***
Прошло уже четыре года с их последней встречи. Аро старательно читал заголовки газет, стремясь получить хоть крупицу информации о своей возлюбленной, но тщетно: она словно скрывалась от папарацци, после его признания в их последнюю встречу, что он читает о ней в газетах… − Ваше высокопреосвященство, − его помощник замялся в дверях кельи архиепископа, − вы просили не беспокоить в столь поздний час, но она не слушала меня… − Отойдите, − голос девушки обжег Аро кипящим маслом, заставив резко обернуться от неожиданности, − дайте же мне пройти! − Ваше высокопреосвященство… − Алехандро, все в порядке, − архиепископ тряхнул головой, − я справлюсь. Послушно затворив за собой дверь, помощник удалился, оставив их наедине. − Вы не встанете, чтобы поприветствовать меня? – язвительно спросила Изабелла и разочарованно фыркнула. Он ухмыльнулся и медленно поднялся с кресла. На его губах играла кривая улыбка, невозможно было понять, то ли он так радовался ее появлению, то ли тактично пытался замаскировать досаду. − Простите мне мою бестактность, − он шагнул ей навстречу и коротко пожал ее теплую ладонь. «Ее кожа все такая же нежная», промелькнула шальная мысль. Запах спиртного ударил в нос, девушка, очевидно, была пьяна. − Послушайте, Аро, − начала Изабелла, взволнованно накручивая на палец темный локон, − я пришла не просто так… − Я догадываюсь, − Аро настороженно следил за ее движениями. − Правда? Вы догадываетесь? – она отступила на полшага и окинула его взглядом глубоких шоколадных глаз, − если вы догадываетесь, тогда почему вы до сих пор здесь?! − А где же мне быть, Изабелла? – нахмурился Аро, жестом приглашая ее присаживаться. Она отрицательно покачала головой и торопливо достала из сумочки бутылку коньяка, которая была уже наполовину пуста. − У вас есть стаканы? Лед? − Вы собираетесь выпить? – архиепископ, казалось, был несколько обескуражен ее поведением. − Я хочу поговорить, а алкоголь помогает расслабиться… Мне надо вам сказать многое, Аро, многое… Едва ли я смогу быть достаточно откровенной, но стоит попытаться… − Изабелла… − он замолчал, глядя, как она открутила крышку и сделала два больших глотка. Сморщившись от пожара, который разгорелся в горле от крепкого напитка, она замахала ладонью перед носом и закашлялась. Аро поспешно протянул ей стакан воды. − Благодарю, − она прополоскала рот и опустилась на его кровать, − сейчас намного лучше. − Итак, вы хотели поговорить, − архиепископ откинулся на спинку стула, пряча руки в карманах просторной сутаны, − я слушаю. − Поговорить? Ах, и правда… Аро, я хочу признаться вам. − Изабелла, − он выпрямился перед ней во весь рост, скрестив руки на груди, как бы стремясь отгородиться от всего происходящего: сейчас совершенно не время слушать страстные признания от девушки, которой алкоголь развязал язык. − Вы не в себе сейчас… Может быть позже? − Я не в себе с тех пор, как встретила вас, Аро, − прошептала она, развязно подхватив бутылку под донышко и с упоением делая очередной глоток. Помедлив минуту, Изабелла поднялась с кровати и подошла к нему вплотную, − неужели вы не видите. Аро смотрел на нее в упор, в ее карих глазах полыхал такой огонь, что ему невольно стало не по себе. − Вы забываетесь, Изабелла, − проговорил он наконец, запустив руку в волосы и слегка их взъерошив, − едва ли я тот, кому предназначается эта сцена. − Сцена? – в ее голосе отчетливо звенела злость. Аро не успел ответить, как звонкая пощечина обожгла его правую щеку. − Вы считаете, я устраиваю сцены?! − Вы пьяны, − процедил он сквозь зубы, потирая ладонью щеку, − немедленно возьмите себя в руки! − А то что?! − А то вот что, − Аро шагнул к ней, схватил ее за плечи, прижимая к стене, − я не позволю вам так вести себя здесь, Изабелла, − и проговорил ей в губы, − вы выбрали неудачное место для объяснения. − И кто же решает, какое место удачное? – парировала Изабелла, сверкая влажными от слез глазами. − Здесь это решаю я! – отрезал Аро и выпустил ее руки. Он шумно выдохнул и опустился в кресло. Изабелла осталась стоять неподвижно, растирая ноющие плечи – Аро слишком сильно сжал ее, скорее всего теперь останутся синяки. − Я хочу, чтобы вы знали, − он вздрогнул от того, насколько холодно и отчужденно прозвучал теперь ее голос, − что я всю свою жизнь… − Перестаньте, Изабелла. Не стоит начинать того, в последствиях чего вы сомневаетесь. – Аро вновь подошел к ней и попытался стереть слезинку с ее щеки, но Изабелла вывернулась и отпрянула назад. Аро лишь раздосадовано покачал головой: − Я живу уже достаточно давно, чтобы не поддаваться сиюминутным соблазнам, а вы только начинаете свой жизненный путь, вы еще так молоды и горячны, что просто не видите… − Вы снова отвергаете меня?! – она уже не смотрела на него, ее глаза хаотично осматривали мрачное помещение, будто ища чего-то. Ее лицо болезненно содрогнулось, когда она увидела то, что искала. − Я решительно не понимаю, о чем вы говорите, я… Он не успел договорить, Изабелла в мгновение ока пересекла келью, схватила тонкую тросточку, стоящую в углу и изо всех сил хлестнула Аро наискось по лицу. Все произошло почти мгновенно. Он бросился на нее, не помня себя от ярости, выхватил из рук трость, отбросил в сторону и прижал ее к стене, нависая над ней, словно коршун над добычей. Она перешла черту. Аро сжимал ее запястья с такой силой, что, казалось, может переломать ей кости, но она не вырывалась, а лишь молча отчаянно смотрела на него большими карими глазами, в которых вспыхивали поочередно то жгучая страсть, то безумная, всеобъемлющая ненависть. − Вы слишком далеко зашли в своих играх, Изабелла, − прошипел Аро над ее ухом, все еще не в силах справиться с клокочущей в груди яростью, − никому не дозволяется поднимать на меня руку! − Вы так печетесь над своим физическим телом, словно это святыня, − выдохнула Изабелла ему в лицо, − и над своей физической чистотой… Хотя в уме вы давно уже согрешили, а, Аро? Признайтесь же мне, вы давно уже сделали со мной все те грешные вещи, о которых не принято говорить вслух? Молчите? То-то же. − Вы говорите чушь, потому что вы пьяны в стельку и посмели прийти ко мне в таком состоянии. Немедленно убирайтесь, − архиепископ выпустил ее и отошел к окну, его руки все еще дрожали от напряжения, но лицо уже приняло обычное спокойное выражение. − У вас нет души, Аро… − Ее слова прозвучали откуда-то издалека, словно она была не здесь. − Вы не способны чувствовать, я это поняла вот только что… Если вас привести в самый грязный бордель, показать вам все мыслимые и немыслимые пороки, то вы не удивитесь, потому что вы гораздо хуже, гораздо ниже, чем все те распутные девки, которых вы и ваша святая церковь так осуждаете! Вы растоптали меня в то время, как могли бы подать руку и пойти рядом. Вы выгнали меня, вышвырнули из своей жизни! Но неужели вы думаете, что стали от этого чище?! Нет, Аро, нет… − она закрыла лицо руками и обессилено опустилась на пол, сотрясаясь в рыданиях, − а ведь все могло быть иначе… Неизвестно сколько прошло времени, минута или же час, но Изабелла очнулась от взволнованного голоса Аро, прозвучавшего совсем близко: − Встаньте, прошу вас, встаньте же! – он потряс ее за плечо и коснулся ладонью щеки, вытирая влажные дорожки слез, − Изабелла, не следует так убиваться… Он прервался на полуслове, Изабелла вдруг запустила руки в его волосы и притянула его к себе с таким отчаянием, что он не смог противиться. Ее губы были слегка солоноватыми от слез, на языке до сих пор чувствовался вкус коньяка. Аро почувствовал, как пол под ним закачался и растворился в тумане, он больше не владел собой. Безумец! Как он жестоко ошибался, считая себя свободным от страстей, стоящим выше этих людских слабостей. Стоило Изабелле коснуться его губ, как весь его мир лопнул, как мыльный пузырь, и вот он уже с безумной скоростью мчался по волнам необузданного удовольствия, которое дарила ему близость этой неземной девушки. Он крепче прижал ее к себе со стоном углубляя поцелуй, исследуя языком ее рот, прикусывая нижнюю губу. Совсем как в его сне… Они повалились на пол, не прерывая поцелуя, полного страсти и отчаяния. Он подхватил ее на руки и уложил на постель, продолжая целовать ее щеки, влажные от слез ресницы, припухшие губы и аккуратный нос. Время остановилось или даже пошло вспять… Архиепископ не мог объяснить, почему все случилось именно так, как случилось… Долгими одинокими вечерами он будет часто возвращаться к той ночи, которая стала для него первой и единственной, когда любовь к женщине в его сознании взяла верх над всепоглощающей любовью к Богу. Видимо такова роковая воля судьбы.***
С той ночи прошло почти полгода, которые он провел в буквальном смысле в преддверии ада. Мучаясь от собственного падения, он не осознавал, что ей приходится намного хуже. Изабелла больше не появлялась, очевидно, уехав к супругу в Рим. Это был один из тех вечеров, которые неизменно наступают даже в теплом климате Тосканы, когда с неба сыплется крупный мокрый снег, а мир вокруг становится мрачным и безжизненным. Аро сидел на скамье и аккуратным почерком вносил очередную запись в свой дневник. Спина болела, храмовые скамьи совершенно не предназначены для рукописей, но выхода не было – он ждал супругу высокопоставленного чиновника на внеочередную духовную беседу. К нему регулярно захаживали знатные дамы, они любили беседовать с образованным архиепископом о политике, религии и прочем, что так волнует умы современников. Часто разговоры заходили об искусстве, ведь Аро хорошо разбирался в живописи и литературе, а в свободное время не отказывал себе в удовольствии насладиться хорошей музыкой, посещая джазовый фестиваль в Монтепульчано. Аро потер лоб и с раздражением захлопнул ежедневник: слова отказывались повиноваться, выходил совершенно сухой текст, который не описывал и десятой доли того, что творилось у него в душе. Он анализировал все, что чувствовал к Изабелле, все, о чем сожалел и чего уже не исправить. Ошибка, ошибка, ошибка, – единственное слово, которое могло описать все, что произошло той ночью. Он написал его, наверное, раз двадцать размашистым почерком поперек листа, но от этого почему-то не становилось легче. − Святой отец? – низкий контральто заставил его медленно обернуться, − простите, что опоздала, но на улице ужасная погода, слишком рано стемнело, да еще этот снегопад… − Синьора Бреготтини, рад встрече, − Аро поднялся на ноги и подал женщине правую руку; она грациозно поклонилась и коснулась кончиками губ его перстня. – Начнем наш разговор? − О, святой отец, я хотела бы исповедаться, вы знаете, как я давно не открывала Богу сердце… − она картинно всплеснула руками и закатила глаза. − Да, вы этого не делали целую неделю, − мрачно ответил Аро и жестом пригласил ее в исповедальню. В храме внезапно стало многолюдно, очередная группа туристов под предводительством своего гида спешила прикоснуться к прекрасному. И чего им не сидится по домам в такую непогоду… Архиепископ поежился и зажег несколько свечей, разгоняя полумрак и невольно открывая всю красоту собора нежданным гостям. Синьора Бреготтини уже устроилась на своем законном месте в конфессионале*, но Аро не спешил. Он медленно окинул взглядом туристическую группу и вдруг вздрогнул от неожиданности. Ему почудилось, что где-то сбоку, среди восторженных студентов, мелькнуло одно лицо, бледное, с знакомыми ему карими глазами и темными волосами, волнами спадающими на плечи, − оно мелькнуло и исчезло, словно растаяло, как тает снег, что нынче обильно падает с небес на остывающую землю. Очень могло быть, что Аро это просто привидилось, ведь человеческая память такова, что с легкостью выдает желаемое за действительное. Еще раз пристально оглядев толпу, архиепископ быстрым шагом направился в исповедальню, где его уже ожидала синьора Бреготтини. А дальше все произошло так быстро, что он до сих пор не может точно сказать, что следовало за чем в этой чудовищной сцене, разыгравшейся прямо перед собором. Раздались истошные крики, шум, топот бегущих ног. Поспешно закончив исповедь, Аро вышел посмотреть, что произошло. Не сделав и пяти шагов, он остановился. Его внимание привлек черный предмет, выделяющийся на белом фоне мраморного пола. Аро присмотрелся: у него под ногами лежал его ежедневник, который он неосмотрительно оставил на скамье; страница, на которой он столько раз написал жгучее слово «ошибка» была вырвана с корнем и смятым комком валялась тут же, чуть поодаль. В недоумении он поднял его и сжал в руках, когда в собор вбежал полицейский и прокричал что-то о девушке, с которой случилось несчастье. Архиепископ поспешил на улицу. Увиденная картина поразила его в самое сердце, на мостовой перед собором лежала его девочка, его Изабелла. Голова разбита, из носа текла тоненькая струйка крови, ноги вывернуты в неестественной позе, а глаза закатились – она была без сознания. Аро бросился на колени перед ней, он гладил ее по голове, шептал ей на ухо какие-то слова, которые первым делом приходили в голову, снова гладил, целовал ее лоб, глаза, руки, уговаривал ее очнуться. Он не помнит, как так случилось, что он оказался в дверях храма, поддерживаемый под обе руки двумя полицейскими, в то время как Изабеллу на носилках загружали в карету скорой помощи. Все было как в страшном кошмаре, но то был не сон, а явь…***
Она открыла глаза и тут же острая боль пронеслась по венам. Из последних сил Изабелла приподнялась на постели, окинув взглядом комнату. Вокруг царил полумрак, лишь темная фигура в углу заставила ее вздрогнуть и замереть. Девушка сглотнула, не в силах оторвать глаз от представшего перед ней образа. Что же это, почему он здесь? Это совершенно невозможно. Похоже, у нее бред. События последних суток медленно начали возвращаться к ней, вот она вошла в собор, он смотрит на нее полными боли и отчаяния глазами, отворачивается и идет в исповедальню, оставив на скамье какой-то предмет… Вот она берет его дневник и бегает глазами по строчкам, стремясь найти там объяснение или доказательство чувств… «Ошибка, ошибка, ошибка», − так пишет он об их встрече, об их отношениях… Она вырывает листок, сминает его и швыряет на пол… Продираясь через толпу туристов, она уже не сдерживает слез… Она выбегает из собора, темно, мокрый снег хлещет в лицо, пути не разобрать, но она бежит в отчаянии вперед, понимая, что все кончилось… Визг резины и темнота… Дальше несколько вспышек, которые никак не увязывались в единую картину: лицо Аро, искаженное страданием, он что-то шепчет ей, но она не понимает… Темнота… Вокруг суетятся медики, ей надевают кислородную маску… Темнота… Голос врача, который дает четкие команды ассистентам… Темнота… «Она не выживет»… Темнота… «Она справится»… Темнота… Архиепископ стоял на коленях, не шевелясь, перебирая пальцами округлые бусины четок. Губы его почти беззвучно произносили молитву, слов было не разобрать. Изабелла слишком обессилела, чтобы вслушиваться. Она облизнула пересохшие губы и дернулась от острой пронзительной боли где-то под ребрами. − Аро… − проговорила она со свистом, − дайте мне воды. Архиепископ на мгновение замер, затем медленно повернул голову и поднялся с колен. Он торопливо подошел к столу и, изрядно расплескав, налил из графина воды в тусклый стакан. Аро дрожащей рукой поднес стакан к ее потрескавшимся губам, свободной рукой придерживая ее затылок. − Ваш муж, − начал Аро, но она резким, исполненным боли жестом поднесла указательный палец к его губам. − Не сейчас… − Он вернется из Нью-Йорка первым же рейсом, поэтому пока с вами побуду я. − Это хорошо, − едва заметная улыбка тронула ее губы, но она тут же поморщилась от боли. − Я говорил с врачом, вы потеряли много крови, − он провел ладонью по ее бледному лбу, неловко касаясь волос, − у вас порвана селезенка, вы перенесли шесть операций, но врачи не знали точно… Господи, как же хорошо, что вы очнулись… Изабелла перехватила его руку и прижала ее к губам. Они сидели молча, не шевелясь, будто боясь разрушить этот трагический момент единения, который вновь подарила им судьба. − Я умру, Аро? − Ну что вы такое говорите, нет же, − прошептал он дрогнувшим от волнения голосом, − вы будете жить, у вас молодой организм, вы справитесь! Она в ответ лишь покачала головой и кивнула в сторону приборов, следящих за ее состоянием. − Я чувствую себя такой слабой… − Это нормально, после пережитого вам потребуется много времени на восстановление. − Я не об этом… Я не смогла справиться со своими чувствами, когда прочла… − она закрыла глаза и с хрипом втянула воздух. − Вам надо отдохнуть, Изабелла, побеседуем позднее… − он достал из внутреннего кармана платок и коснулся ее лба, стирая проступившую испарину. − Спите, я побуду здесь… − Аро заботливо поправил подушку и еще раз с тревогой взглянул в затуманенные болью карие глаза. Была ли это боль физическая или душевная архиепископ не знал, он предпочел не выяснять ничего, а просто быть рядом сейчас. − Ваше высокопреосвященство… Он изумленно поднял на нее глаза и со страхом сглотнул подступивший к горлу ком. Она никогда не обращалась к нему столь официально. Черты ее лица заострились от боли, в них не было больше той мягкости и очарования, которые пленили его в их первую встречу. Это его вина, это он сотворил с невинным трепетным цветком, заставив его вкусить греха и нечистоты, которые сам оказался не в силах был побороть… − Изабелла? − Я хочу исповедаться. − Едва ли сейчас удачное время, − он кашлянул и продолжал, − и едва ли я тот священник, которому следует… − Оставьте, святой отец, к чему эти реверансы, − едва заметная улыбка скользнула по ее губам, в уголках которых запеклись капли крови, − вы единственный на всем белом свете, кому я могу открыться… − Но… − Вы отказываете мне? – Аро на мгновение показалось, что ее глазах блеснули слезы. − Нет, конечно нет, − торопливо ответил он, присаживаясь на край ее постели, − просто я полагаю, что вы не готовы сейчас к обстоятельному разговору. Вам следует отдохнуть. − Аро, перестаньте указывать мне, что мне следует делать… Я никогда не была готова к этому больше, чем сейчас. И, возможно, следующего раза не будет. Я слышала, что говорят врачи, − она приподняла одеяло и взглядом указала ему на дренажные трубки в животе, наспех приклеенные кривыми лентами лейкопластыря, − у меня не очень-то большие шансы выкарабкаться, не так ли? − Я молюсь за вас. − Спасибо, Аро, это согревает... Вы знаете, я подумала, возможно, это и к лучшему, если я сейчас умру, − она криво усмехнулась, но в ту же минуту тихий болезненный стон слетел с ее губ. − Изабелла, вы не умрете, − страстно проговорил архиепископ, приближаясь к ее лицу так близко, словно желая коснуться ее губами, − я обещаю вам, вы будете жить. − Вы и так подарили мне вечность, открыли мне то, чего я раньше и не предполагала. − О чем вы говорите, Изабелла? − В последние месяцы я много читала… В ваших книгах я прочла, что Бог – есть Любовь. Если бы не вы, признаться, я бы никогда добровольно не стала читать Писание… − она вздохнула и взглянула на него из под опущенных ресниц, − так вот, вы подарили мне это чувство, познакомили меня со всеми гранями страданий, на которое способно любящее сердце… А в ту ночь дали мне знать, какое это блаженство, ощущать, что твое чувство взаимно… Благодаря вам я узнала все это, Аро. Это бесценно… И это чувство будет жить вечно, даже если моего физического тела уже не станет. Архиепископ сидел неподвижно, лишь глаза его с невыразимой болью скользили по любимому лицу, останавливаясь на каждой морщинке, будто стремясь вобрать в себя этот образ, чтобы сохранить навеки. − Вы будто прощаетесь, − простонал он, наконец, сминая руками полы сутаны, − но я же обещал вам жизнь! − Аро, не мучьте меня, − она хрипло кашлянула, − не надо. Вы не Господь, чтобы обещать такое. Вы будете молиться за меня, а там, возможно, ваша молитва обеспечит мне маленький уголок в преддверии вашего рая, не хотелось бы гореть в аду… − она тихо улыбнулась, но лицо Аро оставалось серьезным и непроницаемым. − Но для этого мне нужно отпущение грехов… Он потер глаза и покорно кивнул, поднимаясь на ноги: − Хорошо. Я повернусь к вам спиной, чтобы не смущать вас… − Я не смущаюсь. − Таковы правила. − Ах, правила-правила, − Изабелла поморщилась от подступившей боли, − давайте начинать, мне, кажется, становится хуже… Он порывисто обернулся к ней, но тут же взял себя в руки и вновь принял возложенную на него мирозданием роль. − Простите меня, святой отец, ибо я согрешила, − пробормотала Изабелла, едва дыша. − Чем же, дитя мое. − Я посмела полюбить архиепископа Аро Вольтури всей душой, всем сердцем. − Но… − Дайте мне договорить. Я полюбила его с первой нашей встречи, когда пришла просить благословения обручиться… Вечером того же дня он приоткрыл мне завесу тайны, дал надежду, что мои чувства могут быть взаимны… В тот же самый вечер я оставила своего жениха, потому что не могла быть рядом с тем, кого не люблю. Аро стоял не шевелясь, перебирая в руках четки, внимательно слушая. Каждое ее слово ложилось на него тяжким бременем, он почувствовал, что в какой-то момент эта исповедь может раздавить его, но едва ли это имело значение сейчас. − Я искала с ним встречи, в каждом прохожем, в каждом мужчине, облаченном в черную сутану, я видела его. Это было похоже на безумие. Так прошел первый год. Потом на два года я улетела в США, стараясь выкинуть из головы его лицо, но чувства на расстоянии лишь крепчали, они стали такой же неотъемлемой частью меня, как мое сердце или голова… − она кашлянула, и Аро почувствовал, что она, кажется, улыбнулась своему сравнению. − Потом я приехала к нему. Пришла на исповедь в надежде, что Господь поможет мне освободиться от этих чувств, но куда там, услышав его голос в исповедальне мне стало нехорошо, я опустилась на колени и корила себя за то, что пришла… А потом… − Довольно, Изабелла, не надо описывать обстоятельства, − оборвал ее Аро, осознав, что едва ли в силах дальше слушать ее рассказ. Теперь было совершенно ясно, что именно он причина всех страданий этого юного создания, он, сам того не ведая, разрушил ее жизнь. И за это ему придется отвечать на Страшном суде, этот грех перед ней он не искупит никогда. − Что же, Аро, вам не интересно услышать детали? Я еще не перешла к главному… − Мне не нужны детали, − твердо проговорил он, − вам надо экономить силы. − И все же, я хочу закончить. Он прогнал меня. В нашу вторую встречу он выгнал меня вон, как ненужную игрушку, вещь… Я пришла к нему с открытой душой, в он вонзил мне кинжал в спину. Тогда я считала именно так… Кинжал в спину… Аро задрожал от боли и ненависти к самому себе. Вот как воспринимала его Изабелла, а чего же он ждал? За все годы он не удосужился ни разу с ней поговорить по-настоящему, а ведь он пастырь, а не обыкновенный мужчина. Ослепленной страстью к ней, в пылу борьбы с самим собой, он не заметил, как погубил ее. − А потом я решила не сдерживаться, я пустилась во все тяжкие. У меня было столько мужчин, Аро, что я не помню даже их лиц, я ходила в бар, а оттуда каждый вечер возвращалась с новым кавалером… «Мерилин», кажется так название этого заведения, он находится в пригороде, вы, вероятно, не знаете… Да ну, неважно это, Мерилин – такое символичное название, ведь правда? Она плохо окончила, полюбив запретной любовью того, кого любить нельзя… Мне кажется, наши ситуации чем-то схожи, она полюбила президента, с которым не могла быть, который не разделил ее чувств, а я полюбила вас… − Кеннеди любил ее, − глухо отозвался архиепископ, все еще стоя к ней спиной. − Но тогда он принес свою любовь в жертву. − У него были обязательства. − Как и у вас, Аро… Эти мужские игры разума недоступны нам, женщинам, для которых чувства и стремление быть рядом с любимым превыше всего на свете. − Мы отвечаем не только за себя, за нами стоит много людей, которые доверились нам… Нельзя не оправдать ожиданий, нельзя сломаться и поддаться, это слабость, Изабелла… Слишком больно падать… − Вы говорите о Кеннеди? − И о себе… Изабелла замолчала, заставив его обернуться. Лицо ее было мертвенно бледным, губы побелели, в этом хрупком теле едва теплилась жизнь. Сердцебиение зашкаливало, Аро бросил короткий взгляд на прибор – сто двадцать восемь ударов в минуту, ее маленькой сердечко отчаянно цеплялось за жизнь, стараясь разогнать кровь по безжизненному телу. − Позволь мне любить или дай умереть… − Что?! – он пошатнулся, как от удара хлыстом. − Так написала Мерилин Монро в своем последнем письме президенту, Аро. Я читала историю их любви. − И что же он? − Он выбрал второе, − прошептала Изабелла, в отчаянии губы ее задрожали, − он дал ей умереть. − Он выбрал долг и убеждения. − Он дал ей умереть, − повторила она, чеканя каждое слово, а в глазах ее блеснули льдинки, − мы отвлеклись, Аро, я еще не закончила. Архиепископ отвернулся к окну, скользя взглядом по белому подоконнику, гладко выкрашенным откосам и нежно-розовым занавескам, призванным хоть как-то добавить оптимизма в стандартную больничную палату. − Я вернулась к Эдварду и вышла за него замуж, он хороший человек, который помог мне справиться, загнать свою боль глубже. Я прожила так почти четыре года, пока однажды не увидела его, он, кажется, покупал какую-то еду в супермаркете недалеко от собора… Ах, кого я обманываю, я нарочно приходила туда и ждала, искала с ним встречи, и вот однажды удача улыбнулась мне. По счастью, я осталась незамеченной, но убежденность и желание поговорить с ним, услышать его голос и заглянуть в глаза росли во мне с невероятной быстротой. Спустя некоторое время я пришла к нему снова. Я желала соблазнить его, Аро, понимаете? Я была уверена, что смогу, что он поддастся в нашу третью встречу... − Он почти поддался… − Возможно, его душа – потемки. − Я уверяю вас… − О, не надо, позвольте я закончу. Я считала, что если он сможет преступить обет, то у нас может быть будущее. − Вы еще столь юны и наивны… − Я чувствую сердцем… − Это так по-детски! А я живу разумом, − горько усмехнулся Аро и приблизился к ней. − Не сказано ли в Писании: «истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное»? − она вспыхнула от внезапно нахлынувшей боли, пульс участился до предела. − Да, Спаситель говорил именно так. Вы ближе к спасению, чем я, Изабелла. Я провел жизнь, так и не поборов свои страсти. – Он скрестил руки на груди и замер, словно обдумывая что-то. − Однажды так случилось, что мой муж задержался на работе. Я разбирала документы и нашла среди них фотографии. Господи, Аро, вы даже не представляете… Я не любила его, но если бы любила, то мое сердце разорвалось бы в ту же секунду – он был на каком-то тропическом острове с женщиной, лицо которой мне смутно было знакомо. Я вспомнила спустя какое-то время, это была его коллега, которая была вхожа к нам в дом… Он был на острове в то время, как я была уверена, что он в командировке. Отчего-то мне стало так одиноко и пусто на душе, наша огромная квартира в Риме стала совершенно безжизненной… Не помня себя от отчаяния, я купила билет до Флоренции, все было как во сне… От Флоренции взяла такси, мой супруг запрещал мне пользоваться их услугами, заставляя брать водителя, но мне было наплевать. Я приехала в Вольтерру под вечер, ну а дальше… Простите меня за все, Аро, простите… Я не должна была… − Господь простит вас, Изабелла, а передо мной нет никакой вины, незачем извиняться. − Я не жалею, что так вышло. − Я тоже… − беззвучно проговорил губами архиепископ, но едва ли она расслышала. Она глухо застонала, Аро приблизился к ней, и, опустившись на край постели, коснулся рукой ее щеки. − Дайте мне слово, Аро… − Изабелла схватила его ладонь ослабевшими пальцами, − поклянитесь мне здесь же… − В чем? – он взволнованно наклонился к ее губам, чувствуя кожей ее прерывистое дыхание. − Дайте слово, что не забудете меня, что бы ни случилось. − Я никогда не забуду вас, Изабелла, − он крепко сжал ее руку и поднес ее к губам. − Возьмите в моей сумке фотографию, я давно хотела подарить ее вам, чтобы вы сохранили в памяти мое лицо, сейчас самое время. Аро на негнущихся ногах подошел к комоду и взял ту самую сумочку, с которой она была в тот день в его келье, когда они почти перешли черту, но им помешал телефонный звонок. Без труда найдя нужную фотографию, он обернулся, желая что-то сказать, но Изабелла замахала на него руками. − А теперь идите, я хочу отдохнуть. Прощайте Аро, прощайте и идите же, не надо так смотреть на меня! − она закашлялась и, обессилев окончательно, рухнула на белоснежные подушки. Архиепископ вышел из палаты и оперся руками о стену, пытаясь совладать со своими чувствами. Ему еще никогда не было так больно и так спокойно одновременно.***
Он скользил пальцами по гранитной плите, обводя очертания высеченных букв. Родное имя, которое до сих пор заставляло его трепетать. Его Изабелла. Господь не дал ему счастья, но он нашел свое утешение в том, чтобы приходить сюда, молиться, говорить с ней так, словно они сидят друг напротив друга. Он открыл требник и вынул из него фотографию той, что обрела вечный покой здесь, среди холмов Тосканы. Уголки фото уже изрядно затерлись, Аро отметил про себя, что следует сделать копию, пока изображение совсем не испортилось. А лучше сразу несколько копий и хранить их где-нибудь вдали от человеческих глаз… Назло годам, Изабелла на фотографии была все так же юна и невинна. Смерть сумела сберечь ее красоту от плена морщин и старости. Ее улыбка, столь нежная и печальная, останавливала для него время, он любил ее, он дышал ею, он был с ней человеком, мужчиной… Этот свет не погаснет никогда. Возможно, когда-нибудь в другом мире они встретятся, она снова будет укоризненно смотреть на него большими карими глазами, а он прижмет ее к груди и уже никогда не отпустит. Положив скромный букет белых цветов у подножия памятника, он медленно опустился на колени и зашептал слова молитвы. Через некоторое время до Аро донеслись отдаленные голоса, он явно был здесь не один, но мужчина предпочел не отвлекаться. Голоса стали четче, две женщины беседовали у него за спиной, полагая, что он не слышит. − Это кардинал Вольтури, он приезжает сюда из Ватикана каждое третье воскресенье месяца и всегда приносит на могилу свежий букет гардений, − пробормотала одна, − а раньше, когда он еще был архиепископом и служил в местном соборе, он приходил каждый вечер... − Чья это могила? – спросила другая. − Это первая жена сенатора Каллена, он живет в Риме, ты наверняка видела его по телевизору. Девушка умерла молодой, ей было около тридцати… Она пожелала быть похороненной здесь. − Ох, как это печально, когда уходят такие молодые. Она была знакомой кардинала? − Не известно, ходят легенды, будто он любил ее… − Аро вздрогнул и пошатнулся, услышав эти слова. − Но сама знаешь, злые языки еще и не того порасскажут. − Сколько же лет прошло с тех пор? Ее собеседница помедлила, вглядываясь в надпись на гранитной плите. − С тех пор прошло девятнадцать лет, − проговорил кардинал, поднимаясь на ноги и оправляя красную сутану, − но перед некоторыми чувствами бессильно время. С вашего позволения, − он кивнул дамам и быстрым шагом двинулся прочь. Женщины замерли в восхищении: несмотря на почтенный возраст и посеребрившую его некогда темные волосы седину, он был все так же статен и красив. ___________ Исповеда́льня или Конфессиона́л (лат. sedes confessionalis) — в Римско-католической церкви и в некоторых англиканских церквах, место, отведенное для исповеди. Начиная с XVI века для обеспечения бóльшей конфиденциальности стали использовать особые кабины — исповедальни или конфессионалы, обычно деревянные, где кающийся преклонял колена на низкой скамейке сбоку от священника, сидящего за перегородкой с решетчатым оконцем. (Wikipedia)