***
Спустя три дня Емитсу уже шёл по коридорам вонгольского особняка, длинным и запутанным. Попадая сюда впервые, без знающего сопровождающего терялись практически все. Емитсу помнил и себя, совсем ещё молодого, зеленого, когда только вступил в CEDEF. Ему тогда было слегка за двадцать, он только закончил первый курс университета, обрезал дурацкие длинные патлы, поменял настоящие американские джинсы, добытые с таким трудом, на скучные, но дорогущие классические чёрные брюки, и всё, что он знал о своём местоположении, — он был где-то на втором этаже. После нескольких лет наёмной работы на местный клан, связи с которым были налажены ещё на последнем году старшей школы, он смог позволить себе переехать в Италию и попробовать начать работать уже на настоящую, всамделишную мафию, о которой во всём мире пишут в книгах и снимают фильмы. Он, воодушевлённый, уехал туда сразу же, как появилась возможность, и поступил в университет, так как со вступлением в Семью оказались проблемы. «У Вас отличные физические данные, мы бы взяли Вас с руками и ногами, но сначала стоило бы получить высшее образование, подучить язык», — говорили они. «Ты слишком азиат, вали обратно в свою Японию», — слышал Емитсу настоящую причину за их вежливыми отказами. Парадокс, но той толики итальянской крови, что всё-таки текла в его жилах и которой не было достаточно никому, почему-то хватило Вонголе, самой влиятельной Семье в стране. Позже, конечно же, он понял, что к чему, и сказал спасибо знаменитому предку. Тогда ему казалось, что жизнь, наконец, устроена. Сейчас же, оглядываясь назад, Емитсу корил себя за юношеский максимализм, непослушность и неуёмную жажду чего-то нового, запретного. Ему казалось, что, возможно, было бы лучше, поступи он в местный колледж и стань каким-нибудь учителем физкультуры. Он бы встретил любимую девушку намного раньше, взял бы её в жены, завёл бы с ней ребятишек, но жил бы теперь в абсолютном спокойствии и умиротворении и возвращался бы домой каждый вечер, а не пару раз в год. Савада не был уверен, что, предложи ему вернуться в прошлое и действительно изменить свою судьбу, он бы легко и без сожалений отказался от мафии и выбрал тихую семейную жизнь, но не мог перестать думать в сослагательном наклонении и прокручивать перед глазами картинки того, чего уже никогда не будет. Возле кабинета Тимотео, по обе стороны от двери, висели портреты Боссов. Все они, такие разные, но носившие на своих плечах одинаковый груз ответственности за управление сильнейшей мафиозной Семьей, смотрели на посетителей с огромных масляных полотен, и взгляд их проникал в самую душу. Если раньше Емитсу обычно попадался на эту уловку и замирал на несколько минут перед каким-нибудь портретом, не в силах оторвать глаз от печального лица нарисованного человека, то теперь, наученный горьким опытом, проходил этот коридор, смотря строго себе под ноги, и поднимал взгляд, лишь оказавшись возле резной двери Девятого. — Вызывали, Дон Тимотео? — Савада, как и делал это обычно, три раза постучал в дверь и вошёл в кабинет, не дождавшись ответа Босса. Тимотео оторвался от книги, по страницам которой ещё пару секунд назад водил длинными тонкими пальцами. Он слегка сощурился и посмотрел на мужчину перед собой очень удивлённо, особенно для человека, который, вроде бы, самолично вызвал его к себе. — Я не вовремя? — неловко кашлянул Савада. Тимотео опять посмотрел на книгу, и тут вдруг его взгляд наполнился осознанием. Он издал тихое «ах» и с улыбкой посмотрел на своего гостя: — Заходи, сынок, присаживайся. Прости старика, зачитался, — он рассмеялся, но как-то ненатурально, загнул уголок книги на том месте, где остановился, закрыл её и отодвинул на край стола. — Ничего официального, я просто хотел поговорить с тобой. Емитсу бросил на итальянца недоверчивый взгляд, но присел в глубокое кресло перед столом Босса. — Будешь что-нибудь пить? — С Вашего позволения, я бы перешёл сразу к делу. Меня ждут дела. — Этот разговор напрямую касается твоих дел, Емитсу, — дружелюбная маска сошла с лица Тимотео, и теперь он смотрел на мужчину перед собой серьёзно, без тени улыбки. — Вы узнали что-то о Тсунаёши? — подобрался Савада. Он выпрямился и подался вперёд, заглядывая в глаза Девятому. — Он в порядке? — Я не знаю, — просто пожал плечами Тимотео. — Мы ищем его уже почти две недели, Емитсу. И до сих пор не нашли ни одной зацепки, подкреплённой весомыми доказательствами, а не догадками. — К чему Вы ведёте? — прошипел сквозь зубы Савада. Девятый обвёл взглядом кабинет, тяжело выдыхая, словно ему действительно было сложно произнести следующее предложение. Но Емитсу видел, видел по его спокойному взгляду, по его расслабленному лицу, что это лишь видимость. Что бы там не хотел сказать Тимотео, ему было абсолютно всё равно. — Если бы он был жив, мы бы уже давно нашли его. Емитсу резко вскочил на ноги, так, что кресло слегка покачнулось назад, но не упало, лишь глухо ударилось ножками о пол, когда вернулось в своё нормальное положение. Мужчина подошёл к столу Девятого, опираясь на него руками. Во взгляде его была чистая ярость, но он не имел права выпустить её на волю, не так, как хотел. Он не мог врезать Тимотео за эти слова, хотя руки чесались. — Если Вы не хотите помогать, то не надо. Я больше ничего не попрошу у Вонголы. Но не смейте, слышите, не смейте говорить, что мой сын… Мой сын… Савада не смог закончить предложение и с силой ударил кулаком по столешнице, пытаясь выплеснуть хоть часть той злости, что снедала его изнутри. Тимотео снова вздохнул и, опираясь на ручки своего кресла, тяжело поднялся на ноги. Емитсу, пока он обходил стол и подходил всё ближе к нему, смотрел на него зло и настороженно, дико, загнанно, как бездомный пёс, попавший в угол и не знавший, что ожидать от приближающегося человека — ласки или удара в живот. Девятый понимал его состояние. Чёрт возьми, каждый родитель понял бы Саваду. Но сейчас тот был не просто отцом. И он забыл об этом. — Послушай меня, сынок, — попытался ласково начать Тимотео и потянулся, чтобы сжать плечо японца в фальшивом жесте поддержки, но тот увернулся от прикосновения и глянул на Босса ещё злее. Девятый недовольно нахмурился и, схватив мужчину за предплечье, с силой дёрнул его на себя и заставил посмотреть прямо в глаза: — Я сказал, слушай меня, Емитсу. Савада застыл на мгновение, попав в плен глаз Тимотео. В голове мелькнула шальная мысль, что вместе с кольцами и Грехом Боссам в Вонголе передаётся и эта способность концентрировать внимание собеседника на себе, заставлять видеть и слышать только себя. Емитсу попытался начать вырываться, но вдруг понял, что хватка на предплечье стальная, что Девятый, несмотря на внешний вид добродушного старичка, скорее сломает ему руку, чем отпустит её. На него вдруг нахлынуло чувство обречённости. Он перестал дёргаться и добровольно взглянул Тимотео в глаза. — Ты ничего не потерял, — голос его был жёстким, но тихим, вкрадчивым. — У тебя всё ещё есть жена и сын. У тебя всё ещё есть наследник. Твоя жизнь всё ещё в порядке. — Но Тсунаёши… — Я знаю, как вы с Наной любили его. Поверь, я сам любил этого мальчишку. Он был как солнышко, — Емитсу грустно улыбнулся такому сравнению, но лицо Тимотео всё ещё оставалось бесстрастным. — Он бы не хотел, чтобы ты так изводил себя. — Почему Вы говорите о нём в прошедшем времени? — осознал кое-что Савада и слегка нахмурился. Девятый ослабил хватку на предплечье мужчины и скользнул рукой выше, сжимая его шею, сильно, но не до боли. Он смотрел на своего Советника неотрывно: — Ты должен отпустить его, Емитсу. Савада издал поражённый смешок. Брови его надломились, а губы изогнулись в кривой, уродливой усмешке. Он словно не мог поверить, что Девятый говорит ему такие слова. — Но как… Как я могу… Он ведь… Тсунаёши ведь… — Он мёртв. Мужчина замер на полуслове и уставился на Тимотео широко раскрытыми глазами. Емитсу поднял вверх указательный палец, желая зло ткнуть им Девятому в лицо и высказать, наконец, всё, что он о нём думает, но просто не смог. Слова застряли в горле, и вместо гневной тирады наружу вырвался лишь жалкий хрип. Плечи опустились, и сам Савада вдруг как-то обмяк, словно уменьшился, взгляд из ошарашенного стал неверящим. Указательный палец стукнулся о грудь Тимотео, ровно напротив сердца. «Как у тебя хватило сил сказать такое отцу». «Там вообще ещё что-то есть, или от сердца осталось одно название?» «Как же я тебя ненавижу». Савада схватил Девятого за лацкан пиджака, отчаянно сжал ткань в кулаке и дернул на себя, обессиленно рыкая тому в лицо. Он оскалился в последний раз, словно побитый пёс перед финальным ударом, но в итоге разжал пальцы и опустил голову, побеждённый. Тимотео тыльной стороной ладони стёр слёзы с его щёк.***
На следующий день Емитсу уже стоял перед дверью родного дома. В руке у него был чемодан, а на лице — улыбка. Дружелюбный и чересчур разговорчивый таксист, развлекавший его всю дорогу, только-только отъехал от калитки, весело просигналив на прощание. На улице всё ещё было тепло, несмотря на середину осени, и Саваду это даже радовало: будет не так сложно снова привыкать к Японии. Он пару раз нажал на звонок и тут же забарабанил в дверь. Из дома послышалось торопливое женское «иду-иду», и дверь распахнулась буквально через несколько мгновений. Нана застыла на пороге, всё ещё вытирая руки о персиковое вафельное полотенце. Из кухни слышался вкусный запах какой-то выпечки, тихо щебетал телевизор, и Емитсу впервые за долгие месяцы почувствовал себя дома. — Я дома, Нана! — радостно возвестил он и развёл руки в стороны, приглашая жену в объятия. Женщина ещё пару секунд удивлённо смотрела на появившегося вдруг на пороге мужчину, но тут же неуверенно улыбнулась и бросилась ему на грудь, крепко обнимая его за шею. Савада рассмеялся, свободно и счастливо, одну руку положил Нане на спину, а вторую обернул вокруг талии и слегка поднял её над полом, прижимая к себе ещё крепче. — Я так скучала, милый, я так скучала, — шептала ему Нана в плечо. — Ты даже не можешь представить, как скучал я, — выдохнул Емитсу ей в макушку и нежно поцеловал. Нана проводила мужа в гостиную, а сама убежала на кухню, чтобы проверить печенье. Мужчина прошёлся по небольшой комнатке, оглядывая всё, словно в первый раз, остановился возле комода и посмотрел на фотографии. Они были на них вчетвером. Ещё счастливые. Ещё вместе. На секунду стало больно от того, что так больше никогда не будет. — Как ты смог вырваться? — спросила Нана, заходя в гостиную и усаживаясь на диванчике. — Девятый решил дать мне отпуск, — отозвался Емитсу, даже не оборачиваясь на голос жены. Всё его внимание приковывали фотографии той семьи, которой у него уже никогда не будет. — Я буду дома три недели. — Милый, — осторожно начала женщина, вглядываясь в напряжённую спину Савады. — Вы нашли Тсунаёши? Емитсу вздрогнул всем телом, словно совсем не ожидал такого вопроса, и резко открыл верхний ящик комода, что-то судорожно выискивая в нём. — Емитсу, что ты… — В Японии сейчас хорошо. Красиво. Я рад, что Девятый отпустил меня именно сейчас, — мужчины вытащил из ящика маникюрные ножницы, небрежно бросил их на поверхность комода и начал по очереди открывать фоторамки и вытаскивать фотографии. — Мы могли бы чаще ходить гулять вместе. Ты, я и Киоши. — Дорогой! — прикрикнула Нана и вскочила на ноги, паникуя, но Емитсу её не слышал. — Или, нет, мы могли бы поехать к океану! Точно. Я и не помню, когда мы последний раз были на пляже. Киоши был бы просто счастлив, я уверен, — мужчина взял в одну руку фотографию, в другую — ножницы и, секунду поколебавшись, щёлкнул ножницами, вырезая сына прямо из центра фотографии. — Хватит, Емитсу! Хватит! — женщина схватила мужа за руку и в шоке уставилась на фото в его руках. — Почему… Почему ты вырезал Тсунаёши? — Надо купить Киоши надувной круг. А тебе — матрас. И новый купальник. Это был бы самый лучший отдых, — Савада усмехнулся чему-то своему и принялся за следующую фотографию. — Емитсу! — закричала Нана, забывая про спящего наверху сына. — Почему?! В комнате стало тихо. Емитсу остановился, так и не закончив вырезать улыбающееся лицо Тсуны с фотографии. Он едва ли смог оторвать от него взгляд, когда повернулся к жене и сказал тихим, но ровным голосом: — Его больше нет, Нана. Женщина на долю секунды сжала пальцы на руке Емитсу ещё сильнее, но уже в следующее мгновение сделала несколько шагов назад, неверяще глядя в стену, и обессиленно упала на диван. Емитсу краем глаза наблюдал за женой, за тем, как она посмотрела на свои дрожащие руки, словно видела на них кровь своего ребёнка, за тем, как её глаза начали наливаться слезами. Он резко зажмурился, позволяя себе секундную слабость, но тут же продолжил свое дело. — А ещё мы могли бы съездить к твоим родителям. Они так давно не видели Киоши. Нана закрыла лицо ладонями и громко зарыдала.