По-волчьи жить

— Что ты сделал с Мирандой? — я вышла из тени, вставая на пути у Бласа. Я поджидала его возле учительской уже около получаса. Блас окинул меня удивленным взглядом. — Ты бегала от меня весь день, — холодно заметил он. — Сейчас мне некогда. Он повернул ручку и вошел в учительскую, плотно прикрыв за собой дверь. С секунду я тупо взирала на эту дверь, собираясь с силами. Наконец, я резко распахнула ее и ворвалась следом. — Говори, что ты сделал с Мирандой! К счастью, в учительской никого не было, кроме нас. Блас обернулся на крик. Тяжело вздохнул и посмотрел на меня так внимательно, что мне пришлось отвести взгляд. В последнее время мне было трудно смотреть ему в глаза. — А что я с ним сделал? — скривил он губы в ухмылке. — Говори, где Миранда, — прорычала я и с какой-то отчаянной смелостью схватила его за грудки. Его глаза оказались совсем близко, и в них плескалась насмешка. Он видел, скольких усилий мне стоило нарушить субординацию. Чуть помедлив, он отцепил мои руки от своей рубашки. — Я понятия не имею, где Миранда. Дома, полагаю. Ищет новую работу. Я занесла руку, чтобы ударить его, но он перехватил ее, и на его лице отразилась угроза. — Я все равно встречусь с ним! И найду способ вернуть его в школу. Ты не знаешь, на что я теперь способна… — О, прекрасно знаю! Снова сбежишь из колледжа и устроишься проституткой? Я задохнулась от возмущения. Он знал, куда бить. От смущения я теперь могла только беспомощно открывать и закрывать рот, придумывая ответ. — Просто расскажу Дуноффу правду, — выпалила, наконец, я. — Не знаю, что ты ему наврал… — Миранда ушел сам, — устало перебил меня Блас. — Что? — Он ушел сам, любезно предоставив мне свое место. — И ты хочешь, чтобы я поверила? — хмыкнула я. — Да мне, если честно, безразлично, поверишь ты или нет, — равнодушно уронил Блас, наливая себе воды из кулера. — Просто свершившийся факт. — Зачем ему уходить? Ты врешь! — Не думала же ты, что он будет работать в колледже вечно? Думаю, ему больше нравилась его прошлая работа. — Что ты знаешь о его прошлом? — подозрительно спросила я. — Откуда ты вообще все это знаешь? — Я тебе уже говорил, Линарес, — Блас довольно ухмыльнулся. — Я всегда на шаг впереди. Смирись с этим. Он шутливо поднял тост и сделал глоток из стакана. — Нет, — я не сводила с него пристального взгляда. — Вы вчера разговаривали, как старые знакомые. Как давно ты знаешь Миранду? — Не выдумывай, Линарес. Мы были коллегами — вот и все. Он не справился со своим обязанностями, и ему пришлось покинуть колледж. — Нет. Ты снова врешь. Вы были коллегами всего неделю. Скажи правду, Блас. Откуда ты знаешь Миранду? — Линарес, тебе пора на занятия, — Блас сел за стол и придвинул к себе бумаги. — Нет уж, — я нависла над ним, опираясь обеими руками на столешницу. — Что тебя связывает с Мирандой, ответь мне! Или я спрошу у него! Уверена, он мне все расскажет! Он никогда мне не лгал! Блас резко вскинул голову и усмехнулся. — Никогда, говоришь? Ну спроси, спроси. Мне даже любопытно, что он ответит. — Что ты имеешь в виду? — Да ничего особенного. Сходи к Миранде, Линарес, я разве против? Ой, у тебя же нет разрешения на выход, — «вспомнил» Блас и, сочувственно поджав губы, развел руками.— Ну, сама виновата, это решение директора. Не знаю уж, чем ты заслужила его гнев… Я сощурилась. — Не заговаривай мне зубы. Ты что-то от меня скрываешь — и я выясню все. Ты знаешь, что выясню, лучше скажи по-хорошему. Блас помолчал, задумчиво перебирая бумаги на столе. Наконец, он поднял взгляд на меня и язвительно поинтересовался: — Линарес, а тебе самой не показалось странным, что Миранда поверил твоим рассказам о воскресшем опекуне? Ты сама пораскинь мозгами! — А почему бы и нет? — произнесла я чуть дрогнувшим голосом. Блас словно ледяной водой меня окатил. Я ведь думала об этом. Блас отложил бумаги и, снова поднявшись на ноги, оперся на стол, так что наши лица оказались почти наравне. — Ты приходишь к работнику спецслужб и рассказываешь о воскресшем опекуне, который тебя преследует, и он, не требуя доказательств, предлагает тебе помощь. Ведь даже твоя подруга, кажется, не поверила тебе, — на его лице заиграла гадкая улыбочка. — Неужели ты приняла все за чистую монету? Я ожидал от тебя большего, Линарес... Я вспыхнула. — На что ты намекаешь? Хочешь сказать, Миранда и до этого знал, что ты выжил? Блас промолчал, потому что ответ был излишним. — Но откуда? За тобой следили спецслужбы? — ничего лучшего в голову мне не пришло. — Линарес, проснись, — устало вздохнул Блас. — Ему обо всем рассказал Фуэнтес. Иначе Миранда не дал бы «хоронить» меня под вымышленным именем. Сердце упало, и я почувствовала слабость в коленях. Блас говорил правду: Миранда сам признался, что похоронами Бласа занимался Хосе. Выходит, он все знал? Все это время знал? — То есть, Миранда тоже мне врал, — произнесла я с полувопросительной интонацией, поднимая на Бласа измученный взгляд. — И, более того, помогал оберегать эту тайну. Мы сошлись во мнении, что мое возвращение в твою жизнь нежелательно ни для тебя, ни для меня. Я медленно осела на стул, растерянно бегая глазами по полу. — Этого не может быть… Я знаю Миранду — он бы никогда так не поступил. Не верю... Я тебе не верю! — вдруг резко выкрикнула я и снова вскочила. Блас вздрогнул от неожиданности, но самообладания не утратил. — Ты всегда верила только в то, во что тебе хочется верить, — пожал плечами он и как ни в чем не бывало вернулся к своим бумагам. *** «Лухан, я хочу заказать панихиду от имени школы». «Мы вместе сделаем коллаж и попытаемся выразить наши переживания. Сегодня каждый из вас попрощается с Бласом Эредиа». «Знаешь, Лухан, самое большое проявление любви — это отпустить дорогого человека. С этим нелегко смириться, но если ты его действительно любишь, ты его отпустишь». Я стояла за дверью учительской, обессилено прислонившись к стене, и кривила губы в злобной усмешке. Это, в конце концов, становилось забавным. День за днем мои друзья отпадали, как листьяот дерева осенью, и я начинала даже с этим мириться. Но Миранда? Абсурд! Я ведь помнила, как он утешал меня. Казалось, он желал вобрать хотя бы часть моей боли, чтобы сделать мою ношу хоть немного легче. Казалось, он сделал бы все, что в его силах! Все да не все... Хосе хотя бы попытался намекнуть. Если бы не его подсказки, мне бы и в голову не пришло искать Бласа, хотя, в конечном итоге, я нашла его совершенно случайно. Хосе — немощный старик, Блас наверняка угрожал ему, но что двигало Мирандой? Он упек за решетку самого Бустаманте, что для него жалкие угрозы Бласа? Он потерял половину своего влияния, скрывшись в поместье Колуччи. И тем не менее, Миранда молчал. Не просто молчал, а изображал деятельное участие в моей жизни, даже опекуном стать предложил. Кому нужно такое сочувствие? Мне было достаточно одного короткого слова: жив. Как он мог так хладнокровно наблюдать за моими мучениями? Я с силой сжала виски и, помотав головой, медленно двинулась по коридору. Это невозможно было выносить. Я не верила, не хотела верить, но Блас был до омерзения логичен. Если он лжет, то почему Миранда так спокойно воспринял мою новость о живом Бласе? Как он нашел его и рассказал о моем побеге, если Блас заранее не оставил свои координаты? Все это время они играли в свои мужские игры, наплевав на мои чувства, на доверие к ним — все они, все до одного. Не осталось никого. Не осталось родного плеча, чтобы приклонить голову. Я должна была нести все свои свинцовые мысли и боль в одиночку. — О, Лухи, тебя-то мы и искали! — послышался вдруг голос позади, и я внезапно почувствовала, как меня подхватили под руки и повели куда-то прочь от учительской. Я огляделась и обнаружила по обе стороны от себя две наглые ухмылки на одинаковых лицах. — Что вы делаете? — я задохнулась от возмущения и попыталась оттолкнуть близнецов. — Не трогайте меня! — Тише, Лухи, не надо так кричать, — неодобрительно покачал головой один из них и приложил палец к губам. — Иначе все узнают, что мы замышляем маленькую шалость. — Я не участвую в ваших идиотских шалостях, отпустите сейчас же, — завопила я и попыталась заехать одному из братьев по голени. С детства отработанный прием на сей раз не подействовал: тот ловко увернулся и руки не разжал. — Ты сперва послушай, а потом ори, — прошептал мне на ухо второй брат и, опасливо оглядевшись, завел меня за поворот и прижал к стене. Теперь его лицо было совсем близко от меня, и я смогла определить, что это был Хорхио. Я уже научилась немного различать их. — Тебя ведь Эредиа довел, так? — догадался он, заметив, видимо, дорожки от слез у меня на щеках. — Мы видели, как ты заходила с ним в учительскую. — Это не твое дело, — снова рванулась я, но братья удержали меня, обезоруживая широкой дружелюбной улыбкой. — Тише, лошадка, держу пари, тебе понравится наша затея, — подмигнул Ал. — Эредиа в колледже всего день, но уже успел нас доканать, — пожаловался Хорхио. — Назначил нам наказание. — И объявил выговор. — Таким зверством не отличался даже Сне… — начал Ал, но остановился на полуслове, поймав на себе настороженный взгляд Хорхио. — Просто учитель из нашей прошлой школы, — пояснил тот как ни в чем не бывало и продолжил, — первой мыслью, конечно, было искупать Эредиа в унитазе… — Немного остудить его горячую голову, — закончил за него Ал. — Но нам тут добрые люди рассказали о его прошлых подвигах… — И мы решили действовать осторожнее. — Мы придумали, как его поставить на место, — заговорщицким шепотом сообщил Хорхио, — но нам понадобится помощь старичков, чтобы отправить его в нокаут. Говорят, когда-то тебе в этом деле не было равных. Я горько усмехнулась. Когда-то, может, действительно не было. Близнецы напомнили мне, как беззаботно мы с Мариссой развлекались когда-то. Подсунули Бласу какого-то дурацкого мишку якобы от Мии и глупо хихикали, наблюдая за его реакцией. Поцарапали его машину и прилепили жвачку к волосам, а потом беззаботно забавлялись, представляя себе, что на следующий день он придет в колледж лысым. Я смотрела на близнецов и, казалось, видела саму себя два года назад. Не только я — Марисса, Ману — все мы когда-то были такими же чистыми, беззаботными и озорными, как эти рыжие близнецы. Верили в справедливость, в дружбу до гроба. Что с нами стало за эти годы? Неужели этот колледж высасывал из нас безудержную энергию юности, которая, как свежий ветер, приносила весну даже в это пафосное место? Или это мы сами беспечно растеряли то единственное, что отличало нас от тупой массы, и сами добровольно сделались продолжением этих стен? Я воспользовалась заминкой и, ловко протиснувшись между близнецами, выскочила в холл, прежде чем близнецы снова успели удержать меня. Они, однако, настойчиво засеменили следом. — Что было, то прошло, — бросила я, не оглядываясь. — Много воды утекло с тех пор. — Чем не повод тряхнуть стариной! — обрадовался Хорхио, поравнявшись со мной. — Эредиа должен пожалеть, что вернулся в этот колледж. Я похолодела. Вдруг резко повернулась к нему и ткнула его в плечо. — Что ты вообще понимаешь? Ты хотел бы, чтобы он умер? Ты вообще понимаешь, что ты мелешь? — меня понесло. Я уже плохо соображала, что говорю, и противоречила сама себе, ведь еще вчера сама же проклинала Бласа на чем свет стоит за то, что он сместил Миранду и явился в этот колледж. — Ты не понимаешь, — уже тише произнесла я и смущенно отвела взгляд. Ал вдруг взял меня за плечи и неожиданно серьезно заглянул мне в глаза. - Поверь мне, я понимаю, — тихо произнес он. Хорхио стоял рядом, и его лицо тоже сделалось необычайно серьезным. Я вдруг вспомнила, что Ал и сам едва не погиб когда-то. — Ты не можешь понять. Вы ничего не знаете. С Бласом я сама разберусь. — Видели мы, как ты разбираешься, — насмешливо указал Ал на мое заплаканное лицо. — Ты неправильно все делаешь. Забилась в свой угол и давай сопли на кулак наматывать. Жизнь — такая потрясающая штука, Лухита. В ней столько радости, что ее довольно было бы, чтобы победить любое зло. — Ты просто мало пережил, если в тебе до сих пор есть эта радость, — горько выплюнула я. — Во мне не осталось ничего. Вам это трудно понять. Ал с Хорхио переглянулись и одновременно усмехнулись. — Если не осталось «ничего», так это полбеды, Лухи, — подмигнул Ал. — Вот когда не останется даже «ничего», а только радость и тоска по настоящей жизни, вот тогда-то ты и поймешь, что пережила многое. Я была почти готова ответить ему и ввязаться в этот странный диспут, но решила, что это будет глупо. Кто они такие, чтобы лезть ко мне в душу или осуждать меня? Что это вообще за манера давать советы людям, о которых ничего не знаешь? — Я не участвую в этом, — отрезала я. - Простите, но я не могу вам помочь. Больше не могу. И, развернувшись, я поспешила к лестнице, чтобы поскорее добраться до своей ниши и снова замкнуться в долгожданном одиночестве. *** На следующий день, едва прорвавшись в холл через толпу учеников, утекавших в сторону буфета, я вдруг едва не налетела на Соню Рэй. — Лухи, как давно мы с тобой не виделись! — возопила она, целуя меня в обе щеки. — Я была на гастролях — не могла даже заскочить — навестить моих девочек. Как ты, детка? Какие новости? — многозначительно прибавила она, имея в виду, очевидно, моего опекуна. Я смотрела на нее настороженно, машинально оттирая с щек губную помаду, и прикидывала, успела ли ей донести Марисса о моих «новостях». — Все по-старому, — нарочито небрежно бросила я и не соврала. Со вчерашнего дня в этом колледже все действительно стало по-старому. — Возмутительно! Куда смотрит опека? Но знай, девочка моя, что двери дома Колуччи всегда для тебя открыты! Ага, значит, и о нашей ссоре Марисса умолчала. Впрочем, не удивительно: Марисса вообще с Соней редко откровенничала. Внезапно я крепко вцепилась в Соню и повернула ее вокруг оси так, чтобы она не заметила Бласа, выходившего из-за поворота. Та даже не обратила внимание на это танцевальное па, поглощенная самозабвенной болтовней, а вот Блас меня приметил и направился прямиком к нам. Моим первым порывом было сбежать, но мне нужно было подготовить Соню к неминуемой встрече. Если Марисса ничего не сказала о воскресении Бласа, Соня может грохнуться в обморок от потрясения. — Соня, — встряхнула я ее, не сводя внимательного взгляда с приближавшегося Бласа. — Не видела Марисситу? Девочка так загружена, готовится к выпускным экзаменам….Я подумала, надо ее немного отвлечь… — Линарес! — холл прорезал громогласный голос Бласа. Соня машинально обернулась, но лишь скользнула по Бласу равнодушным взглядом и, снова отвернувшись, стала расписывать мне отделку в новой квартире Колуччи. Я озадаченно переводила взгляд с нее на Бласа. — Линарес, зайди в учительскую, — подлетел Блас, едва удостоив Соню взглядом. — У меня есть к тебе несколько вопросов, — его голос звучал угрожающе. Я в недоумении уставилась на него. Еще вчера он недвусмысленно дал мне понять, что не желает со мной общаться, а теперь, напротив, был явно настроен на долгий разговор. Судя по лицу Бласа, Соне не стоило оставлять нас наедине — к счастью, та вроде бы и не собиралась: — Сеньор Эредиа, — железным тоном обрубила она, поворачиваясь к нему.— Сколько раз я просила вас не встревать в чужой разговор. Это невежливо. И она снова с достоинством повернулась ко мне и продолжила щебетать. Я изучала ее лицо, пытаясь объяснить такую странную реакцию на появление Бласа — точнее, наоборот, абсолютно нормальную, спокойную реакцию. Неужели и она все знала с самого начала? Но тут я поймала взгляд Бласа, и мои сомнения рассеялись. Казалось, он даже позабыл о своих претензиях ко мне — настолько был удивлен прохладной реакцией Сони на его восстание из мертвых. Хотя он-то, наверно, подумал, что я ей уже все рассказала. — Линарес, мне нужно поговорить с тобой, — он резко схватил меня за локоть, решив, видимо, снова привлечь к себе внимание. Соня задохнулась от возмущения и снова воскликнула: — Да как вы смеете так обращаться с девочкой! То, что вы ее опе… Внезапно Соня резко остановилась и издала испуганный возглас. Затем стала медленно оседать на пуфик и хватать ртом воздух. Она часто заморгала и, вновь увидев ту же картину, вдруг возопила так громко, что мы с Бласом подскочили на месте. — Матерь Божья! — она беспомощно оглянулась на меня. — Мне не мерещится? Мы с Бласом одновременно качнули головами. — Так ты же умер! — бесцеремонно заявила Соня, обращаясь к Бласу. Блас развел руками. — Как видите... — Но как это возможно? — Соня с трудом поднялась на ноги и принялась ощупывать его лицо к вящему неудовольствию обладателя. — Не мешало бы побриться, — недовольно заметила она, брезгливо отряхивая пальцы, но тут же, словно опомнившись, снова возмущенно уставилась на него. — Почему ты не сказал, что выжил? Столько времени издевался над Лухан! Девочка столько времени тебя опла-а-а-а, — речь Сони снова сменилась воплем, потому что я всем своим весом наступила ей на ногу. — С ума сошла? — небольно стукнула меня сумочкой Соня. — Это же туфли от Гуччи! Блас наблюдал за этой сценой с откровенной усмешкой. — Он еще ухмыляется! Где тебя носило столько времени? Как ты мог бросить… Лухан! Ты прекратишь сегодня или нет? — обернулась она ко мне, пылая праведным гневом, когда я с силой ущипнула ее за запястье. Я сделала страшные глаза, что, конечно, не могло укрыться от Бласа, и, заметив его мерзкую ухмылку, я повернулась к нему и презрительно выплюнула: — Что тебе надо от меня? Соня, наверняка помнившая, какие поэмы я еще недавно слагала в честь Бласа, в изумлении вытаращила глаза. Блас бросил красноречивый взгляд в сторону Сони, но та не поняла намека, и он, пожав плечами, в упор посмотрел на меня: — Снова за старое, Линарес? Веселье продолжается? Я уставилась на него в недоумении. — О чем ты? — Не пытайся меня обмануть, — усмехнулся Блас. — Я твои фокусы выучил наизусть. Что ты сделала с кулером? — С кулером? — переспросила я и вдруг заметила, что одежда Бласа насквозь промокла от воды. — С кулером! — понимающе закивала я, тут же догадавшись, чьих это рук дело. — Ничего не делала, — уверенно прибавила я, дерзко глядя ему в глаза. — А, это, наверно, директор решил построить фонтан в учительской, — едко предположил Блас, смерив меня своим холодным многообещающим взглядом. Я знала, что за этим взглядом не последует ничего хорошего, но не могла остановиться. Конечно, кулер подорвали близнецы — я в этом отказалась участвовать — но мне в то же время хотелось, чтобы Блас злился именно на меня. Я была уже не способна на такие беззаботные шалости — но пусть Блас думает, что способна. Пусть думает, что меня не выбило из колеи его возвращение, и мало тронули жестокие слова. Пусть хотя бы в его глазах я буду такой сильной, какой видели меня близнецы. — Наверно, — передернула плечами я и, набравшись наглости, отвернулась от него. — Разбирайся с Дуноффом сам, Фара, не видишь, я разговариваю? Блас побагровел и вдруг резко схватил меня за плечо и развернул к себе. — Не смей называть меня… — прошипел он, но тут вмешалась Соня. — Сеньор Эредиа, — холодно и официально обратилась к нему она, протискиваясь между нами, — мы с моим мужем намерены оспорить ваши права на опекунство в суде, как вы понимаете, — она смерила его красноречивым взглядом. — В ваших же интересах держать себя в руках, чтобы ненароком не оказаться за решеткой. Блас отпрянул, но его лицо расплылось в издевательской ухмылке. — Вы собираетесь оспаривать опекунство в суде? Позвольте, а причем тут я? Я устало вздохнула, в то время как Соня в недоумении продолжала смотреть на него, сурово сдвинув брови. — Соня, он переоформил опекунство на другое имя, — я тронула Соню за рукав и знаком показала, что холл — неподходящее место для таких разговоров. — Подожди, — жестом остановила она меня. — Что это значит? — она устремила на Бласа такой гневный взгляд, что я бы на его месте расплавилась. Но этой гадюке, похоже, все было нипочем. — Рики Фара погиб в автокатастрофе. Он больше не может выступать в суде. А ее новый опекун чист как стеклышко. Правда, Линарес? — он опустил взгляд на меня и, расплывшись в слащавой улыбке, попытался потрепать меня по щеке, но я тут же брезгливо отпрянула. Соня сверкнула взглядом и стала угрожающе надвигаться на Бласа. — Я найду на тебя управу, — прошипела она. — Ты опомниться не успеешь, как окажешься за решеткой. У меня такие связи… — Ой ли? — насмешливо парировал Блас. — Неужели наймете киллера? Потому что иного способа избавиться от меня у вас нет — вы находитесь в стране, где все решают документы. А вот мои связи позволяют мне заставить даже такую влиятельную особу, как вы, держать язык за зубами. Не забывайте, что ваша дочь все еще учится в этом колледже, — он скривил губы в язвительной усмешке. — Судебное слушание — процесс затяжной, неизвестно, что может случиться. — Так, Соня, прекращаем этот разговор, — решительно встряла я, заметив, что Соня достигла крайней точки кипения и сейчас скажет что-то сакраментальное. — Теперь я выяснила, что мой новый опекун — это все тот же Блас, и меня все устраивает! Трудно сказать, кто удивился больше: Соня или Блас. Оба взирали на меня с нескрываемым изумлением. — Я просила твой защиты, когда думала, что Блас погиб, и теперь меня отдадут в какую-то совершенно незнакомую семью. Теперь я все знаю, и от его опекунства мне ни холодно, ни жарко, как было всегда. Это то, что мне сейчас надо, — чтобы никто меня не трогал, пока я не окончу колледж. Потом я стану свободна и буду делать что захочу. Осталось терпеть не так долго. Блас смерил меня холодным взглядом и криво улыбнулся, как бы подразумевая, что покой мне будет только сниться. Я и без него это прекрасно понимала, но мне нужно было убедить Соню не ввязываться. Еще не хватало поломать чужие судьбы в придачу к своей. Я знала, насколько опасным может быть Блас. Соня переводила растерянный взгляд с меня на Бласа. — Но Лухи, Эредиа — бандит, — бормотала она. — Он разыграл свою смерть, повесил на Ману преступление, кто знает, что еще он натворит? Он должен сидеть в тюрьме! Я вздрогнула и вскинула на Соню затравленный взгляд. Она была права, и лучшим решением было действительно отправить Бласа за решетку. Кто как не я могла это сделать с легкостью? У меня накопилось на Бласа достаточно компромата, да и терять мне нечего. Но я внезапно осознала со всей ясностью, что сама же никому не позволю сделать это. До тех пор, пока Соня не произнесла эти страшные слова вслух, я еще могла создавать в голове шутливые образы, где Блас сидит в за решеткой вместе со своим мешком денег и молит меня о пощаде. Но теперь, когда мне представилась реальная возможность осуществить свои кровожадные планы мести, я неожиданно поняла, что не смогу пойти на такое. Для меня это было все равно как родного отца предать. Словно Блас в самом деле стал мне за это время кем-то родным. Я этого отчаянно не хотела, но факт свершился, и я не могла повторить подвиг Пабло и засадить в тюрьму близкого человека. Да и подвиг ли это? — Просто оставь нас в покое, Соня, — я встала за Бласом, словно показывая, чью сторону решила занять. — Пообещай, что не станешь ничего предпринимать. Я сама во всем разберусь. — Лухи, ты не в себе!  Это он заставил тебя это сказать? Ты бы никогда не стала разговаривать со мной в таком тоне! Мне на миг стало стыдно. После всего, что Соня для меня сделала, я действительно разговаривала с ней как последняя хамка. Но что я могла поделать? Мне нужно было непременно убедить Соню отступиться от меня. Не только ради Мариссы — хотя угрозы Бласа подействовали на меня отрезвляюще, и ненависть к ней на миг заслонил бессознательный страх за ее благополучие. Я делала это и ради Бласа. Как бы я ни презирала его, как бы ни хотела от него избавиться, мне была невыносима мысль, что ему придется провести остаток жизни за решеткой. — Просто я изменилась, — отчеканила я, выглядывая из-за плеча Бласа, и вдруг заметила, что он тоже смотрит на меня с оттенком непонимания и растерянности в глазах. — Я могу надеяться на твое понимание? То ли что-то промелькнуло в моем взгляде, то ли это привычка Сони не влезать в дела своей дочери, но она, чуть помедлив, согласно кивнула. — Я пойду поищу Мариссу, — сухо уронила она и оставила нас с Бласом наедине. Заметив, что он поворачивается ко мне, чтобы продолжить этот странный разговор, я быстро пискнула: «Кажется, был звонок», и устремилась к кабинету, расталкивая на пути идущих мне навстречу студентов. *** — Вот теперь мы поговорим, — на следующей перемене Блас поймал меня за руку и втащил в пустынный коридор. Я зло вырвала руку и подняла на него мрачный взгляд. — У меня ощущение дежавю. Почему тебе всегда обязательно говорить со мной посреди коридора, Фара? — я намеренно называла его по фамилии отца, так как это теперь было единственное, что могло вывести его из себя. Блас снова больно схватил меня за запястье и приблизил к себе. — Еще раз назовешь меня Фара… — И что? — все так же насмешливо спросила я и снова высвободила руку. — Что ты можешь сделать, Фара? — Ну, — довольно ухмыльнулся он, отпрянув, — с тех пор как ты заявила, что хочешь оставаться моей подопечной — все что угодно. Кстати, мне стало любопытно, почему ты так поступила? — он пытливо заглянул мне в глаза. — Испугалась за свою подружку? Я насмешливо фыркнула. — Очень смешно! Мне до нее дела нет. Я знаю, что это она тебе обо всем докладывала. Она предала меня. — Тогда почему? — Блас не сводил с меня внимательного взгляда. — Я уже сказала, почему. Мне так удобнее. Колуччи снова начнут меня опекать и контролировать, а я уже сыта по горло. Марисса мне больше не подруга, Мия раздражает. Лучше уж так как есть… — А моего контроля ты не боишься? — недоверчиво склонил голову Блас. Я сардонически расхохоталась. — Да что мне тебя бояться, Фара? Ты и так уже все у меня отнял, что мне терять? Я не стану тебе подчиняться, и ты не сможешь это изменить, потому что я теперь неуязвима, сечешь? Аб-со-лют-но неуязвима. — Вот как, — с деланным интересом протянул Блас, поглаживая подбородок.  — Смеешься? А зря. За последний год я пережила столько, что на мне не осталось живого места. Все сгорело, полностью. Куда будешь бить? По Маркосу? Он мне совершенно безразличен. Довольная ухмылка забродила по лицу Бласа. — Да-да, ты же говорил, что я не умею любить. И ты оказался прав. Я никого больше не люблю — просто некого, понимаешь? Это ты, именно ты отнял у меня друзей! Медленно и постепенно, год за годом — таков был твой план, да? Сначала Лучано, потом Хосе, Марисса, теперь Миранда. Тебе даже шантажировать меня некем, — развела руками я. — А, и последнее…- я помедлила, пристально глядя на Бласа, который внимательно следил за моей мыслью и не прерывал меня. — Ты мог бы ударить по мне через моего «опекуна», не так ли? Но и здесь загвоздка, — с притворным сожалением покачала я головой. — С моим «опекуном» я давно разобралась, тут вилка. Шах и мат, так сказать, ты не сможешь ничего сделать. Позволишь выкинуть меня из колледжа? Я этого и добиваюсь. Засунешь меня в колонию? Для этого нужны основания, а я веду себя прилично. Что еще? — я мечтательно приложила палец к подбородку и обратила взгляд в потолок. — А, придумала! — я подняла палец вверх. — Ты можешь отказаться от опекунских прав и уехать. А, нет-нет, не можешь, иначе потеряешь наследство отца. Ты даже пальцем тронуть меня не можешь, иначе я обращусь в соцотдел. Вот так. Ты добился своего. Я стала сильной и неуязвимой, как Рики Фара. Ты же этого хотел? Блас вдруг одобрительно усмехнулся и повел головой, потирая шею. — Этого, — кивнул он после недолгой паузы. — Но ты пока научилась только пыль в глаза пускать. Я вспыхнула. — Ты спрашиваешь, что я сделаю? — Он усмехнулся и повел плечом. — Начну с простейшего — лишу тебя карманных денег. Теперь у тебя нет друзей, которые поделятся с тобой ужином. Что ты будешь делать, а, Линарес? Оставим героический эпос и перейдем к правде жизни. Устроиться на работу ты не сможешь, потому что тебя не выпускают из колледжа. Что остается? Помиришься с друзьями? Или в колледже начнутся кражи? Или ты будешь воровать из буфета, по старинке? Или… — он тоже задумчиво приложил палец к подбородку — совсем как я минуту назад. — А, знаю! — ты станешь копаться в урнах, выискивая остатки еды. Еще недавно я только фыркнула бы в ответ и сказала, что мне некуда тратить его паршивые деньги, но в этом году все изменилось, и я знала, почему он так гадко улыбается. Я больше не училась в элитном колледже, где в годовую оплату входило питание и учебники. Теперь учащиеся должны были приобретать учебники сами и платить деньги за еду в столовой, поэтому карманные деньги автоматически стали не приятным довеском на приобретение сладостей и прочей ерунды. Деньги приобрели функцию и границы, и теперь их полное отсутствие могло действительно стать серьезной проблемой. Я озадаченно закусила губу. Блас был прав: я не стала Рики Фара. Я не стала непобедимым волком, которому ничто не может навредить, потому что он одинок и ничем не дорожит. Я была маленьким беззащитным волчонком. Я научилась показывать клыки, щетиниться и смешно рычать, но любой человек или хищник легко поймет, что меня можно прихлопнуть одним взмахом лапы. И все же я еще могла, по крайней мере, не показать свою слабость. — Хорошо, Блас, — спокойно кивнула я и невозмутимо встретила его взгляд. — Засунь себе в задницу свои деньги. Я докажу тебе, что легко справлюсь без них.  — Каким же образом? — Увидишь. — Что ж, с интересом понаблюдаю, — протянул Блас и двинулся дальше по коридору своей мягкой волчьей походкой. *** Мой план был прост: если нет денег, не трать их. Я не собиралась ни с кем мириться, воровать и уж тем более копаться в урне — просто объявила голодовку. Что тут скажешь? Я понимала, что это глупо и по-детски, но мне ничего не оставалось — Блас бросил мне вызов, и я приняла его. Я боролась как умела, как привыкла бороться, и если это глупо и по-детски — пусть будет так. У меня хронический гастрит, и мне нельзя делать большие перерывы между приемами пищи — тем не менее, вот уже второй день я не заглядывала в школьную столовую. Я ничего не делала напоказ, но думаю, от Бласа эта деталь не укрылась, потому что тем же вечером ко мне на кровать подсела Марисса. — Лухи, — потрясла она меня за плечо. Я не отреагировала, продолжая бездумно пялиться в учебник по анатомии. — Лухи, надо поесть! Ты весь день ничего не ела! Луна и Лаура молча наблюдали за этим односторонним диалогом, не решаясь вступить в него. — Блас на хвосте принес? — коротко бросила я. Марисса кивнула. — Он сказал, что лишил тебя карманных денег. — И решил, что я приму их от тебя? — не отрываясь от книги, поинтересовалась я. — Лухи, ну зачем ты так? Я же просила прощения тысячу раз! Неужели твоя обида важнее нашей дружбы? Сердце у меня дрогнуло — показалось, что в ее голосе звенят слезы. Но лицо осталось невозмутимым. — Раз вы с Бласом по-прежнему так мило общаетесь, — я резко захлопнула книгу и обратилась к ней, — передай ему, что человек может прожить без еды больше недели. Тут так написано, — я потрясла учебником перед носом у Мариссы. — Лухи, ты с ума сошла! — возмутилась она, и ее единодушно поддержали остальные. — У тебя же гастрит! Тебе и дня без еды нельзя! — Пообщайся с Бласом, Марисса, — дружески похлопала я ее по плечу. — У тебя это хорошо получается. А меня оставь в покое, ладно? Я отложила книгу и демонстративно выключила ночник, давая понять, что ложусь спать. Глаза и правда слипались — сил не было, в животе крутило, и во рту был нехороший привкус. Я знала, что неделю не протяну: стоило немного перекусить, чтобы не грохнуться где-нибудь в голодный обморок. Но мне неоткуда было взять еды — пришлось бы обращаться к Мариссе или копаться в урне, как предложил Блас. До такого я не могла опуститься. Я не какая-нибудь бомжиха или попрошайка и собиралась доказать это Бласу. Он даже не представляет, какой я могу быть сильной. *** На следующее утро у меня раскалывалась голова. В животе неприлично урчало, и я поняла, что у меня нет никаких сил никуда идти. Но все же я стиснула зубы и свесила ноги с кровати, оглядывая сонным взглядом кровати девочек. Они были заправлены — видимо, я снова проспала, а это означало неизбежное столкновение с Бласом в пустом коридоре. Это был еще один пункт против того, чтобы идти на уроки, но все же я заставила себя подняться и одеться. Я хотела, чтобы Блас знал, что мне на него наплевать. Уже в коридоре я обреченно сжалась, услышав знакомый голос. — Линарес, какая встреча! На уроки не торопимся? — Как раз-таки очень торопимся, — буркнула я через плечо, не оборачиваясь. — Уже поздно торопиться, урок подходит к концу, — задержал меня Блас и силой повернул к себе. Я с вызовом смотрела на него. — Тогда я тороплюсь на следующий. — Какая нервная! Голодная, что ли? Ты хорошо позавтракала, Линарес? — с издевкой в голосе спросил он, хотя взгляд его оставался напряженным и внимательным. — Прекрасно, Блас, не переживай. Ты же знаешь, у меня щедрый опекун. Я не успеваю тратить деньги, которые он мне выдает. Блас изменился в лице. — Не у всех есть щедрый опекун, Линарес. Как-то выкручиваются? — Вот я и выкручиваюсь. — Голодаешь, — скептически хмыкнул Блас. — Какая наблюдательность, — посмотрела я на него в упор. — Следишь за мной? — Разумеется, — кивнул Блас. — Мне было интересно, как ты выйдешь из положения. Но на сей раз ты меня разочаровала… — Ты разбил мне сердце, — картинно приложила я руку к груди. — А я думала, ты оценишь! — Серьезно, Линарес, что за глупости? — лениво протянул Блас. — Как долго ты протянешь без еды? Когда-нибудь тебе придется с позором сдаться. — Ты так уверен? Блас слегка оторопел. — А могут быть варианты? — он не сводил с меня настороженного взгляда. Я пожала плечами. — Я сильная, Фара. Не захочу — и не стану есть, даже если придется умереть. Прозвенел звонок, и стайки школьников стали бодро выбегать из классов на перемену. Блас окинул коридор осторожным взглядом и снова посмотрел на меня. — Линарес, твоя наивность просто поражает, — усмехнулся он и помассировал пальцами виски. — Я не пойму, ты что, собралась таким образом с собой покончить? — он рассмеялся и покачал головой. — Человек не может умирать усилием воли, — как маленькому ребенку, объяснил он. — Со дня на день ты все равно набросишься на еду. — Посмотрим, — пожала плечами я и двинулась по направлению к классу. Я старалась идти уверенно, зная, что Блас смотрит мне вслед, но скрывшись из виду, обессиленно прислонилась к косяку и, сморщившись, достала из кармана таблетку обезболивающего. От боли перед глазами плясали звездочки, однако когда я принимала таблетку, мне становилось лучше. Я по-прежнему чувствовала себя разбитой, но, по крайней мере, могла не корчиться в углу от очередного приступа гастрита. Назад пути не было: Блас не давал мне пойти напопятную. Вернувшись после уроков в комнату, я обнаружила на своей тумбочке пачку творога и фрукты. Девочки тут же клятвенно заверили меня, что не имеют к этому отношения, и я им поверила. Скорее всего, это Блас решил действовать наверняка и устроил мне голодную пытку. Что ж, это был новый уровень игры, но я была настроена решительно. Первой мыслью было выбросить все в урну, однако я вовремя остановилась, сообразив, что Блас наверняка зайдет проверить и, обнаружив, что поверхность тумбочки пуста, начнет праздновать победу. Я оставила еду нетронутой и тут же легла спать под жизнерадостный аккомпанемент урчащего живота. На следующее утро я проснулась вовремя и ушла, так и не прикоснувшись к еде. Пачка творога и фрукты покоились на моей тумбочке, когда Блас заходил к нам в комнату, и, наверно, тогда он и понял, что сломать меня сложнее, чем кажется, потому что уже после второй перемены снова поймал меня в коридоре. — Линарес, прекрати свои дурацкие игры! Тебе семнадцать лет — должна уже соображать! Сколько дней ты не ела? — он встряхнул меня. Я в изумлении уставилась на него. Еще немного экспрессии — и я подумала бы, что ему не все равно. — А тебе-то какое дело? — Я принес тебе еду — почему ты не притронулась? Я рассмеялась коротким нервным смехом. Сил на остроумный ответ уже не оставалось. Я чувствовала себя отвратно, да и тирада Бласа не способствовала улучшению моего самочувствия. Честно говоря, он даже начинал двоиться в глазах, и я с ужасом подумала, что отповеди сразу двух Бласов сегодня уже не выдержу. — Да не нужно мне от тебя никакой еды, Фара — спокойно пожала плечами я. — И денег не нужно. Кажется, я сказала это чересчур громко, потому что Блас начал опасливо оглядываться на проходивших мимо учеников. Он снова схватил меня за плечо и оттащил в сторону. — Значит так, Линарес, — прошипел он. - Ты сейчас же отправляешься в кафе и берешь себе завтрак. Тебе дадут бесплатно — я договорился. — Какая забота! С чего бы это? — заглянула я в его прозрачные глаза, которые находились теперь совсем близко. Блас отвел взгляд и чуть отстранился. — Если ты загнешься от голода, социальный отдел не погладит меня по головке. — А! Забыла! Ты же у нас теперь законопослушный гражданин! Боишься, что посадят в тюрьму? Так это ничего, Блас, — я нашла в себе силы лучезарно улыбнуться, и хлопнула его по плечу. — Сменишь паспорт! Станешь снова Рикардо Фара для разнообразия, а? — Не провоцируй меня, — прошипел Блас и снова резко прижал меня к стене. Я хотела что-то ему ответить, но мысли стали путаться в голове. Мне вдруг стало нечем дышать, на лбу выступила испарина, и лицо Бласа стало расплываться в одно большое белое пятно. Последнее, что я помню, это испуганный гул учеников и руки Бласа, удержавшие меня от падения. *** — Вот так, теперь ей станет лучше, — услышала я сквозь дрему знакомый звонкий голос и почувствовала укол в правой руке. Слегка приоткрыв глаза, я увидела знакомую медсестру, которая приходила, когда я промахнулась мимо козла и слегла с легким сотрясением мозга. Почему-то больше я ни разу ее не видела в колледже — словно она приходила только ко мне. — Насколько этого хватит? — услышала я голос Бласа. — Это просто глюкоза, но ей нужно поесть нормально. Только что-нибудь легкое — нельзя перегружать желудок. У нее, по всей видимости, гастрит — нужно есть понемногу, но часто, а она сделала большой промежуток в еде. В таких случаях бывают обмороки. Я не удержалась и иронично хмыкнула. Взгляды обратились на меня. В комнате были только Блас и медсестра. Видимо, учебный день еще не закончился — недолго я проспала. — Проснулась, — ласково потрепала меня по руке медсестра. Я машинально убрала руку и с трудом села на кровати. — Скажите... Чисто из любопытства, не подумайте, — я обезоруживающе улыбнулась. — А вас тоже нанял Блас? Медсестра оторопела. Блас попытался что-то сказать, но я не дала ему. — Да нет, просто вы так добры ко мне, — ободряюще похлопала я ее по руке. — А у меня в последнее время такая беда, не поверите: только подружусь с человеком — окажется, что это Блас его купил. Вот загвоздка! — я бросила невинный взгляд на Бласа. — Так что проваливайте, пока я не пожаловалась нашему доблестному старосте, что в колледже посторонние люди. Медсестра переводила изумленный взгляд с меня на Бласа. Последний, сжав кулак, напряженно смотрел на меня, но я игнорировала обоих. — Ну, как хотите, — вздохнула я с притворным сожалением и схватила с тумбочки мобильный телефон. — Лучше сообщу Мичи... — Линарес, прекрати этот цирк! — Блас в два шага преодолел расстояние до меня и без труда отобрал телефон. — Это действие глюкозы, — растерянно пробормотала медсестра. — В таком случае, у нее врожденный переизбыток глюкозы. И болезненное хамство. Идите, Инесса, спасибо за помощь. Дальше я сам. Инесса робко кивнула и покинула комнату, тихо прикрыв за собой дверь. — Чего ты добиваешься? — спросил Блас с искренним удивлением. Я смерила его недоверчивым взглядом. В его голосе не было насмешки, и он говорил прямо и доверительно, словно и не было никогда многолетней ненависти ко мне, отравлявшей любое его слово. И мне вдруг захотелось ответить ему тем же. Отбросить прочь ставшую привычной маску презрения и сарказма. — Честно? Я уже сама не понимаю. Я устало вздохнула. Блас усмехнулся и, покачав головой, подсел ко мне на кровать. Я нашла в себе силы отодвинуться как можно дальше. — Тогда прекрати играть в эти игры. Ты сама не видишь в этом смысла. — Это ты играешь со мной, — неожиданно серьезно посмотрела я ему в глаза. — Пытаешься манипулировать. Мне ничего не остается, как защищаться. — И сводить себя в могилу? — Даже если так, — мотнула я головой. — Я не позволю тебе одержать верх. Ты больше не сможешь издеваться надо мной. Блас привычным движением провел ладонью по лицу. — Линарес, кто над тобой издевается? Я задохнулась от возмущения. — Кто издевается! Вы посмотрите на этого ангела! Ты, значит, не понимаешь, о чем я, да? — Не понимаю, — спокойно подтвердил Блас. — Объясни, что ты имеешь в виду. Он смотрел на меня в упор, и я знала, что он хочет услышать. Я знала, что ответ известен нам обоим и что дело не в его постоянных придирках и наказаниях, не в его странных методах воспитания, не в его манере общения - ко всему этому я давно привыкла. Между нами лежала огромная пропасть, но до сих пор во мне было слишком много гордости, чтобы озвучить, что меня мучило на самом деле. — Ты водил меня за нос полгода! Полгода я думала, что ты мертв. — Ну и что? — он не сводил с меня внимательного пронизывающего насквозь взгляда. Я помолчала, но не думаю, что мне удалось скрыть, что творилось внутри. Как легко, должно быть, давалось это "ну и что" человеку, которому на всех наплевать... Мне хотелось снова накричать на него и выставить за дверь или самой уйти, но я вдруг остановилась, пристально вглядываясь в его глаза. Я вдруг поняла, что если поступлю, как поступала каждый раз, ничего между нами не изменится. А главное, ничего не изменится во мне. Странно надеяться на иной результат, если изо дня в день совершаешь одни и те же глупости. Я все твердила о свободе, мечтала избавиться от власти Бласа надо мной, не понимая, что сама же иду у него на поводу каждый раз, когда злюсь на него, выплевываю оскорбления и убегаю. Стоило бы мне хоть один раз сказать себе "нет" и поступить по велению сердца - и я бы освободилась. Ведь в этом и состоит свобода, разве не так? Свобода сказать "нет" себе, сказать "нет" миру вокруг себя. Не просто выражать свой протест, а не соглашаться с фальшью каждым своим добрым поступком, каждым искренним словом, идущим из глубины души. И я сделала над собой усилие. Ослабшая после голодовки, измученная бессонницей, я впервые за много лет победила саму себя и тихо произнесла: — Ну и то, Блас. Ты избавился от меня, а я тебя оплакивала. Ты наслаждался свободой от меня, а я свободы от тебя уже не хотела. Я была в отчаянии от того, что ничего уже исправить нельзя. Тебе настолько на меня плевать, что ты даже ненавидеть меня не можешь - и это меня страшно злит. Потому что я тебя ненавижу, Блас. Ненавижу настолько же сильно, насколько успела привязаться к тебе за эти годы. Я с садистским удовольствием наблюдала за его побелевшим лицом. Трудно было понять, что в нем - злоба или ненависть, но мне было уже все равно. Мной овладела какая-то безумная решимость, я в тот момент не чувствовала ни боли, ни страха - словно принесла свою исповедь безликой черной решетке, за которой скрывался бесстрастный священник. — Ты спрашиваешь, для чего я все это делаю? Да разве я сама понимаю? Я ведь знаю, что ничего не добьюсь, - да и не хочу я добиваться твоей привязанности! Насильно мил не будешь - и это то, что меня приводит в такое отчаяние! Поэтому мне не хочется жить. Мне не хочется никого видеть, никого любить, ни с кем разговаривать. Слишком долго я прожила твоей жизнью, пытаясь разгадать тебя. Слишком часто разговаривала с тобой во сне. Слишком оплакивала человека, который был бы рад сплясать на моей могиле! Я замолчала. Около минуты мы провели в абсолютной тишине. Блас не сводил с меня своего пристального волчьего взгляда, но на сей раз я встретила его и не отвела до тех пор, пока Блас не поднялся с кровати и не вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Я ожидала, что он скажет хоть что-нибудь, но он не удостоил меня даже словом. Зачем я наговорила ему все это? Я всю душу наизнанку вывернула, а ему все нипочем — лишь теперь у него появится больше поводов для издевок. Я с досадой бросила ему вслед железный пенал, лежавший на прикроватной тумбочке. Пенал ударился об дверь, и упал на пол. Карандаши и ручки рассыпались по полу, но у меня не было сил их поднимать. Я снова откинулась на подушку и попыталась уснуть, но сон не приходил — видимо, из-за этой дурацкой глюкозы. Мне уже почти удалось задремать, когда я снова услышала осторожный скрип двери. Я подумала, что это Марисса, поэтому открыла глаза не сразу, но услышав приглушенное ругательство, резко подскочила на кровати и вновь увидела Бласа, который едва не поскользнулся на рассыпанных по полу карандашах. В руках у него была огромная чашка, и он смотрел на пол с таким озабоченным видом, будто у него под ногами разверзлась пропасть. В другое время я рассмеялась бы при виде этого зрелища, но сейчас, однако, я могла лишь в изумлении пялиться на него, нервно сжимая и разжимая в руках простынь.   — Что это? — привлекла я его внимание. Блас переступил через разбросанные карандаши и, как ни в чем не бывало проследовав к кровати, поставил чашку на тумбочку. — Бульон, — пояснил он небрежно. Ему каким-то образом удавалось сохранять самоуверенный вид даже в таком нелепом положении. За это я была ему благодарна. За то, что он вел себя как ни в чем не бывало. — С ядом? — ляпнула я, не зная, что сказать. — Очень смешно, Линарес! Кушай — не обляпайся. — Я уже сказала, мне не нужно от тебя ничего. Блас поморщился. — Линарес, — вкрадчиво произнес он. — Мне пришлось поднять на уши повара. Я нес эту чашку во время перемены. — Он сделал паузу, чтобы я смогла прочувствовать драматичность ситуации. — Пожалуйста, выпей бульон. Я снова недоверчиво покосилась на тумбочку, затем перевела взгляд на Бласа. Он выглядел вполне искренним, да и вряд ли он действительно решился бы меня отравить… прямо в колледже. Я недоумевала, но в то же время была страшно рада, что Блас не возвращался к прежней теме. Он словно бы и отвечал мне, но отвечал как-то странно: не словом, а жестом, действием — как разговаривал со мной всегда. Только вот я не ожидала и теперь не могла вспомнить, как разговаривать с тем утраченным и, казалось, навсегда похороненным на задворках памяти Бласом. — Мне надо было упасть в обморок, чтобы ты стал таким обходительным? Память постепенно возвращалась ко мне. Блас, однако, не принял эстафету. — Я не знал, что у тебя гастрит, — глухо отозвался он, и это снова прозвучало так искренне, что я растерялась. «Хоть чего-то ты обо мне не знал», — подумала я с некоторым облегчением и, бросив на него почти дружелюбный взгляд, упрямо покачала головой. — Нет, я не буду пить бульон! Ты потом скажешь, что я слабая. Блас усмехнулся и посмотрел на меня оценивающе. — Тебя так волнует, что я скажу? Умно. — Еще чего! Но тарелку можешь забрать — я к ней не притронусь. Я демонстративно схватила книжку с прикроватного столика и углубилась в чтение. — Ты держишь книгу вверх ногами, — подал голос Блас спустя несколько секунд молчания. Я очнулась и, осознав, что он прав, нервно откинула книгу на пол и сложила руки на груди. — Ну и что? Я имею право в собственной спальне почитать собственную книгу вверх ногами? Какое правило колледжа это запрещает? Он задержал на мне долгий, внимательный и в то же время отстраненный взгляд, словно думал о чем-то своем. — Почему ты так себя ведешь? — спросил вдруг он. — Как так? — Как будто тебе все равно, — чуть помедлив, пояснил Блас. Я передернула плечами. — А мне все равно, — выпалила я в сердцах. Блас усмехнулся и покачал головой. — Тебе не все равно. — Почему? Тебе же все равно! Блас насмешливо сощурился и вновь поддел меня. — То есть, ты подражаешь мне? — Еще чего! — фыркнула и резко дернулась, чтобы вернуть ему чашку, но он остановил меня, удержав за руку. Не так, как обычно, но мягко и осторожно. Я замерла и удивленно взглянула на его руку на своем запястье, но не скинула ее. — Все равно не бывает, — тихо произнес он. Я резко вскинула голову, чтобы поймать на себе его взгляд, но не успела его встретить. Он резко встал, повернулся ко мне спиной и покинул комнату.