Шанс научить ее жить.

Часовая стрелка остановилась на двенадцати. За окном заняла свое почетное место холодная ночь. Убедившись, что Бут уснул, я надеваю высокие сапоги и застегиваю плащ. Я знаю, что сейчас стеной льет дождь, но это не пробуждает во мне желание взять зонт. Я беру толстую тетрадь, шариковую ручку без колпачка и выхожу на улицу. Капли, словно пули, врезаются в мою кожу. Почти все фонари отключены. Самая настоящая темнота. Пройдя примерно четыре квартала, я нахожу дом с работающей системой уличного освещения и крыльцом. Я усаживаюсь на верхнюю ступень. В это время суток все уже давно спят, а если и нет - я, все-таки, не убивать их пришла. Тетрадь слегка промокла, но где-то в середине я нахожу сухие листы. Расписываю ручку, ставлю дату и начинаю писать. Около двух часов я провожу на этом месте, но все, что я перед собой вижу выглядит глупо: Бут. Я долго думала над тем, как сказать тебе это, и поняв, что я гораздо разговорчивее на бумаге, решила написать. Мне жаль, но мы больше не можем работать вместе. Все. Дальше - тупик. Я не могу придумать причину. У меня есть только одна подходящая, но я не уверена, что она верная. Уход из института Джеффернсона. На самом деле меня примут везде, и везде будут хорошо платить. Да, там не будет моих друзей. Да, там не будет такой аппаратуры. Но я больше не могу работать с Бутом, это медленно сводит меня с ума. Кому нужен свихнувшийся судебный антрополог? Голова раскалывается от переизбытка мыслей. Мне нужно выпить. Я прощаюсь со столь удачным местечком и иду вдоль улицы, пока не натыкаюсь на какой-то бар. Выглядит он, конечно, не очень, но выпивка везде одинаковая. Открываю дверь, ее скрип режет слух. Оказывается, моим ушам приходится услышать не только его - ужасная музыка, в стиле, не побоюсь сказать, пятидесятых просто напросто корежит мою психику. Но я не останавливаюсь и иду дальше. Сажусь за высокую барную стойку и криком прошу бармена принести мне виски. Потом еще и еще. Это помогает мне забыться и ни о чем не думать. - Привет, - я слышу хрипящий голос около правого плеча. - Пока, - отрезаю я. Мужчине за сорок, сальные прядки волос упали прямо в бокал (спасибо, что не в мой). Когда-то голубые глаза щурятся от несуществующего света. Отчетливо видны многочисленные морщины. От него несет перегаром и алкоголем, и от этого я испытываю жутчайшее отвращение. - Что такая красивая леди, - он откашливается. - Забыла в этом месте? - Свои мозги, за что "спасибо". - Ищешь кого-нибудь? Я осматриваю его и кривлю рожицу. - Я не про себя, - смеется он. - Там вот сидит парочка красивых ребят. Уверен, они бы с тобой познакомились. Я слежу за его пальцем, и он приводит меня к группке парней от двадцати до тридцати пяти лет. Некоторые из них, поймав мой взгляд, машут мне руками. Я резко отворачиваюсь и смотрю в свой бокал, трубочкой перемешивая еще не растаявший лед. - Мне это неинтересно. - Тогда вали отсюда! Срочно, мой тебе совет. Вали как можно дальше и как можно быстрее. Он еще пару раз кашляет и уходит, больше ничего не сказав. Я прошу бармена принести мне еще виски. И так раз восемь. Сопьешься, Бреннан. Уже не чувствуя саму себя, я понимаю, что пора уходить. Три часа ночи, а я застряла в каком-то баре. Вдрызг пьяная. Встаю с высокого табурета и с грохотом падаю вниз. С грохотом, что слышу одна я. Из-за огромного количества народу этого никто не замечает. К несчастью, только первые пять секунд. Раза два по мне проходятся танцующие люди, но я не чувствую боли. Голова раскалывается на части, руки трясутся, в надежде найти за что ухватиться. Потом меня кто-то поднимает. Я осматриваюсь - все перед глазами плывет, как в тумане. Мне что-то вкалывают, и я теряю последнюю возможность что-то сказать или сделать. Мое недвижимое тело красуется на руках каких-то идиотов. Обрывается поток музыки, сменяясь уличной тишиной. - Какая-то она совсем дохленькая, - хрипит один из тройки, потягивая сигару. К сожалению, я вижу все, что происходит. Я не могу закрыть глаза, на это нет сил. - Сойдет, - отвечает другой. - Муж есть, как думаете? Я вижу свою руку в лапах ублюдка. - Не, кольца нет. Может посеяла где-то. - Да нет у нее никого! Смотри-ка, как надралась в три часа ночи! Будь у нее кто-то, не было бы ее здесь. - Никому не нужная, дохлая сука. Я хочу убить их всех. Прямо сейчас! Я готова отсидеть, готова к смертной казни. Я хочу убить их. Они не смеют говорить обо мне такое, они не смеют касаться меня. Мое тело кидают в лужу. Я вижу взлетевшие от напора капли грязи, они по очереди приземляются на мое лицо. Мне становятся прямо на живот, приминая все его содержимое. Боль нереальная, как-будто ненастоящая, не моя. Удар в области черепа, затем по бедренной кости. Тяжелый ботинок придавливает кисть левой руки, и она, под давлением, ломается. Вселенная играет со мной злую шутку. Все, что я могу сделать - смотреть на то, как мое тело быстро превращается в ничто. Как я превращаюсь в ничто. От плаща отлетают пуговицы, джинсы безжалостно срывают, оставляя на ногах царапины молнией. Я уже не вслушиваюсь в их слова. Нахожу силы закрыть глаза, и тяжелые от груза боли веки падают, накрывая глазные яблоки. Если бы я могла что-то сделать. Хотя бы что-нибудь. Но я не могу. Шлепок по щеке. Второй. Третий. Руки выкручивают, ноги с силой сгибают. - Твою мать! - чей-то знакомый голос, но понять не могу, чей. Я слышу поток матерных слов и стонов боли. Насчитываю ровно три падения об асфальт. - Доктор Бреннан, что же с вами сделали? Надежда воскрешает все потерянные силы, я открываю глаза и вижу мистера Фишера. Я хочу обнять его, рассказать все, но лишь выдавливаю из себя чуть заметную улыбку. Он берет меня на руки и куда-то несет.