Бойтесь своих желаний

«…Это была последняя волшба светлого мага, его прощальный дар мальчику-который-выжил. Величайший волшебник всех времен Альбус Персиваль Брайан Вулфрик Дамблдор провел ритуал, который до него удался лишь Мерлину. Защита будущего героя требовала нестандартных решений и потрясающей смелости. «Что в мире сильнее любви?» — терзал себя вопросом Альбус и не находил ответа. И тогда он отправился к сестре Лили Эванс, рассчитывая на любовь и кровные узы. И не прогадал! Петунья взяла в свой дом осиротевшего ребенка и, не задумываясь, поддержала Дамблдора. Теперь, спустя годы, когда сама Петунья медленно угасала от страшной маггловской болезни, произошло чудо! Сын Петуньи, Дадли Дурсль, в этот вечер долго не спал. Умирающая мать — что может быть печальнее? Ровно в полночь, когда Петунья испустила свой последний вздох, он заметил, как ее тело окутало золотистое свечение. Дадли в страхе выбежал из комнаты, а когда вернулся, то на смертном одре, вместо матери, увидел молодую рыжеволосую женщину, смутно знакомую по семейным фотографиям. Он упал в счастливый обморок, потом очнулся, а вокруг было множество людей (прим. ред: Авроры, оперативно среагировавшие на чудовищный выброс магии). Женщина не совсем понимала, что с ней произошло, но стоило ей произнести свое имя, на лицах доблестных служителей порядка блеснули скупые мужские слезы. «Лили Поттер», — сказала она тихим голосом, но на собравшихся эти слова произвели неизгладимый эффект. Сейчас она находится на обследовании в госпитале Святого Мунго и с интересом вникает в подробности последних двадцати четырех лет. Ее сын, небезызвестный Гарри Поттер, наш народный герой, пока отказался комментировать происходящее. Но есть еще один заинтересованный человек. Друг детства, тайно влюбленный в нее все эти годы, профессор зельеварения в школе чародейства и волшебства «Хогвартс» — Северус Снейп. Его охранные чары не пропустили сотрудников прессы, но я очень надеюсь на эксклюзивное интервью. Особенно учитывая то обстоятельство, что именно я написала широко известную книгу о жизни, любви и подвиге профессора — «Северус Снейп. Сволочь или святой?», которую в качестве небольшого презента и вручила Лили. Подробности в следующих выпусках…» Северус Снейп медленно опустил газету и устало потер переносицу. Статья Риты Скиттер вызвала у «заинтересованного» профессора сильную головную боль. Лили жива… И это действительно чудо. Интересно, какая она теперь? За последние годы ее образ немного сгладился в памяти — только бесконечная зелень глаз и золото волос… Снейп оборвал свои лирические мысли: «Драккл бы разорвал эту Скиттер!» Но в сердце что-то сжалось. Интересно, а она узнает его? Его невозможная мечта стала явью, но что теперь будет? Размышления прервал стук у входной двери и легкие шаги по коридору: — Доброе утро! — Утро бывает добрым? Легкий запах горечи окутывал Гермиону, когда она стремительно подошла и коснулась руки: — Ты уже читал «Пророк»? — Как видишь… Гермиона отступила и внимательно посмотрела в лицо Северусу. Чтобы как-то сгладить неловкую паузу, он взял со стола чашку и, отпив отвратительно горький остывший кофе, спросил: — Чай? Кофе? — Потанцуем, — невесело отозвалась Гермиона. — Когда пойдешь? — Не знаю... Не уверен, что мне стоит... — Боишься? Северус разозлился. Не хватало еще выслушивать очередные психологические бредни! Его всегда злили люди, которые воображали, что могут разобраться в его чувствах. Куда им! Если уж он и сам не знает, что чувствует и что ему делать. Но не такая была эта… Грейнджер. Северус и не заметил, что про себя назвал Гермиону по фамилии. Но, видимо, она заметила эмоцию, мелькнувшую на его лице, и отстраненно кивнула. — Тебе надо побыть одному. Понимаю. Но если что… — ее голос дрогнул, — если понадоблюсь, я буду дома… И не оглядываясь вышла. Нет. Совсем не так Северус представлял себе воскрешение Лили. Начать с того, что он и помыслить не мог, что будет не один… Нет! Что будет не одинок… А ведь совершенно точно, он не одинок… Его неодиночество началось в Мунго, когда он пришел в себя и понял, что жив. Белые стены, белый потолок, ослепительный свет из окна и раскаленный воздух, разрывающий легкие. Счастья не было. Была только боль. Боль и пустота. И Поттер. Много Поттера… Мальчишка почему-то хотел поговорить и был уверен, что им это просто необходимо. И только Грейнджер могла его увести. Она приходила каждый день и уводила Поттера. И тогда можно было закрыть глаза и выдохнуть. Когда она перестала быть Грейнджер? Когда он испытывал благодарность за тишину в палате? Или когда она вернула ему палочку? Или когда он вошел в дом, и вместо пыли и запустения обнаружил нечто напоминающее уют? Нет. Гораздо позже. Она пробралась в его жизнь незаметно, осторожно пройдя по краю боли и пустоты. Постепенно ее присутствие начало согревать, и надуманное ученичество стало лишь поводом для встреч. Сколько они сближались? Два года? Три? Нет, чуть больше двух. Медленно. Осторожно. Словно шли с завязанными глазами по минному полю. Он боялся. Да что там! Он отчаянно трусил. И не делал никаких шагов навстречу. И не верил… не верил… не верил… Пока однажды она не расплакалась и сквозь слезы не начала выкрикивать слова любви. Звонко, отрывисто, как пощечины. Столько в них было боли и тоски. И тогда он шагнул к ней, как в пропасть. Схватил в охапку и, судорожно вцепившись в ее мантию, сцеловывал злые слезы. Кажется, и он тогда плакал и не мог разжать рук. И Гермиона осталась. Они так и не поговорили. Ни наутро, ни после. Он не находил слов, а она не настаивала. Им было хорошо вместе. Наверное. Ему точно было хорошо. И снова страшно: что будет, когда она уйдет? Почему-то он считал ее уход лишь вопросом времени. И каждый раз удивлялся, когда она снова стучала в дверь. Три раза в неделю. Почему три? Так ей было удобно. Она училась в университете и в эти дни изучала зелья. А вечером приходила в лабораторию. К нему. Попрактиковаться. И каждый раз, заметив, что он стоит, прислонившись к косяку, и не сводит с нее глаз, гасила огонь под котлом и со словами: «Я уже все», пыталась пройти мимо. И каждый раз замирала, медленно поднимая взгляд. От этого взгляда каждый раз обрывалось сердце, и он не выдерживал — подхватывал ее на руки и нес в спальню. И она снова и снова отдавалась ему. Только там, за закрытой дверью, на мокрых от любви простынях, она шептала ему какие-то ласковости и называла по имени. А потом они пили чай. Всегда на кухне. Оба тщательно одетые и чуть больше, чем нужно, официальные. И разговаривали. Почему-то шепотом. И он снова был профессором, а она — мисс Грейнджер. Лишь однажды он нарушил традицию и, накинув на нее плащ, пригласил к камину. Куда они тогда отправились? Он не мог теперь вспомнить точно, но это было ужасно. Из камина они вышли в полутемном зале с грохочущей музыкой. Бармен указал на стол в каком-то темном углу и небрежно бросил: «К вам подойдут». Очарование мгновения было потеряно. Северус не знал, куда деть руки. Обнять? Положить на колено? На талию? А Гермиона молча смотрела на него и как будто чего-то ждала. Это пугало. Чего она ждет? Признания? Предложения? Он уже почти на что-то решился, но подошел официант и, развязно взглянув на Гермиону, спросил: «Чего пить будете, папаша?» Больше они никуда не ходили вместе. Чем были их отношения? Возможно, только бегством от одиночества. Но три раза в неделю Северус брился тщательнее обычного, проверял запасы чая и покупал ванильные пирожные. Он купил такие, когда Гермиона пришла в восьмой раз, и они ей, похоже, понравились. Тогда она съела их все, а потом смутилась и мило покраснела. Почти три года назад… Один раз он подарил ей цветы. Розы, разумеется. А она их забыла. Или, может быть, нарочно не взяла. Не понравились. Или не захотела никому объяснять их происхождение. Северус до сих пор не знал, догадывается ли кто-нибудь об их встречах. Скорее всего, нет. А иначе его бы забросали вопиллерами. Ее друзья. Им бы точно не понравилось, что она бывает у него… бывает с ним… близка. Северус раздраженно вылил в раковину окончательно испорченный кофе. В госпиталь он сходит завтра. Наверное. * * * На следующий день в госпиталь он не пошел, а бреясь утром, задумался: не купить ли сегодня других пирожных. Например, фруктовых? И сам себя одернул. Кто поймет этих женщин: ты покупаешь другие сладости — а у нее в голове уже целая детективная история и непременно с грустным концом. Нет! Традиций он нарушать не будет. Может, лучше бутылку вина? А что? Розовое эльфийское нравится всем. А в голове, тем временем, крутились мысли о Лили. Интересно, а что она помнит? И где она будет жить? Неужели с Поттером? А как они уживутся с бывшей Уизли? Тем более что Джинни сейчас и старше и больше похожа на Молли. Когда Северус собрался в магазин и открыл дверь, ему чуть ли не на голову свалилась здоровая сова. Он отпрянул и едва сдержал проклятье, а птица бросила ему под ноги пакет и взмыла в небо, не дожидаясь вознаграждения. В пакете, кроме свежего выпуска «Пророка», была записка: «Досточтимый сэр! Не соблаговолите ли встретиться сегодня в 03:25 p.m. в «Кабаньей голове»? Нам нужно многое обсудить. Р.С». Северус с удовольствием испепелил записку. Вот идиотка! И когда это он стал «досточтимым»? Рита Скиттер никогда не отличалась почтительностью. Не иначе замышляет очередную гадость. С тяжелым сердцем он открыл газету. На первой же полосе была большая колдография Лили и статья с броским названием: «Разум замолкает, стоит лишь забиться сердцу». Начав читать, Снейп задохнулся от возмущения. Скиттер с огромной долей пафоса рассуждала о любви Северуса Снейпа к Лили Поттер. О всяких там волшебных силах, слезах восторга и прочем упоении страстью. После такой статьи Северус, как честный человек, должен был срочно жениться. О том, что подумает Лили, думать не хотелось вовсе. Мало того что она может прочитать книжонку Скиттер (здесь у Снейпа все же была надежда, что читать она не станет, — Лили никогда не отличалась любовью к толстым монографиям), так еще эта статья! Передовица! Волшебный мир сошел с ума, раз больше не о чем писать. Смятая газета полетела в камин, но настроение уже было испорчено. Нет, за эльфийским вином он точно не пойдет. Только в маггловскую кондитерскую, благо она недалеко! До вечера Северус не находил себе места: работа в лаборатории не ладилась; на учебник по ЗОТИ, над которым он с удовольствием работал последние четыре месяца, глаза не хотели смотреть; даже интересный труд Виго фон Мульте не вызывал ничего, кроме зевоты. Наконец, Снейп уселся в кресло напротив камина и задумчиво уставился на пламя. Гермиона не появилась ни в семь, ни в половину восьмого. В восемь Северус призвал бутылку огневиски и стакан. На сердце камнем лежала тяжесть. Почему? За все эти годы Гермиона ни разу не нарушила заведенный порядок. Так что изменилось? Не может же умная женщина, которая, к слову, никогда не доверяла Скиттер, так расстроиться из-за какой-то статейки? Или может? Или именно это она имела в виду под словами «побыть одному»? Что еще она говорила? «Если понадоблюсь, я буду дома». Вот оно! Она просто ждет, чтобы он пришел к ней, когда захочет. Все просто! И он придет… потом… когда захочет. * * * Ночью Северус спал плохо. При этом, спроси кто: почему, — и он не смог бы внятно ответить. Та же постель, тот же свежий воздух из сада, та же тишина. Хорошо, что спрашивать было некому. Утром, посмотрев на себя в зеркало и отметив темные круги под глазами, Снейп побрел на кухню. На подоконнике сидела сова и, не мигая, смотрела на него. Затем протянула лапку с письмом, дождалась, пока его отвяжут, и нетерпеливо клюнула адресата в палец. — Чего тебе? Сова только что крыльями не развела, выражая недоумение. Снейп угостил птицу печеньем, но она продолжала пялиться. — Ответа не будет! Северус столкнул сову с подоконника и закрыл окно. Затем опустил взгляд на послание, и сердце болезненно сжалось. Этот почерк он узнал бы и через сто лет. Лили… Он судорожно разорвал конверт, и на пол выпала маленькая записка: «Сев, приходи. Лил». В ушах зашумело. Никто и никогда больше так его не называл. Она его помнит. Она его ждет. Ждет! Он быстро собрался. Метнулся к камину. Потом на кухню. Пирожные! Он отнесет их Лил. Она вроде тоже любит сладкое… Подумав, что глупо будет смотреться с яркой коробкой, он быстро завернул ее в какую-то бумагу. И только тогда вспомнил, что кофе так и не выпил. Положив сверток на каминную полку, Северус неторопливо отправился на кухню, сварил себе кофе и поджарил тосты. Он улыбался, намазывая прожаренный кусочек хлеба апельсиновым джемом, улыбался, отпивая крепкий горячий кофе, улыбался, подходя к камину и небрежно бросая в него дымолетный порошок. — Госпиталь Святого Мунго! И, улыбаясь, шагнул в камин. * * * В госпитале он пожалел, что не выпил оборотного. Около палаты Лили было людно. Любопытные пациенты, взъерошенные репортеры и недовольные колдомедики образовали толпу. Северусу пришлось почти локтями расталкивать эту неугомонную публику и пробираться через строй. Сразу же защелкали колдокамеры, но Снейпа было уже не остановить. Он ворвался в палату и с грохотом закрыл за собой дверь. Лили сидела на кровати, и солнце, светившее в окно, делало ее волосы золотыми. Выражения лица было не разобрать из-за этого яркого света, но первой мыслью была: «Мерлин, какая же она маленькая!» Эта Эванс была вызывающе юна. Северус прислонился спиной к двери и замер в ожидании. Что она скажет? Узнает? Поймет, что это он? Лили неуклюжим движением поправила волосы, затем встряхнула головой и, уверенно вздернув подбородок начала: — Сев? — Лил? — Ну ты вырос!.. — Состарился? — Ну… скажешь тоже! — Лил, ты же никогда не умела врать… Она засмеялась, а потом сбивчиво, словно боясь не успеть, заговорила: — Сев, почему ты не шел? Тут же больше никого нет. Приходил Гарри. Он такой большой. Старше Джейми. И надо же… женат. И сын недавно родился. Джеймс-Сириус… надо же. Сев, остался только ты. Мне даже больше не с кем поговорить. Только эта Скиттер… Как она постарела! Фу! И она книжку про тебя написала. Я читала. Ты оказывается герой. И Гарри герой. А еще ты Альбуса убил, потому что он… — Лил, перестань! — Сев, я точно не осуждаю, но понять… А еще Лонгботтомы. Я видела их сына. А они… — Лил, как ты себя чувствуешь? — Я? Хорошо. Меня хотят выписать, но мне некуда идти. Ты заберешь меня? — Ну конечно, Лил! — А ты правда «всегда»? Лицо Северуса словно окаменело. На этот вопрос сейчас он не мог ответить даже себе. В ушах гулко зашумело и перехватило дыхание. Он подергал себя за воротник, в надежде ослабить удавку, а Лили, ничего не замечая, продолжала щебетать: — Я поживу у тебя, пока не пойму, что делать дальше. Я разберусь, ты не думай! А ты все там же живешь? А Туни, представляешь, умерла. И муж у нее такой неприятный… на моржа похож. Я видела… в зоопарке… — Лили, когда тебя могут выписать? — Хоть сейчас, а что? — Пошли отсюда, а? — Ну пошли… Лили нерешительно подошла к Северусу и подергала его за рукав: — Никак не могу поверить, что это ты. Ну давай, собирай вещи, а я схожу предупрежу всех, что я ухожу. И выскользнула из палаты. Северус тяжело вздохнул и огляделся. Какие вещи собирать? Лили совсем не изменилась: все так же дает творческие задания, а потом будет спрашивать по всей строгости. Почему-то вспомнилось, как в детстве, прочитав какую-то маггловскую сказку, она принесла ему золотой соверен и, сделав страшные глаза, велела зарыть в полночь в полнолуние на пустыре у реки. Он вместо этого отнес монету в кондитерскую, купил конфет, которыми угощал ее целую неделю, а на пустыре зарыл пуговицу. Как же она рассердилась! Оказывается, из этой монеты должно было вырасти денежное дерево. А саму монету утащила у своего дяди из коллекции. И на все объяснения про третий закон Галапариотта Северус слышал упрямый ответ: «Но ты же волшебник!» В коридоре стоял гул, как будто кто-то растревожил пчелиный рой, но Северус не прислушивался — все его мысли были только о том, как без потерь дойти до камина. Через долгих десять минут дверь приоткрылась, и в проем буквально протиснулась Лили. — Ой, что там в коридоре делается! Ты, оказывается, такой знаменитый. Как мы выберемся? — Быстро! Иди сюда. Вот так. Северус положил руки на плечи Лили и притянул ее спиной к себе, почти завернув в свою мантию: — Быстро! И не отвечай никому! Выражение лица Северуса заставило людей у входа в палату расступиться и, воспользовавшись мгновенным преимуществом, он протолкнул Лили сквозь толпу. И под стрекот колдокамер они покинули госпиталь. Как же хорошо, что камины на этажах работали на выход!