютное и к тому же позорное поражение, но в силу своего характера ни в какую не хотел мириться с этим фактом. Парень воздвигнул на прежнем месте баррикаду из немного побитого стола, отряхнул куртку, по которой успел потоптаться Иван, и, уставившись на врага испепеляющим взором, принялся обдумывать свои дальнейшие действия. Парень напряженно думал в течение целых десяти минут, однако частично подмороженная филейная часть мешала голове работать. Спустя некоторое время в зале стал раздаваться противный скрип. Нет, это не звук упорных мыслительных процессов в мозгу Альфреда. Ивану к тому времени уже наскучило читать и он, затолкав обратно в дырку на полу свою трубу, принялся с таким энтузиазмом и увлечением заворачивать и снова откручивать кран на ней, словно рассчитывал отыскать в бетоне новое месторождение нефти. От нещадно режущего по уху металлического скрипа у Джонса даже закружилась голова и он, не выдержав, раздраженно вскрикнул: – Прекрати это, я сейчас с ума сойду! Россия на секунду остановился, а затем принялся крутить кран еще усерднее, с удовольствием и злорадством наблюдая за тем, как мученически корчится Альфред в попытках не обращать внимания на отвратительный звук. – Нет, Америка, ты сойдешь с ума пока придумаешь как отомстить мне, – Иван наконец прекратил насилие над ушами Джонса. – Признай, что проиграл. Тебе же лучше будет. – Ни за что! Вот возьму и придумаю! – принялся энергично возмущаться парень, загоревшись желанием утереть нос сопернику. – Правда? – Россия наиграно удивился, словно выступал на детском утреннике, взял в руки недочитанную им книгу и продемонстрировал ее обложку Альфреду. – Я тут кое-что очень интересное отрыл, "Flash Boys: A Wall Street Revolt" называется. Тут о тебе, Америка. Так вот ты какой, лорд высокоскоростных манипуляции на фондовом рынке. Узнаешь ведь, да? Джонс заметно побледнел и испуганно уставился на произведение Майкла Льюса, после публикации которого в США начался целый переполох. – Занятно, очень занятно, – продолжил, коварно улыбаясь, Иван. – Мне даже захотелось тебя изучить, Альфред. Может, Россия и правда хотел всего лишь изучить процессы, происходящие на фондовых рынках Америки, однако прозвучало это так, будто мужчина решил поставить над Джонсом эксперимент, предполагающий рассматривание парня со всех сторон, причем по отдельным частям. Блондин живо представил себя на операционном столе, связанным крепкими кожаными ремнями, стоящего рядом Россию, с разделочным ножом наготове, и судорожно сглотнул образовавшийся в горле комок. – Х-хоро-шо, ты...побе-дил, – еле выговаривая слова произнес Альфред, словно к его языку привязали двухкилограммовую гирю. – Ну все, пора расходиться по домам, да? – с радостной улыбкой обратился Иван к присутствующим. Страны как-то неохотно и устало кивнули ему в ответ и стройным гуськом побрели в сторону выхода из зала. Германия оказался настолько измотан морально, что даже не приказал России поставить на место столы и убрать с пола выведенный из строя планшет, разломанные платежные карты и раскиданные по всему помещению бумажки. А если не сказали, то и делать ничего не надо. Ваня энергично поднялся с пола и бодрым шагом направился следом за уходящими членами G8. Америка, раздосадованный и мрачный, вяло плелся в конце колонны, и даже громкий хлопок не смог вывести его из состояния глубокой печали. Парень очнулся только тогда, когда врезался вдруг во что-то твердое и широкое. Потирая ушибленный лоб, Джонс поднял глаза и к своему удивлению обнаружил перед собой закрытую дверь. Альфред подумал, что это сквозняк решил сыграть с ним злую шутку и, уверенный в своей правоте, попытался дернуть ручку вниз. Но... она не поддалась. Казалось, будто ее просто-напросто впаяли в дерево! Вдруг за дверью послышался голос России. – А я тут тебе выход заморозил, Америка, – сладким голоском пропел Иван. Джонс на секунду впал в ступор, но быстро очнулся и принялся колотить по двери, истошно вопя: – Это не смешно! Открой сейчас же! Ты уже получил все, что хотел, чего тебе еще надо?! – Да ничего. Я всего лишь хочу, чтобы ты посидел здесь до завтра, подумал о прошлом и будущем. Ты можешь снова попробовать воспользоваться окном. И, кстати, прежде чем прыгнуть, приберись в зале, пожалуйста. Пока, Америка. В коридоре раздался приглушенный звук удаляющихся шагов. – Стой, стой! Ты не можешь пусто так уйти! – надрывно взвыл Альфред. – Пока, пока! – елейным голосом протянул откуда-то издалека Россия. Спустя мгновение за дверью все стихло. Парень еще раз ударил по деревянной поверхности и подошел к окну. От волнения ему резко стало не хватать воздуха. Джонс воспроизвел в памяти то чувство, которое чуть не заставило его прыгнуть вниз: отчаяние и страх. Конечно, парню и теперь не хотелось оставаться до завтра в пустом зале, однако выйти на улицу через окно он почему-то более не мог решиться. Альфред вдруг вспомнил о коте, совсем недавно совершившем побег. Как ни посмотри, выжить после падения не смогло бы ни одно животное, даже то, которое всегда приземляется на четыре лапы, если только к этим самым лапам у него не приделаны крылья как у сандалий Гермеса. Америка уперся руками в откосы окна и, чуть наклонившись вперед, глянул вниз. Он ожидал увидеть на траве бездыханный кошачий трупик, однако ни травы, ни тела в поле зрения парня не оказалось. Зато имелся длинный карниз крыльца, увенчанный крышей, верхушка которой была отсечена и образовывала прямоугольную поверхность. На ней расположился маленький садик: пол застлали ковром, напоминающим земляной грунт, по всему периметру были расставлены горшочки с цветами. Гениальное немецкое изобретение – сад на крыше. Вот куда приземлился кот. Если бы Джонс был обычным человеком, желающим спастись из закрытого помещения и обнаружившим под окном такой прекрасный "аэродром" для посадки, то уже точно собрался бы с духом и прыгнул вниз. Может, коврик смягчил бы падение. Но, к сожалению, Америка родился страной, которая, упав с высоты уже не седьмого, а пятого этажа, могла все же проломить крышу крыльца, если не разрушить его полностью. Перед глазами у парня возник образ России. Мужчина, гаденько лыблясь, повторял одно и то же ненавистное Джонсу слово: "Госдолг, госдолг, госдолг". А Германия с него за нанесение такого тяжкого ущерба своему имуществу три шкуры сдерет, и прикинуться дурачком в разговоре со злым как черт Людвигом не получится. К примеру: "– Америка, ты вчера последним уходил? – Последним. – Крыльцо разбил? – Разбил. – Где деньги? – Какие деньги?" На Альфреда тут же спишут еще и плату за окно, за пол, за стол, за моральное насилие. А Иван снова в победителях. – Как он умудряется все просчитывать?! – сквозь зубы процедил Джонс и с досады хлопнул по подоконнику. Ладонь сразу же отозвалась острой болью, Америка отдернул руку и обнаружил, что в кожу впились два стеклянных осколка. Поморщившись, он выдернул их и бросил в окно. Над крышами домов пылало алое марево заката, похожее на кровавые разводы, будто бы там, вдалеке, два мировых правителя – День и Ночь – сцепились в смертельной схватке за право единоличного царствования на небосклоне. Но Альфред не обращал никакого внимания на красоту готовящейся ко сну природы. Его мысли занимали лишь Россия и разработка плана очередной, на сей раз непременно удачной мести. – Я до тебя доберусь, коварный ты коммунист! – злобно выпалил Джонс и погрозил кулаком медленно ползущему к линии горизонта солнцу, может быть, увидев в поверженном Дне отражение собственного провала. Ночь обещала быть полной тяжелых дум, бессонных часов и суеверного страха. А завтра... новая борьба, новая победа и очередной горький проигрыш. Завтра все так же будет длиться эта бесконечная, эта опасная и по-своему очаровательная жизнь таких невероятных для понимания человека существ – воплощений душ населяющих нашу планету народов.