Ослепление/Blindness

Он проснулся в холодном поту с безнадёжно пульсирующей головной болью. Оборонительный нож валялся где-то рядом с кроватью – знак привычных, не отпускающих ночных кошмаров. Как выяснилось с практикой, они прорываются даже сквозь плотную шаль извечного похмелья. Через силу заставил себя подняться и, слегка пошатываясь, добрёл до белоснежно-чистой раковины. Поднёс руки под кран, и прохладная, живительная вода заструилась по пальцам, а затем отрезвительной волной ударила по лицу. Сегодня опять снились они. Дети из дистрикта 12. Молодые юноши и девушки, имена которых он даже не помнил. А зачем? Их детских, испуганных до полусмерти лиц было вполне достаточно для того, чтобы каждую ночь остатки его относительно трезвого рассудка выворачивало наизнанку. Рука автоматически потянулась к полотенцу, как вдруг опохмелившиеся нейроны импульсивно передёрнули всю сеть. Да, сегодня ведь этот треклятый день Жатвы. В двадцать четвёртый раз он поведёт детей на смерть. В двадцать четвёртый. Из ментора непроизвольно вырвалась горькая усмешка, а внутри что-то приглушённо заныло. Удивительно, что за все эти годы его способность чувствовать не атрофировалась окончательно. Он прошёл в гостиную и вальяжно развалился на диване, захватив полупустую бутылку дешёвого виски. Заливать горе, напиваться до потери пульса, совершенно отрекаясь от реальности, которую он не призвал. А что ему ещё оставалось делать? Его жизнь, настоящая жизнь - и то, если ее можно было назвать настоящей - закончилась в тот момент, когда кудрявая желтоволосая капитолийская девушка своими цепкими пальчиками вынула бумажку с его именем на второй Квартальной бойне. Страшно подумать, но это было почти двадцать четыре года назад. А потом в душе зародились Ужасы, Страх, Безнадежность, и последняя разъедала рассудок до сегодняшнего дня... Странную меланхолию внезапно нарушил настойчивый звонок в дверь, но приличное количество употреблённого виски уже дало о себе знать: Хеймитч лишь перевернулся на другой бок, бормоча себе под нос смесь бранных слов и несуразных обвинений. Через некоторое время звонок сменился на сухое "наконец-то", адресованное, вероятно, слуге, и на сердитое цоканье каблуков. - Эбернети! Немедленно поднимайся и приводи себя в порядок! Твое поведение просто возмутительно! - в комнату вошла женщина лет тридцати пяти - прославленная Эффи Бряк. В дистрикте 12 эта Капитолийская дива уже давно была известна благодаря своими вычурными, порой абсолютно сумасшедшими нарядами, невероятной неугомонностью, а также проедающей до костей пунктуальностью. Её перевели сюда пять лет назад, и всё это длительное время она играла роль сопроводительницы трибутов, а также воспитательницы Эбернети, как показала практика. И каждый год повторялась одна и та же картина: он напивался в хлам, а она перетаскивала его тушу по маршруту "площадь-поезд-Капитолий", читая попутную мораль, возмущаясь на тему его невероятного мужланства и пытаясь следить за соблюдением "сухого" закона. А он, как правило, в пьяном, но иногда даже в трезвом состоянии наблюдал за её тщетными попытками "сделать человека из неандертальца". Порой это вызывало у него раздражение, а порой даже забаву. Но суть в том, что они уже давно привыкли к этой прозаичной картине, хоть дива Капитолия и лелеяла мечту о повышении и переведении в любой другой, более престижный дистрикт. Скажем, первый или второй, где условия гораздо комфортнее, где до столицы рукой подать, где трибуты выигрывают почти каждый год и где ментор как ментор, а не конченый, неотёсанный, частенько домогающийся до неё пьяница. Хеймитч перевернулся на другой бок, лицом к Эффи, и по его лицу расползлось подобие умиротворённой ухмылки: - А-а, это ты, куколка. Я как раз только начал. Присоединяйся, - с этими словами он поднёс практически опустошённую бутылку ко рту, но не успела свинцовая капля соскользнуть со стеклянного горлышка, как Эффи резко выхватила виски и с добротным грохотом поставила бутылку на журнальный столик: - Никакая я тебе не "куколка", Эбернети! Это просто возмутительно! Ты хоть знаешь какой сегодня день?! - со всем пылом возмущения бросила женщина. Сегодня её лицо было набелено слоем пудры толщиной с палец, а фигуру обтягивал причудливый костюм цвета ядовитой малины. Да, наверное, никакого более подходящего определения на языке природы не существует. Надо сказать, она вообще была далека от всего естественного, как, собственно, практически все жители Капитолия. Хеймитч попытался изобразить на лице подобие глубокой задумчивости: - Мм, понедельник? А может, день Защиты От Трезвости? - Очень смешно, - презрительно фыркнула она. - Нет, Эбернети! Сегодня самый важный день в моей и, может, даже в твоей жалкой жизни! - Умоляю! Ты говоришь это каждый год... - Хеймитч потянулся к бутылке, однако Эффи быстро переставила её подальше и встала между ментором и столиком: - Да! И буду говорить это каждый год, пока остатки твоего мозга наконец не протрезвеют! - Куколка... - Я тебе не "куколка"! - злостно прошипела Эффи и горделиво поправила парик. - Чтоб сейчас же принял душ, собрался, протрезвел и явился на площадь! Даю тебе полчаса! - на этой категоричной ноте она и завершила диалог. Ещё раз оглядев комнату и, видимо, не найдя, что сказать, Эффи бросила последний предупредительный взгляд в сторону Хеймитча, затем засеменила к выходу и нарочито громко хлопнула дверью. Эбернети не был бы Эбернети, если бы тотчас бросился выполнять все поручения Эффи. Она сама, наверное, невероятно удивилась, если бы он явился на Жатву в подобающем виде. Но ей просто необходимо было провести эту воспитательную манипуляцию, элементарно для очищения совести. Надо сказать, за всё время их знакомства пару раз ей всё-таки удавалось видеть его очищенным, в меру трезвым и прилично себя ведущим. Иногда казалось, что он был даже взволнован судьбой трибутов, но, увы и ах, рано или поздно это заканчивалось. На площади вновь собралось множество детей. С их бледных лиц не сходила тень мертвенного испуга. И если в глазах старших уже пробивался отчаянный, пропитанный ядом блеск по отношению к Капитолию, то в глазах младших не отражалось ничего, кроме давящей тревоги и наивно-детского вопроса "за что?". Два стула из трёх были заняты мэром Андерси и мирно беседующей с ним Эффи Бряк. По крайней мере так казалось со стороны. Однако взгляд её с тревожно-злостным оттенком патрулировал угол той улицы, откуда должен был явиться её полутрезвый подопечный. - Не нервничайте так на его счёт. Он непременно появится. Так ведь всегда было, - успокаивающие речи мистера Андерси тем не менее не дали должного результата: - Да, да. Наверное, вы правы, - растеряно пробормотала Эффи, не отрывая взгляда от улицы. - Прошу простить меня за это... - Да что вы! Мы все знаем, что он неисправимый пьяница. Лучше поберегите нервные клетки, - мэр, вероятно, в поддержку, но всё-таки как-то слишком неуклюже похлопал Эффи по плечу, а затем встал и начал свою приветственную речь. "Мерзавец, подлец, грязный, неотёсанный, безответственный свинтус", - внутри себя женщина перебирала всевозможные оскорбления, не сильно заходящие за рамки приличия, и уже воображала, какое грандиозное промывание мозгов она устроит ему после Жатвы. Мэр начал свою традиционную речь. Вдруг с противоположного края сцены донёсся звук неравномерных шагов, а затем показалось пошатывающееся нечто, отдалённо напоминающее человека. Нетрезвый, нечесаный, в каких-то грязных лохмотьях и, вероятно, даже немытый. Как обычно. Добрел до стула и плюхнулся рядом Эффи, которая видимо уже готова была взорваться от переполнявшего возмущения: - Явился, - сухо констатировала она, бросив на него презрительный взгляд. - Даже не запылился, куколка, - в этот момент мэр как бы невзначай оглянулся на них. В ответ Хеймитч вытянул руку, показал большой палец и якобы совсем незаметно продекламировал "отлично" в адрес стесненного Андерси. Эффи перевела взгляд на экран и увидела, что именно они находятся в поле зрения. Создалось ощущение, будто шипящий внутри стыд готов был захлестнуть её одной волной. Она легонько придавила его ногу каблуком и, наигранно улыбаясь на публику, процедила: - Ты хоть раз можешь вести себя прилично? В этот момент камеры перевели на мэра, и Эффи почувствовала, как соседний стул с протяжным скрипом передвинулся к ней вместе с запахом спиртного и чьей-то вальяжной рукой, что приобняла за плечо: - Куколка, я и не начинал вести себя неприлично, - эту ехидную, полупьяную, терпкую и, казалось, чуть шутливую интонацию, произнесенную почти сокровенным шёпотом, напрочь убивал резкий запах утреннего виски. Создалось ощущение, будто под толстым слоем белой пудры заиграл румянец, вызванный смесью истового гнева и одновременно каплей смущения: - Я тебе не... - рука соскользнула ниже, и в именно в этот момент, в этот чёртов момент, камеры вновь направились на них. Каблук Эффи среагировал незамедлительно, однако небольшой смешок уже пробежал по толпе. К счастью, мэр пригласил сопроводительницу к микрофону, и она не заставила себя ждать. Дальше всё шло по обыкновенному, затёртому до дыр сценарию и, казалось, никакие изменения не смогут потревожить самый отсталый, самый дальний дистрикт Панема. И никто из них - ни Хеймитч, ни Эффи, ни мэр Андерси, ни эти несчастные дети, - никто не предполагал, что в этот раз всё будет по-другому. Никто ещё не осознавал, что на этих Играх мир изменится для каждого из них. *** Хеймитч вновь проснулся с пульсирующей головной болью. Однако теперь, помимо алкоголя, в голову вдруг ударило чувство неловкости и лёгкого стыда. Хотя почему "вдруг"? Всё прошло как в прошлом, позапрошлом и позапозапрошлом году. Да, он снова напился, снова приставал к Эффи, снова угрожал Капитолию в полупьяном состоянии и снова нелепо свалился со сцены, потеряв при этом сознание. Хотя, кажется, в этот раз произошло что-то важное. Воспоминания о Жатве поплыли перед глазами, словно в туманной дымке. Кажется, был доброволец. Кажется, её звали Китнисс. Кажется, он опять сказал какую-то невразумительную глупость... Доброволец в 12 дистрикте? Это что-то новенькое. Однако вряд ли это вообще что-то меняет. Просто теперь в его команде есть добровольный смертник. Только и всего. Может, она хотела защитить сестру или брата? Какая же невразумительная самоотверженность! Он ведь тоже в своё время хотел, но, увы... Тот, чьё имя однажды вытащили из стеклянного шара, уже не сможет жить даже той жалкой жизнью, которая доступна в Шлаке. Единственное, что он уяснил наверняка, так это то, что в Играх нет победителей. Ни среди мертвых, ни даже среди живых. Тем не менее жизнь заставляла продолжать его этот дурацкий день. Да, он всего лишь пару часов пролежал в отключке, и сейчас необходимо было, как минимум, слегка протрезветь. После этого закинуть пару-тройку вещей в чемодан, доползти до Капитолийского поезда и вновь напиться там до скотского состояния, чтобы не видеть, как на арене погибают дети из его дистрикта; чтобы не осознавать, что копилка его ночных кошмаров увеличилась ещё на два лица. В голове до сих пор мутнело. Совсем рядом, на журнальном столике, поблескивала опустошённая бутылка виски. В мыслях промелькнула Эффи и его непристойное поведение на Жатве. Ну кто, кто просил его лапать молодую сопроводительницу на глазах всего Панема? Почему флюиды этой размалёванной капитолийской куколки всякий раз так чудесно сочетаются с алкоголем? И, самое главное, откуда в его разложенной совести берётся этот чёртов стыд? Ну, немного полапал эту столичную штучку, ну и что? С кем не бывает, в конце концов! Он взглянул на часы - к шести вечера отбывает поезд в Капитолий, где его ждут несколько бутылок качественного алкоголя, а ещё нравоучительная лекция, смысл которой заключался в его абсолютной невежественности и безнадёжности. Затем он пробубнит что-то вроде "прости", и всё встанет на свои места. В таких случаях Эффи всегда устрашала его невероятными наказаниями, скандалами, чуть ли не пытками и допросами под страхом смерти, а на деле лишь патетически проезжалась по остаткам его совести и, не найдя пылко-праведного ответа, уходила с ощущением выполненной миссии. Надо сказать, эта, уже в полном смысле слова, традиция частенько забавляла ментора. Ведь за все пять лет она так и не осознала одну элементарную вещь: не бывает абсолютного исправления без наказания. А может, и осознала, только при всей её эмоциональной, чисто женской и порой слишком взрывной натуре она почему-то никогда не могла воплотить в реальность все свои угрозы. Он не счёл нужным принимать душ. Закинул пару вещей в чемодан, надел какую-то затёртую белую рубашку, такие же штаны и помятый, немного выцветший пиджак. Затем нашёл в своей тайной заначке одну бутылку ликёра и припрятал её под пиджак. На платформе уже никого не было. Разумеется, все давно зашли внутрь. До отправления осталось шесть минут. Около двери вагона стояли кондукторы, проверяющие наличие алкогольных напитков и прочих запрещённых вещей. Весьма странно, учитывая, что внутри полно бесплатного алкоголя, о чём Эбернети, естественно, знал. Бутылку нашли и настоятельно порекомендовали оставить за пределами вагона. Хеймитч грубо, но тихо выругался, открыл ликёр и хлебнул прямо с горла. В этот момент из соседнего вагона вышла она. В том же обтягивающем малиновом пиджаке и на невообразимых каблуках. Бросила сурово-недовольный взгляд на Эбернети, - от чего он чуть не поперхнулся - демонстративно закатила глаза и, горделиво поправив выбившуюся прядь парика, вернулась в вагон. "Умеет же испортить настрой", - Хеймитч ещё раз внимательно осмотрел этикетку на ликёре, убеждаясь в его качестве, и, спустя несколько секунд колебаний, выбросил его в ведро. Однако уже через полчаса, когда наконец было дано разрешение на посещение вагона-ресторана, ментор уже не вспоминал об этом злосчастном ликёре. Он выпил бутылку вина, развалился на диване и ещё долго перекатывал последнюю каплю по стенкам бокала, пытаясь заглушить эту неосознанную тяжесть в форме ответственности за две жизни, которая, словно балласт, тянула его вниз. В один момент он услышал, как дверь отворилась, и тишину вновь нарушило сердитое цоканье каблуков вместе с однотипными возмущениями. Конечно же, это была Эффи: - Нет, ну это просто возмутительно! Они там с ума сошли, что ли?! - её накрашенные брови взмыли вверх, а сама она уткнулась носом в какую-то бумажку. - Куколка, не переживай так. Что случилось? - по лицу ментора расползлась полупьяная улыбка. В таком состоянии его всегда веселило наблюдать за тем, как молодая сопроводительница возмущалась. Она резко повернулась и бросила на Хеймитча свой раздражённый взгляд: - Немедленно вставай и приводи себя в надлежащий вид! С этого дня я не позволю тебе и каплю алкоголя в рот взять! - Тихо, куколка. Не кипятись. Сядь, успокойся. В чём, собственно, дело? - сохраняя всё тот же довольно-туманный взгляд, спросил Эбернети. - В чём дело?! - Эффи цокала из одной стороны вагона в другую и использовала бумажку в качестве веера, пытаясь таким образом, вероятно, понизить собственную температуру кипения. - Дело в этом дурацком, запоздалом письме из Капитолия! - она потрясла им перед собой, словно пытаясь разорвать его взглядом. - Отлично. И что же сказано в этом письме? - Эбернети сменил положение на сидячее и налил полстакана из другой открытой бутылки вина, одновременно пытаясь сохранить выражение полупьяной заинтересованности на лице. В глазах Эффи блеснула насмехающаяся и одновременно нервная нотка: - Что теперь, Эбернети, жить мы с тобой будем в одной комнате, - вино фонтаном брызнуло у Хеймитча изо рта. Он обратил свой внезапно протрезвевший взгляд на капитолийку: - Детка, это у тебя юмор такой? Знаешь, до чего, до чего, но до такого я ещё не допивался, - сопроводительница аж рот открыла от переполнившего её возмущения. Да как он смеет даже шутить о подобных пошлостях в её присутствии! Ментору казалось, что даже за толстым слоем белил проступила краска. Но, мысленно подавив свой порыв безукоризненным столичным воспитанием, она лишь прищурила глазки и, добавив язвы в тон, произнесла: - Очень смешно, Эбернети. На его лице проползла сдержанная ухмылка. Ох, как же веселила его порой эта расфуфыренная девица! Эффи с нервным смешком взглянула на ментора, отрывистым движением бросила помятый листок прямо у него перед носом: - Читай. Если умеешь, конечно. Хеймитч протёр глаза и, собрав остатки трезвого рассудка, развернул злосчастную бумажку: "Уважаемые гости Дистрикта 12! Спешим сообщить, что в этом году, в связи с важными и непредвиденными обстоятельствами, вам будет предоставлен пентхаус с тремя комнатами, а не с четырьмя, как обычно. Две отдельные - для трибутов, а также комната с перегородкой - для главных сопровождающих лиц: ментора Хеймитча Эбернети и куратора Эффи Бряк. Приносим извинения за временные неудобства. Капитолий берёт на себя обязанность по выплате денежной компенсации. Надеемся, это обстоятельство не слишком вас отяготит". Не поверив до конца, он перечитал письмо ещё раз, а потом ещё, но содержание его не менялось. Затем, протерев лицо руками, словно проверяя, снится ли ему это или нет, он залился хохотом. Сопроводительница окинула его раздражённо-вопросительным взором: - По-твоему, это смешно? - По-моему, да. А что, собственно, тебя не устраивает? - он сделал ещё одну попытку наполнить бокал. Потом откинулся на спинку дивана, беззаботно закинув руки за голову и параллельно наблюдая за Эффи. Какой же всё-таки смешной и нелепой куклой она кажется в этих своих столичных нарядах! - Что значит "что тебя не устраивает"?! Наличие круглосуточно пьяного, грязного, невоспитанного мужлана в моей комнате! - взвизгнула Эффи, будто только что представила эту картину во всей красе. - Не понимаю, о ком ты, - ментор отхлебнул вина с абсолютно невозмутимым видом, подавляя порывающуюся наружу. - А вообще, ты полностью занижаешь мои достоинства. В ответ Эффи лишь презрительно фыркнула: - Да неужели? А такие имеются? - Что, что ты сказала? - Я говорю, что ты не являлся, не являешься и никогда не сможешь стать истинным столичным джентльменом, - с этими словами Эффи засеменила к выходу. - Приводи себя в человеческий вид и выходи к ребятам. Они давно ждут. - Да неужели? - Хеймитч допил вино и с грохотом поставил бокал на стол. - Да эти ваши "капитолийские джентльмены" ломаного гроша не стоят! - Ну, конечно! Посмотри на себя! Да ты даже неделю окончания Игр без выпивки не выдержишь! - усмехаясь, продекламировала куратор. - Что уж там о "джентльмене" говорить!.. В полупьяных глазах Эбернети блеснула, по его мнению, блестящая идея: - Спорим, выдержу? - Хочешь сказать, до окончания Игр не будешь пить и будешь прилично себя вести?- Эффи с недоверчивым смешком посмотрела на Хеймитча. Да, он пьян, но пока еще не в хлам, как обычно. Что ж, пускай пофантазирует, вдруг что из этого выйдет. - Как чертов "капитолийский джентльмен", куколка. - Я тебе не "куколка". Это раз. А два: да ты же и дня не выдержишь. - Боишься проиграть? - с победной ухмылкой на лице спросил он. Куратор уже собралась уходить, но эта фраза резко остановила её. Эффи в нерешительности поджала губы. - Ладно. Черт с тобой. На что спорим? - На желание, - как-то хитро улыбнувшись, сказал Эбернети. В глазах Эффи вспыхнуло волнительное возмущение. Уж что-то слишком личное, сокровенное пряталось под этим коротким, но выразительным словом "желание". На фарфоровом личике капитолийки проявилась яркая внутренняя борьба: с одной стороны, не пристало ей, воспитанной, образцово-показательной даме ввязываться в какие-то глупые авантюры с конченым пьяницей дистрикта 12; а с другой, это ведь такая уникальная возможность поставить этого хамоватого грубияна на место. Обыграть его в собственной игре, - звучит так заманчиво... К тому же что она могла потерять? Ей предстояло жить с ним в одной комнате на протяжении всех Игр, так почему бы не стимулировать этого наглеца к достойному поведению, тем более если он сам сейчас согласен на эти условия? Возможность выигрыша Хеймитча Эффи практически не рассматривала. Вернее, рассматривала, но считала вероятность такого исхода ничтожно малой. После этих небольших молчаливых рассуждений сопроводительница подошла к ментору и, окинув его высокомерно-строгим взглядом, сказала: - По рукам, - да, в этом году у них все будет по-другому...