Ведьма и диктатор

Тени прошлого не имеют срока давности. Они остаются навсегда, они застывают в вечности. Лелуш улыбается уголками губ, Шицу смотрит на него чуть дольше, чем хотела бы. В голове — ворох несказанных слов и проигнорированных мыслей. Так неправильно, нечестно, недолжно. Умирать, улыбаясь, — непозволительная роскошь. Странно же, странно до сумасшествия. Лелуш улыбается искренне. Рана в груди кровоточит. Глупая-глупая Наналли плачет и шепчет что-то. Сузаку, наверное, тоже плачет. Шицу плачет и молится, плачет и молится в той самой церкви, где умерла впервые много лет назад, плачет и молится богу, которого, вообще-то, нет. Лелуш — не Император, не Зеро и уже даже не Ламперуж — улыбается ей, а Шицу упрямо пытается стереть из памяти его улыбку. Ту, что никак не хочет забываться. Под глазами, которые, по слухам, зеркало души, которой де-юре и де-факто нет и быть не должно у ведьмы, что умирает на протяжении проклятой вечности, — тени. Улыбка того, кто давно не мальчишка и уже совсем даже не равный ей, так ненавязчиво-незаметна, что в глазах рябит. Улыбка чешира скрывает за собой безумие. Лелуш ничего скрывать не хочет и улыбается совсем по-настоящему. Шицу всё понимает.