Глава 17. Ранит — многое, убивает — последнее
14 февраля 2015 г. в 23:33
Душа страдает в схватке с нелюбовью... А смерть лишь взглянет и уйти спешит: Слепа. Глуха. Бессильна перед болью Холодной и израненной души.
Драко метался головой по подушке — от беспомощности. Старый кошмар, словно хищник, вцепился в мозг острыми когтями и не отпускал, не позволяя проснуться. Каждый раз, когда казалось, что мучительная картина вот-вот исчезнет и удастся наконец вырваться из плена, она возникала вновь, наполняя поблёкшую сцену прежними красками: бурыми, стальными, кроваво-алыми, оттенками грязно-зелёного и чёрного... А теперь даже воздух выглядел неестественно серым. Дышать получалось с трудом, будто сдавливало лёгкие. Драко снился Мэнор. Отчий дом снова и снова изводил своего хозяина. Не согревал, не звал в родные стены, не успокаивал, а напоминал о себе в кошмарах. Как и все предыдущие ночи, когда о спасительном зелье мадам Помфри оставалось только мечтать. Или украсть, например. Сейчас Малфой согласился бы и на это! Какая-то дьявольская насмешка превращала слизеринскую спальню в тюремную камеру, от того что… «О Мерлин, опять...» Голову раз за разом пронзали крики боли: чужой, но почти нестерпимой. Бесчеловечной. Раздражающей нервы. Выматывающей каждой высокой нотой, после которой тишина становилась особенно пугающей. Потому что могла превратиться в вечную… Драко жутко устал от напряжения. От очередного душераздирающего вопля Грейнджер. От нового ликующего возгласа тётушки Беллатрисы. Их опять было трое. Ни матери. Ни отца. Ни хренова спасителя Поттера! Никого, кто смог бы уберечь от скрежета собственного, практически неузнаваемого голоса: — Прекрати, — и тяжело понять, к кому обращаешься: к жертве или к её безумному палачу. Только тётка, будто не расслышав, приставила палочку к голове Грейнджер, откровенно наслаждаясь проделанной работой: алая надпись на руке сочилась кровью. И, покосившись на племянника, блаженно протянула: — Кру-уцио. В этот раз новый истошный крик боли слишком быстро перешёл в устрашающее полузабытьё. Драко, словно прикованный, не мог отвести глаз: Грейнджер, раскинув в оцепенении худые руки, лежала на холодном чинном полу с полусогнутыми ногами. Обессиленная и измученная. Не в состоянии даже пошевелиться, не то чтоб подняться. Теперь она еле слышно не то стонала, не то хрипела... Но уже не плакала. Драко внутренне протестовал, Мэнор — не камера пыток, однако превратился в неё по чьей-то злой воле. Беллатриса, чуть пошатываясь, медленно двигалась навстречу и изучающее вглядывалась в его лицо. Должно быть, она с удивительной лёгкостью разбивала хрупкие барьеры в мозгу, потому что её губы почти сразу растянулись в улыбке, обнажив местами потемневшие в заточении зубы, отчего та напоминала зловещий оскал. — Что ты только что сказал, милый? — тётка, видимо, пыталась играть в добрую заботливую родственницу. — Я не ослышалась? У Беллатрисы всегда был немного сумасшедший взгляд, но вместе с тем пронизывающий и очень опасный. Прямо сейчас блестящий каким-то садистским удовольствием. Драко никогда не видел в этих глазах жалости, если только уничижающей и презрительной. Они смягчались лишь при виде Тёмного Лорда. Наполнялись фанатичной любовью к нему, его идеалам, и встать на её пути равносильно самоубийству. Но в эту минуту бездушные кровожадные глаза буравили и жгли, лишь бы докопаться до истины. Тётка немного склонила голову вбок, улыбаясь по-змеиному, словно копировала своего идола, и гипнотизировала Драко, непринуждённо вытянув вперёд волшебную палочку. Сложно было не признавать магического мастерства Беллы, не поражаться её жёсткости, однако, как ни странно, и гордиться подобным родством тоже. — Что же ты молчишь? — тихим, въедливым, осипшим голосом. — Драко, я задала вопрос. Ну же... Повтори просьбу для своей любимой тётушки, — раздалось ядовитое приглушённое шипение: — Чтобы она поняла, откуда это липкое чувство к грязному отрепью! — Я… я не понимаю, — запинаясь, произнёс Драко, стараясь не обращать внимания на нацеленную волшебную палочку. Доставать свою бесполезно. Он только подумает об этом, и заклятье настигнет его в следующую секунду. — Не играй со мной, племянничек. Тётушку нельзя обмануть, она видит людей насквозь, — прямо в лицо, как плевок: — Тебе жаль гнусную тварь! Я всё слышала. Лицезрела твои слабые, испуганные, безвольные глазки, стоило мне приставить палочку к паршивой девчонке! Беллатриса ткнула острым концом в грудь Драко, рядом с сердцем, и ехидно поинтересовалась: — Или что это было, по-твоему? — Мне только показалось, — он лихорадочно сглотнул, придумывая хоть какое-то оправдание, — пришло время бросить грязнокровку в подвал. До следующего раза. Лицо Беллы исказила гримаса отвращения: — Какая неумелая ложь… Гадкая, подлая, скверная ложь! Моя бедная Цисси упустила момент, и ты вырос таким же никудышным, как и твой папаша. Трусливым, нерешительным, криворуким… Но с каких пор ты упал ещё ниже и пытаешься уберечь от правосудия никчёмных прихлебателей Поттера?! А, дорогой? — Беллатриса вытянула губы трубочкой, словно разговаривала с маленьким неразумным ребёнком. — Ничего подобного, — огрызнулся Драко. Показательно ухмыльнулся. — Делай с ней, что хочешь. Мне всё равно, — и отвернувшись, попытался сделать шаг. Дорогу преградила обезумевшая тётка. Едва высунутый кончик языка напоминал жало, а брезгливый голос — казнь: — Лгун. Ме-елкий и ни-изкий лгун, — тягучие звуки будто резали ему щёку, когда волшебная палочка скользила по ней сверху вниз. — Ме-ерзкий предатель кро-ови. Кончик палочки застыл под нижней челюстью. Упёрся, вызывая у Драко безотчётный страх. Безжалостный голос Беллы проникал в самое нутро: — Надо было придушить тебя ещё в колыбели, чтобы не видеть эти нищенские зачатки снисходительности. И к кому?! К грязнокровкам. Даже, пф-ф... сострадания. И чем рок не шутит, может, и излишней… любви? Его слух обжёг противный смешок, и давление палочки усилилось, вызывая тупую боль. — Нет! — запаниковав, чуть дрожа, громко запротестовал Драко. — Я же сказал: мне всё равно! — Бедный мальчик, — страдальчески протянула Белла, не опуская палочки. Поцокала языком и неожиданно сменила гнев на милость, заговорив вкрадчиво и почти ласково: — Я просто обязана тебя спасти. Костлявыми пальцами тётка «заботливо» убрала светлые пряди со лба. — От кого? — спросил Драко, косясь на неё с прежним испугом. — От себя самого, конечно. Беллатриса повернула племянника лицом к обессилевшей грязнокровке: — Выбирай: ты... или она? — и попыталась отыскать ответ в серых глазах, уставившихся на распластанное на полу тело. Драко боялся смотреть в измождённое лицо Грейнджер, избегая тяжёлого, даже молящего взгляда: то ли о милости, то ли о смерти, как о спасении. Поэтому и пялился на «грязную» метку, почти не моргая, отпечатывая в памяти все оттенки красного, которыми переливалась кровь на молочно-белой коже. — В каком смысле? — нет, понятно, о чём речь, но подобное уточнение всего лишь желание отсрочить неизбежное. — Ты или она, Драко. Кто-то из вас сегодня умрёт… Беллатриса обходила его по кругу, палочкой выписывая в воздухе незримую дугу, будто обвивая «предателя крови» змеиными кольцами. Только эти невесомые, но удушающие прикосновения чувствовались всей кожей, заставляли сжиматься и сглатывать слюну усилием воли. — Ну давай, милый, — на ушко, неприятно раздражая кожу Драко чёрными сухими, будто солома, волосами, — докажи свою чистоту. Сделай правильный выбор. И тебе сразу станет легче, вот увидишь. Нет грязнокровки — нет проблем. Тёмный Лорд всё равно убьёт её. Или я — тебя, если ты ещё... хоть раз... посмотришь на неё... так! Тётка погладила его плечо: — Спасай себя, мой мальчик, — прозвучало как тихая угроза. — А я помогу тебе. По-родственному... — Ты всё равно хочешь убить её, так в чём проблема, я не понимаю, — нервно вырвалось у Драко. Карие, казавшиеся бездонными глаза Грейнджер встретились с его. Уставшие, но полные жизни; красивые, но блестящие от застывших слёз, они вызывали дикую боль, источник которой не удавалось определить. Как и объяснить её чёртову природу! — Драко, ты не оставляешь мне выбора, — чёрствый и требовательный голос вынудил вздрогнуть. — Я жду: ты или она? — волшебная палочка угрожающе упёрлась в яремную впадину. Драко показалось, ноги подогнулись. Сердце заколотилось в горле, способное выскочить в любой момент. Ладони вспотели. Руки пришлось сжать в кулак, чтобы не выдать поступающую к ним дрожь. Драко прикрыл глаза и выдохнул: — Она, — вот так: безлико. Отчаянно. Безысходно. Ответный ход не заставил себя долго ждать. — Авада Кедавра! И непростительно-зелёная вспышка ослепила даже сквозь опущенные веки. Его слабое, радующееся собственному стуку сердце пропустило удар, запело и взвыло одновременно. Белла вдруг исчезла с диким гиеноподобным хохотом, растаяв в сером воздухе угольно-чёрной дымкой. Только истерический смех всё звенел и звенел, отражаясь от стены к стене. Стихая медленно. Расплывчато. Ужасающе... И Драко остался наедине с бездыханной Грейнджер. Она лежала навзничь на каменном полу с практически пустым и потухшим взглядом, отчего-то полным невысказанного осуждения. Спутавшиеся волосы поблёкли даже в свете факелов, зажжённых в нелепой попытке привнести в кошмар тепло жизни. Мертвенно-бледная кожа с каждой секундой казалась более тусклой и холодной. Пугающе полупрозрачной. Её искусанные, потрескавшиеся, почти бесцветные губы застыли без движения. Как и алые капли крови на безвольно поникшей руке. Драко наконец осознал: Грейнджер мертва. И последняя слеза, скатываясь по её щеке, вызвала гложащее чувство потери. Не грязного недостойного существа. Не друга. Но и не врага. Не девушки, которую знал. А кого-то особенного... Того, кого рождён ненавидеть. Возможно, это привносило в жизнь определённый смысл. День ото дня. А теперь его отняли. И это сделал Драко. По собственной воле. Даже сейчас. Забыв о долге. Об испытанном удовольствии. Об искуплении, став первым... Драко с трудом сдерживался, чтобы не застонать от внутренней пустоты. Не заорать от гнева, задыхаясь от ощущения унизительной слабости. От преступления перед самим собой. От стыда за боль, что бежала по венам вместе с чистой кровью. Этой ночью всё чувствовалось гораздо острее, чем прежде. Почему-почему-почему?.. Драко застыл траурной глыбой, борясь с подступающим раскаянием. Он же не виноват. «Не виноват». И вдруг он проснулся. Старый кошмар оборвался, принося огромное облегчение. По какой-то неведомой причине ночной «хищник» ослабил хватку, и сознание освободилось, устав от таких долгих терзаний. Веки казались неподъёмными, тело — ватным, однако реальность медленно, но отрезвляла. Даже сопение Гойла не раздражало. Бесило — другое: «Будь проклят чёртов дементор!» — башка раскалывалась от нервного напряжения, пытаясь избавиться от тягостных картинок. И главное, незваных эмоций. Похоже, тюремная камера преследовала его на свободе, оставив внутри невидимый отпечаток: мрачный, мучительный, местами невыносимый. В такие моменты безумие Беллатрисы понять было несложно... Но принять — почти невозможно. Драко лежал на постели, будто придавленный, не шевелясь, и не мог открыть глаза, хотя мечтал об этом весь бесконечно-длинный сон. А потом послышался негромкий и хорошо знакомый голос: — Не нравишься ты мне, Драко, — Блейз устроился на краю кровати. — Наведался бы ты к Помфри за какой-нибудь хреновиной. Я еле-еле смог тебя разбудить, — он продемонстрировал свою палочку, явно намекая, что в ход пошла магия. — Я не болен! — огрызнулся Малфой, присаживаясь на кровати, поспешно, краем простыни, стирая со лба липкий пот. Лицо приятеля выглядело весьма обеспокоенным, и Драко почувствовал себя паршиво: — Извини, накатило что-то... Ты чего подскочил в такую рань? — часы показывали начало шестого. Забини заговорил ещё тише, хотя типичный храп Монтегю заглушал отдельные звуки. Но смысл при этом не терялся: — Хотел сказать, что обо всём договорился, вчера вечером получил одобрение у Макгонагалл. Мать всё устроит. Думаю, уже завтра, в субботу. Во время матча. Так будет проще. Для всех. — Спасибо, — кивнул Драко, растирая пальцами тяжёлые веки. Протянул другу руку: — Я твой должник, — крепко её пожал и поднялся с кровати. — Сочтёмся, — Блейз натянуто улыбнулся и явно мялся, прежде чем продолжить: — Я не слепой, приятель... Твои... кошмары... Это всё... из-за тюрьмы? — он озвучил насущный вопрос нерешительно, но нахальным взмахом палочки запустил в Монтегю своей подушкой. Тот перевернулся на другой бок и, наконец, перестал сотрясать стены спальни. Всегда помогало. Забини наблюдал за неразговорчивым Малфоем, медленно натягивающим одежду, и ждал хоть какого-нибудь ответа: — Драко... Ты никогда не рассказывал... — И не хочу, — резко оборвал он. — Это не прогулка по Лютному переулку, сам знаешь! Малфой следил, как пальцы неторопливо застёгивают пуговицу за пуговицей, лишь бы не смотреть на собеседника. Вдруг тот прочтёт в глазах самое страшное — истину. — Сегодня ты болтал во сне, — Блейз прищурился: — Бурчал что-то под нос. — Драко насторожился. И тут совершенно серьёзным участливым тоном, но как удар в солнечное сплетение: — А кто это... Она? Ба-бах. Драко показалось, вся кровь отлила от лица. Слюна стала густой. Руки на мгновение замерли. Образ бездыханной Грейнджер всплыл в памяти, разрывая нерв за нервом. Захотелось сбежать! Побыстрее. Подальше. Но лишь бы не отвечать... Слова сами слетели с губ, снова и снова отгоняя долбаные эмоции: — Никто. Её больше нет, — горло скрутил спазм. Драко потянулся за стаканом воды на тумбочке. Сделал несколько глотков и уточнил: — Ты уверен насчёт завтра? — это самое важное сейчас. Мучительная потребность, не оставляющая места ни для чего иного. «Надо собраться!..» — Абсолютно, — подтвердил Блейз и направился к двери. — Пойдём, в преддверии Рождества просветишь меня насчёт ювелирных пристрастий Панси. А то её «удиви меня» в магазине вряд ли отыщешь. Драко ещё раз поблагодарил друга. Про себя. Что тот не стал устраивать ненужных допросов. Хватило безумной тётки! И Грейнджер. Сколько можно!.. В этот раз всё зашло слишком далеко. Ведь почти выдал себя перед Блейзом. Почти сломался во сне... Стоп. Нет. Нельзя. Никакого грёбаного самоанализа! «Я не виноват». И точка.* * *
В тот же день, после обеда, сдвоенная Трансфигурация началась с неприятного сюрприза. По крайней мере, по заключению Рона. Он застыл в дверном проёме, почёсывая затылок, словно дорогу перегородил тролль с огромной дубиной. — Что случилось? — поинтересовалась Гермиона, протискиваясь между косяком и заторможенным приятелем. И «ответ» получила почти сразу: на месте профессора восседала не Циара Спиннет, а Минерва Макгонагалл. — Так даже лучше, — констатировала она, после небольшой заминки усаживаясь за стол. — Ты считаешь? — пробубнил Рон и бухнулся позади Грейнджер, несмотря на немаленький рост надеясь спрятаться не только за её знаниями, но и за волосами. Предшествующее занятие по Травологии на свежем воздухе превратило их в мягкую каштановую копну. — Это же очевидно, — не оборачиваясь, заявила Гермиона, выкладывая из сумки учебники и внушительный свиток. — Присмотримся, прислушаемся... Потом составим план. Может, найдём какую-нибудь зацепку, — и уже шёпотом: — Вместо того, чтобы превращать гостиную в камеру пыток. А заодно и что-то новое узнаем. Ты — точно. Гермиона улыбнулась. И тут же насторожилась: — Только не говори, что не сделал работу. На столешницу один за другим водружались яблоки-кубики, круглые бананы, апельсины-пирамидки, грецкие орехи-полумесяцы, виноград в форме маленьких звёздочек и даже один кокос-башенка с парой окон. Рон скорчил гримасу: — А что, это сегодня надо сдавать? — и застонал: — Неуже-ели сложно было напо-омнить? — раздалось недовольное утробное рычание. — И какого дракла я полночи выводил чёртовы исключения?! За Гермиону ответил Гарри, присаживаясь рядом с другом. (Стол лучшей студентки Хогвартса уже походил на выставку фруктовых достижений): — Кажется, Спиннет сказала «к пятнице». Я, кстати, до звёзд и пирамидок так и не добрался. И вообще, мы ж даже не третьекурсники, что за детские забавы?! — Ну как сказать, — протянула Гермиона, с гордостью выставляя свою «домашнюю работу» в ряд. — Сотворить еду из воздуха невозможно, но и трансфигурировать её — задачка не из простых. Чем сложнее и совершеннее форма, тем выше мастерство. Рон потянулся за одним из «экспонатов» и тут же получил лёгкий предупредительный тычок от Гарри. Рон пару раз, в отместку, шутя, стукнул его палочкой по темечку и театрально заворчал: — И это говорит обладательница идеально ровных бананов и прочее-прочее-прочее... Ведьма! — последнее прозвучало довольно иронично. С самого утра Рон вёл себя сдержаннее, чем обычно. То ли это сказывалось благотворное влияние тайных свиданий с Сандрой, то ли её идея с успокоительным зельем. Гермиона опять улыбнулась. Но не Гарри. Невыносимо было видеть его таким серьёзным. Все попытки изобразить веселье натянутыми губами — не в счёт. За прошедшие дни друзья, будто чувствуя, что она нуждается в них, не оставляли её надолго: таскались за компанию в библиотеку, торчали за общими заданиями в гостиной. Гарри старался не ворчать на тренировках, не хандрить и не загружать очередной теорией заговора, а Рон, скрипя зубами, выкрикивал малоприличные ругательства через раз и умудрился сломать только одну скамейку. Джинни даже подписалась помочь Макгонагалл с балом, чтобы понаблюдать за ней более обстоятельно. Каждый из друзей как мог сопротивлялся разрушению, не желая сдаваться без боя. Их бесили не новые трудности, а нечто вполне определённое: неизвестный враг упивался содеянным и, не оборачиваясь, шёл к своей цели. Вот бы понять к какой? И тут, среди гомона студентов, раздался издевательский голос Монтегю: — Уизел, тебя и здесь мамочка подкармливает? У неё особые методы повышения интеллекта: еда в форме твоей башки? То-то если присмотреться — сплошь тупые углы! — с галёрки донёсся прерывистый хохот Гойла. — Ничего, пара матчей — и бладжер опять всё скруглит. А кое-где, — мелкие глазки Грэхэма метнулись ниже, — даже расплющит, обещаю! Рон не удержался: взмах палочки — и одно из яблок со стола Гермионы полетело точно в лоб обидчику. Но Монтегю перехватил «снаряд». Невежливо, словно ребёнок, высунул язык и отправил фруктовое лакомство в рот. Почти сразу бульдожье лицо скривилось, будто съел нечто мерзкое и горькое. Грэхэм закашлялся: — Что… кх… кх… за дерьмо? — и выскочил прочь. — Тебе виднее! — крикнул вслед Рон и вопрошающе уставился на Гермиону. Гриффиндорцы засмеялись, а она невинно пожала плечами: — Вкус сохранить пока не получается. У Монтегю ещё и язык онемеет. На часок-другой… — и залилась румянцем. Видно, сама проверяла. Краем глаза Гермиона заметила, что Малфой… смотрит на неё и едва сдерживает улыбку. Вот что за человек! То несколько дней игнорирует, то ведёт себя… «Как… как…» — подходящее слово не приходило на ум. Сердце укололо. Ну что за ерунда? Всего пара секунд теплоты во взгляде, даже благодарности — и оно реагировало, как заколдованное. Нет, понятно почему... Вычеркнуть из памяти запретное удовольствие, сквозившее в зачарованной комнате, можно только магией. Однако рука не поднималась. О боли тоже необходимо помнить, чтобы убеждать себя: такое не должно повториться. Ни за что! Но самое ужасное даже не это... А то, что каждую ночь надежда подкрадывалась к постели, касалась, шептала на ухо: «Ты не одинока в своих метаниях. В тоске». С учётом поведения «ты для меня ничего не значишь, Грейнджер», больший абсурд придумать сложно. А Драко, действительно, был благодарен: мелкие гадости в отношении вымогателей доставляют заметное удовольствие. — Ты очень беспечно относишься к предмету, Рон, — упрекнула его Гермиона. — Трансфигурация входит в число обязательных предметов для ЖАБА. Или ты передумал становиться аврором? — Нет, — Уизли замотал головой. — Но это же не Защита от Тёмных искусств. И даже не Заклинания! Вряд ли превращать птиц в бокалы смертельно опасно. Если только закидать до потери сознания всяких гадов яблоками-кубиками, — он хихикнул и потянулся за очередным заколдованным фруктом. Но не тут-то было!.. Гермиона огрела учебником по руке. И вдруг Макгонагалл поднялась, озвучивая свои мысли размеренным голосом: — Рассаживаемся. Начинаем. Профессор Спиннет отлучилась по срочному делу, поэтому занятие проведу я. Мистера Монтегю ждёт маленькое наказание за опоздание. Мисс Паркинсон, будьте добры, проследите, чтобы после занятий он исписал всю доску фамилиями знаменитых волшебников, — Минерва взмахнула палочкой, и вышеупомянутый инвентарь увеличился до размеров стены. Панси злорадствовала, Грэхэм и саму её достал сальными намёками. — А вы, мисс Грейнджер, напомните, пожалуйста, последнюю тему. — Законы Гампа и трансфигурационные исключения Макдугала, — отрапортовала Гермиона и поправила немного покосившуюся кокосовую башенку. — Прекрасно, — похвалила профессор, разглядывая фруктовые фигуры. — Я вижу, вы очень старались, мисс Грейнджер, но с этим интересным заданием придётся подождать профессора Спиннет. И поработать над вкусовыми качествами. Это важно. Гермиона сразу поникла и опустила глаза, пока Макгонагалл язвительно добавила: — А будущий аврор Рональд Уизли напомнит всем шестой закон Гампа, имеющий непосредственное отношение к теме занятия и весьма легкомысленному утверждению, что трансфигурация ужас как безобидна! — Макгонагалл прищурилась: — Так что специально для кое-кого я несколько расширю учебный курс. Заклинание, о котором пойдёт речь, относится к моему предмету, а не к Защите от Тёмных искусств. Рон наморщил лоб и, невольно копируя манеру Грейнджер, продекларировал: — Волшебника, эльфа, гоблина и прочих нетленных созданий, владеющих магией, нельзя трансфигурировать в неживое, кроме как по собственной воле. В дверях показалась кислая физиономия Грэхэма. — Присаживайтесь, мистер Монтегю, — Макгонагалл указала на место рядом с Гойлом. — Наказание я озвучу позже, — затем она нарочито обратилась к Рону: — Совершенно верно, мистер Уизли. А сейчас поговорим о некоторых нюансах обратной трансформации, для чего перейдём к малоизвестной... — она сделала намеренную паузу, — страшной, — ещё секунда тишины, — и довольно поучительной истории. Студенты на мгновения оживились и зашушукались. Отложили перья и уставились на профессора, сгорая от любопытства, а потом навострили уши, и наступила полная тишина. Макгонагалл, явно довольная произведённым эффектом, продолжила повествование: — Хочу заметить, что очень немногие из ныне живущих помнят о таинственной пропаже единственной дочери министра магии Гектора Фоули свыше семидесяти лет назад, и уж тем более мало кто знает подробности. Галатея Фоули по праву считалась первой красавицей волшебной Англии, чьей руки добивался не один маг. По воспоминаниям Дамблдора, среди них был и ваш прадедушка, мистер Малфой. Но после своего восемнадцатилетия бедняжка неожиданно исчезла. Три года авроры Министерства безуспешно разыскивали несчастную, пока лучший из них, волей случая, не наткнулся на нечто особенное в поместье одного из самых одарённых, но и нелюдимых волшебников своего времени — Велизара Селвина. Гермиона начала рьяно листать учебник, как будто что-то забыла. — Не утруждайтесь, мисс Грейнджер, — жестом остановила её Макгонагалл. — За долгие годы стараниями трёх Министров магии это имя изъяли из учебников. Из библиотечных книг и родословных. Да и из списка преступников тоже. Но не из человеческой памяти, которая, как вы понимаете, не вечна. В качестве наказания Велизара Селвина попытались придать своеобразному забвению, и оставить сведения о нём только за закрытыми дверями Аврората. Но я считаю, пришло время нарушить вынужденное молчание. Макгонагалл перестала ходить из угла в угол и остановила взгляд на Роне, заставляя того ёрзать на стуле: — Те, кто имел несчастье знать Селвина лично, считали его талантливым скульптором и истинным ценителем прекрасного. Говорили, что палочка Велизара творит невозможное, вдыхая в бездушный камень жизнь. Так или иначе, многочисленные творения впечатляли каждого, стоило лишь однажды взглянуть на них. Так и произошло, когда Аммосу Грюму, отцу небезызвестного Аластора Грюма, представилась эта необыкновенная возможность. В огромном, полным фонтанов и зелени парке Селвина среди прочих других он увидел белую мраморную статую Галатеи Фоули. Она предстала юной и необыкновенно прекрасной, но вместе с тем холодной и, конечно же, неживой. — Неужели Велизар изваял Галатею по памяти?! — удивлённо и мечтательно воскликнула Лаванда, накручивая белокурый локон на палец. — Как романтично... — Терпение, мисс Браун, — весьма серьёзно заявила Макгонагалл и вернулась к рассказу: — Очарованный, Аммос стал тайком посещать владения Велизара и любоваться величайшим творением мастера, хотя каждая из скульптур считалась по-своему неповторимой. Но истинная трагедия состояла в том, что все эти необыкновенные произведения искусства, как выяснилось после, когда-то были... очаровательными молодыми девушками. Только спустя год Грюм смог раскрыть страшную тайну Велизара Селвина. Все его статуи — человеческая жизнь в камне. Не мёртвые и не живые. По-своему бессмертные и одновременно очень уязвимые. Созданные магией по велению чёрной души, одержимой стремлением обладать неприступным. — Но как же... шестой закон Гампа? — недоумевая, поинтересовался Рон. — Может, кто-нибудь догадался? — спросила Макгонагалл, оглядывая курс. — Но это ужасно! — возмутилась Гермиона. — Значит, все эти девушки были... — она замолчала, осознавая масштабы преступления. — Двадцать баллов Гриффиндору, и не продолжайте, мисс Грейнджер, — прервала её Макгонагалл. — Кто-нибудь ещё может ответить? — Все жертвы были маглами, — не поднимая руки, хладнокровно ответил Драко, не позволив Не-идиоту-Поттеру вставить хоть слово. — А исчезновение подобных никак не могло интересовать волшебников. Так что, если бы Селвин не польстился на дочь министра... — Малфой развёл руками. — Двадцать баллов Слизерину, — Минерва искренне радовалась прозорливости студентов. — Ну а как же вы объясните мисс Фоули с учётом шестого закона Гампа? — обратилась она к сообразительным слушателям. Гермиона предположила первой: — Скорее всего, обман. Потому что Империо не отвечает требованию «по собственной воле». — Совершенно верно, — подтвердила Макгонагалл и пояснила: — На допросе Велизар признался, что убедил бедняжку, будто хочет сотворить лишь её копию в камне. Сделать мраморный дубликат. Ведь такая красота достойна быть вечной. Венцом творения! И мисс Фоули, тронутая льстивыми речами, согласилась стать на время зачарованным подлинником. Конечно же, Велизар и не думал отменять своё колдовство. Когда ужасная правда о Галатее открылась, Гектора это подкосило. — Но разве не удалось вернуть жертвам их прежний облик? — спросил Гарри, переглянувшись с другом. — А вот это как раз тот урок, который надо извлечь из этой истории. Обращая человека в неживое, будьте особенно осторожны, ведь иногда, как в случае со статуей, расколдовать его сможете только вы сами. — И что же помешало заставить сделать это Селвина? — поражённо поинтересовался Симус. — Опять нужна собственная воля? — Увы и ах, мистер Финниган. Но прежде всего для этого необходимо быть живым. Так уж вышло, но Велизар смог противостоять сыворотке правды, — от слов Макгонагалл Драко невольно напрягся. — А потом... убил себя. И чтобы поиздеваться над бедным отцом Галатеи, над аврорами, над всем волшебным миром, будучи жестоким и тщеславным, в завещании изложил не только новое преступное заклятье, но и уже невозможный способ снять его. Больше всего в жизни Велизар мечтал быть хранителем вечной красоты. И её единственным обладателем. Но его смерть, как и во многих тёмных делах, не стала избавлением для несчастных девушек. А раз Министерство так и не смогло отправить Селвина в Азкабан, то решило наказать хотя бы имя. — Но что стало с бедными девушками? — пролепетала Лаванда. — С Галатеей... — По решению Министерства, их вернули в мир маглов. Запечатанными в камне навеки. И если время и войны не разрушили ужасные творения, то им предстоят долгие и долгие годы заточения. Галатею предоставили родному отцу, и до самой его смерти она была рядом: близкой и безмолвной. Гектор Фоули в сердцах проклял Велизара Селвина, но с учётом кончины последнего, подобная кара отдавала помешательством. — И где Галатея теперь? — спросил Гарри, даже не пытаясь строить предположений. — Никто не знает, — спокойным тоном ответила Макгонагалл. — После смерти Гектора она таинственно исчезла из его дома, а возобновлять поиски никто в Министерстве не счёл нужным. — Наверное, Галатею утащил Грюм, — мечтательно предположил Блейз. — Интересно... — К сегодняшней теме это не имеет ни малейшего отношения! — зло прервала Макгонагалл, взмахнув в воздухе палочкой. Настенные факелы вспыхнули ярче. Снова воцарилась полная тишина. Макгонагалл вернулась к своему столу и непринуждённо продолжила: — А теперь перейдём к наглядной демонстрации. Парвати и Лаванда ахнули, не сговариваясь. — Мистер Уизли, — тон не оставлял никакого выбора. Кое-кому явно решили преподать урок. — Прошу вас, — Макгонагалл указала на место у доски. Многим почудилось, что у вчерашнего героя волосы на затылке зашевелились. Рон нехотя поднялся и так же несмело, то и дело оглядываясь на задумчивую Гермиону, проследовал вперёд. — А почему я? — недовольно протянул он. — Отчего не... — «вы» намертво прилипло к нахальному языку, не в силах сорваться, — не лучший из нас? — на ходу поправился Уизли. И сам оторопел от сказанного и чуть не сказанного. У Панси весьма некрасиво отвисла челюсть. «Рыжий что, торгуется с Макгонагалл?» Вероятно, боится стать новоиспечённым Велизаром Селвином на глазах у стольких свидетелей, поэтому спасительно переводит стрелки на Грейнджер. Но подобная фраза не смотрелась комплиментом даже со словом «лучший». — А по тому, что не будь это заклинание столь зловещим, оно бы обязательно вошло в список исключений Макдугала с грифом «только для мужчин». Ни мне, — Макгонагалл словно видела Уизли насквозь с его претензиями, — ни мисс Грейнджер оно не подвластно. Должно быть, магия считает, что настоящее зло способны творить только вы, — и профессор удручающе развела руками. Рон лихорадочно сглотнул. — Осталась только одна маленькая проблема, — она пытливо обвела глазами студентов. — Кто не побоится стать — и это очень важно — добровольной жертвой мистера Уизли? Никаких внутренних протестов, лишь доверие. И крайне желательно, чтобы ей стала девушка. Поэтому, мистер Поттер, сядьте на место, потом скажете мне «спасибо». Позже вы поймёте почему… — Макгонагалл опять улыбнулась. — Кто-нибудь ещё готов помочь своему однокурснику? В первые несколько секунд не поднялось ни одной девичьей руки. Рон даже порадовался, что представление вот-вот сорвётся. Внутренности скрутило от страха вдруг ошибиться с контрзаклятием, и тут: — Я, — Гермиона смело выпрямилась. Малфой на секунду застыл. Он давно перестал удивляться безумным выходкам Грейнджер, но не самоубиваться же! Неприятный холодок пробежал по спине. Ладони немного вспотели. «Что за бред?!» Успокаивало одно: вряд ли Макгонагалл стала бы рисковать любимицей, не будучи уверенной в её безопасности. — Я нисколько не сомневалась в вас, мисс Грейнджер, — невозмутимо констатировала Макгонагалл, когда та уже встала напротив Уизли. — Всё складывается как нельзя лучше. Рон побагровел и был готов чуть ли не придушить любительницу новых, даже опасных ощущений. — Ты что творишь, драклову мать?! — процедил он, приблизившись к подруге. — Даю тебе шанс доказать всем, что ты умеешь колдовать, — Гермиона отошла назад и отложила в сторону свою палочку. Прямо на первый ряд, перед носом Симуса. — И с каких пор это достаточная причина для сумасшествия? — Рон сжал кулаки. — Я… я… — он терялся. — А как же политика не идти на поводу у чужого умысла, а? — А ещё я хочу почувствовать, каково пришлось Галатее, — огрызнулась Гермиона, немного пригладив ладонями копну волос. — Это достаточная причина? — Я тебя потом прибью! — несерьёзно пригрозил Рон. — А Гарри измучает твоими же нравоучениями, учти. — Прекращаем пустые разговоры, — скомандовала Макгонагалл. — Это Трансфигурация, а не вопрос жизни и смерти. Не будь у этого заклинания такой страшной предыстории, оно могло бы найти и другое, более забавное применение. «Забавное? — недоумевала про себя Гермиона. — О, чёрт! Чёрт!.. Чёрт!..» — И что же я должен делать? — растерянно, но громко спросил Рон, понимая всю безвыходность своего положения. Если две особы женского пола чего-то хотят — проще уступить, чем пытаться доказать их возможную неправоту. — Колдовать, — иронично заметила Макгонагалл, — что ж ещё?! Заклинание Селвина гениально простое, не волнуйтесь, — прозвучало совсем не утешительно. — Повторяйте за мной, мистер Уизли: Сигнатум лапидэм. Движение палочкой я покажу позже. Тот сам застыл, словно памятник. — Я жду, будущий аврор, — ехидно подметила Минерва и... ...улыбнулась. Рон, стараясь не анализировать происходящее — один хрен не умел, — внутренне собрался и чётко повторил заклинание. — А теперь направьте палочку на мисс Грейнджер, — Макгонагалл демонстративно вытянула и свою руку тоже. — Вот так. Держите палочку на уровне её левого плеча... Деревянный кончик стал разрезать воздух, плавно вырисовывая дугу. И раздалось флегматичное пояснение: — Выписывая в воздухе не слишком размашистую букву «S», ещё раз, без ошибок произнесите заклинание. Всё поняли? Рон опасливо кивнул и, наставив палочку на Гермиону, прошептал скорее самому себе: — Всё будет хорошо. Она слегка улыбнулась и замерла в ожидании. Удивительно было не доверять другу, а совсем не чувствовать страха. Только — дикое желание истины и дьявольское любопытство. Странно, но это возбуждало. Сердце заколотилось. Не так, как с Малфоем, конечно, но кровь заструилась по венам, разогревая их, будто тело ощущало опасность отдельно от сознания. Зато никаких взглядов в запретную сторону. Ни капли той самой тоски. Ни грамма сомнений. Потрясающе. Драко стиснул челюсти. Если рыжий придурок ошибётся в контрмагии, Азкабан примет его с распростёртыми объятиями. И Малфой даже ручкой помашет из зала суда! — Сигнатум лапидэм, — произнёс Рон, и в финальной точке его палочка застыла. Как и Гермиона. Аудитория ахнула. А потом в воздухе повисла тишина, волнующая и пугающая. Многие привстали со своих мест, ведь не каждый день увидишь Грейнджер в белом мраморе. Поразительно, но казалось, что статуя вот-вот шевельнётся. Сделает вдох. Магия будто поймала мгновение жизни, сохранив волшебную иллюзию движения. Каждый изгиб, линия, каждая складка на одежде повторилась в точности. — Вот чё-ёрт… — протянул Симус. — Она… она… Рон подошёл к Гермионе поближе. Потрясённый и очарованный. Сражённый удивительным сходством. Даже мелкие, практически незаметные на лице, чёрточки и поры вырисовывались на блестящем мраморе с невероятной точностью. А когда-то карие глаза выделялись перламутровыми переливами. Рон слишком хорошо знал это лицо. Каждую ресничку и родинку. И сейчас даже локоны, вплоть до волоска, смотрелись завораживающе. Естественно тонко и соблазнительно. А полуоткрытые губы притягивали. Не так, как раньше, конечно, но было в них что-то от прежней недоступной Гермионы, которую… любил. Рон поддался прежней слабости и отсутствию стыда, необъяснимому порыву и ощущению нереальности. Пальцы неосознанно коснулись этих губ и очертили, исследуя холодный мрамор. Не слишком ледяной, но всё-таки… Удивительно, как тот согревался от прикосновений. И тут Рон чудовищно испугался, не за себя — за Гермиону. Испугался до чёртиков. Показалось, что такой страх он не испытывал никогда прежде. Что — пауки?! Пустой звук, рядом с угрозой потери. Рон покосился на Гарри: лучший друг, по-видимому, немного побледнел. «Верни всё на свои места», — отбивало сердце. Немедленно! Рон отступил и посмотрел на Макгонагалл. — Что я должен сделать? — с трудом сглотнув, спросил он. — Надеюсь, вы нигде не ошиблись, иначе обратное волшебство не сработает, — взволнованно произнесла Минерва, не отводя глаз. С галёрки раздался одинокий смешок Монтегю. — И вы говорите об этом только сейчас?! — заорал Рон, забыв, что перед ним не только профессор, но и глава Хогвартса. — Успокойтесь, мистер Уизли, — Минерва отмахнулась и опять улыбнулась. — Я пошутила. Статуя же получилась, а значит, вы всё сделали безупречно. Минерва бросила на Грэхэма строгий укоряющий взгляд и произнесла: — Кара одержимого нездоровой любовью Велизара состояла в том, что он никогда не мог прикоснуться к своему прекрасному творению более интимно. Так, как ему, наверное, очень хотелось. Язвительный смешок Макгонагалл заставил Гарри оторопеть. Как и её откровения: — Ещё одна особенность этого заклинания в том, что никакого контрзаклятия не существует. Селвин не собирался никого расколдовывать, а значит, не подумал о таком заранее. Но магия приготовила ему неприятный сюрприз, и Велизар наверняка обнаружил всю хрупкость запретного обладания очень скоро. Жажда созерцания лишила его более желаемого греха. И какого? — так думали все. Кроме Макгонагалл: — Поцелуйте мисс Грейнджер, и тогда магия исчезнет. Вы ведь её создатель. Романтично, правда? — обратилась она к Лаванде. Та просто утвердительно промычала, не находя слов. Ещё один смешок прокатился по воздуху. Теперь это был Забини: — Давай, Уизел! И мы позаботимся, чтобы Фоссет узнала об этом в мельчайших подробностях. — А при чём тут мисс Фоссет? — чуть склонившись к потерявшейся Браун, поинтересовалась Минерва. — Она его девушка, — прошептала в ответ Лаванда. — О-у, — сконфуженно протянула Макгонагалл. — Ну да… На матче что-то такое припоминаю, как-то совсем вылетело из головы... Ничего страшного, это всего лишь Трансфигурация, — и поспешила вернуться за свой стол. — Что же вы тяните, мистер Уизли? Прошу вас… Драко сам не замечал, что пялился. Равно как и все остальные. Даже хронический молчун — Нотт уставился, словно заколдованный. Парвати прикрыла лицо руками не то от смущения, не то от волнения и что-то бормотала себе под нос, а тот же Поттер застыл с палочкой в руке. Зато он, Драко Малфой, пялился и пялился на рыжего придурка, что приближался к Грейнджер, как к своей — на хрен, даже не девушке — собственности! Мало того, что облизывался, разглядывая её тупыми маслеными глазками, так ещё и корявые лапы распустил! Поломать бы палец за пальцем, чтоб не повадно было. Так и подмывало сказать какую-нибудь пошлость. Разозлить блудливого кобеля. Заработал бы отработку, но и Уизел своё получил, потому как сдержанности в этом уроде книзл наплакал. А теперь ещё и слюнявые губы свои тянет, баран! «И зачем Макгонагалл остановила Поттера? Такое пошло б на пользу этим болванам. Сладкая парочка!» — внутри всё переворачивалось. Как же мерзко видеть, что безродный нищеброд потянулся к полуоткрытым — не тронь её, козёл! — губам. «Не смей!» — это бесило. Вымораживало. От мерзкого публичного зрелища тошнило. Драко даже не заметил, что Поттер ненадолго повернулся в его сторону, потому что приказывал себе: «Отвернись! Ты сам — не нищеброд». Очень неприятно видеть гриффиндорскую выскочку такой… безжизненной. Пугающе белой с головы до ног. Бесцветной. Холодной. Неправильно красивой. Кошмар напомнил о себе болью, и почти сразу воспоминания о первой близости вцепились в Драко, кромсая нагло подступающие картинки прямо в голове. «Нет, что за дерьмо?! Насмешка. Издевательство!» — его разрывало изнутри, хотя бы оттого, что он… ...хотел этого поцелуя. Хотел, чтобы Грейнджер, наконец, ожила. Залепила рыжему идиоту между ног. Точно в яблочко! Чтобы того скрючило пополам, а мелкий кривой член — на фиг — упал! Он не имеет права стоять на Грейнджер. То есть он может стоять — и стоит, но ни хрена не имеет на это право! Только у Малфоя. Она — его. Была его!.. Кулаки так и чесались, несмотря на трусливую натуру, словно кто-то нажал выключатель. «А что? Колдануть ему, что ли, заноз в заднице? Стоп! — опомнился Драко. — Тема закрыта. Отымел Грейнджер и забыл. Забыл! Забыл? Но, дьявол, как же это всё-таки гадко…» — потому что необходимо. Драко с силой сцепил руки, нервно подёргивая ногой под столом. Плотно сжал губы. Он едва успел вернуть учебник на место, когда тот от всплеска магии приподнялся над столешницей. «Лишь бы никто не заметил». Но пусть эта рыжая свинья только высунет свой липкий язык... Фоссет сегодня же получит полный отчёт во всех грязных подробностях и укоротит одну похотливую вещицу! Будет шепелявить до конца своих дней. «Вот скотина!» — потому как Уизел поцеловал Грейнджер. И челюсти свело при виде бесконечного противного движения губ. Всего один поцелуй... Нет, полтора! Тупая рыжая задница! Но пусть только эта лохматая коза ответит... Драко Малфой к ней никогда больше не притронется! Стоп. Он уже давно решил, что не притронется! Хотелось взвыть, но со вторым движением губ платиновые искры побежали тонкими кольцами от темечка к ногам Грейнджер. Мраморная пелена спала, и Уизел отступил. «Врежь ему!» — пронеслось в голове Драко. Но Грейнджер, забыв о приличиях, бросилась к чёртову спасителю на шею. Обняла и... улыбнулась. — Слава Мерлину, ты вернулась, — с облегчением выдохнул Рон, отстранившись. Понимая, что бывшая девушка поддалась импульсу — не сердцу. Но какая сейчас разница! — Это было тяжело, — протянула Гермиона, словно кто-то затребовал эссе на тему: «Как я провела последние несколько минут». — Несчастная Галатея... Селвин, как никто, заслуживает забвения. Её дрожащий голос выдавал волнение и возмущение одновременно: — Там словно находишься в каменной клетке. Абсолютно беспомощная. Вроде ничего не слышишь, не видишь, но чувствуешь себя живой. Думаешь. Ощущаешь присутствие. Твоё, Рон... Особенно когда ты стал ближе. Он покраснел от самодовольства, а Драко закипал, поэтому ехидно выкрикнул: — Грейнджер, неужели тебя разочаровал собственный памятник? Героям не к лицу скромность. — Пятьдесят баллов Гриффиндору за проявленную смелость, — не поскупилась Макгонагалл, и взмахом палочки перья студентов воспарили над столешницей. — А теперь запишите задание на следующий раз... Из принципа Гермиона не удостоила Малфоя даже взглядом, вернулась вслед за Роном на своё место и, обращаясь к потрясённому Гарри, заявила: — Ты тоже это понял, да? — Что? — прошептал, раздуваясь от гордости, Рон, не давая другу ответить. — Что Макгонагалл немножко не в себе? Если эта история дойдёт до Попечительского совета — прощай, должность! — Мы опоздали, — единодушно констатировали Гарри и Гермиона. И покосились на Макгонагалл. Положение хуже не придумаешь. Невидимый враг опередил их. И это... Поражение.* * *
Последним сдвоенным предметом было Зельеварение. Студенты обоих факультетов выстроились вдоль стены в ожидании преподавателя и регулярно шептались, всё ещё возбуждённые после Трансфигурации. Панси предрекала Макгонагалл отставку, на что Рон прошипел очередное ругательство и самонадеянно пообещал Паркинсон «весёлые» деньки, если та доложит папочке об истории с Галатеей. Время шло, занятие уже началось, но профессор Слизнорт так и не объявлялся. Такого студенты припомнить не могли. Они в недоумении оглядывали подземелье, как будто профессор мог проявиться из воздуха. Но всё оставалось как прежде: пара раковин и огромный шкаф в углу; стеллажи, заставленные банками, склянками, котлами и ингредиентами для зелий; пять квадратных столов и исписанная какой-то несуразицей меловая доска... Наконец, внимание Гермионы привлекло внушительное кресло напротив двери, обтянутое тёмным бархатом, на котором красовался стеклянный флакон с бордовой жидкостью на дне. На предыдущих занятиях подобного предмета интерьера там не наблюдалось. — Что это? — Грейнджер ткнула локтем Поттера, сжимающего под мышкой учебник, и указала на бутыль: — Как думаешь? — Похоже на драконью кровь, — заключил Гарри, подойдя поближе и всматриваясь в ярко-багряные переливы. Однажды он уже видел её. Затем приподнял ёмкость, взболтал, и, откупорив, принюхался: — Густая. И запах сладковатый... Точно — она! — понимание снизошло очень быстро. Гарри тут же отступил на несколько шагов, чуть склонился и уважительно произнёс: — Здравствуйте, профессор. Бархатное кресло сразу ожило: над сиденьем показалась седая голова Слизнорта, потом подлокотники вытянулись, и появились сморщенные ладони, сиденье расползлось вширь, вверх и даже вперёд, напоминая небольшой шар, а маленькие ножки превратились в ботинки... Не прошло и минуты, как перед глазами изумлённых студентов предстал их преподаватель: — Я знал, что вы догадаетесь, мистер Поттер, — лицо Слизнорта озарила добродушная улыбка. Он разгладил руками мантию на животе. — Правда, в прошлый раз было эффектнее, вы не находите? — Пожалуй, — согласился Гарри. — Но сейчас тоже ничего. — Очень даже, — подтвердила Гермиона, оглянувшись назад. Большинство студентов восторженно не отводили глаз. Невилл захлопал. Только Малфой, немного щурясь, смотрел с полным безразличием к происходящему, как будто видел такое десятки раз. Ну и пусть! — Не стоит, мистер Лонгботтом, — смутился довольный собой Слизнорт и обратился к Поттеру: — Десять баллов Гриффиндору, если вы сможете озвучить особенности Неодушевлённого зелья. Ну как, мой мальчик? — Э-м-м, — протянул тот, пытаясь воскресить в памяти слова Гермионы, которая уже беззвучно двигала губами, подсказывая ответ. — В отличие от трансфигурации... чтобы вернуть себе прежний облик, достаточно твёрдой воли, палочка не обязательна. Время действия Неодушевлённого зелья ограничено... — Гарри запинался, как первокурсник: — И зависит от количества драконьей крови, — он опять задумался. — А вариантов для трансформации совсем немного, — не удержавшись, важно отрапортовала Гермиона. — Около тридцати: кресло, шкаф, вешалка... — Стоп, стоп, стоп, — поспешил вставить Слизнорт. — Не нужно оглашать весь список, это пойдёт как письменная работа. Лучше назовите мне ещё одно снадобье, в состав которого тоже входит такой дорогой ингредиент, как драконья кровь, и где она выполняет похожую функцию? — Летаргическое зелье, — не мешкая, выпалила Гермиона. — Каждая капля соответствует получасовому воздействию. Но в этом рецепте чем больше время, тем скорее наступает эффект. — Напомните, пожалуйста, в чём же он выражается, мисс Грейнджер, — глаза Слизнорта блестели от удовольствия, способные студенты вызывали трепетную слабость в старческом сердце. Она на какое-то время замешкалась, отчего лицо преподавателя немного помрачнело, а затем уставилась на пламя масляной лампы и, словно в забытьи, произнесла: — Возьми флакон и выпей эту жидкость До дна... В одно мгновенье по венам Пройдёт оцепенение, замрёт Биенье пульса, ни единый звук, Ни даже слабый вздох тебя не выдаст, Завянут розы губ, румянец щёк Поблекнет, и сознание померкнет В глазах, и без следа исчезнут все Приметы жизни... В этом состоянии Ты будешь ровно сорок два часа, И, словно после длительного сна, Воскреснешь... — Как поэтично! — воскликнул Слизнорт. — И что за волшебник так красиво описал столь некрасивое состояние? — Шекспир, профессор, — смущаясь, выдала Гермиона. — Я невольно отметила сходство с пояснениями в учебнике. — Шекс... пир... Хм... — преподаватель сдвинул брови. — Ни разу не встречал студента с такой фамилией. Кто-то из старой школы? — Это магл, — пояснил Гарри, вспомнив, что однажды тётя Петунья лишила его выпуска новостей, нагрузив домашними заботами, и всё ради двухчасовой трагедии. Слизнорт удивлённо всплеснул руками: — Вот поэтому Статут о секретности жизненно необходим! — Не может не выпендриваться, — негромко заключила Паркинсон. — Любопытно, — язвительно поинтересовалась она в пустоту, — зануда чего-нибудь не знает? — Угу, — промычал Блейз и ехидно прибавил: — Откуда берутся дети. Это ж ни в одном учебнике ни слова! — и театрально покачал головой. Монтегю хихикнул. Гойл прыснул. Рон услышал язвительное замечание и ответил, как подсказывала злость: — Забини, ещё одно слово — и, блин, мой учебник заедет тебе точно по причинному месту, и ты об этой теме надолго забудешь! Малфой не удержался: — Ой, Уизел, побеспокойся лучше о своём месте. А то ж после Трансфигурации оно превратилось в маленькую каменную проблемку. Ты всегда так на статуи реагируешь? Панси издала противный смешок. Рон закипал, а Гермиона, коря себя на чём свет стоит, в ответ на реплику и сердилась, и радовалась. Может, эффектное появление профессора кое-кого и не впечатлило, зато её бывший парень по-прежнему покоя не даёт. «Интересно, почему? — губы едва не растянулись в улыбке. — Прекрати. Прочь подобные мысли! Макгонагалл в беде. Друзья — тоже. А ты, эгоистка, глупо тешишь себя признаками ревности». — Малфой, не надо проецировать собственные проблемы на других, — с учётом перекошенной физиономии хорька на Трансфигурации, Гарри решил высказаться. Вставить свои пару кнатов не помешает. Для профилактики. Он обратился к Слизнорту: — Простите, профессор, не сдержался. Вежливость — лучшее прикрытие. Особенно когда лучшей подруге, наверное, не терпится стукнуть за разговоры не по теме. — Двадцать баллов Гриффиндору за блестящие знания по предмету. А могло бы и больше, если б кое-кто не болтал попусту! — сердито заявил Слизнорт, на эмоциях размахивая палочкой. — Минус десять баллов Слизерину, и я б на вашем месте задумался. Мисс Паркинсон, ответьте, откуда взялись эти сорок два часа? Нет? Значит, ещё минус пять баллов будет достаточно, как считаете? — Кровью дракона злоупотреблять нельзя, — игнорируя раздражение профессора, спокойно вставил со своего места Драко, — при дозе восемьдесят пять капель это может привести к смерти. — Похвально, мистер Малфой. Спасли положение, — чуть спокойнее произнёс преподаватель. — А теперь, будьте так добры, выберите левую или правую сторону зачарованной доски и заодно зелье, которое ваш факультет сегодня будет готовить. Слизерин против Гриффиндора, — студенты заметно оживились. — Немного соревновательного духа не помешает. Первый, кто успешно справится с заданием, получит пятьдесят баллов. Неплохой куш, не так ли, учитывая, что пока один факультет в твёрдом минусе? — Слизнорт явно был недоволен. Гарри кивнул, покрепче сжимая флакон с драконьей кровью. Гораций жестом велел вернуть бутыль на свой стол, и: — Мистер Малфой... — протянул нетерпеливый преподаватель. — Теряем бесценное время. — Левая, — сказал Драко. Профессор взмахнул палочкой, и буквы на доске выстроились в нужном порядке, превратившись в рецепт Неодушевлённого зелья с левой стороны и Летаргического — с правой. Гриффиндорцы напряглись, их половина с письменными указаниями оказалась более объёмной. Блейз облегчённо выдохнул и благодарственно похлопал Драко по плечу. Гойл скорчил противникам физиономию. — Рано радуетесь, мистер Забини, по сложности изготовления зелья идентичны. Рабочих рук предостаточно. Время пошло, — заявил Слизнорт и перевернул песочные часы: — Кто знает, может, один из факультетов поставит личный рекорд. Вот помню Северус... — и профессор, не договорив, погрузился в воспоминания. А дальше началось маленькое сумасшествие. Первыми загремели котлы. Забыв про волшебные палочки, соперники бегали в поисках нужных ингредиентов, сталкивались, роняли жестяные банки, рассыпая содержимое по полу. И порой оно разлеталось по округе, неприятно жужжа. Студенты регулярно задевали стеклянные колбы — те падали на пол, и если б не магия, разбивались бы вдребезги. Кто-то читал рецепт вслух, кто-то делал пометки прямо на доске, а кто-то бесцельно жестикулировал. Слизнорт с тихим ужасом смотрел на это безобразие и только успевал уворачиваться от носившихся мимо начинающих зельеваров. В конце концов он сел за свой стол и взмахами палочки регулировал «движение», заодно замораживая различные вредные летающие создания и спасая ценные ингредиенты от вандализма. Спустя десять минут суета поутихла, но в воздухе стоял невообразимый гул. Гриффиндор единогласно положился на Гермиону, предоставив ей бразды правления. Но на деле работа оказалась сложнее. Грейнджер с болезненным чувством справедливости, старалась никого не обидеть и дать хоть какое-нибудь задание, но не успевала учитывать, кто с чем лучше справится. Однокурсники то и дело заваливали её вопросами, и от этого путаница в голове только усиливалась. Командовать тремя ещё можно, но больше... Это, определённо, требовало практики. И жертв. Слизеринцы поступили хитрее. Они просто взвалили весь процесс приготовления на Забини с Малфоем, в душе надеясь, если что, сделать из них виноватых. Нотт, по обыкновению, молча уткнулся в тетрадь, игнорируя всех и вся, а Монтегю с Гойлом взялись деморализовать противника. Паркинсон и Гринграсс уповали на природное везение и хохотали, лишь бы мешать всем подряд (выборочно-то не выйдет), отчего Блейз не выдержал и наложил на обеих Силенцио. Панси пригрозила ему жестами, но быстро смирилась: очень уж хотелось выиграть. Гойл подначивал из дальнего угла. Монтегю, с онемевшим языком, из вредности, пять раз — невербальной магией — переставлял чужие банки и разделочные доски с места на место. Рон периодически выходил из себя, и было уже всё равно, когда Лаванда приклеила его ботинки к полу, чтобы он не бросился на враждебный факультет и не разлил в гневе содержимое их котла. Гарри ворчал: «Мы не успеем», вдвойне сводил этим с ума, и Гермионе с трудом удавалось не завязать пессимистичный язык узлом. Не сговариваясь, Блейз и Драко решили сотворить ещё одно кресло, чтобы не забивать лишней информацией голову. Листок пергамента с описанием отправился в кипящий котёл в точно положенное ему время. — Горе от ума, Грейнджер? — выкрикнул Блейз, измельчая листья мандрагоры, откомментировав весьма и весьма лохматое «зрелище» напротив. — А вы честно соревноваться не пробовали? — парировала она. — Ах, да... Вы ж любите выигрывать, но не умеете играть. Малфой, помешивая настой, не отреагировал на заявление-укол, опустил в котёл корень златоцвета и криво усмехнулся: — Ты ещё скажи, главное — участие, Грейнджер. Так говорят лишь проигравшие. А интуиция мне подсказывает, что и сейчас я тебя сделаю! Не удержался. Всё-таки сорвалось. Драко не смог не ткнуть в их общую слабость, но под своим углом. Пока одни — более продуманные — мешали победить Гриффиндору, а другие — более сознательные — строгали ингредиенты, Забини старался убедить себя, что речь идёт о словесной дуэли в библиотеке. Рон отстукивал по столешнице гимн Хогвартса, чтобы не сорваться, а Гарри предпочитал не замечать взаимных издёвок двух псевдоврагов. То, что в этой Гермионе проснулся азарт, — проблема Малфоя, не его. Преподать урок заносчивому идиоту в исполнении лучшей подруги не помешает. А она стиснула зубы, чтобы не крикнуть в ответ какое-нибудь ругательство. Но не поддаваться же мерзавцу! Поэтому спокойно и двусмысленно: — Один раз — ещё не победа, Малфой. Вчера — ты, а сегодня — тебя... — и ещё более колкое: — Расслабься. Он оторопел: Грейнджер сдула со лба вездесущие пряди и отважно подмигнула в ответ. Наплевав на кучу свидетелей. Да она рехнулась! Однако более-менее наблюдательные сокурсники только передразнили нахалку. Но Драко это взбесило. Не характер — слизеринский кошмар! И пусть настойчиво заставляешь себя не замечать, не думать, не хотеть — не пасовать же перед... «Какой-то... какой-то... гр... — избитое слово застревало на задворках сознания. — Наглой... невыносимой... зазнайкой! Треснуть бы тебя по голой заднице! Тоже при всех. Дружки б — на фиг — позеленели! Посмотрим, как ты запоёшь, когда твоё варево провалится». — Дорогие студенты, — раздался усиленный голос преподавателя, — напоминаю вам, что в мерный флакончик с зельем надо добавить всего каплю драконьей крови. И не только по тому, что это дорогое удовольствие... Полчаса, чтоб оценить ваш успех, или поражение, более чем достаточно. Минуты бежали невообразимо быстро. Напряжение росло. Нервничали все. Без исключения. В пылу борьбы лишние мысли исчезли. И чувства тоже. Дух соперничества витал в воздухе, словно клубы пара из дымящихся котлов. Добро должно побеждать зло! Но фортуна в этот день оказалась на стороне... Слизерина. Почти через час Драко победно отлевитировал флакончик с заданным зельем к столу Слизнорта. Точно за несколько секунд до того, как Гермиона водрузила своё творение рядом. По магловской привычке — собственноручно. Странно, но они оба скрестили руки на груди, стараясь не смотреть друг на друга. И безумно хотели выиграть, будто это не битва факультетов, а их персональное соперничество. — Ну что ж, — произнёс преподаватель, поглядывая на остановившиеся песочные часы, — ни о каком рекорде речи быть не может. Северус смог сварить любое из этих зелий в одиночку за сорок минут. Увы... увы... Слизнорт удручённо вздохнул и покосился на Гарри: — Я искренне надеюсь, вы растеряли ваши способности временно. По причине стресса. Мисс Грейнджер, а вы, к сожалению, оказались второй... — Но нет никаких гарантий, что мистеру Малфою... и прочим, — спешно поправилась она: опять создавалось ощущение дурацкой личной борьбы, — зелье удалось безупречно, — Гермиона решительно придвинула работу своего факультета преподавателю. — Это можно проверить, только выпив снадобье. — Бесспорно, мисс, — согласился профессор. — Поэтому мистер Малфой нам сейчас это и продемонстрирует, не так ли? — Не совсем. Драко махнул Гойлу, и тот, как послушная собачонка, схватив со стола флакон, проглотил жидкость залпом, даже не поморщившись. Утёр рукавом губы и в тот же момент превратился в немного неказистое чёрное кресло, пошатывающееся из стороны в сторону словно маятник. — Прекрасная работа, — заключил Слизнорт, разглядывая не похожего на себя Грегори, — и если довериться математике, по итогам соревнования вы только что обогнали Гриффиндор на десять баллов с учётом оплошности мисс Паркинсон. Слизеринцы победно загалдели. — Только, мистер Малфой, — пристально глядя на него, добавил профессор, — поступи вы, как истинный зельевар, а именно, самолично приняв своё же детище, увеличили бы выигрышный разрыв до двадцати баллов. Это принесло бы куда большее удовлетворение, чем просто блестяще сварить зелье и подсунуть его палец о палец не ударившему однокурснику, — декана Слизерина потянуло на ворчливые упрёки собственных студентов, добившихся не совсем чистой победы. Монтегю скрежетал зубами. Как и Драко: его отчитывали как мальчишку. И где?! На глазах у уродцев в красно-полосатых галстуках и одной жуткой выскочки! Вместе с тем гриффиндорцы понуро пялились в пол, пока противник обменивался радостными взглядами и бросал в сторону проигравших банальные колкости, вроде «неудачники» и «бесславные неучи». Слизнорт, похоже, уже потихоньку начинал привыкать к межфакультетской войне, поэтому время от времени её игнорировал. Или, возможно по тому, что когда-то сам был слизеринцем. Но тут произошло... неожиданное. Грейнджер, явно поддавшись порыву, схватила со стола флакон с Летаргическим зельем и, подобно неразумному Гойлу, осушила его до дна. Студенты обоих факультетов от изумления рты приоткрыли. Патил и Браун, по традиции, ахнули. Симус схватился за голову. Рон тихо выругался и зарычал, а Гарри очень разозлился: лучшая подруга испытывает дружеское терпение и судьбу одновременно? Опять?! Дикое, неуёмное желание — поймать невидимого врага и засадить в Азкабан до конца дней — стремительно заслоняло гнев: «Если виноват Малфой, то он очень пожалеет, что избежал тюрьмы в первый раз!» А потом Гермиона осела. Прямо на пол. Веки закрылись под тяжестью магического настоя, и жертва зелья растянулась на каменном полу, едва дыша. «Вот дура! Зачем?» — Драко напрягся. Он и рад бы не смотреть, только взгляд застыл на безвольно распластанной Грейнджер. В следующее мгновение показалось, что воздух подземелья стал призрачно-серым, и собственное сердце напомнило о себе бешеным стуком. Горло сдавило. Грейнджер лежала навзничь, раскинув тонкие руки, с полусогнутыми ногами, и грудь вздымалась уже через раз. Распущенные волосы в беспорядке разметались по холодному камню и красиво переливались в отблесках огня. Приоткрытые губы алели ярким пятном и чудовищно притягивали. Но Грейнджер покоилась у ног безмолвным упрёком. Совершенно беспомощная. Полуживая... — А смерть ей к лицу, — с небольшой издёвкой, и даже удивлением, двусмысленно подметил Забини, подошедший к Драко со спины. — Да, — тихо подтвердил тот отрешённым тоном, поражаясь контрасту с ночным кошмаром, который уже обволакивал сознание пугающими картинками. Отголоски безумных криков Грейнджер изгонялись усилием воли. Слабой, но всё-таки реальной. Слизнорт, не видящий причины для беспокойства, спокойно поднялся со стула и заявил: — Как несложно убедиться, Летаргическое зелье сварено превосходно. И вот что значит дерзость, смелость и знание предмета: Гриффиндор получает заслуженные десять баллов и — ничья! — с удовлетворением констатировал профессор. Но гриффидорцы не издали ни звука. — А поскольку мы учимся, а не просто соревнуемся, то... — Слизнорт уставился на Драко и вытянул руку в сторону Грейнджер: — Дотроньтесь до её запястья, мистер Малфой, — Гораций явно решил выделить того, кто показал себя сегодня на высоте. — Так вы сможете почувствовать, как действует зелье. Ощутите, как прячется за магией жизнь. Скоро мисс Грейнджер лишится слуха, как лишилась зрения и осязания... Браун истерически всхлипнула. — Ну же, коснитесь её! — недоумевал Слизнорт. Весьма увлечённый происходящим, он сверлил взглядом одного умного, но нерасторопного студента и ждал: — Чего вы боитесь? — Ничего, — выдохнул Драко, понимая, что на подобное обвинение обязан ответить. Действием. Он с невозмутимым лицом присел рядом с Грейнджер и нащупал пульс. Рон инстинктивно дёрнулся, только приклеенные к полу ноги едва не вынудили упасть. Но Гарри вовремя удержал приятеля и с волнением продолжил следить за Гермионой. Её красивое лицо хрустально белело, она угасала. Это было тяжело... Безбожно тяжело видеть её такой. «Полчаса... Надо подождать каких-то долбаных полчаса!» — Драко, это тебе не Трансфигурация, — отчего-то забеспокоившись, с нервной усмешкой вставила Гринграсс и тут же получила тычок от Паркинсон: — Никто же не собирается её целовать, дура! — Дафна надулась. Но Драко не слышал издёвок, потому как чувствовал, что из-за малой дозы драконьей крови жизнь в Грейнджер ещё билась, хотя кожа уже холодела. Тело вело свой собственный отсчёт между жизнью и почти смертью, а пульс стал последней осязаемой гранью, разделяющей их. Краска отлила от щёк. От манящих губ. И, словно в камере, сознание Драко пыталось вырваться, потому что в груди синхронно пульсировала упрямо подступающая боль. Кровь, казалось, замедляла свой бег. Спину жестоко сковало. Пальцы немели. А в горле даже не огонь — выжженная пустыня. Едва уловимое дыхание Грейнджер совсем пропало. «Значит, скоро отключатся остатки самосознания, и она...» — Драко старательно боролся с кошмарной иллюзией. Но хрупкое биение её сердца стало нитевидным. Оно толкнулось в последний раз и... ...замерло. В ушах зазвенел мерзкий смех Беллатрисы. Виски сдавило. Драко всё пытался проснуться — и не мог. Он спал с открытыми глазами. Боль внутри нарастала. Медленно. Гадко. Пугающе. Но самое страшное случилось в следующее мгновение, потому что мозг знал, что делать. Он отчаянно хотел прекратить всё это. Немедленно. И плевать на всех! Они все жалкие идиоты! Особенно — Слизнорт! Драко неосознанно потянулся за палочкой, пока другая рука перевернула руку Грейнджер ладонью вверх и... Резко рассекла. Магия сразу же стала покидать тело через зияющую рану. Драко рывком поднялся, когда зрачки уловили алые капли крови, стекающие по бледной коже на пол. Безжалостно терзающие своим ярко-красным оттенком. А положение — хуже некуда. И негде укрыться от случившегося и от бури в своей голове. — Ты что творишь, придурок хренов?! — в ярости заорал Рон. — Мало твои мерзкие родственнички над ней поизмывались?! — ещё немного и он выскочит из ботинок. — Уймись, Рон, — удерживал его под локти Гарри, не совсем понимая истинных причин произошедшего. Там, на Трансфигурации, и сейчас Малфой смотрел на Гермиону не с теплотой, не с нежностью, но точно не как на «поганую грязнокровку», и это абсолютно сбивало с толку. — Успокойтесь, мистер Уизли, — строго сказал Слизнорт. — Жертвы летаргического сна не чувствуют боли. Первым возвращается слух, потом зрение и осязание. Именно поэтому зелье считается довольно опасным. В такие минуты ваше тело уязвимо и может стать лёгкой мишенью. А мистер Малфой только что принёс своему факультету победу, заработав ещё десять баллов, — Слизнорт пожал плечами, ненадолго повернувшись к гриффиндорцам. — Вам, должно быть, довелось читать ранние труды Найджела Бёрка? Иначе как бы вы смогли разбудить мисс Грейнджер. Драко молча кивнул. И, стараясь не смотреть на неё, вернулся к своему столу. Профессор хотел было что-то добавить, но промолчал, потому что в подтверждении его слов её глаза открылись. — Да, но теперь она не спит! — не унимался Рон. — И истекает кровью! — Это её не убьёт, — огрызнулся Драко, не чувствуя ни капли гордости — только злость, и вдруг резко, не как утешение, а издёвка: — Расслабься! — это выражение, наверное, уже въелось в мозг. — И пофучай уфофольстфие, — онемевшим языком добавил от себя Грэхэм. — Фсе жнают, она тебя кинува! — «кара» за зачарованное яблоко в понимании оратора состоялась. Гермиона поражалась, как когда-то полное заботы и участия слово менялось, искажая первоначальный смысл. Рон побагровел. Гарри неслышно выругался. Слизнорт вспыхнул: — Неделю отработок, мистер Монтегю. Без палочки! Прежний цвет лица уже вернулся к Гермионе. Она зашевелилась и неспешно поднялась на ноги, всматриваясь в свежий порез на руке. Сжала её в кулак, надеясь ослабить кровотечение. Но не прекращать. Пусть жжёт! Пусть обжигает кожу тёплой влагой. Так больнее. Это отрезвляет. Как и холодное отстранённое лицо Малфоя. Только сердце путает. Надежда шепчет. В голове полная неразбериха. — Вы в порядке, девочка моя? — заботливо поинтересовался Слизнорт. Она слабо кивнула. Но Гарри знал, когда Гермиона лжёт. Она точно не в порядке! Растеряна, подавлена, наигранно спокойна. Но не зла. Они с Малфоем оба рехнулись, пытаясь что-то кому-то доказать. — Запишите всё, что вам потребуется по новой теме, — продолжил преподаватель, — время вышло, все молодцы и свободны. Студенты опять загудели. Но Гермиона, схватив палочку, вылетела из комнаты со словом «свободны». Бросив свои вещи. Друзей. Она бежала по коридору. Неслась по ступенькам на первый этаж, крепко сжимая в кулак раненую руку. Толкнула дверь учебной комнаты номер одиннадцать и вошла внутрь, надеясь растворить свою боль там, где казалось, что у Малфоя есть сердце. Потому что не понимала, отчего её кровь стоит жалких десяти баллов и победы в каком-то глупом соревновании? Почему смерть так ей к лицу? Откуда мучительная холодность? И когда Малфой был с ней настоящим? Но зачарованной комнаты больше не существовало. Он уничтожил её. Оставил лишь пустоту, давящую и раздирающую одновременно. Он уничтожил не только комнату — их, разбив стук двух сердец о кромешную тьму. Разрушить магию «до» значило борьбу, но «после»... Душное. Бесчеловечное. Циничное. Безразличие. То есть ничего. Полное ничего. Ноги подкосились. Душа горько заныла, прощаясь с наивной иллюзией, с ужасным обманом чувств. Гермиона привалилась спиной к двери и сползла... Правдивая пустота заполнила нервы, вызывая онемение, и Гермиона заплакала, произнеся лишь одно слово: — Ненавижу. Но сложно понять, кого больше: Драко, собственную слабость или... Себя.* * *
В субботу, около одиннадцати, Драко, наслаждаясь мрачностью подземелья, подпирал стену у входа в гостиную Слизерина, толком не решив: войти или вернуться на матч. Всё-таки Блейз далеко не дурак!.. Так проще всего незаметно уйти и так же возвратиться. Когда следят за снитчем, то никому нет дела, где пропадает бывший Пожиратель смерти. Встреча с колдомедиком отца прошла гладко. Кабинет Макгонагалл — лучшее укрытие. Иногда она прямо-таки раздражала своим благородством и гриффиндорской смелостью не меньше выскочки Грейнджер. Одно дело рассказать о Селвине, другое — не только выдать указание Министерства, но и предоставить место для свидания. Наконец-то с отцом хоть немного прояснилось. Как же это сводило с ума несколько долгих дней!.. Ночью — фанатичная тётка, а после — собственные страхи. И непрерывная-непрерывная борьба с собой, с призраками прошлого и настоящего. Но вот… отпустило. Успокоилось. Проступило хоть какое-то подобие нормальности в этой ненормальной послевоенной жизни. Люди, готовые помочь… Эгоизм не мешал Драко воспринимать это как должное, но внутренний червячок напоминал, что теперь он обязан. Снова. И Блейзу тоже. Разговор с врачом не просто приятный сюрприз — это, блин — поступок! Только долги уже опутали Малфоя, как паутина, и не давали вырваться. Но если с другом можно найти, как расплатиться — не буквально, то с Макгонагалл... И ещё хуже — с Грейнджер... Полный швах. «Да ну на фиг!» Есть вещи поважнее. Конечно, очень бы хотелось увидеть отца... Но слишком большой риск. Слишком. Мать Забини, да и он сам, на такое никогда не подпишется. В нелёгкой ситуации Драко и колдомедик воспринимался как подарок. А хорошие новости — так вдвойне. Отец не так безнадёжен, как казалось почти месяц назад. Он отвечает на лечение. И главное, помнит о жене и сыне. Слабо, обрывочно, но помнит! Драко не волновало, во сколько обойдётся растянуть пребывание отца в Мунго. Подальше от дементоров. От их голодных ртов. От пыток. Больничные стены куда безопаснее Азкабана, доктор прав. Тем более что с каждым новым днём срок заключения неизменно уменьшается. Авроры Министерства предпочтительнее мерзких тварей в балахонах. Странно, но сегодня впервые за долгое время удалось спокойно поспать. Ни смеха тётки, ни криков Грейнджер, ни собственных слёз... Ничего. Драко потянулся за лежащей на полу сумкой. Надо бы спрятать её получше и вернуться на игру. Поорать вдоволь. Поиздеваться над золотой троицей. Так, ради удовольствия. Последить за бестолковой Грейнджер... Которая только за вчера успела достать! Драко упёрся затылком в холодную стену, прикрыл глаза и предпочёл вспомнить что-нибудь... Хорошее. И что опять странно — им стала Грейнджер. Там, в зачарованном месте. Упрямая, но соблазнительная в своей покорности. Замирающая в его руках. Шепчущая «поцелуй меня». Вспомнились её дрожащие от боли губы. И понимание «ты — первый». Медленные толчки… Кожа к коже… Стоны… вдохи… выдохи… Жаркие объятья ног. «Ох, чёрт…» И тут раздался невесёлый голос Забини: — Пароль забыл? — но глаза спрашивали «как всё прошло?». Панси, держащая Блейза за руку, смотрела как-то растерянно. Драко едва заметно кивнул другу, мол, всё нормально, и спросил: — А почему вы так рано? Только не говори, что чёртов Поттер разгромил Когтевран в пух и прах. Забини закачал головой: — Нет, Когтевран выиграл: сто семьдесят — двадцать. Поттер прошляпил снитч, — и, назвав пароль, Блейз пропустил Панси в гостиную, а затем вошёл следом. Лица обоих были безрадостные. — Да что случилось, мать вашу?! — не выдержал Драко, шагнув за ними. И ощутил, как к ногам подступила неприятная слабость. — Это ж хорошая новость. Для нас. Поттер облажался — чертовски приятная новость! — нервная ухмылка вышла неестественной. И тут Малфой напрягся, чувствуя неладное: — А с чего это он вдруг? Блейз устроился на диване и заунывно ответил: — Да так... Гриффиндорская заучка того... доигралась со смертью. Разбилась. Чёрт!.. Никогда не любил вида крови, — его передёрнуло. Панси прилегла головой на колени Блейза. А Драко готов был поклясться, что его сердце замерло. И, как в кошмарном сне, пропустило удар. Навалилась пустота. Стиснула в своих объятиях, не позволяя издать ни звука. Дыхание оборвалось. В конечностях закололо. Внутренности стянуло, а мысли спутались и потеряли устойчивость. Сознание раскололось надвое: на «да» и «нет!». Грудь нестерпимо сдавило... И проснуться не получится. Захлопнуть перед Ней дверь — тоже. Драко застыл — обречённый: «Я ждал тебя, боль…»
