Ready to play the game?

На следующий день на меня снова надевают наручники и ведут в переговорную комнату, что уже само по себе вызывает опасения. За пятнадцать минут ожидания они только усиливаются - Харли никогда не заставляла меня ждать - и наконец оправдываются, когда в дверь, посторонив Уилшоу, входит главный врач клиники Аркхэм собственной персоной. Окинув придирчивым взглядом высокую фигуру в сером костюме, прямоугольные плечи, довольно густую для его возраста шевелюру, короткую бороду с проседью, я морщусь, будто в помещении появился если не скунс, то зверь ничуть не менее вонючий, и ворчливо замечаю вместо приветствия: - Вы как-то неуловимо изменились, доктор Квинзел. Стрейзанд смотрит на меня сверху вниз. Лампа дневного освещения просвечивает его волосы - кончики сияют, окружая его голову нимбом. - Всё шутите, мистер Джей, - произносит так, словно кусок грязи сплевывает. Ну и кто тут, дамы и господа, подвержен комплексу Бога? Делаю привычное движение, чтобы развести в ответ руками, - мол, что может быть естественнее для Джокера, - но лишь уныло звякаю цепью. Кивнув охраннику, чтобы оставался в комнате, Стрейзанд неторопливо усаживается, раскладывает перед собой папку с делом, достает из кармана очки, водружает их на нос. - Итак, что мы имеем, - начинает перелистывать страницы. - Без сомнения, доктор Квинзел потрудилась на славу. Одно только то, что ей удалось установить с вами контакт и сформировать доверительные отношения, достойно похвалы. Однако, к моему глубокому сожалению, она явно перестаралась. Возможно, регулярные беседы, небольшая корректировка дозы, чтение газет и прогулки сделали вас спокойнее, но то, что она вас провоцировала, позволяя вам находиться рядом с собой без наручников и пользуясь духами... - Укоризненно качает головой. - Она проигнорировала мои предостережения, и смотрите, что получилось: вы едва не оторвали ей руку. - Судя по всему, доктор Квинзел была совсем не против, - насмешливо фыркаю, - лишиться руки. Он бросает на меня ледяной взгляд поверх очков. - Вот послушайте. Останавливается на середине папки и, перескакивая со строчки на строчку вниз, зачитывает: - «Пациент А-193, врожденная гиперактивность и тенденция к агрессивности, потребность безусловного доминирования, “злокачественная грандиозность”, диссоциация личной ответственности, сниженная реактивность автономной нервной системы - отсюда стремление к острым ощущениям... Имеет серьезные затруднения в обретении самоуважения нормальным путем через переживание любви и гордости своих родителей, недостаток первичных взаимных привязанностей... Слабая, мазохистичная мать; вспыльчивый, непоследовательный, садистический отец; алкоголизм в семье... Частые переезды. Открытые конфликты с учителями и социальными работниками... Отсутствие ощущения силы в моменты развития, когда оно было необходимо, - отсюда поиск подтверждения собственного всемогущества... Не может признать в себе наличие обычных эмоций, так как они ассоциируются со слабостью и уязвимостью. Активное обесценивание и пренебрежение всем, что принадлежит к области нежности и любви...» (1) И снова взгляд поверх очков, выжидающий. Я заявляю, что не понял ни слова. - Это выдержки из отчетов доктора Квинзел за те полгода, что она с вами работала, - терпеливо поясняет Стрейзанд, - из которых отчетливо видно, что она не сделала никакого открытия. Типичное описание психопатической личности. Догадываетесь, чем это для вас чревато? - Нет, - говорю. - И чем же? - Повторной экспертизой, - усмехается тот. - И возможным переводом в Блэкгейт. Я деловито киваю. - Вот теперь я вас понял, док. - К счастью для вас, - продолжает Стрейзанд, - я прослушал записи, которые доктор Квинзел делала во время ваших бесед. И вот что я вам скажу, мистер Джей. Судя по длине этих записей, она рискует. Очень рискует отправиться следом за вами в тюрьму за мошенничество. - А при чем тут я? Если вы подозреваете, что она от вас что-то скрывает, с нее и спрашивайте. - Если бы я получил от доктора Квинзел внятный ответ, то не пришел бы к вам. - О, какая честь! - попытка сложить руки на груди также не увенчалась успехом. - Я вас прошу по-хорошему. До поры до времени. - Ну конечно, - наклоняюсь вперед. - Припишите мне новый диагноз, отправьте меня в тюрьму - а заодно отправьте к чертовой матери и субсидию на содержание «контингента повышенной опасности». Уверен, ваши сотрудники скажут вам спасибо, оставшись без ежемесячных премий. Правда, Уилшоу? Стрейзанд скептически хмыкает. Охранник у двери переступает с ноги на ногу. Я требую позвать сюда моего доктора, на что Стрейзанд отвечает: - С этого дня я ваш доктор. Что ж, говорю, тем хуже для вас. - Это мы еще посмотрим, - сняв очки, собирает бумаги, аккуратно вкладывает в папку. - Смотрите лучше за своим отпрыском. Видя, как дрогнули пальцы Стрейзанда, ухмыляюсь. - Где он теперь у вас лечится? Во Флориде? В Калифорнии?.. А почему не здесь? Краска сходит с его лица. - В Аркхэме, я слышал, неплохое наркологическое отделение. Он поднимается, так же медленно, как и садился, угрожающе вырастая над столом. - Попридержите-ка язык, мистер Джей. - О, прошу прощения, я забыл, что тут посторонние, - глядя на Уилшоу, откидываюсь на спинку стула и съезжаю вниз по сиденью, чтобы казаться меньше, чем я есть. - Надеюсь, приятель, ты не побежишь звонить в «Готэм газетт», чтобы рассказать, как Робби Стрейзанд покупал наркотики у одного из моих шестерок в обход Марони, м? Им бы понравилось. Стрейзанд отталкивается от столешницы. - Совершенно очевидно, что заигрывания доктора Квинзел нужного результата не принесли. С завтрашнего дня назначаю вам новую терапию. С этими словами он разворачивается к двери. Я беззаботно смеюсь ему вдогонку. * * * В тот же день из моей камеры выносят газеты, которые Харли добыла для меня совсем недавно. Газеты, как и раньше, не первой свежести, но они превосходно скрашивали мой досуг и давали представление о настроениях в городе: мафия притихла, Харви Дент по-прежнему герой, Бэтмена давно не видно, полиция вяло его разыскивает. Статьи обо мне превратились к крохотные заметки и перекочевали с передовиц на последние страницы, и я бы соврал, если бы стал утверждать, что меня это нисколько не огорчает. Что ж, всё указывает на то, что пора о себе напомнить. Однако после разговора с главным врачом о прогулках можно забыть. Кроме того, в отличие от Мейсона, который не скупился на медикаменты, но всё же опасался меня убить ненароком, Стрейзанд, хоть и дорожит моим присутствием в своей богадельне, далеко не так осторожен. Теперь к трифлуоперазину добавляется диазепам в лошадиных дозах, так что к вечеру у меня перед глазами плывет, мышцы деревенеют, и я покорно укладываюсь в койку, а утром в притворной панике зову Стрейзанда, чтобы попросить его вернуть прежнюю дозу в обмен на информацию о проделках доктора Квинзел. - Пусть придет сюда. Я ее разговорю, вот увидите. И в ответ на сомневающийся взгляд Стрейзанда заверяю: - Уилшоу не даст соврать. * * * Первое, что делает Уилшоу, войдя ко мне в камеру, - пристегивает меня к койке ремнями и только после этого позволяет доктору Квинзел переступить порог. Привычное «Здравствуйте, мистер Джей. Как ваше самочувствие сегодня?» звучит как музыка. - Отвратительно, - скалюсь я, поводя плечом, насколько это возможно. Она придвигается ко мне на стуле чуть ближе, чем в первый раз, и охранник не возражает. - К сожалению, я больше не могу влиять на назначение препаратов, если вы это имеете в виду. - Увы, - поворачиваю голову, делаю глубокий вдох, чтобы учуять, что за духи на ней сегодня. - Это ваниль, - напоминает она, и я невесело улыбаюсь. Я говорю, что мне чертовски жаль, что так вышло, и спрашиваю, знает ли она, о чем я думаю, валяясь тут без дела который день? Разумеется, она не знает, но очень хочет узнать. - Я думаю о своих людях. Тех, что сидят в Блэкгейт или здесь, со мной по соседству. Я помню их всех по именам. Рон, Кенни, Томас, Малыш... Я не рассказывал о Малыше? Славный был малый. Здоровенный, как бык, и такой же тупой. Больше всего любил рождественские гирлянды из разноцветных лампочек. Я нашел его под перевернутым грузовиком во время армагеддона в Нэрроуз и вывез с острова. Он был мне так благодарен, что готов был в лепешку для меня расшибиться. Собственно, его уже нет в живых. Я рассказываю о том, каким отменным стрелком был Кенни, пока кто-то из спецназа не перебил ему сухожилие в локте. И как Рон ненавидит всех, кто, по его мнению, работает на систему. И как Томасу Шиффу повсюду мерещатся агенты ФБР, так что он норовит отстреливаться от всего, что движется. Я говорю, что скучаю по Томми, и прошу доктора Квинзел передать ему привет от меня. - Он будет рад... Это ведь несложно - спуститься на другой этаж? - Спуститься на другой этаж несложно, - отвечает та. - Но общение между пациентами группы «А» запрещено в любом виде. - Какое же это общение? - смотрю на нее с преувеличенным укором. - В любом виде, - строго повторяет доктор Квинзел, а Арлекин подмигивает мне тайком от охранника. Сделав вид, что не заметил этого, тяжело вздыхаю и цыкаю языком с досадой. - У Готэма короткая память. Надо бы подкинуть газетчикам кость посочнее, м? Она смотрит с искренним интересом. - Вы ведь собирались это сделать, не так ли? Продать им эксклюзивную информацию обо мне... Интерес сменяется таким же искренним недоумением, из чего я делаю вывод, что Стрейзанд даже и не думал вызывать ее на ковер. Очевидно, решил в первую очередь опросить тех, кто был рядом во время наших бесед, - меня и охрану, - и только после этого предъявить ей компромат. Думал одурачить нас обоих, старый хрен. Я усмехаюсь. Не на тех напал. - Стрейзанд уверен, что вы хотите сделать это без его ведома. - Профессор Стрейзанд, - доктор Квинзел в очередной раз демонстративно подчеркивает первое слово, - возможно, считает такой подход приемлемым. - А Арлекин добавляет: - Каждый судит по себе. Немного помолчав, она с грустью констатирует, что в Аркхэме ей совсем не рады. - Уволишься, - говорю ей в тон, легко переходя на «ты» в присутствие Уилшоу, - и забудешь меня, как и все... Она чуть наклоняется надо мной. - Тебя невозможно забыть, - произносит одними губами, - Джозеф... Протягивает руку и коротко, мягко пожимает мне запястье. - Доктор Квинзел! - резко окликает ее охранник. Глядя ей вслед, я нисколько не сомневаюсь, что никогда больше ее не увижу. * * * Меня разбирает злорадный смех, стоит мне только представить бешенство Стрейзанда, когда он понял, что я просто вынудил его устроить мне свидание с доктором Квинзел, не собираясь при этом оказывать ему реальную помощь в разоблачении ее хитрых планов. Разумеется, ни о каких поблажках с его стороны речи быть не может, но я рассчитываю на Арлекина: если она доберется до Тома Шиффа в ближайшие дни, а Киган Шифф навестит двоюродного братца в выходные, как обычно, и передаст позывной моему подручному на свободе, то максимум через неделю меня здесь не будет. И вот, как по заказу, на следующее утро я получаю чистую одежду. Переодеваюсь. Поправляя короткий рукав, чувствую в шве по краю что-то плотное. Зная, что камера наблюдения в моей палате работает круглые сутки и дежурный неусыпно следит за мной на своем посту, делаю вид, будто меня тянет в сон. Укладываюсь под одеяло, где, поерзав, извлекаю из распоротого шва крохотный кусочек бумаги, сложенный вчетверо. Беспокойно верчусь, зажав бумагу в кулаке. Через какое-то время поднимаюсь и направляюсь в противоположный от койки угол - к гальюну. Повернувшись к камере спиной, начинаю возиться с ширинкой обеими руками, что нисколько не мешает мне отогнуть краешки записки и прочитать: «Томми получил твой привет» - с указанием вчерашней даты. Я улыбаюсь. Что за умница Харли! Догадалась, что я неспроста рассентиментальничался. Всего одно слово - и пора собирать вещички. Прощай, Аркхэм. А может быть, до скорого. Бумага отправляется в унитаз. Я спускаю воду и умываю руки. * * * Проходит еще пара суток. На третьи, ближе к вечеру, начинается светопреставление. Шума весеннего ливня и грома за стенами Аркхэма в моем каменном мешке практически не слышно - разве что отдаленный гул, зато звуков взрыва в глубине водосточных труб я ни с чем не спутаю, как и последующей серии хлопков короткого замыкания этажами ниже. Освещение в коридоре разом гаснет, через секунду включается снова - лампочки светят через одну, от аварийной аккумуляторной установки. Я дружелюбно улыбаюсь охране, явившейся, чтобы открыть мне дверь под завывание пожарной тревоги и, предварительно надев на меня наручники, вывести из камеры в строй к моим многочисленным соседям. Звеня в унисон цепями, прилежно конвоируемый, строй вразвалку направляется через распахнутые решетки к лестнице, ведущей из-под крыши вниз. Здесь горящих лампочек еще меньше, да и те лениво подмаргивают. На верхней ступеньке как будто невзначай спотыкаюсь, тыкаюсь в спину идущему передо мной детине. Детина, словно только этого и ждет, стремительно разворачивается и молча бьет меня локтем под дых. Захрипев на выдохе, падаю под ноги идущему сзади и задеваю соседа слева. Те вдвоем подступают к детине. - А ну стоять! Прекратить! Недолго думая, детина ловит первого подвернувшегося охранника в кольцо рук, сцепленных браслетами, и принимается душить. Мгновенно поднимается гвалт. Строй рушится. Кто-то из заключенных кубарем скатывается на лестничную площадку, за ним тем же манером следует кто-то из охраны. Обожаю такие зрелища, но сейчас не время любоваться. Одного подмигивания лампочки мне достаточно, чтобы выскользнуть из-под перепутавшихся ног обратно в коридор - и дальше, в противоположный конец коридора, в открытую зарешеченную дверь, через которую меня выводили на прогулки, направо - к лифтам, и дальше - к единственной в этом крыле тюремного блока лестнице на крышу. А дальше... - Джозеф! Я едва не сношу ее со своего пути, как мчащийся на всех парах грузовик раскатывает в лепешку крохотный автомобильчик. Не останавливаясь, хватаю ее за руку и волоку за собой, прочь от лифтов, где запах горящей проводки настолько едок, что в горле першит. Харли Квинзел не сопротивляется - наоборот, быстро семенит за мной следом. Я подсаживаю ее на лестницу, и она легко взбирается под потолок, словно всю жизнь только этим и занимается. - Эй, ловкачка! Подожди меня. На крыше дождь хлещет, как из брандспойта, молния бьет разве что не по голове. Стоя во весь рост над Аркхэмом, над Готэмом, промокший до нитки, в наручниках, я хохочу в грохочущее небо, а рядом заливисто смеется Арлекин. - Ты взял меня в заложники? - спрашивает, перекрикивая ливень. - Нет, детка, - мотаю головой, разбрызгивая струи воды. - Ты для этого слишком мала, тобой не прикроешься. - Я беспокоилась за тебя, - придвинувшись ближе, почти прикасается прилипшим к коже рукавом халата к моему окольцованному запястью. - Я тебя искала. По моей спине проходит дрожь - и отнюдь не от холода. То, что я слышу в ее словах, - это не просто кратковременная тревога из-за эвакуации. Это гораздо больше. Признание в любви. Я поднимаю руки, и она, проскользнув под ними, оказывается в кольце. Я обнимаю ее за талию. Крепко прижимаю к себе. Наш поцелуй длится и длится, сопровождаемый громом, омываемый дождем, в самом центре стихии, и мы двое - неотъемлемые части ее. Без греха, без страха, без слабости, без боли. Вот что я называю единством. Вместе мы перебираемся на крышу административного корпуса - я ориентируюсь по краю стены моего загона для прогулок, который виден внизу с определенного ракурса, и Харли подтверждает мою правоту. Она говорит, в административном корпусе никого нет: огня там не замечено, однако сотрудников эвакуировали из-за сильного задымления. Что ж, отлично. Есть возможность навестить кабинет Стрейзанда в его отсутствие - доктор Квинзел услужливо подсказывает мне дорогу. Она также подсказывает мне, в каком шкафу и на какой полке хранится папка с делом пациента А-193, а также в каком ящике стола профессор Стрейзанд - обязательно ударение на первом слове - держит свою любимую подаренную уважаемыми коллегами на шестидесятилетний юбилей зажигалку. Бумага с огнем превосходно сочетаются - и вот уже в административном корпусе на предпоследнем этаже зафиксировано возгорание. Первое, что видит поднявшийся сюда пожарный, - надпись копотью на белой стене над креслом главного врача: «Джокер и Арлекин были здесь». Второе, что он видит, - звезды в глазах от удара пресс-папье по шлему. - Что за... Его напарник, ростом пониже, падает рядом, сраженный томом Юнга: доктор Квинзел даже в драке остается профессионалом. - Оставь их, - просит она, когда я берусь за топор одного из пожарных. - Не убивай. Пусть выберутся, если смогут. А угорят... - Она безразлично пожимает плечами. Я вручаю топор ей. Опускаюсь на четвереньки, кладу руки на пол, стараясь развести их как можно шире. - Давай, - командую, кивая на короткую цепь наручников. И заметив, что она замялась, перехватывая топор покрепче и поближе к острию, добавляю: - Я доверяю тебе. Из вестибюля по главной лестнице, мимо групп эвакуированных и служб спасения, под проливным дождем, обнимая доктора Квинзел за плечи одной рукой, а другой надвигая шлем пониже на лоб так, чтобы ремни под подбородком закрывали шрамы, и радуясь, что рукава униформы достаточно широки, чтобы скрыть браслеты с обрывками цепи, я направляюсь прямиком к пожарной машине. Усаживаю своего пассажира на переднее сиденье и сам усаживаюсь за руль. Бросаю взгляд на здание: дым валит из окон правого крыла тюремного блока, огонь под крышей административного корпуса - это минимум, в который обошлось для Аркхэма мое пребывание в его стенах. - Честно признаться, я думал, ты уже уволилась, - говорю, поворачивая ключ в замке зажигания. - Стрейзанд не принял моей отставки, - на этот раз безо всякого «профессора». - Уже и в полицию на меня заявил. Пока я медленно вывожу машину с территории клиники, Арлекин ерзает на сиденье, стягивая с себя мокрый медицинский халат, и наконец швыряет его в окошко на мостовую. - А вот теперь - принял. Мы с ветерком направляемся прочь от Нэрроуз по мосту на юг, в Даунтаун, где я прячу угнанный фургон, в котором прибыл в Готэм. Дом на колесах - нет ничего лучше, когда нужно скрываться от полиции или от мафии, или и от тех и других сразу. - Что это у тебя? - с любопытством поглядываю на узкий силиконовый футляр, который она извлекла из кармана, прежде чем расстаться с халатом. - Это?.. Арлекин с невинным видом достает из футляра диктофон, точно такой же, какой использовала во время наших встреч в больнице. Нажимает пару кнопок: включить и воспроизвести записи в произвольном порядке. «Несколько лет назад, до переезда в Готэм, я жил чуть севернее, - раздается мой собственный голос. - Я имел тесный контакт с семьей Карло Гриссома. Поначалу я просто угонял машины для одного из соучастников, потом стал шофером у капо Манчино...» - Что за фокусы, Харли, м? - покосившись на нее, приподнимаю бровь. - Я же помню, что в тот раз сам его выключил. Арлекин спокойно кивает. - Ты его выключил, - соглашается она. - Но ты не знал - и никто не знал, - что у него есть брат-близнец, который всегда при мне. И всегда при деле. Я неопределенно хмыкаю. - Стрейзанд был прав, - продолжает со вздохом, - я действительно намеревалась продать информацию. Но не в газеты. Я собирала материал для книги. О тебе. - О... - резко поворачиваю руль, выезжая на развязку, и добавляю скорости. - Надеюсь, ты не передумала? Поднимает на меня вопросительный взгляд. - Издавать книгу, - поясняю. Арлекин улыбается. Чуть менее широко, чем я. - Циркачка, - произношу ласково. - Акробатка, - доверительно сообщает Харли Квинн. ---------- (1) По книге Нэнси Мак-Вильямс «Психоаналитическая диагностика»