Я еще вернусь

      К вечеру пошел снег. Это хорошо - следы завалит так, что никакой механ не отыщет. И собак они не научились еще переделывать, не получаются у них собаки-механоиды, а живые их терпеть не могут, так что если следы заметет, то охотники потеряют след.       Торма оглянулся. Все были здесь, никто не отстал, даже Дорит. Пыхтела, но шла, хорошим таким "волчьим шагом", приноровилась. А ведь у нее астма. У механоидов астмы не бывает, поэтому родители Дорит хотели ее механизировать. И сами записались, и ее записали. Очень хотели не умирать и ничем не болеть. Только она сбежала. Страшно, говорит, было, не спрашивайте. Торма ее понимал. Чтобы такая домашняя девочка, которая без ингалятора даже до школы не ходит, сбежала из дому в чем была, там должно было стать очень страшно. А ингалятор ей украл из аптеки Мышка прямо по дороге.       У Мышки отец механизировался. А мать умерла в процессе. У нее на руках и ногах стали открываться круглые черные дыры, из которых смотрели разные индикаторы и непонятные серебряные сеточки. А потом она не проснулась. Перестала тикать, как сломанные часы. Мышка испугался и убежал.       Да, в сущности, все они оказались здесь, на заброшенной сельской дороге, потому что испугались. Страшно это, когда люди рядом с тобой постепенно превращаются неизвестно во что. И им хорошо. А тебе - страшно. А они ходят в своей свежеотросшей броне, суют холодные руки в огонь ради развлечения и разговаривают только конкретно, без всяких там эмоций. И собаку забывают покормить.       Торма зажмурился, чтобы не заплакать на морозе. Все равно не получилось - каждый раз слезы сами катились, когда он вспоминал, как высокий черный механоид со значком службы порядка подошел к нему, разжал пальцы и вынул из руки поводок. И дернул. Майка взвизгнула по-щенячьи и легла на асфальт с расколотой головой. А механоид смотал рулетку, отстегнул ошейник и отдал все Торме обратно.       - Согласно приказу о санитарном состоянии, - сказал он скрипучим голосом и ушел.       Подкатили автомусорщики, убрали, помыли - и на асфальте даже красного пятна не осталось.       Дома Торма бросился к отцу, рассказал, захлебываясь словами. Отец только повторил насчет приказа. Отец! Который сам подарил ему Майку! Торма поднял голову, посмотрел отцу в лицо и увидел, что у того глаза сплошь серебристые, словно бы металлические. И волосы отливают не ранней сединой, а серой сталью.       Утром Торма не пошел в школу. Он вытащил свой рюкзак, собрал его по всем правилам - металлизированная пенка, спальник на пуху, консервы, сухари, запасные носки и ботинки, майки и рубашка. Положил в кармашек спички, соль, бумаги на растопку. Простой фонарик на лоб и ручной, с динамкой - такому батарейки не нужны, надо только рычаг качать. Словом, собрался, как они с отцом раньше в горы собирались. Только теперь Торма не знал, куда ему идти. Пошел пока в парк, там днем никого не было.       Там они с Мышкой и встретились. Мышка из дому удрал в чем был и за три дня на улице быстро научился воровать еду. Торма отвел его в придорожную забегаловку, накормил - и с тех пор Мышка ходил за ним, как приклеенный. Он думал, Торма знает, что надо делать. А Торма и сам не знал. Какой-то водитель подбросил их до Тарска, маленького городка в области. Там они подцепили Дорит и Саву. С тех пор и шли вместе. Точнее, уходили от облавы, в которую чуть не попались на трассе в сорока километрах от Тарска. С трассы пришлось уйти в лес, заночевать в пустой деревне, а сегодня вот Торма даже с картой не мог сказать, где они находятся и есть ли тут поблизости жилье. И еще вопрос, нужно ли им в то жилье, не выдадут ли.       Снег хрустел под ногами. Холодно. Хорошо хоть ветра почти нет.       - Торма! - крикнул Мышка. - Там огонек! Смотри!       Желтый теплый огонек мерцал между темными деревьями, пробивая серую полумглу, и был не похож на холодный белый свет прожекторов.       - Тихо, - сказал Торма. - Мы сейчас подойдем поближе, и я схожу посмотреть.       Остановились они у кромки леса. Дальше лежало заснеженное поле, и с той стороны стоял дом, окруженный низким забором. Такие дома Торма видел в учебнике истории с подписью "Традиционный деревенский дом". Вряд ли механоиды будут устраивать там засаду. И Торма решил рискнуть, а то пока он будет ходить туда-сюда через поле в снегу по колено, ребята совсем замерзнут.       Когда они добрались до подворья, из-за калитки залаяла собака. У Тормы словно что-то распустилось внутри. Где собаки - там нет механов. Он поднял руку, чтобы постучать в калитку, но тут дверь дома отворилась, отбросив на двор прямоугольник ровного желтого света, и надтреснутый голос спросил:       - Кого там принесло?       - Мы... - Торма от неожиданности пустил петуха, откашлялся и проговорил:       - Пустите погреться. Пожалуйста.       Хозяин дома проскрипел по снегу к калитке, открыл задвижку.       - Ну, заходите.       Старик, в потертом полушубке и шапке с ушами, ковылял, припадая на правую ногу. Крупный лохматый пес подошел понюхать гостей, виляя хвостом.       - Иди себе, давай, стереги, - сказал ему хозяин.       В доме было тепло, ноги и руки закололо, аж до слез.       Хозяин деликатно отвернулся, вешая на деревянный крючок свой полушубок.       - Вы проходите, обувку к печке ставьте.       - У меня мембранные, - мрачно сказал Торма, снимая ботинки. - Их к печке нельзя.       - Ну, как скажешь.       - Юра! - позвал из другой комнаты старушечий голос. - Кто там пришел?       - Да детишки городские.       Зашаркали шаги, и комнату, завязывая на голове косынку, вошла сухонькая старушка.       - Есть хотите? Тогда давайте руки мойте. Вон рукомойник, полотенце... Дед, чистое-то принеси!       Старик и старуха суетились по хозяйству как-то синхронно, привычно, в четыре руки.       Вскоре беглецы сидели за столом и хлебали горячий суп. Мышка, наевшись и отогревшись, стал клевать носом, потом положил на стол руки, умостил голову поверх и заснул. Торма поглядывал по сторонам. Дом и правда был старый-престарый, из настоящих бревен, с печкой. Как в кино. И худой старик с ершиком седых волос был словно из кино - или со старых плоских фотографий, которыми была увешана вся стенка.       - Из города идете, значит? - спросил старик, прихлебывая чай. - А куда?       Дорит посмотрела на Торму. И молчаливый Сава тоже.       - Не знаем сами, - признался Торма. - Куда-нибудь от механов подальше.       - А родители ваши чего?       Торма прикусил губу, чтобы не расплакаться. Хватит того, что у Дорит щеки опять мокрые.       - Вот оно как, - пробормотал старик. - Слышь, бабка, неси-ка шкатулочку.       Старуха шмыгнула в спальню, пошуршала там. Вернувшись, поставила перед дедом простую деревянную коробочку, даже без резьбы. На боках еще угадывался рисунок и надпись в овале "Чай черный листовой".       Старик покопался там и добыл жесткий глянцевый прямоугольник с золотой надпечаткой.       - Держи, парень.       Торма взял кусочек пластика размером с кредитку. На одной стороне был рельефными черными линиями изображен поезд и красовались цифры "999", с другой непривычным шрифтом было напечатано: "Билет на одно купе. Предъявите проводнику при посадке. Счастливого пути!"       - Но это же...       - Экспресс 999, да, сынок.       - Но это же сказки!       - Какие сказки, когда я его видел, вот как тебя вижу. Во время войны, вот жена соврать не даст.       - Вы воевали? - тупо спросил Торма и тут же спохватился - прямо напротив на стене висела черно-белая фотография, на которой красовался молодой парень, стриженный ежиком, такой же худой, вылитый старик, только без морщин, в старомодной гимнастерке с орденом. - Сколько же вам лет?       - Да к восьмидесяти катит, - признался старик. - Я ведь не старше тебя был, когда в отряд подался. Подрывником. Туда пролезал, где взрослые-то пройти не могли. Это потом иллюмидяне сообразили и стали уже всех подряд ловить, и детей, и баб с младенцами... Четыре года я рельсы рвал, на пятый, вишь ты, подорвался на своем заряде. Нога с тех пор деревянная.       Он вытянул ногу и задрал штанину. Ребята увидели даже не протез, а деревяшку с обрезиненным наконечником.       - А экспресс 999? - спросил вдруг Сава. Голос у него был хриплый от простуды, но хоть заговорил.       - А экспресс этот однажды прикатил по совсем заброшенной ветке, когда было нам совсем уж плохо. От облавы мы ушли, и раненых было больше, чем целых, патронов осталось по штуке на брата. А еды и вовсе не было. Тоже зима была. И вот слышим - чух-чух-чух, катит. Рельсы там были старые такие, ржавые, снегом завалено, а ему хоть бы хны. Едет себе, новенький, яркий, аж сияет. И остановился аккурат напротив нас.       Торма представил себе толпу партизан, оборванных, одетых и вооруженных как попало, подводы с ранеными, в которые запряжены тощие усталые лошади, и сверкающий свежей краской поезд с зелеными вагонами.       - Вышла к нам женщина. В черном сама, шапка меховая, а из-под шапки золотые волосы. Красивая.       Старик умолк.       Торма, Дорит и Сава тоже молчали. На стене тикали механические часы с гирьками. Торме казалось, что каждое тик-так откусывает кусочек от его жизни.       - Они нам еды привезли, одежду теплую, лекарства. Женщина та, Мэтель ее звали, раненых лечила.       - А оружие? - спросил Торма.       - Не было оружия. Экспресс 999 не возит оружие, парень. Оружие нам возил вот он, - старик указал на выгоревшее серое фото, на котором высокий мужчина со шрамом на лице, в странном мундире с петлицами в виде черепов со скрещенными костями, стоял, положив руку на плечо неловкому худому подростку в большой, не по размеру, гимнастерке.       - Капитан Харлок! - ахнула Дорит. - Но его же... он же...       - Да слыхал я, что теперь не велено о нем говорить. Сначала в герои вознесли, а как сделался неудобен - велели забыть.       - Механоидам не нужны герои, - сказал Торма. - Теперь все механизируются. Говорят, что это единственный способ нам выжить. Дети ведь больше не рождаются.       В самом деле, он давно уже не встречал маленьких детей. В школе говорили, что младшие классы скоро закроют. В газетах писали, что это последствия войны - мол, было много облучения, поэтому изменился климат и дети рождаются все реже.       - Эх, мальчик, коли бы все так просто было, - сказала старушка.       - Механами проще управлять, - сказала Дорит. - И кормить не надо. И лечить.       Они переглянулись все трое поверх спящего Мышки. Торма знал, что все вспомнили родителей: холод, страх, раскрывающиеся на руках и на шее черные дыры с выглядывающими наружу индикаторами и разъемами, твердые, неживые руки, сжимающие плечо или ладонь, теряющие обертоны голоса. "Надо им сказать, - подумал Торма. - А то нечестно". Но язык не поворачивался. Билет поблескивал золотыми цифрами - надежда на спасение из ада.       - А где... станция? - спросил Торма.       - Здесь, - ответил старик. - Шесть десятков лет за ней смотрю, другие поезда тут не ходят.       Спать легли тут же в комнате, возле печки - постелили на лоскутные половики спальники, да старушка принесла охапку одеял. Еще она выключила электрический свет, но поставила на стол тусклую керосиновую лампу.       Ночью Торма проснулся. Сверху шел негромкий гул. Торма сразу узнал этот звук - так гудит двигатель автолёта. Сразу зачесалась рука под повязкой. Торма машинально поскреб замотанное запястье - и сердце ухнуло в пятки. Пальцы нащупали круглую дырку сразу за суставом. Торма вскочил, подобрался босиком к столу, задрал рукав и в слабом свете керосинки увидел на левом предплечье три готовых вот-вот разомкнуться щели.       - Чего не спишь? - спросил старик.       - Слышите? - спросил Торма. Старик кивнул. - Это из-за меня. Мне ведь уже исполнилось пятнадцать. Мне сделали укол. И они теперь своими радарами...       - Раньше утра не доедут. А ты давай, одевайся, пойдем снег разгребем. А то платформу совсем завалило.       Оказывается, с другой стороны была еще одна калитка, и вела она прямо на старинную железнодорожную платформу. Внизу пыхтел мотодворник, чистил рельсы. Старик дал Торме широченную фанерную лопату, и они принялись расчищать снег.       Торма работал и гадал, сколько времени у него осталось. Отец отвел его на прививку на следующий день после дня рождения, три недели назад. Если он ошибся и ошибся меха-врач, то скоро по всему телу откроются круглые отверстия, организм пойдет вразнос и Торма просто упадет и замрет, как сломанный паровозик. А если нет, если Торма уже достаточно взрослый, то на руках и ногах, а еще на шее сзади откроются разъемы, на предплечьях выступят индикаторы и круглые терминалы управления. Кожа сделается прочной, как пластик, а кости - твердыми, как сталь, зрение улучшится, он станет видеть в инфракрасном свете, слышать ультразвук... и Майка больше не будет сниться. И страшно не будет, и холодно тоже. Торма не мог бы объяснить, почему он не хочет этого. Все доводы за механизацию он выучил еще в школе, даже контрольную написал. Они были правильными, логичными. Только не про него. Но отец даже не спросил, хочет ли Торма механизироваться. И теперь рой крохотных наномашин перестраивал его тело.       Светало долго. Сначала воздух посерел и стали видны черные деревья в белых шапках, следы на снегу и кружащиеся в воздухе снежинки. Потом серость высветлилась до полной прозрачности, так что стало можно читать. Торма оглянулся на дом - с платформы видна была только крыша и дымок над трубой - и достал еще раз билет.       - Одно купе - это ведь четыре места, да? - спросила Дорит.       - Четыре, четыре, деточка, - покивала старушка. Они со стариком тоже были здесь, провожали.       Дорит спрятала руки в рукава. Шубейка у нее была теплая, а вот варежки тонкие.       И тут взошло солнце. Оно брызнуло розовым светом в узкую щель между горизонтом и краем облаков. Снег заискрился, засверкал разноцветными огоньками, от елок легли голубые тени.       - Ух ты! - восхитился Мышка. - Красиво!       - Шумит что-то, - просипел Сава из-под шарфа.       - Едет, - уверенно сказал Торма, хотя уверен вовсе не был.       Да, откуда-то издали слышался ритмичный звук, но еще Торма уловил шум со стороны дома. Дорит повертела головой, ойкнула и схватила Торму за руку.       Механы. Облава дошла. Торма прикусил губу. Бежать было некуда.       Издалека донесся гудок, размеренное "чух-чух-чух" приближалось.       - Поезд идет! - сказал Торма. - Готовьтесь.       Он вырвался из-за деревьев внезапно. Только что не было - и вот уже стоит у платформы зеленый вагон, блестит надраенная медь, а в открытой двери пузатый человечек в мундире и фуражке приглашает заходить.       Торма протянул ему билет. Зря Дорит волновалась - на четверых хватало. Кондуктор пробил в билете дырку и отдал билет обратно Торме.       Торма спрятал его в кармашек, поднял голову... Она словно из воздуха возникла рядом - хрупкая женщина в траурно-синем пальто и черной меховой шапке, с длинными золотыми волосами. Мышка помогал Дорит залезть в вагон, тащил ее рюкзачок в купе, Сава снял варежку и грел рукой красные от мороза щеки, а Торма, замерев на месте, смотрел, как эта женщина идет по платформе к старикам, легкая, словно солнечный луч.       - Всем стоять на месте! - каркнул вдруг механический голос сверху.       Торме показалось, что солнце разом померкло, яркий снег погас, выцвел, и только экспресс номер 999 остался единственным цветным пятном во вселенной. Он поставил ногу на скользкую ступеньку и схватился за поручень, и тут что-то ударило его в спину. Торма упал вперед, грудью на высокий порожек. От боли потемнело в глазах. Он повернул голову и увидел, что старик-смотритель, упав на колено в снег, стреляет вверх из обреза - Торма сразу понял, что это обрез карабина, он видел в кино. Старуха лежала у края платформы, и снег под ней подплывал красным, а женщина по имени Мэтель бежала сквозь град пуль к дверям вагона. Кто-то подхватил его под мышки и затащил в тамбур.       - Торма!       Дорит и Сава совместными усилиями перевернули его на спину, и тут поезд дернулся и пошел, набирая ход.       Стрельба смолкла, в дверное стекло брызнуло солнцем, потом побежали полосками тени.       Снизу было мокро, как будто он лежал в луже растаявшего снега. Торма поднял руку - она отчего-то была красной. Дорит молча плакала, руки и опушка рукавов у нее тоже были красные.       - Так лучше, - проговорил Торма. - Пока я человек.       Он задрал рукав, сдернул повязку.       Выше запястья красовался циферблат с огоньками, проросший сквозь кожу. Ниже локтя щерились дырки разъемов и тревожно мигавший красный индикатор.       Поезд летел так, что колеса уже не громыхали на стыках, и вдруг нестерпимое сияние залило тамбур. С одной стороны сквозь стекло светило огромное солнце, с другой была проколотая дырочками чернота.       - Летим, - удивленно просипел Сава.- В космосе летим, эй, Торма! Тормунд!!!       - Ни за что не прощу, - сказала Дорит. - Я еще сюда вернусь, слышите?       - Конечно, вернешься, - ответила Мэтель.