Последнее средство

Зима - самое суровое время года: холода, которые несет с собой Хозяйка ночи, ее обжигающе-морозные ветра, завывающие в печной трубе словно дикий зверь, метель, что сшибает с ног и грозит засыпать глаза снегом... Все это показывает нам насколько хрупка и беззащитна человеческая плоть перед разгулом холодной стихии. Но, тем не менее, и в ней есть своя, особенная красота. Падающие с неба снежинки, невесомые, словно лебяжий пух и в тоже время такие хрупкие и беззащитные. Казалось бы, вот же она – лови! Но нет, едва снежинка, кружась и качаясь на ветру, упадет на ладони – как тут же тает, не выдержав жара твоих рук. Или красочные узоры на стекле: каждый раз такие новые, совершенно непохожие друг на друга. А покрытые льдом водоемы? Эти потрясающе – гладкие, словно отполированные зеркала, сквозь которые можно увидеть другие миры, их обитателей – рыб вечно спешащих по своим делам. Многим нравятся красоты владычества Снежной Королевы, а некоторые даже радуются, когда все вокруг застилает белоснежная пелена. Ведь холод снаружи, всегда растопит жар весны изнутри. Но не для одного из жителей двенадцатого дистрикта. Для него уже несколько месяцев как в сердце наступила зима. И холодная, сумрачная погода за окном прекрасно отражала его состояние. Вот уже четыре месяца прошло с тех пор как, Клавдий Темплсмит объявил о победе трибутов из дистрикта двенадцать на Арене Голодных игр. Китнисс Эвердин и Пит Мелларк вернулись домой, и счастливо живут в Деревне Победителей. Ну, почти счастливо. Пит безучастно смотрел на пустой холст в рамке. Рисовать решительно не тянуло. Поправочка: рисовать ее. Но как назло, больше ничего в голову и не приходило. Пит пробовал. Бесполезно. Забыть ее. Это бесполезно. Особенно, когда она живет напротив твоего дома, когда ее окна всего в десяти шагах от твоих, когда ее голос, ты постоянно слышишь, если она играет со своей сестренкой или разговаривает с матерью. И изредка ловишь на себе взгляд ее прекрасных глаз цвета грозового неба. Твои руки помнят, насколько гладки и шелковисты ее темные волосы. Твои уши помнят, как нежно произносит твое имя ее мягкий бархатный голос. Твои губы помнят горячий, обжигающий жар ее поцелуев, каждый из которых сводил с ума, даря незабываемое наслаждение даже в моменты нестерпимой боли. Твои глаза помнят ее улыбку, когда она общалась с тобой. Ее тревогу за тебя, когда она видела твои страдания. Ее жесты, ее взгляды, ее мимику... Бесполезно. Пит пинком отбрасывает стул в дальний угол гостиной и отчаянно смотрит в окно. Нет. Хватит. Нужно успокоиться. Лучше ему прогуляться, а то так и свихнуться недолго, сидя в четырех стенах. Третий день не выходить на улицу – это уже слишком. Пит лихорадочно одевается, на это уходит больше времени, чем обычно: подводят дрожащие руки, они плохо слушаются своего хозяина. Громко хлопает дверь, оставляя внутри звенящую тишину, нарушаемую только мягким тиканьем часов да шуршанием редких мышей, робко перебирающих лапками в норке. Пит идет, бездумно глядя перед собой. Все красоты зимней природы открыты перед ним, но ему все равно. Ему не нужна зима снаружи, когда есть зима внутри. Холод совсем не беспокоит его. Питу все равно, что снежинки падают, кружась в воздухе, заводя свой веселый хоровод. Ему все это чуждо. Луговина. Пит отошел чуть в сторону от дороги, присел на пенек и отрешенно смотрит на открывшийся перед ним вид. Мысли совершенно не занимают его голову. Он уже давно, словно ходячий труп, зомби, разбуженный плохим колдуном, поднятый из земли и бездумно влачащий свое жалкое существование. Без цели. Без стимула. Без жизни. Она избегает его. Пит дважды пытался поговорить с ней, но все бесполезно. Она сбегала. Находила оправдания не заводить разговор. И Гейл. Везде этот чертов Гейл. Пит слышит голоса со стороны дороги. Миротворцы? А какая к черту разница! Хоть сам Сноу, ему все равно. Взгляд ловит мелькнувший след темных волос на ветру. Чуткий слух ловит смех, что, словно колокольчик, прорезает воздух. Китнисс. И рядом с ней, так же посмеиваясь, идет ее верный оруженосец - Гейл, черт бы его побрал, Хоторн! Пит после возвращения с Арены два раза пытался заговорить с Китнисс, но неудачно: она сбегала от него, находя какие-то веские причины не начинать разговор. Может, стоит попытаться еще раз? Ведь отец говорил ему: третий раз за все платит. - Китнисс! - голос с непривычки и долгого молчания хриплый, отрывистый, словно воронье карканье. – Китнисс, подожди. Она удивленно оборачивается, но видя, кто ее позвал – хмурится. - Чего ты хочешь от меня? - наверное, резче, чем хотела, говорит она. Но, тем не менее, брови все так же нахмурены, а губы сжаты в тонкую полоску. - Мы можем поговорить наедине? Пожалуйста! - Пит осторожно, словно боясь спугнуть дикого зверька, подходит к девушке. Брови Китнисс сдвигаются еще сильнее. - Нам не о чем разговаривать, Пит. Мы спаслись на Арене, мы живы. И теперь у каждого своя дорога. У тебя – своя. У меня – своя. - Китнисс, но хотя бы просто друзьями мы можем быть? – Пит согласен даже на это, только бы быть рядом с ней. - Прости, Пит, но я не хочу тебя видеть. Оставь меня в покое! Живи, как хочешь, делай, что хочешь, мне все равно! Только не подходи ко мне. Живи своей жизнью. Господи, почему, так больно от ее слов? Почему? Неужели она совсем ничего не чувствует? Жить? Ему не нужна такая жизнь! - Китнисс, а как же твои слова? Там, на Арене. Все, через что мы прошли... Твои поцелуи, твои объятья... Зачем же ты спасала меня? Лечила? Если сейчас гонишь прочь, – голос Пита срывается. Китнисс словно смущается на секунду, Пит смотрит в ее лицо, чтобы уловить хоть каплю тепла, чтобы свеча надежды не погасла. Пока есть шанс. Девушка, стиснув зубы, смотрит ему в глаза. - Это все было только ради Игр, Пит. – Ее голос дрогнул. – Я совершенно не собиралась быть с тобой после победы. Я все сказала. А теперь уходи. И не подходи ко мне больше! Только ради Игр... Ради Игр. Свеча погасла. Почему так болит в груди? Что это? Кружится голова. Дышать становится трудно, режет глаза. Слезы? Пит вытирает рукавом соленую дорожку. Смотрит на Гейла. Хоторн молчит. Не говорит ни слова. И что это? Сочувствие? - Позаботься о ней! Удивленный взгляд, легкий кивок. Пит, тяжело дыша, идет... нет, бежит домой. Настолько быстро насколько может позволить его протез. Больно. Как же больно! Только ради Игр. Ступеньки, родное крыльцо. Дом, он дома. Хлопок двери. От удара, казалось, затряслись все стекла. Из груди доносится тяжелое рычание. Пит, словно раненный зверь, смотрит по сторонам. Взгляд упирается в зеркало. Пит берет первое, что попалось под руку. И со всей силы кидает в него. Дзинь! Это разбились его мечты, его надежды. Пит бездумно смотрит на осколки. В голове вертится только одна мысль. И Пит принимает решение. Любовь не лечится ничем, и когда тебе так больно, что хочется забыться, стереть память, разбиться на тысячи осколков, словно зеркало, остается последнее средство. Пит с любопытством берет осколок в руку. Он острый, грани маленькими лезвиями причудливо периливаются на свету. Парень поднимает левую руку, резко чиркает острым, словно бритва осколком по запястью. Брызнула кровь. Ярко–алая, словно вино, которое Пит пил в Капитолии. И запах. Резкий с металлическим оттенком. Кружится голова. Пит подходит к пустому холсту, берет кисть. Краски ему ни к чему. У него их тут целая лужа, на полу. Резкий мазок. Появляется первая прядь, за ней плавно вырисовывается овал лица. Это будет она. Как, впрочем, и всегда. Его последний рисунок. Портрет готов. Пит смутно видит, что получилось, поскольку нестерпимо кружится голова и клонит в сон. Но он знает: портрет получился. Пит садится в кресло, на губах играет легкая улыбка. Что это? Какие–то голоса. Они зовут его. Не важно. Уже не важно. Темнота.