Глава 18. Чем чернее ягода, тем слаще сок
21 марта 2015 г. в 21:48
Чужие пороки у нас на глазах, а свои — за спиной. Луций Анней Сенека
В этот ноябрьский день ужин в Большом зале проходил тише, чем обычно. Кресло главы Хогвартса непривычно пустовало, однако Минерва Макгонагалл сидела рядом с профессором Трелони и... улыбалась. Но что ещё невероятнее, они мило болтали, очевидно, обсуждая предстоящий бал, потому что в воздухе регулярно вспыхивали гирлянды из волшебных огоньков самых причудливых форм, цветов и оттенков. Симус Финниган иронично заявил, что самое время узнать будущее по звёздам, а ещё лучше — что за хрень происходит в Хогвартсе! Попечительский совет сошёл с ума? Гарри, его девушка, а напротив лучший друг сидели в конце стола и негромко переговаривались между попытками запихнуть в себя что-нибудь вкусненькое. Даже Рон, не обращая внимания на чудесные ароматы, постоянно косился на слизеринцев с видом Верховного судьи Визенгамота, и это значило только одно: гнев пересилил чувство голода. — Ты абсолютно уверен, что на Макгонагалл донесла Паркинсон? — поинтересовалась Джинни у брата. — Она сама тебе призналась? Рон, на секунду закатив глаза, язвительно изрёк: — Да!.. А заодно и в вечной любви! — эта мысль не только рассмешила, но и доставила нездоровое удовольствие. — Джинни, «Паркинсон» и «призналась» — вещи несовместимые. Нет, ну а кто ещё мог так выслужиться перед папочкой? Не Гойл же!.. — Рон брякнул исключительно наобум. — Он и писать-то толком не умеет. Колкости в сторону Гойла — излюбленное занятие любого Рона Уизли: как прежнего, так и бесстыжего. — Не знаю... — Джинни с сомнением пожала плечами. — Но ты же сказал, что Флитвик будет исполнять обязанности Макгонагалл временно, до окончательного решения Попечительского совета. И какая Паркинсон от этого выгода? Вот если б Слизнорт... Я бы поняла. — А она когда-нибудь думала о последствиях? — прищурившись, спросил Рон. Показал доносчице средний палец и тут же получил хлёсткий удар по руке в исполнении родной сестры. Пока нет доказательств, не стоит переходить границы приличия. — Главное, напакостить даже бывшим гриффиндорцам, — не унимался Рон. — Теперь папочка будет гордиться такой преданной делу дочечкой. Тьфу!.. — Я не верю, что Макгонагалл лишат должности, — произнёс Гарри и, резко наклонившись вперёд, сбил рукой фужер с соком: тот вылился прямо на тарелку с мясом. Джинни плотно сжала губы и потянулась за палочкой — исправить неловкость. — Не хочу верить! — Поттер осунулся. — После того, как она так отважно защищала Хогвартс. И нас. Гарри перевёл взгляд на пострадавшую от рук невидимого врага Макгонагалл. Она не новичок в магии, так почему же и её сил оказалось мало? — И что? — обронила Джинни. — Флитвик дрался вместе со всеми. Но сейчас речь идёт о том, что лучше для престижа Хогвартса, его студентов и о нарушении запрета Министерства. — Ты говоришь как Гермиона, — проворчал Гарри. — Навещала её с утра в гордом одиночестве? — и уже шёпотом: — Джинни, ну прости... Но сейчас не время... — он поспешил сменить направление разговора, чувствуя, как краснеют уши. Бесспорно, ещё один отказ, и она обидится куда серьёзнее. А ещё заявит, что её не любят. — У Макгонагалл и так неприятности, а тут ещё этот матч!.. — Гарри стал нервно постукивать кулаком по столешнице. — Как я мог пустить Гермиону играть в таком состоянии? Как?! Видел же, она несобранна. — Её родители уже вернулись домой? — спросил у друга Рон, отвлекая от сеанса самобичевания. Сам как-то не хотел лишний раз видеться с Грейнджерами. — Да, мадам Помфри убедила их, что всё будет в порядке, и она сама не отойдёт от постели, пока Гермиона не окажется вне опасности. Поверить не могу, что всё это произошло на самом деле. Прокручиваю, прокручиваю в голове... Пытаюсь вспомнить, что случилось в раздевалке... Но образы ж-жутко расплывчаты, чёрт! Хуже нет, чем чувствовать себя бесполезным. Может, мне уйти с должности капитана? У Рона расширились глаза. — Ты говоришь ерунду, Гарри! — Джинни рьяно высказалась первой. Вполголоса, но уверенно. — На это и был расчёт: что мы сломаем прежнюю жизнь. Уймись, самое страшное уже позади. Говорят, мадам Помфри три ночи почти не спала, — Джинни покосилась на зевающую целительницу. — Всё колдовала и корпела над зельями. Дежурила у постели по очереди с Грейнджерами. — И Живоглотом, — добавил Гарри. — Хорошо, что они прихватили его с собой... Помните, как тот сразу же устроился в ногах Гермионы, а потом шипел и царапался при попытках согнать его. Персональная сиделка и охрана в одном лице! Я даже немного соскучился по этой своенравной морде. — Её мама сказала, — изумлённо вставила Джинни, — что кот будто предчувствовал беду, напрочь отказываясь от завтрака и промяукав всё утро. Вот тебе и полукнизл... И расстояние — не преграда. — Он просто животное! — искренне возмутился Рон. — К тому же, похоже, ревнивое... Все руки мне исцарапал, лохматый подлец! — и, вытянув их, продемонстрировал «боевые» раны. — Так тебе и надо, дубина! — заявила Джинни, улыбаясь. А Гарри лишь опустил глаза и затолкал в рот картошку. — Какая же ты добрая и заботливая, сестрёнка, — насмешливо упрекнул её Рон, но та лишь скривила милое личико. — Гарри... А ты заметил... — делая маленькие паузы, негромко, как бы между прочим, сказала она, — кто-то заботится о том... чтобы каждое утро Гермиону ждал... букетик свежих цветов. Мило, да? Поттер смутился, прикидывая: это просто информация или романтический намёк? И бросил взгляд на приятеля. Вслед за Джинни. — Не смотрите на меня, — отнекиваясь, закачал головой Рон. — Я слышал, как Невилл проговорился в лазарете, что это затея Лавгуд. Она ж... того... с переживаниями. Помните, как она зарядила своим микрофоном в Смита, когда тот, придурок, на весь стадион завизжал, что Гермиона не выживет. Зря вы удержали меня, точно говорю! Тогда эти ужасные слова олицетворяли всеобщий страх. Но и сейчас они доставали до сердца. И Рон, и Джинни, поглядев на ставшего ещё более хмурым Гарри, молча вернулись к своим тарелкам. — Никогда себе не прощу, — наконец прожевав, озлобленно-виновато выдал он, — что выпустил её на поле! — приступ самоедства продолжался. Такой герой начинал раздражать. — Ты не виноват, — стремясь утешить, Джинни коснулась его руки. — Ты же просил Гермиону: никаких финтов Робина Хигги — они опасны. А её метла недостаточно быстрая, чтобы вытянуть драконью петлю. Но Макгрегор — классный загонщик, по тебе бы не промахнулся, сам знаешь. Меткий, как Конолли*. — Я же просил, подстрахуй её! — отдёргивая руку, громко прорычал Гарри. На троицу даже повернулись сокурсники. Слизеринцы счастливо ухмылялись. — Мы же команда! Вот как чувствовал... — Не повышай на меня голос, — довольно спокойно высказалась Джинни. Выдержки ей было не занимать. — Меня заблокировал Крейг. И это игра, Гарри, всякое случается. Так можно и на Рона наехать, что он не бросил кольца! — в пылу дискуссии неосторожно сорвалось с губ. — А кстати... Почему ты этого не сделал? — с вызовом обвинил друга Поттер, заставив того сначала поперхнуться соком, а потом и побагроветь. — Ты ведь тоже член команды! — А почему ты устроил тупую гонку за снитчем на пару с ловцом Когтеврана? — огрызнулся Рон, становясь всё краснее и краснее от злости. — Что, заигрался, на хрен, в победителя?! — он вскочил с места. Гарри весь напрягся. Ещё немного — и начнётся перепалка. — Давайте не ссориться! — спешно попыталась урезонить их Джинни. Сколько можно мусолить эту тему? — Гермиона же просила... — Я в курсе, — раздражённо сообщил Поттер. — А Гермионе не помешает узнать, что теперь я её на поле вообще не выпущу! — и надавил ладонью на плечо Рона, усаживая его на лавку. Неудивительно, что кто-то образумился раньше вспыльчивого приятеля: дружескую руку он-то как раз грубо стряхнул. — Пока не поймаем придурка, который... — Эй-эй... Не перегибай палку, — опять остановила тираду Джинни. — Думаю, Гермиона усвоила урок. Не надо бросаться в крайности, она хочет играть. — А мне плевать, что Гермиона хочет! Она вон и Ма... — Гарри вовремя осёкся, выразительно переглянувшись с Джинни, как бы заранее извиняясь за чуть не упомянутого Малфоя. Вот у кого аппетит ни на день не пропал: уплетал еду, будто ничего такого не произошло. «А чего ещё можно было ожидать от бессердечного козла?» — и с каких пор переживаешь за эту ненормальную парочку? Хотя, если подумать, только за Гермиону, удары в спину ей совсем ни к чему. — Я чего-то не уловил, — Рон непонимающе захлопал глазами. — Забудь, — отмахнулся Поттер. — Господи, если бы не Макгонагалл, мадам Трюк не успела бы смягчить падение. Тогда бы всё закончилось ещё хуже... Поразительно, как быстро эта история обросла ложными устрашающими фактами и прочей ерундой. А уж будущее состояние Гермионы не прогнозировал, наверное, только ленивый. — А есть куда хуже? — взволнованно протянула Джинни. — Трещина в черепе, тяжёлое сотрясение мозга, сломано несколько рёбер, два рассечения, открытый перелом ноги. Хорошо, хоть удалось вовремя остановить внутреннее кровотечение. Два дня без сознания... И хотя Гермиону скоро выпишут, может, и правда, не стоит её больше допускать к игре. Пока не уяснит, что она из плоти и крови! Потому что нельзя вспоминать практически безжизненное лицо без содрогания. На эмоциях Джинни поддержала Гарри, а не подругу: — И после всех усилий Макгонагалл ещё и виновата?! — Она всё-таки удивительно спокойна, — произнёс обескураженный Рон. — Железные нервы. Мне бы так... — весьма самокритично. И необычно. — Наверное, у неё в голове один Рождественский бал, — выдвинула своё предположение Джинни. — Загрузила меня по самые уши. Будто мне делать больше нечего! — Ну почему она такая... — Рон искал подходящее определение: — Легко... мысленная? Такая мини-версия Гермионы, но намного старше... — Как ты это только выговорил? — Джинни снова улыбнулась и зашептала, всё-таки из предосторожности выставив палочку: — Если Гермиона не ошиблась, то Макгонагалл лишили печали. Временами радужная эйфория застилает ей сознание. Или она просто прячется от страха за всей этой суетой, — Джинни пожала плечами. Прошло совсем немного времени, как позади неё и Гарри раздалось: — Замышляете новые гадости, Поттер? — даже спиной ощущалось, как Малфою не терпится поглумиться. — Или без Грейнджер ваши способности приравнялись к нулю? Гарри промолчал. В отличие от его приятеля: — Отвали, Малфой! — тот стоял напротив Рона с злосчастной сумкой под мышкой, и Уизли решил, что змеёныш откровенно напрашивается, чтобы её вырвали. И покопались. — Твои способности уже привели к министерскому надзору. Предупреждаю: сиди тише воды, ниже травы, или я разобью твою физиономию ещё до того, как ты успеешь вернуться в камеру. Где тебе и место! Драко взбеленился: — Смотри, как бы я не отправил туда тебя, нищий урод! Джинни пришлось с силой вцепиться в ногу Рона под столом. А зачем связываться с ненормальным любителем достать, с которым у Гермионы... роман? Сама мысль сродни диагнозу. — Эх, Поттер, Поттер, — показательно сокрушался Малфой, — а я давно твердил, что идиоткам нельзя доверять метлу. Если только ради уборки! — Убери тогда отсюда свою мерзкую злобную рожу! — Рон, не вставая с места, угрожающе буравил сумку взглядом, прикидывая варианты нападения. Он таращился на вожделенное чужое имущество, оценивая шансы на успех со строго уизлевской скоростью: то есть не с космической, но вполне достижимой. Соблазны плохо поддаются приручению. — И кто же за вас станет делать домашку? — продолжил Драко. — Лонгботтом? Ведь Грейнджер теперь превратится в горного тролля. Закончились золотые деньки! По версии Гойла героиню ждала именно эта участь. Панси утверждала, что Грейнджер лишь окосеет и станет истеричкой, а Гринграсс — что у заучки вырастет горб и она будет похожей на настоящую уродину. Остальные слухи звучали тоже не очень обнадёживающе. Студенты иных факультетов от прогнозов, в основном, открещивались. Правда, первокурсники иногда возбуждённо шептались в туалете, пересказывая матч, и каждый раз с новыми трепещущими подробностями. Временами очень хотелось наложить на них малоприятное заклинание. Чтоб заткнулись на фиг! И, желательно, все! Рон, не удержавшись, со всей силы запустил в Малфоя пустой металлической тарелкой, но Драко уклонился. Посуда, слава богу, попала не в какого-нибудь несчастного студента, а в стену, и со звоном грохнулась на пол. Ожидал, пиявка! — Мистер Уизли, — донёсся высокий голос Флитвика, — минус двадцать баллов, и ваша должность Старосты уже под вопросом. Хотите продолжать? Рон раздувал ноздри. Пыжился. Но, должно быть, благодаря утренней дозе успокоительного, смог произнести: — Нет, профессор, — игнорируя иное обращение, по-своему пренебрегая фактом, что декан Когтеврана — временный глава Хогвартса. Рон, почти испепеляя довольного Малфоя, презрительно-нетерпеливо прибавил: — Отвали, ничтожество, от греха подальше! — Знаешь, Уизел, здесь ничтожна лишь твоя рыжая задница! А герои, как говорят, не вечны... Грейнджер тебя не просветила? Поттер не выдержал, подскочил со своего места и перешагнул через скамью, вынудив Драко отступить назад. Некоторое время они молча сверлили друг друга глазами, а потом Гарри приблизился и очень тихо, лично для него, уколол в самое очевидное (ведь только и слышишь «Грейнджер… Грейнджер… Грейнджер…»): — Если хочешь узнать, как она, просто спросил бы, придурок! Лицо Малфоя потеряло прежнюю невозмутимость. Уголки губ едва-едва дёрнулись. Но, натянуто ухмыльнувшись, он сумел всё-таки выдать: — Тебе тоже не помешает проверить голову — заговариваешься! — и, развернувшись, вальяжно направился к выходу. Рон наклонился к другу: — Что ты ему такого сказал? — но Гарри явно не собирался отвечать и придвинул к себе тарелку. — Знаешь, пока наша правильная Гермиона в лазарете, может, наведём на Малфоя порчу? Джинни приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но Рон пресёк на корню: — Это наши мужские дела, не лезь! И как бы раздобыть пароль от гостиной Слизерина... У кого есть идеи? Он сам всё сделает. Один. Возьмёт мантию-невидимку и стащит эту хренову сумку! «Не спит же гадёныш с ней!» — Зачем тебе это? — с любопытством поинтересовался Гарри. — Потом узнаешь. Сюрприз... — и Рон с невозмутимым лицом озвучил свой вариант: — Думаю, пароль придётся вытянуть с помощью пыток из Паркинсон. Он заметил негодующее лицо Джинни и спешно прибавил: — Шучу... А потом, предвкушая разгадку тайны Малфоя, улыбнулся.* * *
Драко, вернувшись к прежней привычке, сидел в заброшенной части замка, откинувшись на спинку стула, и, невоспитанно закинув ноги на стол, не обращал внимания на время. Очень уж не хотелось двигаться с места. Не то чтоб на старост было совсем наплевать... Но сегодня дежурила Аббот, а эта недалёкая пуффендуйка, по мнению Панси, особой бдительностью не отличалась. Торчала всё больше у любимых оранжерей и обходила верхние этажи Хогвартса стороной, возлагая проверку на Толстого монаха. Но более доверчивого и добродушного привидения в этих стенах не сыскать. Надуть его может и первокурсник — не то что бывший Пожиратель смерти! Среди слизеринцев ходили шуточки, что будущую миссис Лонгботтом кроме её рассеянного победителя рептилий, травологии и «Дырявого котла» (а точнее, его ассортимента) ничего не интересует. Наверное, двери гостиной в виде крышки от пивной бочки всё-таки откладываются в подсознании отдельных субъектов настолько, что уже дальнейшей жизни без постоянного созерцания неизменных атрибутов питейного заведения представить сложно. Ночные огни Хогвартса тускло освещали комнату и заодно выставленную на соседний стол дорожную сумку. Драко, нацеливая палочку то на неё, то на парящий неподалёку бумажный рисунок, оттягивал неизбежное: кто-то один сегодня «умрёт». И это будет не Малфой. Выполненный обычным угольным стержнем набросок смотрелся неживой картинкой, но от этого не переставал доставать до нутра: Беллатриса Лестрейндж в чёрном балахоне, с густым безумием во взгляде, тяжёлыми веками, с чрезмерно худым лицом напоминала о мертвенном холоде. Её словно обтянутый кожей череп и зловещая противно-приторная улыбка финальным росчерком вызывали нешуточный страх. Если и существует вестник смерти, или даже её орудие, то оно, должно быть, выглядит именно так. Из сумки раздалось приглушённое шипение, но Драко не расслышал, погружённый в нелёгкие воспоминания: «Никогда не любил вида крови... крови... крови...» — последнее слово эхом пульсировало в мозгу голосом Блейза. А она — только уже чистокровная и равнодушная — будто сворачивалась прямо в венах. Вместе с внутренностями. Непостижимая для разума сцена, где Грейнджер застыла на ложе из грязно-багряной смеси земли и песка, заслонила собой почти всё. Она лежала нескладной обмякшей куклой, уставившись в одну точку стеклянно-безжизненным взглядом. «Нет. Не может. Быть», — отбивало встревоженное сердце, заявляя о своём существовании. Ударить бы себя в грудную клетку — целенаправленно и мощно, раз за разом, чтобы оно, наконец, вспомнило, чьё оно, и подчинилось воле своего хозяина. Чтобы отшвырнуло муки плачущей души, изнуряющие до ломоты. Драко что-то не так понял, наверное... Надо переспросить. Надо!.. Так какого дракла не выходит?! Блейз говорил и говорил, жестикулировал, пересказывая случившееся, но что-то мешало уловить смысл каждого слова: по-видимому, память. Которая воскресила себя самого: голого и в душе, смывающего алые разводы в паху. Прощальную сигариллу и бесцветный, никчёмный, немой разговор... с Грейнджер. Опять приспичило закурить, но, как назло, магловская отрава закончилась. Пальцы неосознанно дрогнули. А лишённый всякого милосердия образ — нет, дьявол её возьми, нет! — мёртвой и далёкой Грейнджер заставил ладони вспотеть. Спину тоже. И тут из девичьего рта потекла тёмная струйка крови, которую жутко захотелось стереть. Со всей силы тряхнуть эту дуру за плечи, залепить пощёчину и что ещё хуже... Прижать Грейнджер. Обматерить последними словами. Потому что внутри рождалась нечеловеческая злость на неё! И она распирала голову до потери контроля. Нестерпимая и неиссякаемая ярость толкала на беззаконие. До Авады... На мнимом стадионе, словно издалека, зазвенел чей-то крик. И сложно разобрать, кому принадлежал голос, так как с губ почти сорвалось упавшим, истерзанным, сломленным тоном... «Нет». Со слабым пониманием, что всё кончено. Навсегда. Оказывается, одно слово может быть как удар под дых. И вдруг Забини буквально вырвал из всего этого кошмара: — Если бы не Макгонагалл, то пришлось бы заказывать заупокойную, ей-Мерлин... Считай, у Грейнджер теперь второй день рождения. «Что?.. Она... ж...жива?» — в висках бешено застучало. После услышанного возникло ужасное желание придушить Блейза. По-дружески! Воспоминание оборвало очередное шипение, и Драко бесцельно уставился на сумку. В голове царил хаос из чувств, желаний и унизительного страха, а в груди шла опустошительная война между «хочу» и «не должен». В неравной схватке фантом тётки тускнел. Но всё ещё издевался. Беллатриса с картинки внушала только одно: У жертвы нет выбора. Она — жертва. Снова потянуло закурить. Но в этот раз даже порадовало, что сигарилл под рукой не оказалось. Зависимости — они всегда обременительны. Воспалённые мысли, как призраки, всё кружили и кружили, проходили сквозь тело и не позволяли отогнать их, проскальзывая меж пальцев. Прошла минута. Может, другая... Реддл снова издал этот противный звук, напоминая, что существует. Более того, хочет поговорить. Драко бросил «Инсендио» — и рисунок вспыхнул, осыпавшись на столешницу рваными чёрными лепестками. С одним покончено. Даже как-то полегчало. «Но почему с Грейнджер не так? Долбаный Поттер!» — потому что иногда видит будто насквозь. Что-что, а шестого чувства герою не занимать. Пытливый взгляд замер на застёжке. Палочка отстукивала по столу ленивый ритм, пока до ушей не донеслось: — Напоминаю, что без магии я чувствую, когда на меня смотрят. Даже если не видят. И долго ты будешь играть в Тёмного Лорда? — а именно намеренно игнорировать, лелея своё самолюбие. — Пока не научишься разговаривать со мной по-человечески, — Драко опустил ноги на пол и встал. Быть выше собеседника всегда приятно, ведь тогда он кажется мельче и незначительнее. — Змеиный язык не так сложен, — заметил Реддл из сумки. — Это я так, к слову... — Ты ничего не говоришь просто так, Том, — Малфой, конечно, не Тёмный Лорд, но и не дурак тоже. — И нет, меня это не интересует. — Ты лжёшь, мой мальчик, — издевательски слащаво и без колебаний. — Причём лжёшь не очень умело. То, что доступно лишь избранным, манит тебя хлеще всех женщин мира. И это похвально: тщеславие — достойная черта для настоящего мага. — Да, и именно оно делает этих магов чрезмерно болтливыми, — колкое замечание вылетело автоматически. — А я ведь не велел заговаривать первым! Если тебя услышат, то это конец всему. Тайна откроется. Я тебя уничтожу, — прозвучало не как угроза, а плоская констатация факта. — Не надо меня недооценивать, Драко, — неживым голосом протянул Реддл. — Это ты, глупое дитя, иногда забываешь об осторожности, а я мыслю логически. Если сняли эти липкие защитные чары — именно сняли, а не наложили — наплевав на последствия, то, значит, ты один и определённо не спишь. А уж без магии сделать грамотные выводы ещё проще: ведь я как минимум слышу. В Хогвартсе довольно непросто остаться одному, но разве ты устраиваешь массовые гляделки для молчунов? Есть, конечно, маленькая вероятность попасть в чу... — Вот чего я терпеть не могу, — невоспитанно перебил Драко, — так это когда другие принимают меня за тролля! — лекция искренне надоела. — Не высовывайся первым — и никаких проблем. Снять защитную магию чужой палочкой очень сложно. — Давай лучше поговорим, так сказать, с глазу на глаз... Драко потерялся: с чего такая любезность? Или в этом Реддле вдруг блеснула частица человечности? А вот подобные моменты единственны в своём роде, и любопытство взяло верх. Драко решил, что с Тёмным Лордом он разберётся чуть позже. Если снова не достанет! И в этот раз уж точно никаких подвигов, пусть даже он пойдёт на корм рыбам и прочей нечисти. Одно заклинание — застёжка щёлкнула, и почти сразу Волдеморт очутился на столешнице. Вертя пальцами волшебную палочку, Драко произнёс: — Что тебе нужно? — Мне? — удивился Волдеморт, и его надбровные дуги приподнялись. — Ты в своём уме? Это нужно прежде всего тебе. Не за мной надзирает Министерство, как за несовершеннолетним сосунком! — Откуда ты... — невольно сорвалось у Драко, — ...знаешь? «Вот дерьмо!» Наверное, он всё-таки болван, раз забыл наложить чары на сумку. А значит, придя сюда, орудовал палочкой впустую. «Точно, бол-ван». Но чему он, определённо, научился за время общения с Тёмным Лордом, так это извращать факты: — Не важно, — Малфой отмахнулся. — Значит, Министерство считает меня опасной проблемой. Не так плохо для бездаря, согласись? А сколько стукнуло тебе, Том, когда обрушилось чрезмерное внимание Визенгамота? Ехидный тон намекал, что в возрасте Драко имя «Волдеморт» было всего лишь тщеславным титулом. — Не приписывай себе несуществующих заслуг, — надменно парировал Реддл. — Если смотреть ещё дальше, то все эти достижения — результат Тёмной метки на твоей руке. Моей метки! Ты должен быть более благодарным, Драко... При этих словах Малфоя передёрнуло. Выжечь с кожи проклятый череп стоило трёх кругов ада. Возник даже соблазн задрать рукав и показать Волдеморту, что осталось от преступного клейма, но здравый смысл всё-таки оказался сильнее: — Требовать благодарности за свои деяния — всего лишь способ торговли. И опять мы вернулись к теме разговора: что тебе нужно от меня? — Не антидот к сыворотке, — уколол Реддл. «Ага... Тыкаем носом в Я-тебе-помог. Научил», — чего Драко до сих пор не понимал, почему Волдеморт в прошлый раз уступил. И ответ где-то на поверхности, только вода очень мутная, чтобы разглядеть. Реально чувствуешь себя дураком! — Тогда, может быть, подружку на вечер? — едко поинтересовался Драко. — Это ты мыслишь исключительно гормонами, — Том не мог не заметить нервное возбуждение в серых глазах. А значит, мальчишку что-то тревожит. И если верить утверждению, что у кого что болит... «Вырастил ты, Люциус, мелкого таракана». — Неужели Мисс Соблазнительные губы всё ещё властвует над чистокровным Малфоем? — взаимная «любезность» елейным голосом. — Нет! — громко выпалил Драко. Не раздумывая. Гневно. Стараясь уничтожить презрительным взглядом. Реддл внутренне злорадствовал: «Да неужели?.. Ну что ж, обманывайся дальше. Врезать бы тебе побольнее! Ради забавы. И посмотреть, как поплывёт твоя физиономия». А способ и троллю известен: внушить нужному человечку, что грязнокровка — корень всех бед. Что она — главная проблема на пути к высшей цели. Что она — пшик!.. И вот уже Малфой — жалкий червяк, утирающий нос в никчёмных рыданиях. Плохо, что в его случае смерть это освобождение, а не наказание. Если не пойти другим путём: — Хочешь совет? — спросил Реддл. Малфой покачал головой, но это мало волновало. — Не можешь усмирить свой порок — убей его, — таким металлически-безучастным голосом, будто человеческая жизнь ничего не значит. — И сделай это чужими руками, тем более что выбора у тебя нет. «А то, чувствуется, погряз ты в этом по самые чистокровные уши, — удержал Том. — Сегодня я — милосердный Тёмный Лорд». Драко пялился на Реддла с видом почтовой совы. Ему не пятнадцать, никаких грёбаных указаний! И вдруг совершенно серьёзное и неожиданное продолжение: — Однажды я так и сделал. Малфой ещё пытался переварить информацию, как Волдеморт сменил тему: — И пока ты не сказал очередную глупость, я отвечу на твой вопрос: пора меня перепрятать.* * *
Драко, забыв о Реддле, с отсутствующим видом рассматривал выстроенные на больничной тумбочке полупустые пузырьки, словно не совсем отдавал отчёт в том, зачем всё-таки здесь. Конечно, это подлинное безумие — припереться в лазарет среди ночи. Но ещё большее — торчать тут уже пять минут, лишь искоса поглядывая в сторону спящей Грейнджер, и по содержимому флакона с надписью «Болеутоляющее» пытаться оценить, насколько всё плохо: он был почти пуст. Драко машинально откупорил следующий пузырёк и принюхался, как будто аромат колдовского зелья мог успокоить внутренних демонов. А они уже назойливо шептали, что пора уносить ноги. И не потому, что может застукать мадам Помфри — она-то как раз спала в своей комнате как убитая, громко посапывая, а оттого, что это идиотизм — стоять у постели Грейнджер и... Думать о ней. Зверски злиться на себя за недостойную слабость. За гнетущий страх. За долбаное неравнодушие! И ведь не виноват, что одна чокнутая загонщица вдруг решила, что неуязвима. С какого перепугу?! Нет, гриффиндорская смелость всегда казалась блажью, но ведь уже не наивный ребёнок. Только невинный... До недавнего времени. «Чёрт! Как не думать об этом?» Как не ненавидеть Грейнджер за беспечность и бестолковость? Из-за неё он, Малфой, топчется сейчас в больничной палате, наплевав на обещание не приближаться. Косится на всезнайку и радуется, что она по-прежнему бесит его. Ещё как бесит!.. И волнует. Дать бы ей по лбу!.. За всё хорошее. За то, что отдалась. За то, что хочется ощутить это снова. Хотя бы один раз... И пусть ей опять будет больно! Как было больно ему несколько дней назад. До того сильно, что захотелось придушить малахольную героиню своими же руками. Потому что заставила пройти через маленький ад. Почти целую — мать твою! — минуту Драко считал, что Грейнджер больше нет. Что невыносимая зануда погибла по собственной глупости на глазах у дебильных дружков. И они не сумели охренительно ни-че-го, чтобы спасти ту, что не раз выручала их задницы! В следующую секунду размышления прервал негромкий, до невозможности знакомый голос. Разлился по телу острым коктейлем смятения и удовольствия. — Гуляешь во сне? — колко спросила Гермиона и, изо всех сил стараясь скрыть волнение, присела на постели. Сознание очень быстро прояснилось, а тело заныло, стоило лишь увидеть высокомерный профиль. Он вырисовывался при скудном свете масляной лампы белёсым пятном, но отчаянно хотелось сморгнуть неправильную картинку: не сегодня, не здесь, не сейчас, не... вообще! Нельзя говорить с Малфоем, надеяться на что-то, позволять ему быть рядом. Столько всяких «нельзя», что может разболеться голова. Реальных ран более чем достаточно, на душевные просто нет сил. Гермиона непроизвольно сжала руку в кулак, хотя от пореза уже не осталось и следа: — Почти не удивлена, Малфой. Я где-то читала, что в полнолуние многие болезни обостряются. Драко скривил губы и на мгновение замер. Сжал пальцами пузырёк. Попался... Что по закону подлости и следовало ожидать. Но если уж сунул голову в пасть гриффиндорскому льву, то надо быть готовым, что он попытается тебя как минимум укусить. А уж такая, как Грейнджер, — тем более! Только вот добыча не только скользкая и ядовитая, может ещё и за хвост потаскать: — Тогда понятно, отчего ты, мисс Лезу-везде-со-своими-умозаключениями, во сне разговариваешь. Болезнь не болезнь, Грейнджер, но когда ты богат, чистокровен и неприлично привлекателен, — Драко явно иронизировал, — то однажды можешь позволить себе и не такое... Он заведомо долго задержал взгляд на её губах, намекая на недавний греховный недуг, и закончил: — Маленькое удовольствие. — Грейнджер нервно сжала край одеяла. Значит, догадалась, о чём речь. Похвально. — И я как раз досматриваю очередной кошмар, где одна мечтательная особа следит за каждым моим шагом. Самое время оказаться воспитаннее и пожелать ей спокойной ночи... — Я не желаю никакой спокойной ночи! — взволнованно выпалила Гермиона и невольно задумалась: что это она ляпнула? — А какой именно желаешь? — Драко прищурился и подчёркнуто неспешно вернул флакон с надписью «Антиэметик» на прежнее место. — Никакой! — стремительно отрапортовала Гермиона. Одна ночь, один раз... А гонора на все десять. «Самоуверенный павлин!» — Мне вот интересно, что ты забыл в лазарете? Подыскиваешь что-то на свой извращённый вкус? Малфой повернулся и достаточно «красноречиво» прошёлся по ней взглядом с головы до ног. Гермиона судорожно сглотнула. Скорее всего, она опять сморозила двусмысленность и сказала совсем не то, что хотела. В ночной тишине почему-то вспомнился лишённый магии уголок. Их уголок. Пустой. Безликий. Но отрезвляющий. А ещё — чудовищная смесь боли, негодования и тоски. Новые встречи с Малфоем опасны для расколотого сознания. А самый лучший способ избегать искушения: гнать его в три шеи. Любым способом: — Уходи. Немедленно. Но Драко придвинул к себе стул и сел напротив, положив ногу на ногу. Откинулся на спинку, расстегнул верхнюю пуговицу на белой рубашке и, намеренно не выпуская из рук палочки, отсёк самонадеянные указания: — Мне вот интересно, к какому виду извращений ты причисляешь себя, — но заявил это, скорее, в пустоту, не нуждаясь в ответе. И, уже глядя в грозное лицо Грейнджер, прибавил: — Расслабься... — дурацкое, невозможно навязчивое слово! — Я всего лишь плод твоего больного воображения. Наверное, ты чересчур сильно ударилась головой, когда возомнила, что умеешь летать. Драко кивнул в сторону выставки лекарств на прикроватной тумбе: — Или переусердствовала с зельями и теперь очередное эротическое видение преследует тебя наяву. Знаешь, я, пожалуй, предложу свой способ борьбы с иллюзией: если себя ущипнуть, то видение исчезнет. Попробуй! — Я лучше ущипну видение, и пусть оно отсюда исчезнет. Гермиона тут же поспешила реализовать угрозу, но под внимательным и непроницаемым взглядом отдёрнула руку у самой ноги Малфоя. Ещё решит, что кто-то жаждет дотронуться до якобы ночной «фантазии». А это ложь. — Не помню, чтобы посылала тебе приглашение позлорадствовать, — гневно отчеканила Гермиона, тряхнув волосами. — Подозреваю, что ты здесь ради этого маленького удовольствия. Или тебя от безделья вдруг заинтересовала колдомедицина? — А иначе как бы я выиграл в соревновании, выскочка?! Эх, жаль, что нет зелья от длинного носа и непроходимой глупости. Но ещё лучше — Отворотного, потому как этот нездоровый блеск в глазах очень схож с возбуждением. Может, стоило накапать немного в чашку? У мадам Помфри много чего хранится. А я, так и быть, презентую тебе волос с... — рука наигранно потянулась к ремню. — З-замолчи, — процедила Гермиона, пресекая вульгарные намёки на интимные участки тела. — Не примешивай сюда Зельеварение. А твои попытки свести разговор к теме секса меня раздражают. Неужели соскучился? Она скрестила на груди руки и чуть приподняла одну бровь, ехидничая: — Или, как обычно, заносит вслед за высокомерной задницей? — Гермиона плохо понимала, куда несёт и её, но после падения сломалась не столько она сама, сколько терпение. Но лишь отталкивая Драко, когда он разрушает её, оставалась надежда на спасение. Плохо контролируемые эмоции уже сыграли скверную шутку, едва не лишив жизни. Она слишком много думала о Малфое: перед сном, по утрам, во время матча... И, похоже, судьба решила выбить запретные мысли из тела — буквально. Раз и навсегда! Но ночной гость специально проигнорировал последний вопрос и продолжил на старой ноте: — Ах, сколько эмоций!.. А я всегда считал, что девушки любят быть побеждёнными, — Драко чуть склонился вперёд: — И не только в учёбе. По чему он действительно соскучился, так это по их перепалкам. Немного возбуждающим. Дерзким. Разбейся неумёха насмерть, без этого он тосковал бы, наверно, больше всего. — Но мы с тобой не соревнуемся. Ни тогда, ни сейчас! Прекращай свои забавы и убирайся! — Гермиона соскочила на пол. Сколько можно говорить о том, о чём нельзя говорить? Вспоминать. И даже думать. Главное — приказать сердцу ненавидеть. Себя. Малфоя. Ещё больше — собственную наивность. Она указала на дверь: — Не заставляй меня... — Сложно изжить прежние привычки? — невозмутимо прервал гневную речь Драко, но внутри уже закипал: нервы-то не железные. Да, не устоял перед соблазном утереть нос выскочке. Но с чего та решила, что может ему указывать? Он сам себе хозяин. Хочет — приходит, хочет — уходит, а хочет и... берёт! — Я вот пытаюсь понять, ты сейчас обиженная девчонка или дежурная староста... — он покачал головой, интуитивно отметая второе нелепое предположение, и открыто съязвил: — То есть ты теперь подружка Лонгботтома? Но её смена закончилась полчаса назад. Драко указал на больничные часы. — Значит, первое, — не таясь, заявил он. — И никуда я не уйду, пока не разберусь, откуда столько злости, — а дальше с вызовом и раздражением: — Я хочу это знать! Странный, хищный интерес не давал покоя. Случилось что-то помимо секса, и либо Малфой получит ответ добровольно, либо — силой. — Я ненавижу незваных гостей! — бросила в лицо Гермиона. — Так более чем понятно? Драко резко выпрямился: — Ничего из того, что я раньше не знал, — однако «ненавижу» впервые задело. Царапнуло слух. — Но что же такого произошло, отчего наша героиня вдруг перешла в наступление? Не вынуждай лезть в твою лохматую голову, признайся сама, не трать моё время! Жгучее любопытство по-прежнему разгоняло кровь. И возмущение. Почему он не уходит? Стоит пытает эту обиженную дуру, которая толком не понимает, зачем он здесь. Это Драко должен орать и злиться на себя. А ещё больше — на неё. За то, что заставила сдаться... Что он почти целую минуту сходил с ума, представив, что их первый раз стал последним! Вот дьявол!.. И что за очередной бред? Какая, к драклу, разница, что там вбила в башку упрямая мечтательница?! Ну почему этой неуправляемой девчонке не пришло в голову просто сказать: «Я в порядке. Скоро буду снова действовать тебе на нервы». Зачем всё усугублять? Гермиона подозревала, что так легко Малфой не уйдёт. Но она не обязана ничего объяснять: — Довода, что я просто не желаю с тобой разговаривать, уже недостаточно? С каких пор? — Грейнджер... — сквозь зубы. — Что — «Грейнджер»? Что?! — как можно громче спросила она и покосилась на дверь в дальнем углу палаты. «Где же эта Помфри, когда она нужна?» Драко заметил ищущий спасения взгляд. Ощетинился: — Не старайся, я не идиот, заглушил комнату. Вот когда ты уже включишь мозг?! — и опять вопрос в пустоту. — Что тебя, чёрт возьми, так злит? Драко бил наугад, стремясь оценить реакцию: — Если не победа, то что? Твоя кровь на моих руках? — иначе с чего это Грейнджер выбежала от Слизнорта как ошпаренная. Гермиона замешкалась, не до конца понимая, о какой именно крови идёт речь, поэтому просто покачала головой. Молча. Нерешительно. — Как-то неубедительно... А тебе не кажется, что логичнее не тянуть в рот всякую гадость, чтобы выиграть в бестолковом соревновании «Кто умнее»? Я сделал то, что должен был. Всё! Драко ничего бы не стал менять. А мнение проигравших не особо заботит. — Если ты действительно не идиот, то уходи, — настойчиво повторила Гермиона, будто снова ощущая жжение в руке. Выпить то зелье стоило. Хотя бы ради того, чтоб понять, насколько ошиблась. Да, Малфой здесь, и не то чтоб ждала его... Скорее, настойчиво вдалбливала себе, что не видеться лишний раз — лучшее решение. А выяснять отношения — так вообще сумасшедшая затея. — Или проблема в сексе? — пришло время сменить версию: не особо предыдущие слова зацепили. Кровопускание, конечно, неприятно, но они оба понимали, что заигрались в соперничество. — Не поздновато для сцены? Ты ведь хотела этого. Губы сжались. «Позволила раздеть, прижималась ко мне, целовала и не сопротивлялась, блин!» — обрывочные образы всплыли в памяти, вызывая эрекцию. Захотелось рычать... Грейнджер тоже застыла, погружённая в только ей известные мысли, и Драко вдруг осенило: — Или дело в том, что я разнёс чёртову комнату? — а ведь уже собирался воспользоваться магией, но всё стало таким очевидным. Гермиона нисколько не удивилась, лишь глаза сверкнули влажным блеском. И этим выдала себя. — Так ты знаешь... — без сомнений констатировал Драко и отложил палочку на прикроватную тумбочку. — Ты же сама собиралась это сделать! Как и я. Откуда претензии? Что ты строишь из себя невинную жертву? — Я повторю: убирайся! — нет сил объяснять, нет желания. И сама понимаешь, что злости слишком много. До помешательства. Неужели превращаешься в Рона? А в голове, возможно, звенит не голос Малфоя, а осколки собственного сознания, сталкиваясь друг с другом. Но Драко решил не отмалчиваться, словно увидел её мысли не глазами, а сердцем: — Как же ты не догоняешь, идиотка? Это не бахвальство. Не безразличие! А всего лишь твоя любимая справедливость. Это более чем разумно, и даже такая наивная девчонка, как ты, должна это понимать. Назови подобное актом милосердия, сострадания, самосохранения, да чем угодно — всё в точку! И считай, что я возвращаю тебе долг, — серые глаза смотрели бескомпромиссно и уверенно. — Какой долг? Что ты несёшь? — Гермиона недоумевала. Логика Малфоя вне человеческого понимания. И тут как удар обухом. Чётко и ясно: — Я просто не позволяю тебе влюбиться, Грейнджер. Разве это неправильно? Её рот приоткрылся. Брови взметнулись. Она стала нервно переступать с ноги на ногу. «Ну и самомнение!..» — Да ты... Ты... — слова запутались на языке. Разум метался в поисках чего-нибудь подходящего, и сорвалось: — Полный кретин! Корона не жмёт? Нет? — Нисколько! И если в твоей занудной вселенной первый секс ничего не значит, то убеди меня в этом. Сейчас! Потому что ты завелась, как ненормальная, а я ведь предупреждал. Предупреждал?! Есть пророчество — ты его боишься, нет — ты ненавидишь меня за разрушенные ожидания. Или ты надеялась, что мы станем встречаться там регулярно? Ха!.. В каком мире ты живёшь? — Уж точно не в твоём, Малфой, — прям спит и видит их ночные свидания... Осталось ударить в самую суть: — Мне ничего от тебя не нужно, слышишь? Ничего. Я же сказала, что не хочу видеть тебя, говорить и уж тем более не горю желанием снова переспать! Мне плевать, что ты уничтожил комнату, я сама бы сделала это завтра же!.. Секс с тобой весьма-а далёк от совершенства, — пришла очередь Драко приоткрыть рот. — А что там такого хорошего? Что?! Твоя любимая боль? Так оставь её, на фиг, себе! А мне не доставляет удовольствие истязать себя твоими руками. Любой нормальный парень психанёт. Бросит напоследок вполне ожидаемое оскорбление. Но в исполнении Малфоя это нисколько не волнует. Лишь бы убрался подальше... Внутри Драко всё перевернулось. Взорвалось. Она вконец обнаглела? Ещё не ослеп, не оглох и не отупел. Это что, мать его, такое?! Очередной вызов? Гермиона не успела опомниться, как расстояние между ними уменьшилось до нуля. Малфой обхватил её за талию и, едва приподняв над полом, резко подавшись вперёд, заставил потерять равновесие и рухнуть на больничную кровать, растянувшись по диагонали. Нагло лишая возможности подняться, он придавил её почти всем весом, вцепился руками в тонкие запястья и прижал их к постели, пресекая любую попытку оттолкнуть. Разгневанная пленница постаралась вырваться, прогнулась в пояснице, слегка упираясь ногами в пол, но Малфой лишь усилил захват и крепче вдавился бёдрами, вызывая ещё более тесный контакт. Чуть склонившись, сдул непослушные пряди с лица Гермионы, вынудив ту ненадолго зажмуриться, и, прерывисто дыша, прошипел: — Какого хрена ты провоцируешь меня, я тебя спрашиваю? — глаза в глаза. Дико. Испепеляюще. Не по правилам. Будто сканируя насквозь. Драко не собирался оставлять подобные заявления без жалящих последствий. — Отпусти меня, придурок! — возмутилась Гермиона, стараясь закрыть сознание. Он казался тяжелее, чем в прошлый раз, поэтому дышать было непросто. Лежать — неудобно, но кто тут заботился об этом? Она яростно тянула кисти из тисков, выкручивалась, прогибалась и проклинала себя за жуткую слабость в ногах. И почему нет палочки, чтобы впечатать нахала в стенку? Гермиона упёрлась локтями в кровать, и её сжатые кулаки медленно поползли вверх. — Отпущу, если перестанешь вырываться, — Драко рывком снова прижал непослушные руки к постели. — Слезь с меня, говорю! — жарко выдохнула Гермиона, ненадолго прекратив сопротивление и стараясь дать себе передышку перед новой попыткой освободиться. — Я тебе не кушетка! Иди найди себе иное лежбище, животное! — Да уймись же ты, дура! Не собираюсь я тебя насиловать! Я умею только хитрить, обманывать... — Причинять боль, — сдавленно перебила Гермиона. Её грудь тяжело вздымалась. Разум протестовал против неправильной близости. Что это за манера доказывать своё?.. — Набрасываться, пользуясь мнимым превосходством. — Соблазнять и трахаться, — с издёвкой парировал Драко. — Озвучим весь список заслуг? — вопрошающий взгляд сам собой скользнул по полуоткрытому рту. Вот зараза — тот кусается даже на словах. — Повторяю: какого хрена ты меня провоцируешь?! — Я всего лишь сказала правду, разве нет? Она может быть горькой, да? Или ты это не переживёшь, бедненький? — снисходительный тон вызвал жестокую ледяную вспышку в серых глазах. Притворная жалость всегда срабатывает. И пусть пальцы сильнее сжали запястья — игра стоила свеч. — Не делай из меня крайнего, Грейнджер, — цедя сквозь зубы. — Может, напомнить, как всё было на самом деле? А то у тебя очень ограниченное понятие о боли. Твоя и только твоя кровь до сих пор жжёт мне кожу, — особенно в паху. Беспощадно и извращённо. — Я бы, наверное, был осторожнее, но одна упёртая гордячка... Драко отчаянно отгонял воспоминания. Очевидно, что он врал самому себе, потому как слишком её хотел. Слишком! И поэтому: — Ты сама решила промолчать! Это твой выбор — не мой. — А ты оставил мне выбор? Не-е-ет... Малфой не может себе такого позволить. Кто тебя тянул за мерзкий язык? Я?! — от ядовитых слов покалывало под кожей. Драко ополчился: эти «комплименты» когда-нибудь закончатся? Язык-то чем не угодил? Лёжа с раздвинутыми ногами, так оторваться не могла. Кто-то просто не представляет, когда тот мерзкий на самом деле. Ничего... Это ненадолго. — И когда же он стал таким? — Драко недовольно прищурился. — С тех пор, как побывал у тебя между ног? Ох, зря он это сказал... Прозвучало не как развратная месть, а ещё и как нечто гадкое. Без прямого умысла — вынудила. Грейнджер от возмущения задержала дыхание, пару секунд пытаясь убить взглядом, дёрнулась так отчаянно и мощно, что почти вырвалась. Но почти... И не признаешься же, что сама мысль о том, что тогда ласкал девственный вход, заводит до ломоты. «Чёрт! Чёрт!.. Чёрт...» — Негодяй! Моральный урод! Надменный козёл! — по ощущениям, щёки горели. Коленом между ног — и вопросы исчезнут. — Как же ты возбуждающе ругаешься! — Драко сильнее вжался бёдрами и лихорадочно сглотнул. — Вот только зачем? — он склонился к самому уху и приглушённо прибавил: — Я же не сказал, что мне не понравилось. — Мне на это наплевать! Пошёл вон с меня! — сердце выпрыгивало. От безумия происходящего. Но никто и не двинулся с места. — Какое из слов ты не понял? «Пошёл»? Или «вон»? — Так ли наплевать? — язвительно поинтересовался Драко, легко прислонившись лбом к виску и дразня кожу горячим дыханием. — Ведь врёшь же... Разве рыжий тупица позволял себе такие вольности? — по интонации вопрос уже содержал в себе ответ «нет». Правда, неуверенный. — Оставь Рона в покое! Ты на нём помешался, что ли? То Гарри, то Рон... Определись уже, с кем из них тебе неприятнее меня представлять... — С тем, кому ты не дала. Но подробности, знаешь ли, умиляют... Так позволял? — на тон выше. — Смотри, а то ведь могу и сам вытянуть правду! — угроза открытая. Явная. Издевательская. Просто хочется настоять на своём. Вынудить озвучить истину вслух. Из принципа. Из абсурдного самолюбия быть первым и в этом тоже. — Рискни! — с вызовом выпалила Гермиона, чувствуя необыкновенную уверенность, что у Малфоя ничего не выйдет. Костьми ляжет, а в мозг не впустит. — Или боишься? — самый любимый и действенный укол. — В этом нет необходимости, — небрежно заявил он. Драко не попался на удочку. — Готов поспорить, что у него смелости не хватило. Он берёг тебя для меня. — Ты отвратителен, Малфой! — и зачем только поверила глупому видению? Ложь... Всё — ложь. Но такая сладкая... Драко улыбнулся. На лбу от напряжения выступили вены. Оба смотрели и не понимали, к чему эта словесная схватка приведёт, ведь внутри кипящая смесь из желания и протеста. И вдруг шёпотом: — Но по твоему дыханию этого не скажешь, — Драко обожал его неровности. — А что у нас под этой чудной пижамой? — опять глаза в глаза, намеренно ослабляя захват. Намекая на продолжение и испытывая желанной свободой. — Чувствую... нагота. Ждала меня и надеялась на нескромные поцелуйчики? Взгляд спустился до самых бёдер. — Только посмей... — тепло разливалось по телу, бессовестно пульсируя внизу живота. Подобные методы соблазнения не сработают. Ни за что! Но это какое-то наказание: смотреть в глаза — пытка, закрыть их — подтолкнуть к действиям. — Даже не думай об этом. Или я... — вот так, не договаривая. Вариантов мести не так много. Сам поймёт. Гермиона отвернулась и уставилась в широкое решётчатое окно. Она будто в плену. Со всех сторон. И предприняла новую попытку вырваться — тщетно. — Не бойся, — успокоил Драко. — Я не сделаю этого, если сама не попросишь. До утра времени много, я подожду. Он знал ответ, даже не прибегая к легилименции. Эта настырная девчонка ни за что не уступит. Ну и характер! И, опять склонившись к уху, очень тихо и откровенно: — Попроси, Грейнджер... И я вылижу тебя. Драко не подбирал выражений, особо не стараясь соблазнить этим — только вдоволь потешиться над высоконравственной вруньей. Отомстить за «не понравилось». Но так приятно дразнить её. Искушать. И самому заводиться от ярого возмущения. От горячей от гнева кожи. Потому что карие глаза округлились. Дыхание на миг оборвалось. Губы на эмоциях неосознанно задвигались... Завораживающее зрелище. — Господи... — Гермиона поморщилась. — Какой же ты пошлый! Но Драко лишь ухмыльнулся: — А как ни скажи, возбуждающей сути процесса это не меняет, — и более мягко: — Попроси. — Пошёл к чёрту! — от души. Зло. С придыханием. И трогательной убеждённостью в своей правоте. — Катись! — не взгляд, а ласковый убийца. Драко не удивился. Вот она — победа. Вызов за вызов. Наглость за наглость. Грейнджер даже дрожит от столь вульгарной провокации. Выходит из себя. Опять — вот боец! — дёргается. Бунтует всей своей целомудренной натурой. Как же она ему нравилась в своём упрямстве! И как же он хотел её... Но покорную и отзывчивую. Тающую от проникновений. Самолюбие жаждало контраста и ощущения вседозволенности. Потому что даже через слои одежды чувствовалась... Она. Та самая... В зачарованном уголке: нагая и уже не невинная. «Блин...» — можно уничтожить его в реальности, но не в собственной башке! На коже. На языке. В нервах. Грейнджер, наверное, что-то прочла на сосредоточенном лице, поэтому уже спокойнее, без бури в голосе произнесла: — Отпусти меня, — и внезапно слабое: — Прошу. Гермиона шла на примитивные меры: уговоры. Но почему нельзя трансгрессировать отсюда? Куда-нибудь подальше... Сколько можно играть в героиню? Она не такая — она обычная земная девушка. У которой есть свой предел. А ещё — желания. Проносящиеся от клеточки к клеточке за долю секунды. Эти желания сейчас что капкан. Странно, но еле слышный, ровный девичий голос достал до сердца Драко. Выключил всё лишнее. Кожа Грейнджер под пальцами уже покраснела, а она сама смотрела взволнованно и обезоруживающе. Доставая до тех глубин, о которых не говорят. Приехали... Вот поэтому никаких глаз! Никаких эмоций. Это всё... невыносимо! Чёрт, он не собирался устраивать подобное! Но эта нахалка вывела его. И что гораздо страшнее — зацепила. И опять испытывает своей близостью. Хрупкостью. Словами. Губами. Слабостью. Сладкими выдохами. Тело уже недвусмысленно реагирует. Влечение нашёптывает свои условия. Драко сломался. И потому мягче, чем прежде: — Поцелуй меня, и я тебя отпущу, — но в её полумолящем взгляде недоверие. — Обещаю, — руки уменьшили захват. Пальцы медленно отцепились от запястий. Спустились к лицу. Погладили её пылающие щёки. Рискованно, конечно, отпускать пленницу, но ещё более рискованно и дальше быть так далеко от неё. Безбожно далеко. Гермиона запуталась в мыслях и ощущениях — и негде от них спрятаться. Они бесчеловечно стягивают по рукам и ногам болезненной истомой, а внутри терзает ранее незнакомый голод. «Нельзя верить Малфою, — твердил рассудок. — Нельзя ему уступать!» — Всего один поцелуй, Грейнджер, — губы в каком-то миллиметре от губ. Она теряла не только тонкую нить происходящего, но и чёткость восприятия. И сложно объяснить, чему больше поддалась: надломленному голосу или нестерпимой тоске по мягкости этих губ. По искренности касаний. Наивно, по-девичьи, потянулась к ним с безмолвным стоном и надеждой, что скоро борьба с собой и Малфоем закончится. Ах, если бы... Как же он её целовал... Невероятно долго. Обжигая. Мучительно. Потому что не останавливаясь. Лишь сначала — трогательно и нежно... Затем глубже и глубже с каждым вдохом и выдохом. Потом — жадно. Утоляюще. Впечатываясь губами и расставаясь лишь на миг. Позволяя насладиться едва уловимым вкусом и ароматом близости. Искушая порочным языком. Его бесконечными ласками. Гермиона не думала — просто обнимала. Не споря об истинном и ложном. И уже с благодарностью понемногу погружалась в осколки собственного сознания. Целовала... Малфой как-то незаметно освободил её от тяжести своего тела. А после его рука проскользнула под пижамную рубашку — прямо к обнажённой груди. Гермиона протестующе выгнулась. Захотела что-то сказать. Но он не дал. Как не давал толком соображать и злиться на него до бесконечности. Лишь от его наглости и самонадеянности. Властная рука мягко обхватывала грудь, ладонь скользила по напряжённым соскам, пропускала между пальцами... Очень легко сжимала их кончиками, медленно высвобождая движением вверх. Казалось, даже самый сокровенный уголок тела таял, подчиняясь власти особого, чуточку сумасшедшего удовольствия. Гермиона попыталась отстранить руку Малфоя. Потянула её за запястье вниз. Простонала: — Нет. Ты не можешь... ...приходить и брать её, когда тому вздумается. «Я не твоя игрушка!» — призрачно. Сумрачно. — Я не твоя... — шёпотом. На выдохе. Сомневаясь в сказанном. Всё зря... Вместо ответа рука Малфоя устремилась под резинку пижамных штанов, в трусики, сразу между ног, не спрашивая разрешения. — Тогда почему ты такая влажная, Грейнджер? Она стыдливо прикрыла глаза. Вот подлец! — Потому что ты невыносимый!.. Лживый!.. — От таких комплиментов можно и перевозбудиться, — пресёк он поток ненужных слов. — Замолчи… Глубокий поцелуй лишил её способности закончить фразу. Нахальные пальцы продолжали ласкать между ног, исследовать, осторожно кружить и подталкивать к бессовестной капитуляции. Подушечки скользили по самому чувствительному месту, отметая острым наслаждением новые ругательства и возражения. Едва-едва сжимали, обволакивали, раздразнивали, пока губы сцеловывали обрывочное дыхание. — Мер... завец, — потому что движения чуть ускорились. Гермиона еле сдерживалась, чтобы не застонать. Медленно втянула воздух. — Что же ты за... Она его убьёт. Позже... А сейчас: — Рас... пущенная с... сво... лочь... — давление на клитор ненадолго усилилось. Наверное, в отместку. А потом губы Малфоя коснулись шеи. За ушком. И её руки вцепились в мужскую рубашку, не боясь оторвать рукава. Предательское тело радовалось и изнывало, хотя жизненные принципы приказывали обратное. Ещё минутку... Нет, ещё одну — и у Гермионы, наконец, получится отогнать желание. А вслух лишь: — Га-ад ты... — разве можно сейчас так легко, невесомо касаться её, заставляя балансировать между пыткой и стыдливым удовольствием? Но Драко только больше заводился от этих сдерживаемых стонов и пьянящей влажности. И если бы девушки всегда ругались так чувственно, их противные «зайки» и «ёжики» давно считались бы за оскорбления! — Ещё какой… — рука выскользнула из трусиков и, задирая рубашку, вернулась к груди. Сжала посильнее одну... другую... вынуждая прогнуться под жестокой лаской. И опять слабое: — Отпусти меня, — со слезами борьбы с собой под закрытыми веками. И жаждой продолжения. — Ты просишь не о том, Грейнджер... Не. О. Том. Я не могу этого сделать, — разве он похож на ненормального? В паху — персональное адово пекло, и забить на это? Нет, нет, нет... Да тут впору распять её и иметь... иметь... иметь, пока всё мужское не иссякнет. — Но ты обещал... — наивное напоминание, но необходимое. Отчаянное. Драко ладонями обхватил упрямое и красивое лицо: — Посмотри на меня, Грейнджер. Посмотри... — глаза в глаза, отбросив все правила. — Нам обоим это нужно, — Гермиона попыталась покачать головой. Безысходно. Вымученно. — Не лги мне хотя бы сейчас. И себе тоже. Губы без спроса впились в припухшие губы. Неистово и грубо. Доказывая, что прав. В эту минуту — точно. Хочется жить, а не анализировать. Упиваться теплом жизни, а не вечной разлукой. Пальцы Малфоя стали лихорадочно расстёгивать пуговицы на пижамной рубашке, отпихивая руки, пытающиеся несмело, но помешать. А Гермиона не могла поверить, что она снова поддаётся. Рассыпается. Почти посылает весь мир к чёрту! И делает бесполезную попытку отрезвить их обоих: — Нас же увидят... — со стоном. — Подумай... — Это их проблемы, разве нет? Он — её проблема. Самая чудовищная и нелогичная. Невозможная и опасная. Ну и пусть... Пусть!.. Главное — губы на губах и бешеный стук сердца. И уже самой нужна нелепая стена из клочка ткани, чтобы спрятать за ней свою слабость, глубокий стыд и непреодолимую тягу к запретному. Гермиона стащила душный слизеринский джемпер. Потом — потянула за узел галстука, высвобождая тонкий конец. Она выпрямила полосатый кусок материи, стараясь убедить и Малфоя, и себя: — Это просто секс. Один раз... Только один... Драко взвыл. «Да, чёрт!.. Да!..» Согласен. Как скажешь. Очередная безмолвная клятва, которую, как полный псих, надеешься сдержать. Он подтащил Грейнджер под спину ближе к середине кровати, заботливо пристраивая её голову на подушку. Широко раскинул края пижамной рубашки, оглаживая и любуясь обнажённым телом: его волнительными контурами и возбуждающими тайнами. Гермиона подалась вслед за лаской, сжимая белоснежную простынь. Не веря ничему, кроме этих прикосновений, а тем более здравому смыслу. Да, Гермиона Грейнджер сошла с ума. Но Малфой прав: она хочет его. Нет, нуждается! До боли и дрожи. Телом даже больше, чем душой. Он сам завязал необходимую преграду на полуприкрытых глазах. Не растягивая предвкушение, стащил пижамные штаны вместе с нижним бельём и отбросил в сторону. Стянул рубашку прямо через голову и выругался, запутавшись в рукавах. Дёрнул за ремень. Рванул ширинку. Развёл согнутые в коленях обнажённые ноги Грейнджер. Выругался уже про себя. Спустил ненавистные брюки вместе с трусами и, не пытаясь отсрочить проникновение, забывшись, на почти вытянутых руках, с оттяжкой вошёл на всю длину. Заставил Гермиону глубоко вдохнуть и, неосознанно сдерживая натиск, упереться ладошкой в напряжённый живот... затаить дыхание... И замер, опомнившись сам и давая Грейнджер прийти в себя: — Всё... хорошо? — сбивчиво и трепетно. — Да, — так тихо, что с трудом удалось расслышать даже самой. Малфой не просил о близости — он брал. Жадно и горячо. Ещё как горячо!.. И это первое, лишённое и крупицы боли движение показалось нереальным. Оттого, что стало тягуче сладостным. Сбивающим все прежние представления о близости. Заполняя собой, Малфой, кажется, вытеснил все мысли, кроме неприличных и нетерпеливых. Битва проиграна. Опять. Он в ней. Первый головокружительный глоток удовольствия. Драко отогнал это «да»: слабое слово. Поверхностное. Недостаточное. Он вышел почти до конца и подался вперёд очень медленно, ощущая обречённо скользящие по животу тёплые нежные пальцы. Но в этот раз позволяя прочувствовать каждый дюйм сближения. Голова Грейнджер запрокинулась, и рука Драко легла на изогнутую шею, проходясь большим пальцем от подбородка до самой яремной впадины. Улавливая невидимое, но жгуче-прекрасное движение под тонкой кожей. На члене — тугие, ласкающие тысячи нервов объятья. В висках — пьяное безрассудство. Такое, что... «Свихнуться можно...» И эта дура собиралась его этого лишить?! Да он бы проклял её! Драко ещё раз застыл, опаляя выдохом губы Грейнджер: — Никогда больше не лги себе, слышишь... Неужели не понятно, почему он здесь? Это он проиграл. Это он слаб. И это кара для двоих. Драко опять толкнулся. Плавно и подчиняя себе. На несколько мгновений прихватил губами нижнюю губу Грейнджер. Сквозь затуманенное сознание он различал, как что-то беззвучно шепчет ненавистно-приковавший к себе рот. Чувствуя почти невесомые касания её рук. Повторил это снова. И снова. А в мыслях: «Скажи... Кто я... Что я с тобой делаю...» И Грейнджер в первый раз застонала. Так же тихо, как недавно сказала «да». И сама потянулась за поцелуем. Драко приник очень легко. Дразняще. И толкнулся чуть резче, теряясь в нарастающем наслаждении. Да что же это такое?.. Толчок за толчком на грани абсолютного помешательства. Он скучал больше, чем думал. Больше, чем мог себе представить. «Чувствуй меня... Чувствуй со мной... Ну же...» Выходило как-то... Мало-мало-мало. Всего. Но даже редкие стоны действовали непростительно. Губительно. Приятно раздирая изнутри нота за нотой. И в башке одно: «Да отпусти ты себя... Прекрати воевать! Сейчас всё так, как и должно быть». — Твою... — он сорвался. «…мать! Грейнджер». — Какая же ты... — его язык не желал больше двигаться — только бёдра. Раз за разом. Немного быстрее и ещё бездумнее. Драко смешался со звуками и ощущениями весь — целиком. «О нет, наверно, не стони так», — потому что просто не выдержит. Драко взял размеренный, но неправильный темп. Больше, чем способен вынести. Но невидимое безумие диктовало своё, ведь в голове был лишь тесный, влажный, изощрённо-прекрасный кайф. Малфой не понимал. Вообще ничего. Он что, на самом деле пьян? Нет, это не так. Иначе бы не был на пределе так скоро. Аромат тела только подталкивал. Тяжёлые звучные выдохи — тоже. Глубокие, бесстыдно скользящие, несдерживаемые движения приказывали на своём языке «ещё» и «ещё». Достань до самого-самого… Совершенного. И тут в мозгу словно послышалось: «Драко», — чужим, но чудесным возбуждающим голосом... Грейнджер. Крайнее удовольствие от ласкающего звука накатило очень резко. Ярко. Безудержно. Толчки поднялись до запредельного «нельзя», и Драко вжался бёдрами с содроганием, потому что... Кончил. Злясь и растворяясь в ощущениях с садистским удовольствием. Прижимаясь к обнажённо-разгорячённому телу с невысказанной нежностью. И она везде — снаружи. Внутри. Как и осознание... Он сорвался. Во многих смыслах. «Ну что за... Почему?..» — всё же неловко. Как будто бестолковый пацан. Он упёрся лбом в лоб Грейнджер, пытаясь выровнять дыхание. Но не расслабляться. Этого никак нельзя! Её рука ласково гладила затылок, приятно зарываясь пальцами в волосы, и тут его губы шепнули: — Скажи, почему нам проще оказаться... вот так... чем назвать друг друга по имени, Грейнджер? Он не дал ей ответить — этого не требовалось. Совсем. «Думаешь, это... всё? Нет, блин, нет!» Ещё не насытился. Не насладился. Её дрожью. Её истомой. Драко подался назад, освобождая член из горячего плена, и, выпрямившись, скользнул рукой между ног Грейнджер. Два пальца осторожно, с влажным звуком, проникли внутрь, вызвав непритворное удивление... всхлип... и неверие. Они прижались плотнее. Ощутили весь жар собственной кожей. Потёрли стеночки, погружаясь в их нежность и чувственность. Толкнулись на полную, дав глазам насладиться отдачей, пробежавшей по набухшей груди. Пальцы стали скользить и скользить, высекая из распалённого тела новые оттенки удовольствия вперемешку с негромкими, но возбуждающими стонами. Свободными от предрассудков и правил. «Вот так, девочка...» С томительным предвкушением Драко расстался с пылающей теснотой, и пальцы поднялись вверх — к клитору. Задрожали в такт с ударами сердца. Закружили с такой скоростью, от которой Грейнджер перестала дышать. Прогнулась, комкая простынь. Рвано втянула воздух. Жадно. Свела ноги, насколько смогла. — Не прячься от меня, — приглушённым голосом. — Раскройся... Я так хочу... — ах, если бы Гермиона успела уловить смысл, но она... Заблудилась в происходящем. Драко решил, что Грейнджер, а точнее, её колени отказываются подчиняться. И это несмотря на сдавленные стоны! И он развёл их сам. Пошире. Заводясь от такой открытости. Истосковавшийся рот обхватил сосок, и язык со вкусом стал слизывать нетерпение. Пальцы блуждали от одной точки удовольствия к другой, изводя. И упиваясь призрачной властью над отзывчивым телом. Грейнджер стонала. Реже, но тонко и вместе с тем абсолютно бесстыдно. Как же безбожно не хватало именно этой тональности! Тогда, когда... был в Ней. Драко, облокотившись, прильнул губами к блестящим губам. Целуя неглубоко. Испытывая взаимную выдержку. Он снова ласкал клитор и понимал, что Грейнджер в шаге от оргазма. Прижался пальцами сильнее, впитывая крайнее возбуждение. Затрепетал ими, прошептав: — Кончи, давай... И я... Драко не договорил: Грейнджер, лишь на один вдох застывшая, изогнулась, а потом... укусила его. В губы. До боли. Должно быть, неосознанно, но сильно, сдерживая самый восхитительный крик. Стискивая тело ногами. Драко застонал, и мучительница ослабила острую хватку. Позволила освободиться от зубов и насладиться отступающей болью, пока она вздрагивала, вдавливаясь затылком в подушку. «Умница моя...» — Умница... — поглаживая пальцами её лицо. Целуя шею. Плечи. Опять — шею. И снова губы, осторожно поправляя повязку на глазах. А вот теперь самый — мать его — охренительный момент! Необходимый и неизбежный. Член стоял, как каменный. И уже скучал. Пульсировал. И Драко снова стал входить. Очень медленно, вызвав такой сильный глубокий стон, который отдался вибрацией во всём теле. Чувствуя всё вдвойне: тепло, влагу, жажду. Грейнджер сама — блин! — сама притянула его за бёдра. Обхватила ногами, не желая отпускать. Прижалась кожей, покрытой испариной. Вот сейчас всё правильно. Абсолютно неоспоримо. По-малфоевски. Теперь это чувства в движении. Пока ещё очень медленные, но сумасшедше-прекрасные: её тело горит, губы целуют, пальцы врезаются в кожу, оставляя на спине розовые отметины, с силой доводя до разума Драко свои требования: Быть ближе. Глубже. Яростнее. Не останавливаться. Только время, кажется, замедлилось. Или побежало так быстро, что угнаться за ним нет сил. И желания тоже. Грейнджер сдалась. Что может быть нереальнее? — Ты меня укусила, — простая констатация факта. Едва-едва улыбаясь. — Но не представляешь, что я с тобой за это сделаю... И Драко опять отдался ощущениям. Только теперь — смакуя. Доводя их до нужной высоты и не собираясь отпускать эту врунью до следующего финального стона. Но вслух пока лишь хрупкое: — Малфой... Одно слово. Последнее за эту ночь.* * *
Прислонившись к стене у дверей лазарета, невольный свидетель пытался принять решение: рискнуть или убраться восвояси? Сложно поверить в невероятную картину перед глазами: Малфой и Грейнджер... Трахаются?.. Нет, суть происходящего совершенно ясна — не малый ребёнок. Да и зрение не обманывало. Только разум отказывался понимать. Столь шикарных последствий невозможно было вообразить! «Вот это подарок...» — так подставиться под удар ещё надо уметь. Малфой смешает Грейнджер с грязью. Точнее, то, что зовётся чувствами. Сколько бы сил ни таила гриффиндорская натура, она оказалась уязвимой перед человеческими пороками. Кто сказал, что добро всегда побеждает зло? Старая, как мир, сказка... Истина лишь в том, что Грейнджер — типично-наивная девчонка. Которую так просто выбить из колеи... Бессовестный, беспардонный Уизли сработал безупречно. Даже обидно, что это далось так легко. Как подножку подставить. Ну что за свинство?! Не торчать же под дверью до утра. И с собой, кроме палочки, ничего... Но Покровы невидимости никогда не давались, а магию надо беречь. Может, эти любовнички и не заметили бы летающие пузырьки... Забыли про Воющие чары... Или что там ещё есть — полезного? Нет. Нет. Нет. Двое против одного. Нельзя их недооценивать. Никого нельзя недооценивать! Крайняя осторожность — залог успеха. Ведь на кону... Бессмертие. «Интересно, что будет, узнай про это непотребство Уизли? Кому врежет сильнее: Малфою или Грейнджер? Лучше бы двоим сразу! Поттер — кто?.. Благородный всепрощающий герой. Даже тошнит. А вот рыжий... Этот прелесть как непредсказуем в гневе. Надо учесть». На всякий случай. «Заучка свихнулась», — потеряла не только страх. А сердце не камень, оно способно болеть и мучиться. Именно оно часто управляет нашими поступками. Что логика?.. Пф!.. Мы живём ради тех, за кого не страшно умереть, — а это уже эмоции. И Грейнджер растрачивается на них, не зная, насколько они хрупки. Ведь чем сильнее огонь, тем быстрее сгоришь. Чем болезненнее переживания, тем глубже трещина в сознании. Один точный удар — и вот ты уже психопат... А Малфой может стать тем, кто его нанесёт. Не раздумывая. Только сколько придётся ждать? А ведь эта пожирательская сволочь давно напрашивалась стать десертом. Но теперь — вдвойне! За то, что сунулся, когда нафиг не надо. Такая идеальная возможность выпала... И тянуть дальше было нельзя. А тут ночь... Грейнджер одна... Пьёт, что нальют... Столько усилий, чтобы усыпить медичку, и что в результате? Горячее представление, и не более. Возбуждающее немного — не отнять... Но что ж теперь — уподобиться грешникам? «Лучше бы — блин — закрылись от посторонних глаз, бестолочи!» А ведь всё так хорошо складывалось... Оставалось лишь подпортить зелья — и вездесущая героиня пролежит в Мунго до конца года. Её мозги опасны для здоровья. Даже в расколотом состоянии. Поттер не дурак, Уизли — дурак наполовину, но вместе с Грейнджер... «Шепчутся... Шушукаются... Достали! А вдруг догадались? Нет. Вряд ли. Не может быть!» У этой Грейнджер в голове лишь то, что будоражит её сознание. Теперь она алчущее, не вполне разумное создание, ищущее радостей жизни. И чем яростнее говоришь «нет», тем сильнее соблазн пойти наперекор. Хотя бы ради интереса. Наплевав на то, что опасно. Плохо. И «мама запрещает». Вот кто малое дитя. Хочу. Хочу. Хочу. А ведь есть ещё «надо». «Чёрт! Чёрт! Чёрт! Вот облом! — даже желудок свело. — А всё она — слизеринская преступная гадина!» Кулаки в гневе заколотили по стене. «Ладно... Придумаю что-нибудь. И сначала — эта недалёкая овца, а потом ты — белобрысый трахальщик!» И ноги засеменили прочь по лестнице. __________________________________ * Конолли — загонщик Сборной Ирландии по квиддичу. Участвовал в Чемпионате мира 1994 года.
