"Спасение от одиночества"

Ему было всего несколько месяцев от роду, и он еще очень мало знал об этом мире. До недавнего времени вся его жизнь протекала под теплым боком матери в сухом подъезде какого-то старого деревянного дома. Жильцы оказались добрыми и не только не гоняли недавно ощенившуюся дворнягу, но и изредка подкармливали, благодаря чему он узнал помимо вкуса материнского молока аромат и хруст сахарной косточки, на которой кое-где, бывало, попадалось то, что эти забавные двуногие - люди - называли мясом. Время шло. Сначала мама не оставляла его почти ни на минуту. Потом стала ненадолго уходить, принося с собой по возвращении множество незнакомых запахов. Иногда они вместе гуляли в маленьком дворике, и он с удовольствием играл, весело гоняя шуршащую осеннюю листву. Но никогда еще он не переступал порог скрипучей калитки, предпочитая знакомый уют пугающей неизвестности. Но так не могло продолжаться вечно. И однажды мама не вернулась... Тоскуя, он ждал. Но чем дольше дни сменялись ночами, а ночи - днями, ни на миг не замедляя равномерное течение времени, тем отчетливее инстинкт подсказывал ему: рано или поздно, но это должно было случиться, и мама, скорее всего, уже не придет... Голод давал о себе знать, и он набрался решимости, боязливо приблизился к приоткрытой калитке, высунул наружу сначала нос, потом лапу, а через мгновение, глубоко втянув воздух, шагнул в большой и опасный мир. В первые несколько секунд шквал новых ощущений, звуков и запахов дезориентировал его почти полностью. Мимо него туда-сюда сновали эти непонятные, вечно куда-то спешащие люди; громыхали, урчали и рычали странные большие и очень быстро передвигающиеся коробки (кажется, машины), от которых он тут же решил во что бы то ни стало держаться подальше. Минуты бежали, а он все стоял и стоял в растерянности неподвижно. Но постепенно его обоняние стало распутывать нити самых разнообразных ароматов, сматывая их в аккуратные клубочки, и, наконец, он выделил для себя одну наиболее привлекательную и знакомую нитку-линию, за которой и последовал. Она привела его к приземистому серому одноэтажному зданию, на вывеске которого красовалась надпись: "Мясная ярмарка". Прочитать он ее, конечно же, не мог, да этого и не требовалось: нос щекотал дразнящий аромат, желудок призывно урчал, а значит, он не ошибся адресом. Дверь магазина то открывалась, то закрывалась, впуская и выпуская людей и запахи, от которых его голод все равно что зверел, но он все медлил и только нерешительно топтался поблизости. Но холодный противный мерзкий дождь, разразившийся ближе к полудню, все же заставил его искать укрытие - изловчившись, он проник в здание одновременно с очередным посетителем... Один этот день, проведенный в мире людей, научил его гораздо большему, чем все те месяцы, что ему посчастливилось прожить. И теперь уже никто, заглянув в его погасшие печальные глаза, не смог бы мило прощебетать: "Какой наивный щенок!" Оказавшись в помещении, залитом ярким светом, он сначала пришел в неописуемый восторг. Все ему было интересно и в диковинку. Он обнюхивал углы, с подозрением смотрел на огромные, казалось бы, прозрачные шкафы-витрины, в которых, как подсказывал ему верный нос, лежало много вкусного, но, увы, недоступного. И он решил попросить: ластился к двуногим, весело и добродушно смотрел на них, дружелюбно виляя хвостом. Или вставал на задние лапы, умильно протягивая правую переднюю словно для приветствия. Он открылся этому миру и жаждал завести друзей. Но снова и снова натыкался на стену равнодушия. Откуда ему было знать, что люди привыкли к бездомным щенкам? Они либо безразлично скользили взглядом по мохнатому комочку, либо иногда умилялись, снисходительно трепали за ушком, но все равно неизменно проходили мимо. А ближе к вечеру, когда народу в магазине стало больше, он несколько раз даже едва увернулся от тычков, которыми его попытались наградить покупатели, разгневанные тем, что кто-то путается у них под ногами: их злобные окрики подсказали ему, что пора уносить ноги... И вот так постепенно мир, показавшийся сначала интересным и ярким, терял свои краски и привлекательность. Он устал. Его яростно терзал голод. Он несколько раз порывался уйти, но останавливал дождь, который вместо того, чтобы утихнуть, наоборот, набирал и набирал обороты. В конце концов он устроился в дальнем углу, положил голову на лапы и затих. Он больше не знал, как себя вести, во что верить и чего ждать. Разочарование придавило его, изгнав лукавую веселость и поселив во взгляде глухую тоскую. Наверно, он уснул. Потому что открыть глаза его заставил все тот же запах еды, что преследовал весь день. Только на этот раз он был ближе, доступнее. Женщина, что все это время была за прилавком, теперь стояла неподалеку и протягивала в его сторону косточку. Конечно, он, воспрянув духом, за ней потянулся! Но чем ближе он подходил, тем дальше становилось вожделенное лакомство. Шаг за шагом его вывели на улицу и защелкнули дверь: магазин закрывался. Кость, правда, отдали. Но он расправился с ней слишком быстро и совершенно не насытился. На улице было темно и... страшно. Ему некуда было идти. Холодные порывы ветра безжалостно ерошили шерстку и проникали под кожу, заставляя мелко дрожать. Недалеко от магазина он приметил небольшой островок желтого света - фонарь - и, с трудом переставляя лапы, поковылял туда. Этот свет не грел, но хотя бы отгонял пугающие его тени. Прижавшись к жесткому бетонному столбу одним боком, он весь подобрался, пытаясь спасти остатки покидающего его тепла, и обреченно опустил голову. Если бы он был волком, он бы, вероятно, завыл, выплескивая боль, и ему стало бы чуточку легче. Но он - всего лишь собака, и все, что ему оставалось - устало прикрыв глаза, вслушиваться в свое одиночество. А дождь все еще заунывно пел свою песню...