Ending 5.4.1

«Я помню лишь тьму, что захватила меня. Ни боли, ни эмоций, я ничего не чувствовал. Даже страха. Лишь после я узнал, что моя жизнь окончена. Я упал в самую бездну отчаяния и безысходности. Осознание того, что я навсегда инвалид, никому не нужный, бесполезный… убивало меня. Мне так жаль, мам, что я стал такой обузой для тебя, мне так жаль, что я бесполезен. Я так зол». Темно. В лицо ударил холодный неприятный ветер. Холод чем-то напоминал могильный. В голове стучало, звенело и создавалось ощущение, словно бы кто-то проверял, насколько прочная голова у Дэвида. С трудом разомкнув веки, мужчина почувствовал неприятное ощущение тошноты. Перед глазами продолжало все плыть, скользить, будто бы какой-то любитель-пиротехник вздумал устроить незапланированное шоу. Размытые очертания начали приобретать уже некоторую форму. Но это пугало Дэвида еще больше. Очертания начали принимать форму различных существ, тех самых, что Дэвид так отчаянно боялся, но только с той разницей, что теперь он не мог сбежать. Мужчина не чувствовал своего тела, все его естество собралось в одной единственной точке, которая была голова. Очертания становились все ужаснее, страшней и безобразней. Дэвид начал впадать в панику, невыносимый страх и ужас заставил мужчину резко сесть. В одно мгновение он ощутил свое тело, обе руки, обе ноги, каждый палец, ему даже казалось, что все это было, словно единое целое и, одновременно, словно каждая часть существовала отдельно. Прислушиваясь к ощущениям, Дэвид ясно чувствовал, как бешено бьется сердце, как легкие сужаются и расширяются, как живот подает позывы и даже то, как стремительно бежит кровь. Дэвид ненавидел эти мгновения, моменты, когда больной разум начинал медленно, но верно понимать, что происходит. Осознание себя живым, осознание своего ничтожества и того, что от него, как от Человека, уже ничего не остается. Голова болела все сильней и сильней. На душе было так тоскливо, и в такие моменты просыпалась, казалось бы, давно убитая совесть. Эти дурацкие обрывки воспоминаний того, что очередной день был забыт и того, что кусочки все-таки мелькали перед глазами. Дэвиду было плохо. Опираясь на грязную сырую стену, Дэвид пытался встать, еле-еле, даже каким-то чудом смог удержаться, чтобы не повалиться обратно. Продолжая опираться об стену, Дэвид шел, как умирающий. Галлюцинации прошли, но от этого ничуть не лучше. Перед глазами снова начинало плыть, желание сдохнуть у Дэвида усиливалось с каждым шагом все больше. Выйдя из переулка, мужчина остановился и, продолжая опираться о стену, начал сильно жмуриться. Он пытался привести свое зрение хоть немножко в порядок. Открыв глаза, он понял, что находится на совершенно незнакомой улице. Она была такой же старой, как обычно люди говорили: «старо как мир». Ах, если бы Дэвид только знал, что в приступе и панике от места преступления он сбежал аж на проклятую дюжину кварталов. К сожалению, а, может, и к счастью Дэвида, он совершенно не помнит прошлой ночи. Не в силах больше стоять, Лезерхофф опустился на пятую точку и довольно тяжело выдохнул. Как он сюда попал, что он делал с утра, и остались ли еще таблетки. Это все, о чем мог думать Дэвид, но после же его гнилые мысли остановились уже целиком только на том, остались ли у него еще таблетки. Обшаривая свои карманы, Дэвид понял, что они пусты. Ни денег, ни таблеток, ничего. Выдохнув и напряженно смеясь, Дэвид понял, что начинается новый день «борьбы». Мужчина даже не обратил внимание на то, что ночные фонари Стокгольма уже прекратили свое ночное дежурство, уступая место солнцу. Восход был словно пугливый ребенок, медленно выглядывающий из-за крыш, даже словно спрашивал разрешение, можно ли ему выйти из своего укрытия. Было ли так на самом деле или воспаленный мозг, замечая это краем глаза, так решил. На улице только начали появляться первые нормальные люди, не такие, как Дэвид. Люди, у которых есть якобы право смотреть на Лезерхоффа, как на ничтожество. Того, кто сам загубил свою жизнь. Они все, смотря на него, словно осуждающе говорили о том, что они не такие, как он, они лучше него. Они не ничтожество. Они не слабые. То, что они живут не так, как он, живут по «правилам», автоматически делает их лучше него, достойней него, все просто. Но никто из них не знал, что именно сейчас Дэвиду было плевать. У него свои ценности и никто не имеет право его осуждать. Потерев переносицу, Дэвид задумался о том, что раздобыть таблетки можно было бы в больнице. Он ощутил на своем плече руку. Медленно обернувшись, он широко раскрыл глаза и затрясся от страха. Прямо перед его взором, склонившись, стоял… он же. Потрепанный, изуродованный, грязный, со шрамами по всему лицу и пустыми черными глазами. На него смотрел тот, кого он так боялся. То чудовище, которое он сам и породил. Вскрикнув от ужаса, настоящий Дэвид вскочил на ноги и, пошатываясь, снова свалился, продолжая безумно смотреть. Он совсем не слышал, как к нему неслась машина. Но, успев ударить по газам, та остановилась. Раздался громкий, резкий и скрипящий звук. Лезерхофф буквально подскочил на месте и посмотрел на водителя, а потом на то место, где секундой раньше был он же. Сейчас же там было пусто. Никого не было. Водитель же в это время выскочил из машины, подбежал к Дэвиду и, покрывая его матом во всех красках, описывал, какой Дэвид глупец. На Лезерхоффа резко накатила боль во всем теле, голова разболелась так, словно сейчас его огрели чем-то тяжелым, перед глазами снова поплыло, а в мозгу послышался голос: «Вернись, сейчас же вернись». В тот же момент предстала картина машины, которая дымилась, какого-то парня, а после быстро меняющиеся пейзажи, как если бы он быстро бежал. Ведения отпустили также быстро, как и появились. И сейчас Дэвид мог слышать, как водитель ругается с толпой, что собралась вокруг. Как одна часть толпы оправдывает Дэвида, а другая – осуждает. Встав на ноги и расталкивая зевак, мужчина, что было у него сил, побежал. Он не знал куда, не знал, почему бежит. Но бежал он так же долго, как и вчера, во всяком случае, ему именно так и казалось. Остановился Дэвид довольно скоро, но все равно этого немалого расстояния хватило, чтобы скрыться из виду. Мужчина, тяжело дыша, повалился на колени. Когда же он снова попытался подняться, то снова увидел себя же. Только в этот раз его рот был зашит, лицо синюшнее, а глаза пустые. Дэвида снова охватила паника. Таких долгих галлюцинаций у него еще не было. Эти галлюцинации были слишком яркие, отчетливые, так, словно перед ним стоял настоящий человек. Галлюцинация, прикоснувшись пальцами к своему рту, с трудом стерла немного уже почти сухой крови. Этими же пальцами, коснувшись стены рядом, галлюцинация написала: «Спаси». Вроде бы галлюцинация хотела написать еще что-то, но испуганный Дэвид резко зажмурился и попытался убедить себя, что всего этого нет. Открыв глаза, мужчина и правда обнаружил, что никого нет, а люди, тем временем, продолжали идти, кто куда. Никто не видел монстра, никто не видел кровавую надпись «спаси его». От всего испытанного, желудок Дэвида снова подал позывы и, кажется, все, что Дэвид успел выпить или съесть – вышло наружу. Четыре, три, два, один… Дэвид снова открывает глаза. Он снова в другом месте. Это не реальность. Все черное и кругом что-то написано, что-то нарисовано, что-то обведено, все это словно из белого мела. И коридор, и дорога, и дверь в конце. Что-то тянет его к двери, но умом он понимает, что туда ему нельзя. Снова обрывки воспоминаний, снова дымящаяся машина, снова тот парень и снова тот призыв вернуться обратно. Что же вчера произошло? Встав, Дэвид медленно и неуверенно двигался в сторону нарисованной двери. Совсем скоро он осознал, что дверь эта находится слишком далеко. Дэвид перешел уже на бег. И, казалось, чем ближе он подбирался к двери, тем дальше становилась она. Окончательно сдавшись, Лезерхофф снова повалился на колени. В его мозгу возникла мысль: «И что же я должен делать?». И словно бы кто-то невидимый, кто-то неосязаемый ответил ему: «Спаси его». Дэвиду было совсем неясно, кого ему надо спасти, а главное – как, если он не может спасти даже самого себя. Позади мужчины послышался какой-то шум. Но ему совсем не хотелось проверять, что является его источником. Довольно резко поднявшись на ноги, Дэвид побежал, что было сил. И снова эта ужасная паника, страх и отчаяние накрыли его с головой. Складывалось ощущение, что ему не дают бежать, словно бы кто-то или что-то держит его. Дэвиду совсем не хотелось знать, что именно ему мешало бежать. Он уже мысленно молился всем богам, каких только смог вспомнить. Он мысленно уже пообещал спасти того, кого так просят спасти эти чертовы галлюцинации, даже если этот кто-то, на самом деле, выдумка. Как только мужчина дал мысленное обещание, тут же упал и буквально кубарем влетел в дверь, выбив ее. Открыв глаза, Дэвид понял, что он все еще на том же месте, где была галлюцинация с зашитым ртом. Схватившись за голову, мужчина подумал о том, что ему уже действительно нужна помощь. Дэвид, совершенно не помня себя, расспрашивал людей: как добраться до больницы, где она находится. Полдня он убил только на то, чтобы найти «место спасения». Еще же пару часов Дэвид пытался выпросить у случайных прохожих сигарету. Когда же, наконец, ему это удалось, мужчина уселся прямо на крыльце больницы и судорожно закурил от любезно поданной каким-то прохожим пачкой со спичками. Руки у Дэвида панически тряслись, его колотило. Но на душе была радость, он думал о том, что вот именно сейчас изменится его жизнь, он, как любой наивный, верил в то, что от его зависимости его вылечат просто на раз-два. Медленно виляя по коридорам больницы, Дэвид напоминал собой некое подобие призрака. Он будто бы оставался никем не замеченным, словно бы его тут и вовсе не было. Лезерхофф попал как раз в то самое время, когда пампушки-медсестры развозили на своих гремящих тележках необходимые препараты по палатам больных. И вот одна из медсестер как раз остановила свою тележку возле одной из палат. И когда эта самая «пампушка», взяв небольшой пластмассовый стаканчик, вошла в одну из палат, Дэвид, словно притягиваемый магнитом, подошел к этой самой тележке и со взглядом голодающего начал ее осматривать. Там были самые разнообразные таблетки разной формы, цвета, некоторые даже имели свой запах. Жадными глазами наркоман искал похожие на те самые дорогие сердцу его таблетки. Пока Дэвид так придирчиво выбирал из всех таблеток похожие, медсестра уже собиралась возвращаться. Паника овладела Дэвидом, и он схватил банку первых попавшихся таблеток. Сунув в карман свое «счастье» на ближайшие пару часов, мужчина поспешил скрыться из вида «пампушки». Виляя по коридорам, не разбирая дороги, Дэвид только чудом ни во что не врезался. Остановившись и оперевшись спиной о стену, Лезерхофф перевел дыхание. Он думал о том, что надо бы ему найти уборную, ибо голодный желудок снова начинает подавать позывы. Взяв себя в руки, наркоман продолжил вилять по больнице, ища нужную дверь, спросить у кого-либо направления он почему-то боялся. И бинго! Он нашел нужную ему дверь. Войдя внутрь, Дэвид закрыл за собой дверь и, вытащив банку из кармана, поставил ее на тумбочку раковины, а сам же руками оперся о раковину и опустил голову. Выдохнув, Дэвид подумал: «Что же я, черт подери, делаю? Я пришел сюда, чтобы получить помощь, чертов слабохарактерный идиот», – горько выдохнув, Дэвид снова осуждал себя за то, что сделал. Почему он такой слабак, почему он так просто сдался, поддался искушению. Почему, почему, почему, почему? И почему нет ответов? - Я больше не могу так жить, я должен уже, наконец, все исправить. Ну, разве что, может быть, всего одну, последнюю таблеточку, и я точно завяжу. Выпрямившись и взяв банку с таблетками, словно боясь, мужчина неуверенно посмотрел внутрь на содержимое: всего небольшая горсть таблеток, на самом деле слишком мало для самоубийства, но слишком много для достаточного удовольствия. Проигнорировав свое же собственное обещание, что таблетка будет только одна, Дэвид высыпал всю горсть в руку и одним движением забросил ее в рот. Прожевав их немного, мужчина прикрыл глаза, будто искушенный гурман пробуя на вкус заморский деликатес. Но все пошло не так, как он ожидал. Желудок явно не с восторгом воспринял такой «подарок» от владельца, да еще и будучи голодным. Почувствовав очередной рвотный позыв, Дэвид ломанулся к «белому другу», с силой отдернув дверь, опустился на колени. Мгновение - и все почернело. Мир снова был такой же черный. Словно снова мелом кто-то что-то нарисовал на стенах. Снова те пугающие большие глаза, снова те странные объемные кубы, снова те деревья, которые… двигались! Деревья двигались, трепались так, будто бы мощный порыв ветра пытался вырвать их с корнем из земли. Запаниковав, наркоман побежал по чему-то отдаленно напоминающим квадратики из игр классики. Тяжело дыша, мужчина обратил внимание на то, что на стенах были нарисованы белые стрелки, словно бы кто-то хотел, чтобы Дэвид не потерялся. Продолжая бежать, мужчина свернул направо и увидел небольшое сооружение, напоминающее деревенский санузел. Забежав туда, Дэвид не успел ничего понять, как провалился. Поднявшись на ноги, мужчина оказался в полной тьме. Но, осмотревшись, он увидел большую красную точку и решил пойти к ней. Подходя все ближе, мужчина увидел, как она раздвоилась. Пройдя еще вперед, он столкнулся со множеством точек. Синие, желтые, красные, зеленые - их было много. И какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что идти надо именно по красным точкам. Стараясь не паниковать больше, мужчина медленно и осторожно шел какими-то виражами по путеводным красным точкам. Они освещали ему путь, указывали на пропасти, и он медленно, но верно перешел на бег. Продолжая бежать, он оказался в помещении, отдаленно похожей на психбольницу. Его окружили голоса. Эти голоса твердили: «Спаси его». Игнорируя их, Дэвид продолжал бежать дальше. И снова тьма и снова красные точки. Продолжая бежать за ними, он снова вышел в какое-то помещение. Оно напоминало дом, что находится на сползающем склоне. Комната скосилась, была белой и отдаленно что-то ему напоминала. Но сейчас ему было не до этой комнаты, он продолжал искать красные точки, как Алиса кролика. Последний прыжок и Дэвид, открыв глаза, понял, что находится в той же самой уборной и также стоит, оперевшись руками об раковину, и продолжает смотреть в зеркало, но вместо его отражения - закрашенное зеркало с глазом посередине. - Как его состояние, доктор? – медсестра подошла к пожилому врачу, который пристально разглядывал медицинскую карточку прибывшего. - Ну, а как может себя чувствовать человек в коме? – врач, кажется, был раздражен таким вопросом, который, очевидно, ему задавали уже не первый раз на сегодня. Имя пациента: неизвестно Возраст: около 26-30 лет Причина: попытка суицида.