"Спорим, я их перевоспитаю?"

      – Госпожа Вирения, вы даже не представляете, как нам помогли.       «Господин Лемец, вы даже не представляете, в какой раз я слышу эту фразу», – чуть не ответила я, но прикусила язычок и произнесла:       – Что ж, когда-нибудь и вы мне поможете.       Лемец широко заулыбался и поспешно закивал.       – Конечно, госпожа Вирения, я сегодня же напишу о вас королю.       Я улыбнулась в ответ.       Ага, как же, напишешь ты. Сколько таких Лемцев обещали помочь, и где же их благодарность? Они забывали обо мне, как только я выходила за ворота.       – Мне пора, господин Лемец, лошадь уже ждёт.       – Конечно, конечно, удачно вам добраться до дома, госпожа Вирения, мы были очень рады тому, что вы нашли время и приехали нам помочь.       Ещё бы ты не радовался: у тебя теперь красивая и послушная дочка, от женихов отбоя не будет, а у меня... а у меня в кармане всего десять серебряников, вырученных за перевоспитание этой самой дочки. Кстати, где она? Неужели даже не выйдет проводить добрую тётю ведьму? Жаль, а мне казалось, что мы с ней очень даже сдружились.       Я вздохнула и повернулась к воротам. Бруська весело посмотрела на меня и выплюнула маргаритки, которые некогда росли в цветнике Лемца и воняли на весь сад, а теперь, полупережёванные и обслюнявленные, валялись на земле. Вид цветов, полурастоптанных-полусъеденных Бруськой, меня порадовал: ненавижу маргаритки, у меня от их запаха голова кружится. Я подмигнула лошади и, могу поклясться, она подмигнула мне в ответ.       – О нет, госпожа Вирения, что вы наделали! – воскликнул Лемец. – Эти цветы были единственным воспоминанием о моей погибшей жене, она их так любила!       – Я?!       – Ну да, вы. Не могу же я обвинять в этом вашу милую лошадку, она ведь просто животное и не понимает, что делает.       Я ошарашено уставилась на Бруську. Ага, не понимает она, что делает. Ей цветник Лемца уже в первый день приглянулся, и она только и мечтала о том, как бы отведать цветов, росших в нем.       – Извините, госпожа Вирения, но я должен взять с вас некоторую денежную сумму, в размере... ммм, думаю, что десяти серебряников хватит, чтобы возместить моральный ущерб.       Так. Это я ему помогла, дочку изменила почти до неузнаваемости, за какие-то десять серебряников, которые он у меня теперь хочет забрать? Ну уж нет, зря я тут что ли целую неделю жила? Я всхлипнула, потёрла глаза, откашлялась и заревела на весь двор.       – Гос-по-по-подин Леме-е-е-ец... аааааа... Вы-ы-ы не понимаете-е-е... У моей лошади а-а-аллергия-а-а-а... ей нельзя цветы-ы-ы-ы е-е-есть, она же умрё-о-о-от!!! А-а-а-а!!! Она же у меня дура, не понимае-е-ет, ест что попало-о-о-о, а мне отвечать за неё... она же казённая, школьная-а-а-а... – тут я подошла к Бруське, обняла её за шею и заревела в два раза громче. – Бру-у-у-усниченька-а-а-а, пожалуйста, не умира-а-а-ай!!!       Бруська, явно польщённая уделённым ей вниманием, положила голову мне на плечо и стала облизывать мою голову. Я оттолкнула глупую скотину и украдкой показала ей кулак. Я же только вчера голову вымыла. Повернувшись, я бросилась на шею к Лемцу, который попытался выдать брезгливую гримасу за сочувствующую и скорчил такую рожу, что я засмеялась, уткнувшись ему в грудь и пытаясь выдать смех за плач. Похоже, у меня это неплохо получилось.       – Госпо-по-дин Леме-е-ец, пожалейте меня, пожалуйста, – всхлипывала я. – Меня ведь в школе заставят деньги отдавать за Бруську, когда она... когда она... А-а-а-а-а...       Да по мне Параденский театр плачет, как они там без такой замечательной актрисы, как я?       – Простите, госпожа Вирения, я не знал, что ваша лошадь больна... Я... кхм... сколько вам заплатить?       – Что?! – вспыхнула я, как пожилая матрона, перепутавшая мужскую баню с женской.       – Десять серебряников.       – Господин Лемец, никаких денег не хватит, чтобы уменьшить мою скорбь по Брусничке.       – Пятнадцать.       – Брусенька-а-а-а... – я вновь повернулась к лошади и уткнулась лицом в её гриву.       – Двадцать, – Лемец повышал ставки.       – Животинка моя глупая-а-а-а...       – Уговорила, тридцать.       – По рукам, – мгновенно воспряла духом я.       Лемец отсчитал мне тридцать серебряников и я, уже не плачущая, а вовсю улыбающаяся, сидела в седле.       – Да, кстати, я могу помочь вам вернуть жену, – вскользь бросила я.       – Правда? – обрадовался Лемец.       – Да, – важно кивнула я.       – А что для этого понадобится?       – Кровь её ребенка, берцовая кость отца, плоть супруга и очень много денег, потому что если меня поймают при проведении этого обряда, то мне самой придётся некроманта нанимать. Ах да, ещё ожившая иногда по ночам будет ходить и пытаться убить каждого встречного, ну как иногда, через ночь-две. Ну так что, беремся?       Я с довольной ухмылочкой оглядела побледневшего Лемца.       – Вирения-а-а-а!!       Мы с Лемцем дружно посмотрели в сторону дома. К нам бежала Лина, при виде которой лицо мужчины озарилось улыбкой.       – Солнышко мое, – Лемец протянул руки навстречу Лине, но та, проигнорировав отца, подбежала к лошади и дёрнула меня за ногу. Я нехотя слезла и тут девчонка заключила меня в такие сильные объятия, что у меня даже рёбра затрещали. Улыбка медленно сползла с лица Лемца.       – Вирения, ты что, уже уезжаешь? – со слезами в голосе спросила Лина.       В ответ я лишь захрипела. Надо же, какая сильная эта девчонка, по ней и не скажешь.       Лина, правильно поняв причину моих хрипов, отпустила меня.       – Ты уезжаешь? – снова спросила она.       Я тяжело вздохнула и улыбнулась.       – Уезжаю, но, знаешь, мы тут с твоим отцом договорились кое о чём. Возможно, я к вам ещё вернусь.       – Правда? – засияла Лина.       – Не знаю, надо у твоего отца спрашивать, решится он на дело или нет.       Лина повернулась к мужчине. Ну, Лемец, не завидую я тебе. Я, конечно, твою дочку перевоспитала, но способность уговаривать у неё природная. Вот сейчас глазки состроит, мордочку понесчастнее сделает, и всё, ты уже на всё согласен.       – Папочка, соглашайся, пожалуйста! – проскулила девочка.       – Доченька, но ведь ты даже не знаешь, что предложила мне тётя ведьма, – Лемец попытался отделаться от дочки.       – Плевать мне на то, что она предложила, пусть останется.       Ну, что я говорила?       Лемец беспомощно посмотрел на меня, на Лину, снова на меня, и вдруг расплылся в гаденькой ухмылочке.       – Лина, солнышко, тётя ведьма пошутила, мы с ней ни о чем не договаривались.       Вот паразит.       – Что?! Вира, то есть как, не договаривались? – девочка смотрела на меня глазами, полными слез.       Я изрядно струхнула. Никогда не умела обращаться с детьми, пусть даже они на пару-тройку лет младше меня.       – Лина, не плачь, пожалуйста, я тебе всё сейчас объясню.       Девочка смотрела на меня выжидающим взглядом.       – В общем, если кратко, то Брусничка съела маргаритки твоего отца, он потребовал с меня деньги за моральный ущерб, а я предложила ему воскресить твою мать.       Слезы в глазах Лины высохли и сменились недоумением.       – Мне, наверное, пора.       Я повернулась и чуть не побежала к Бруське. Забравшись на лошадь, я оглянулась. Лина всё так же недоумевающее смотрела на меня, а исполненный ненависти взгляд Лемца красноречивее любых слов говорил, что я переступлю порог его дома либо в виде трупа, либо спеша на его похороны.       Я тронула поводья, выехала за ворота и унеслась мечтами в свою удобную комнатку в Параденской Школе Магов, но тут окрик Лины вернул меня с небес на землю.       – Вира!       Я нехотя обернулась. В глазах Лины, выбежавшей за ворота, плескался интерес.       – А почему Брусника?       Я посмотрела на лохматую макушку моей лошадки, медленно перевела взгляд на Лину.       – В честь растения.       – Ты любишь бруснику?       – Ненавижу.       Заинтересованное выражение лица стало непонимающим. Лина открыла было рот, но я опередила её:       – Все части брусники можно использовать для приготовлений зелий, самых сильных в своем роде. Цветы используются для приворотного зелья, капелька которого, случайно пролитая на кожу, может влюбить в тебя даже тролля, но если это зелье выпить, то даже самый лучший друг тебя возненавидит. Ягоды, собранные в тринадцатое полнолуние тринадцатого числа тринадцатого месяца и пролежавшие во рту у покойника ровно шесть часов шесть минут и шесть секунд, даруют вечную жизнь, но если они пролежат во рту мертвеца секундой меньше, то, съев их, ты будешь становиться всё моложе и моложе, пока не превратишься в младенца и не исчезнешь совсем, а если ягоды пролежат больше, то каждая секунда жизни будет равняться для тебя одному дню, и ты не проживешь больше суток. Правильно приготовленные листья являются составной частью эликсира вечной удачи. Фортуна всегда будет на твоей стороне: ты будешь выигрывать в спорах, побеждать в битвах без единой царапины, все твои желания будут исполняться. Ну, а из корней готовят очень сильный яд без вкуса и запаха, который никакая магия не способна определить. Выпившего этот яд будет в течение шести часов мучить сильнейшая резь в животе, а потом он умрёт*. Надеюсь, я удовлетворила твоё любопытство?       Лина покачала головой.       – Вира, а как готовить листья брусники?       Я хмыкнула. Странно, обычно девчонок интересуют приворотные зелья.       Я развернула Бруську, подъехала к Лине, и, наклонившись, шепнула ей пару фраз, от которых девочка побледнела, как простыня.       – И это все надо съесть, – добавила я и с улыбкой пронаблюдала, как девочку выворачивает над клумбой с последними выжившими маргаритками.       Ну надо же, какие они все впечатлительные.       Я развернула Бруську, пришпорила её, и лошадка, подгоняемая моими бодрыми возгласами, понеслась к Парадену.       Домой, быстрей домой!