Истинная храбрость

Материальный мир вообще место очень таинственное. Архиепископ Антоний Сурожский. Друзья сидели над озером на прогретом солнцем, открытом со всех сторон каменном уступе, где никто не смог бы подобраться к ним незамеченным. В последний раз обсудив план действий, они умолкли, рассеянно следя за игрой солнечных бликов на зеркале воды. Детали предстоящего дела они уже обговорили, а настроения болтать не было. - Во всяком случае, сынишка Дергдиана теперь видит, - задумчиво проговорил Марк, и Эска безошибочно угадал ход его мыслей. То, что они собирались сделать, было вопиющим нарушением законов гостеприимства. Конечно, они находились здесь по приказу легата, а легат олицетворял Рим. С Марка Флавия Аквилы, римского солдата, это снимало всякую моральную ответственность, и тем не менее он был доволен, что в селении эпидиев кто-то вспомнит его добром. Жена Дергдиана, например: вряд ли для матери похищенный "бог Красных Гребней" дороже, чем здоровье первенца. Эска вспомнил разговор с Марком накануне того дня, когда им предстояло пересечь Вал и ступить на неподвластные Риму территории. - Правильно ли ты поступаешь, идя со мной? - спросил тогда римлянин. - Подумай, еще не поздно отказаться. Я пойму. Ведь это твой народ, хотя и не твое племя. Эска тогда задумался, затрудняясь не в выборе, а в том, как объяснить его Марку. Они доверяли друг другу безгранично, но были вещи, которые каждый из них понимал по-своему. - Моя верность неделима, - сказал он наконец. - Я последую за тобой, куда бы ты ни пошел, - в Каледонию так в Каледонию, в Рим так в Рим. И если нам придется драться с говорящими на моем языке - что ж, да будет так. В конце концов, мы, бритты, резали друг друга задолго до прихода легионов. - Да будет так, - тяжелым голосом повторил Марк, и больше они об этом не говорили. - Во имя Света, - тихо, но внятно произнес Марк, взявшись за край тюленьей шкуры. Тихо прозвенели украшающие её бронзовые диски, и римлянин, пригнувшись, шагнул вперед. Эска последовал за ним. Бесшумно опустив занавеску, молодой бритт испытал странное чувство - точно этот кусок тюленьей шкуры отрезал их двоих от всего мира. Он услышал стук своего сердца, невероятно громкий в обступившей их вязкой, осязаемой тишине. "Мы пришли сюда освободить пленника, - напомнил себе Эска. - Это то же самое, как если бы нам предстояло спасти отца Марка. Орел не принадлежит эпидиям, он находится у них в плену. У них или... у их богов?" От этой мысли сделалось совсем неуютно, и он поспешно вытащил из-под плаща светильник и кремень с кресалом, которые всегда носил в поясном кармане. Трепетный огненный лепесток осветил лицо Марка, суровое и сосредоточенное. Они стояли в тесном коридоре, вымощенном тяжелыми каменными плитами. Марк взял у Эски светильник и двинулся по коридору. Бритт, как овчарка за хозяином, шел за ним след в след. Пройдя сотню шагов, они увидели на алтаре из плитняка янтарную чашу, наполненную густой темной жидкостью, маслянисто блеснувшей на свету. Кровь жертвенного животного. Подняв светильник повыше, Марк решительно шагнул в ответвление коридора, открывшееся за жертвенником. Вскоре они оказались в каменном мешке, стены которого терялись во мраке. Где-то высоко вверху они смыкались, образуя купол. Справа и слева от входа темнели пустые ниши, в третьей, расположенной в дальнем конце камеры, что-то тускло поблескивало. Светильник в руке Марка дрогнул, пламя заколебалось. Этот поблескивающий предмет был орлом Девятого Испанского легиона. - Вот он! - прошептал римлянин, и в этом было всё: горечь, торжество, благоговение и тот внутренний огонь, который вспыхивал в глазах бывшего центуриона при звуках труб и при виде алых плащей и гребенчатых шлемов. Эска кивнул. Его вдруг обожгло ощущение близкой опасности. Камера была пуста, не считая смутно белеющего каменного круга в середине и каменного же топора, лезвие которого касалось круга. Эти предметы источали угрозу. В них таилась некая сила - чужая, чуждая, нечеловеческая. Иная. Эска схватил Марка за руку: - Это сильное колдовство! Не трогай! - Я еще не рехнулся, - вполголоса укоризненно отозвался тот. "Хорошо тебе, - вздохнул бритт. - А я уже близок к этому." Эска испытывал неприятное и пугающее чувство отрыва от реальности. Он не мог бы с уверенностью сказать, сколько времени они находятся здесь. Само понятие времени казалось неприменимым к этому месту. Вдруг он понял, что тишина перестала быть мертвой: её наполнило бесшумное, но ощутимое дыхание некоего существа. Кто-то, обладающий разумом и волей, но не человек, затаившись следил за ними из темноты. Ступая медленно и осторожно, как по краю обрыва, они обошли круг и приблизились к нише. - Возьми светильник, - шепотом велел Марк. - Держи его повыше, вот так. Длинные пальцы римлянина стиснули древко с такой силой, что суставы побелели. Эска не мешал ему. В эту минуту он чувствовал себя лишним. Наконец Марк прислонил орла к стене и взялся за бронзовые гвозди, проходившие сквозь когти и скрещенные молнии. Бритт наклонил светильник и свободной рукой придержал древко, переводя настороженный взгляд с каменного жертвенника на темный квадрат прохода и обратно. Чувство "взгляда в спину" становилось невыносимым. Кто-то опасный и недобрый, а главное - чужой, наблюдал за ними с холодным отстраненным интересом: прямо сейчас раздавить? или пускай еще побегают? Проржавевшие гвозди не поддавались. Марк вытащил кинжал, теперь работа пошла веселей. Руки у него дрожали. "Быстрее, Марк, ну пожалуйста", - мысленно умолял Эска, борясь с дурнотой. По его лицу градом стекал пот. Остался последний гвоздь, когда пламя в светильнике вдруг стало опадать и к двум человеческим фигуркам потянулись мягкие лапы мрака. Эске почудилось, что стены камеры мерно двигаются, как ребра чудовищной грудной клетки. Он задыхался, как загнанный конь, и слышал такое же тяжелое, прерывистое дыхание Марка. Римлянин повернул голову (в темноте его глаза с расширенными зрачками казались нечеловечески огромными) и внятно, настойчиво произнес: - Думай про Свет! Эска, думай про Свет! Оставив работу, Марк выпрямился и замер, сжав кулаки. По его неподвижному лицу с полузакрытыми глазами точно пробегали сполохи невидимого огня. Римлянин молился своему богу - Митре, Владыке легионов, и Эска пытался помочь ему, напрягая все свои душевные силы. Долгое время ничего не происходило, затем крохотный язычок огня взметнулся вверх и победно засиял, как диковинный золотой цветок. Они переглянулись без слов, судорожно переводя дух. Марк взял древко у Эски и вернул его в нишу, а молнии и гвозди положил на пол. Движения его были скупыми и точными, но странно замедленными, как у пловца. Бросив прощальный взгляд на древко, помнившее руки его отца, Марк двинулся к выходу. Орла он держал на сгибе локтя - бережно, как Волчка, пока тот был мал и засыпал на руках у хозяина. Бритт вооружился веткой вереска, предусмотрительно заткнутой за пояс, и принялся заметать отпечатки их ног в пыли. Это было необходимо, поскольку Марк при ходьбе опирался на левую, здоровую, ногу и его неровную походку легко было узнать по следам. Светильник он держал в руке, низко наклонив над каменным полом, поэтому Марку приходилось пробираться наощупь, в темноте, которая по-прежнему таила угрозу. Каменный жертвенник мертвенно светился во мраке, как отражение лунного диска на поверхности воды. Они обошли его едва ли не крадучись, стараясь ни на миг не повернуться спиной. Эска мог только догадываться, что чувствует Марк, но ему самому эта штука внушала ужас своей чужеродностью, непричастностью к миру людей. Эске вдруг показалось, что проход исчез. И самое-то скверное, он вовсе не был уверен, что это только казалось. Ему пришлось остановиться, чтобы справиться с нахлынувшим приступом паники. Марк нащупал в темноте его руку и крепко сжал, пытаясь вселить в товарища уверенность, которой не испытывал сам. - Дыши глубоко, - шепнул он. - Как можно глубже и медленнее. Это поможет. ...Наконец раздался слабый металлический звук - это Марк коснулся бронзовых дисков на занавеске. - Приготовься потушить лампу, - обернувшись, произнес он одними губами. Эска выполнил приказ, и их снова обступила вязкая тьма. К счастью, ненадолго - Марк приподнял край тюленьей шкуры, прислушался и, коротко кивнув, шагнул наружу. Бритт, как тень, выскользнул за ним. Несколько минут они стояли, запрокинув головы, жадно вдыхая свежий холодный воздух. Ужасно хотелось пить, и немудрено: оба были мокры от пота, точно их окатили из ведра. Марк свободной рукой обнял бритта, которого била крупная дрожь. - Мы молодцы, - сказал он. - Мы сделали это! Всё позади. Держись, дружище. Тот то ли всхлипнул, то ли засмеялся: - Меня почему-то тошнит. - Меня тоже, - признался Марк. - Это от страха. А может, мы надышались каких-нибудь ядовитых подземных испарений. Ладно, пошли! "Марк, ну какие испарения? Что ты несешь?!" - чуть не заорал Эска. Вдруг в затянутом облаками небе ярко сверкнула зарница, и вдали пророкотало, глухо и грозно. - Гроза идет, - сказал Марк. - Надо спешить. ...На следующий день, когда они неспешной рысью ехали на юг, постепенно удаляясь от селения эпидиев, на спокойное лицо Марка вдруг набежало облачко. - Кто это был? Что это было? Там, в святилище? - отрывисто спросил он. - Я не знаю, - понизив голос, отозвался Эска и торопливо сделал правой рукой жест, отвращающий злые чары. - Правда, не знаю. Но думаю, чем меньше мы будем говорить об этом, тем лучше. **** Полуразрушенная башня темнела на фоне пылающего заката, точно клык какого-то древнего чудовища. Зарево охватило полнеба, играя всеми оттенками алого, малинового, огненно-золотого, оранжевого, винно-красного цветов. Огненные отблески тревожно мерцали на глади озера, продолговатая чаша которого лежала внизу, в долине. Озеро, как стража, обступали темные сосны, а дальше, сколько хватало взгляда, уходили к югу облитые закатным пламенем холмы - гряда за грядой. Стремительно несущиеся облака предвещали бурю. Это было грозное, но величественное зрелище, и двое в башне долго не могли отвести от него глаз. Марк прощально погладил бронзовые когти, коснулся отверстий на месте сгинувших крыльев и принялся заворачивать плащ. Смуглое, позолоченное закатным солнцем лицо римлянина выражало гордость и неколебимое спокойствие духа, в темных глазах ослепительно горел огонь вдохновения. Наверное, с таким лицом он прыгнул на колесницу. Эска окинул друга пристальным, ничего не упускающим взглядом, точно собирался по памяти рисовать его портрет. Марк почувствовал этот взгляд и, подняв голову, вопросительно посмотрел на бритта. В темных волосах ярко блеснула седая прядь. Еще вчера её не было. - Послушай, Марк, иди дальше один, - торопливо заговорил Эска. - Возьми Випсанию и выезжай прямо сейчас. Прежде, чем начнется буря, ты успеешь добраться до озера. Марк, нахмурившись, слушал, всем своим видом выражая непонимание и неодобрение. - А ты? - отрывисто спросил он. - А я дождусь их. Скажу, что мы с тобой поссорились из-за орла, подрались, ты упал в воду и утонул. И орел вместе с тобой. Даже если они мне не поверят, это задержит их на какое-то время. Римлянин с сердитым изумлением взглянул на своего спутника. Серые глаза бритта были ясными и совершенно спокойными. - Да ну? - насмешливо протянул Марк, приподняв бровь. - И куда же делась Випсания? Тоже, что ли, утопилась с горя? И что они сделают с тобой после этого? - Убьют, - просто ответил Эска и пожал плечами, мол, это не имеет значения. "И вряд ли быстро", - добавил он про себя. Лгать не имело смысла, Марк был отнюдь не столь наивен, чтобы поверить. "Как мило, что ты считаешь меня достаточно подлым для этого", - едва не выпалил возмущенный Марк, но сдержался и сухо сказал: - Глупая идея. - Ты должен думать об орле, - стоял на своем Эска. "Сын варварского племенного князька, проданный в рабство за участие в восстании против Рима, объясняет мне, всаднику и центуриону, в чем состоит мой долг. Куда катится этот мир!" - с пробудившимся чувством юмора подумал римлянин. - Я о нем и думаю, - спокойно произнес он вслух. - Орел в руках вар... местных племен - пощечина Риму и угроза новой войны. Это касается Рима, и это важнее, чем наши с тобой жизни. Но сам по себе он, в сущности, никому не нужен и вполне может упокоиться в каком-нибудь каледонском болоте. Случись худшее, мы его уничтожим, вот и все. - Правда? - теперь уже подвижное лицо бритта выражало иронию, переходящую в откровенный сарказм. - Объясни тогда, почему ты просто не бросил его в озеро, раз он такой бесполезный? - А это касается чести моей семьи. - Тем более. Ты просто обязан вернуть орла Риму. - Ты - тоже моя семья! - гаркнул Марк тем самым голосом, которым рявкал на плацу. Привязанные лошади пугливо насторожили уши. - Мы ввязались в эту историю оба и по доброй воле, - добавил он, отчеканивая каждое слово. - Мы вместе победим или вместе погибнем. Сделай милость, больше не приставай ко мне с глупостями. Как думаешь, сколько времени осталось до бури? Бритт встал и понюхал воздух, в котором уже пахло дождем. - Хватит, чтобы доехать до озера. Там обрывистый берег, под ним можно будет укрыться от непогоды. **** Римская сигнальная башня, приютившая беглецов, казалось, была им рада. Мощеный двор зарос травой, на каменном полу толстым ковром лежали сухие листья, всюду царили сырость и полумрак - и все-таки это было доброе место. Как и святилище, башня жила собственной тайной жизнью, и она скучала по людям, которые построили её, а затем ушли. Выбравшись на плоскую крышу, где уже много лет никто не зажигал сигнальный костер, они спугнули ворона, и его возмущенное карканье наверняка выдало их преследователям. Теперь уже нечего было надеяться, что им позволят отсидеться до темноты. Следовало приготовиться к худшему. Марк выглянул через изъеденную временем бойницу - далеко внизу, у подножия отвесной скалы, на самом краю которой стояла башня, тускло светилось водное зеркало. Еще одно озеро. Здесь, на севере Британии, их не меньше, чем долин и холмов. - Для орла это выход, - сказал он Эске. "А для нас, похоже, выхода нет." Они бок о бок растянулись на каменном полу, прислушиваясь к приглушенным расстоянием звукам погони. Преследователи были еще довольно далеко. Можно было перевести дух и собраться с силами для схватки. Марк взглянул на своего спутника - от лица бритта, что называется, остался один профиль, черты заострились, но обведенные темными кругами глаза смотрели уверенно и спокойно. - Наверное, я должен чувствовать себя виноватым перед тобой, Эска, - задумчиво проговорил Марк. - Я - другое дело, я служу Риму, как служил ему мой отец и все мои предки, от легионеров до сенаторов. А ты? Что от этого получил ты? Бритт повернул к нему голову и улыбнулся. От этой улыбки всё его лицо словно осветилось изнутри, сделавшись юным и очень красивым, вопреки иссиня-бледной коже, туго обтянувшей скулы, и глубокой кровоточащей ссадине на лбу. - А я опять был свободным среди свободных. Я охотился вместе с моим братом, и охота была добрая. Марк улыбнулся в ответ. Вдруг ему вспомнилось, что накануне, рассказывая о судьбе проданных лошадей, Эска упомянул и байку, которую скормил покупателю. Лошади, мол, нам больше не понадобятся, потому что завтра мы с братом отплываем в Эриу. Тогда Марк не придал этому значения, но сейчас... сейчас все было по-другому. - Охота была добрая, - согласился он. И добавил: - А ты - лучший из братьев, Эска. Прикрыв глаза, Марк улыбался своим мыслям. Видно, это были очень добрые мысли - такое же мягкое выражение на его лице Эска видел, когда тот возился с больным малышом. - О чем ты думаешь? - спросил бритт, слегка подтолкнув его локтем. - Я не думаю, - спокойно отозвался Марк. - Я вспоминаю. - Твои этрусские холмы? - Нет, - медленно покачав головой, с каким-то удивлением проговорил римлянин. - Нет. Это было в прошлой жизни. Эска кивнул, он тоже так чувствовал. Глядя на друга, он пытался отгадать, кого же тот вспоминает с такой теплотой - дядю Аквилу, Коттию, Волчка? Сам Эска не то чтобы скучал о них, но все они так или иначе присутствовали в его мыслях, сделались частью его жизни. В конце концов, другого дома у него не было. Он перебирал в памяти долгие месяцы их с Марком странствий, каменистые горные тропы, бронзовые колоннады сосен, голос ржанки над полями, ветер в лицо во время бешеной скачки... Да, охота была доброй. Вдруг его кольнуло мимолетное сожаление: Марк повидал его родные края, а он уже не увидит виноградники и оливковые рощи Клузия. Снова бросив взгляд на Марка, он понял, что тот уже не предается воспоминаниям - его мысль напряженно работает в поисках выхода. Внизу послышался глухой стук неподкованных копыт. Эска протянул руку к ножнам, но Марк удержал его: - Всего трое. Давай просто вырубим их, они могут нам пригодиться. Бритт шутливо поднял руку в солдатском приветствии: - Слушаюсь, командир! Они затаились по обе стороны лестницы, прислушиваясь к шуму внизу - преследователи обыскивали внутренний двор и караульное помещение. Наконец кто-то обнаружил лестницу, и все трое ринулись вверх, топоча громче своих лошадей. - Вот придурки! - вздохнул Марк едва ли не с сожалением. Двое охотников, первыми ворвавшихся на крышу, рухнули один - со сломанной челюстью, другой - скорчившись от удара под дых. На третьего Эска прыгнул, шипя как рассерженный кот, и они в обхватку скатились вниз по лестнице. Внизу он придавил своего противника (это был Лиатан) к полу коленом и ухмыльнулся: - Это засада, а ты что подумал? Что думал Лиатан, неизвестно, но попытка ударить Эску головой в подбородок закончилась для него плачевно. Бритт влепил парню оплеуху, о которой у него чуть не оторвалась голова, и отволок его наверх уже без сознания. - Безмозглые мальчишки! - сплюнул он, подбирая копья противников. - Щенки у собак и то умней! Лиатан, "поплывший" после затрещины, шевельнулся и застонал. - Свяжи этих двух и заткни им рты, - распорядился Марк, - а с Лиатаном я немного побеседую. - Глупость наказуема, - сообщил он юноше, наклонившись над ним с кинжалом в руке. - Зачем вы сунулись в мышеловку? Юный бритт с бессильной ненавистью смотрел на Марка. Исхудавший, грязный, с гривой спутанных, давно не стриженных волос и многодневной щетиной, в разодранной о колючие заросли утесника варварской одежде, Марк тем не менее был римлянином - высокомерным римским воином до кончиков ногтей. Лиатан не мог поверить, что они принимали его за какого-то греческого шарлатана. Над ним стоял грозный победитель, человек, рожденный приказывать, и, как юноша ни старался принять героический вид, во рту у него было сухо от смертельного страха. Марку наскучило ждать ответа, и он подбодрил пленника, пощекотав его горло кинжалом. Парнишка непроизвольно сглотнул. - Ну и что, - выдавил он сквозь стиснутые зубы. - Мы хотели стать первыми копьями, чтобы не отдавать бога Красных Гребней другому племени. Нам не удалось, но скоро сюда придут другие. Эска связал двух других пленников, без особой деликатности заткнул им рты обрывками их собственных плащей и подошел к Марку. - Что ты задумал? - спросил он. - Если хочешь использовать мальчишек как заложников - это не сработает. Их матери далеко, а для мужчин орел гораздо важнее. - На это я и рассчитываю, - ответил Марк. - Когда они придут, - обратился он к пленнику, - ты им крикнешь, что нас тут нет. Что вы нас упустили в тумане. - Зачем я стану это делать? Из-за этого? - юноша посмотрел на кинжал, презрительно скривив губы, но при этом испарина выступила у него на лбу. Римлянин усмехнулся. - Нет, - всё так же спокойно проговорил он, - затем, что, едва кто-то из ваших ступит на лестницу, я брошу орла в озеро. Игра не окончена, до Вала далеко, и у тебя и твоих друзей еще есть шансы. Но если мы умрем сейчас, бога Красных Гребней вы потеряете навсегда. Пленник упрямо молчал. Ветер донес топот копыт, отдаленный лай собак и возбужденно перекликающиеся голоса. - Идут сюда, - сказал Эска, выглянув через бойницу. - Подбираются со всех сторон, как волчья стая. Марк убрал кинжал и подошел к парапету, на ходу разворачивая складки плаща. Лиатан с трудом поднялся на ноги, сплевывая кровь из разбитого рта и не сводя с римлянина настороженного взгляда. Не обращая на пленника никакого внимания, Марк поднял орла над парапетом. - Выбирай, - невозмутимо сказал римлянин. Марк стоял у бойницы с орлом в руках, откинув голову. Ветер шевелил отросшие пряди его темных волос, прямая спина и разворот плеч выражали неистовую гордость. Эске, замершему поодаль, почудилось, что за спиной у римлянина - алый плащ центуриона, парусящий на свежем ветру. Должно быть, дело было в красно-золотых лучах заходящего солнца, пронзивших туман. Поединок взглядов длился несколько секунд, наконец Лиатан махнул рукой - ваша взяла! - и, подойдя к парапету, перегнулся через него. - Мы упустили их! Проклятый туман! - прокричал он вниз. - Должно быть, они проскочили через заросли обратно в лес! Ему ответил нестройный хор разочарованных и злых голосов. - Так я сделал? - спросил он, повернувшись к Марку. Марк кивнул, провожая глазами удаляющуюся кавалькаду. - Ты все сделал правильно, - отозвался он, когда вереница всадников скрылась из вида. В тот же миг Лиатан, пригнувшись, прыгнул к нему, но Марк опередил его на долю секунды и успел плашмя броситься на пол, прикрывая собой орла. Подоспевший Эска сбил юношу с ног стремительным жестоким ударом. - Ты слишком глуп, чтобы жить, - сказал он чуть не плачущему от боли и унижения юному воину. - Твое счастье, что командир решил по-другому. - Молокосос, - презрительно бросил Марк и с трудом поднялся, опираясь о парапет. - Нас двое, а ты один. На что ты рассчитывал, дубина? Вдвоем они связали Лиатана, и Марк сказал: - Эска, сходи-ка погляди, в порядке ли лошади. Скоро они нам понадобятся. Оставшись наедине с юным бриттом (двое других все еще были без чувств), Марк устало прислонился к каменному зубцу и перенес вес тела на здоровую ногу. Он сознательно не воспользовался кляпом, сознательно отослал Эску. Лиатан как-никак был братом вождя эпидиев, и если бы удалось убедить его, что Марк действовал в своих собственных интересах, так было бы лучше для Рима. Непросто, конечно, но попытаться стоило. - Зачем ты пришел к нам и назвался целителем больных глаз, а сам украл у нас крылатого бога? "Клюнуло", - мысленно усмехнулся Марк. - А что, разве я оказался плохим целителем? - миролюбиво откликнулся он. - По крайней мере, сыну твоего брата уже не грозит слепота. И я не украл, а вернул принадлежащее мне по праву. Крылатый бог никогда не был вашим, это орел легиона моего отца. - Значит, мой дед был прав, - сказал Лиатан, и в его черных глазах сверкнула ярость, смешанная с невольным восхищением. - А в чем именно он был прав? - с любопытством спросил Марк, тяжело опустившись на пол рядом с пленником. - Когда жрецы обнаружили пропажу крылатого бога, дед сразу сказал, что его взял ты. Он уверял, что у тебя лицо вождя Красных Гребней, который пал подле крылатого бога. Мой брат не мог пойти в погоню, потому что накануне его ранил тюлень на охоте, и его воинов повел я. А перед этим дед позвал меня и сказал: "Постарайся убить римлянина, но отдай ему кольцо его отца, потому что он этого достоин". - Где оно? - отрывисто спросил Марк. - У меня под плащом, на ремешке, - ответил юный бритт. - Возьми сам, мои руки связаны. Марк нащупал кольцо и, разрезав ремешок, надел его на палец. Он не собирался обнаруживать перед Лиатаном свои чувства. - Как же ты выполнил бы наказ деда, ведь вы же собирались убить нас? - Я бы похоронил тебя и твоего оруженосца с воинскими почестями, а кольцо положил с тобой, как кладут оружие, коня и любимую собаку. За спиной Марка послышались легкие шаги. - Дед еще сказал, - после паузы добавил юноша, - что хранил кольцо в память о твоем отце, потому что в жизни не встречал никого более храброго. - Да, это точно, - с удовольствием подтвердил подошедший Эска. - Я сам то же самое подумал, когда впервые увидел тебя, Марк. И думаю так до сих пор. - Передай деду мою благодарность, - сказал Марк. - А Дергдиану скажи, что я дарю ему жизнь его младшего брата, потому что был гостем в его доме. Еще скажи, что я почитаю его как противника, достойного моего меча. - Лошади в порядке, - сообщил Эска. - Погоня отправилась на восход, значит, нам нужно ехать на запад, по краю долины. Там нас будут прикрывать березы. - Что ж, не будем терять времени. - Марк поднялся, опираясь на руку Эски, и повернулся к пленнику: - Мы возьмем ваших лошадей, но возле Вала отпустим их, и они найдут дорогу обратно. Как-никак ты вернул мне отцовское кольцо. Не забудь про кляп, Эска. Упакованный Лиатан бешено сверкал глазами, но с кляпом во рту еще никому не удавалось выглядеть грозно. - Извини, я не могу допустить, чтобы на твои вопли сбежалось пол-Валенции, - на прощание сказал Марк юному воину. - Потерпи, тебя и твоих друзей скоро хватятся. Задолго до рассвета к пограничному посту подъехали два всадника. Приблизившись к Валу, они перевели взмыленных лошадей на рысь, затем спешились и занялись конской сбруей. Ослабив подпруги и закрепив стремена, чтобы не били по бокам, они сняли уздечки и отпустили жеребчиков, прощально потрепав их по крепким шеям. Приземистые, но резвые и выносливые горные пони, серый и вороной, явно проделали долгий путь, но не выглядели заморенными. Поняв, что их отпускают на волю, они встряхнули косматыми гривами и бодро зарысили на север. - Славные лошадки, - задумчиво сказал один из путников, проводив их взглядом. - Надеюсь, волки их не сожрут. - Эти славные лошадки сами кого хочешь сожрут, - с коротким смешком отозвался его товарищ. - Забыл, как Лиатанов вороной сперва чуть дух из тебя не вышиб? - Зато потом домчал - как невесту на руках донес! - искреннее восхищение в голосе первого выдавало в нем страстного лошадника. - Вот и надо было оставить его себе. Для этого сопляка он слишком хорош. - Что сделано, то сделано, - с этими словами первый оперся о плечо спутника, и они в обнимку побрели к Северным воротам. **** ... - Именем цезаря! Откройте! - звучный, властный голос явно принадлежал человеку, привыкшему, что его приказания выполняются. Помощник центуриона, выслужившийся из рядовых, отреагировал на этот голос как старый кавалерийский конь на звук трубы. Но когда ворота были открыты, он не поверил глазам: обладатель командного голоса выглядел как натуральный варвар, мало того - как разбойник с большой дороги. При этом он почти висел на другом разбойнике, не менее грязном, тощем, оборванном и исцарапанном. - Какого вам тут... - возмутился было старый служака, в ответ подозрительный тип запрокинул голову и хрипло засмеялся, скаля белоснежные зубы из щетины, уже претендующей на звание бороды. Его физиономия под слоем грязи была оливково-смуглой, а спутанная грива - черной как смоль, и только надо лбом серебрилась седая прядка. Определить возраст пришельца было невозможно: всё, что угодно, от двадцати лет до сорока. Его товарищ был пониже ростом и тоже лохмат, как овчарка местной породы, но его слипшиеся сосульками, серые от грязи волосы на свету отливали характерной кельтской рыжиной. Отсмеявшись, черноволосый твердо посмотрел помощнику центуриона прямо в глаза и произнес раздельно и холодно: - Именем цезаря, у нас секретное и неотложное дело к командиру. Широкоплечий крепыш средних лет, с грубым загорелым лицом солдата, поднялся им навстречу из-за стола. - Рад тебя видеть, Друзилл, - щурясь против света, сказал черноволосый. - Поздравляю с повышением, это справедливо. Рубленая физиономия Друзилла выразила крайнюю степень недоумения. - Не узнаешь меня? - и он вдруг подмигнул обалдевшему центуриону красным от многодневного недосыпа, обведенным синевой глазом. - Центурион Аквила! - в полном восторге завопил тот и занес было ручищу, чтобы огреть пришельца по плечу, но опомнился и опустил её: было неясно, устоит ли гость на ногах после такого радушного приветствия. - Еще бы мне не узнать тебя, командир! Но что, во имя Митры, ты делал за Валом?! Гость достал из-под замызганного плаща столь же грязный сверток и бережно положил его на стол. - Мы принесли орла Девятого Испанского легиона, - глухо проговорил он и рухнул ничком. Его спутник, стоявший у двери, прыгнул к нему, как кот, подхватил и, не удержав, вместе с ним опустился на пол. Тот, кого Друзилл назвал командиром, невнятно пробормотал что-то и умолк, уронив голову. Глаза его закрывались, длинные волосы падали на лицо. Его товарищ снизу вверх требовательно уставился на центуриона - так смотрит собака, зовущая людей на помощь хозяину. Друзилл озабоченно наклонился над черноволосым, ухмыльнулся и хлопнул-таки по плечу, но не центуриона Аквилу, как собирался, а его спутника: - Не переживай, парень, все в порядке. Он спит - просто спит. Такое случается - после боя, например, хочется пить и спать, больше ничего. Падаешь где стоишь и засыпаешь прямо в доспехах. Центурион Друзилл, мягко говоря, не обрадовался,узнав, что его новым командиром станет восемнадцатилетний юнец из всаднического рода. Знать не зная этого Марка Флавия Аквилу, он уже относился к нему со всей неприязнью старого рубаки, выслужившегося из низов, к изнеженному выскочке. Наверняка это очередной спесивый молокосос, не знающий службы, презирающий солдат и вообще всех, кто не может похвалиться столичным лоском и аристократическим происхождением. Но центурион Аквила оказался смуглым смешливым парнем, равнодушным к роскоши и комфорту, зато обожающим охоту и лошадей. Для своего юного возраста новый командир был на удивление толков, очевидно, к военной службе его готовили с детства. А еще он был вспыльчивым, но очень добрым и обладал той внутренней свободой, которая позволяет относиться к людям независимо от их статусов, будь они римлянами или варварами, свободными или рабами. Впрочем, при желании Марк Аквила мог быть и более чем неприятен. В первые же дни после вступления в должность он очень жестко дал понять центуриону Павлу, что не позволит мордовать солдат. Павел был старше лет на двадцать и гребенчатый шлем носил, когда Марк Аквила еще скакал на деревянной лошадке, и однако всем стало ясно - шутки кончились. Весь облик юного командира источал ледяное высокомерие, в голосе лязгало железо. Самому Друзиллу, который вовсе был ни при чем, стало как-то неуютно, и он подумал тогда, что в бою этот добродушный вежливый юноша должен быть страшен, как сама смерть. В тот же день Марк пригласил заместителя к себе для личной беседы, и куда только подевалась его надменность! С хорошей, чуть смущенной улыбкой он сказал: - Послушай, Друзилл, мне нужны твои советы, иначе я наделаю глупостей. Ты мне поможешь на первых порах? Я еще не во всем разобрался... какое там!!! Я беспомощен, как слепой щенок, но не настолько туп, чтобы не понимать этого. - Все, что в моих силах, командир, - серьезно ответил старый центурион. И добавил от души: - Ты скоро всему научишься, военная служба у тебя в крови. Это действительно было так. Командирская должность пришлась Марку Аквиле впору, как сшитая по мерке одежда, и со временем он обещал стать идеальным командиром - из тех, что служат примером для солдат и превосходно цементируют армию. Когда военная карьера Марка оборвалась на взлете, Друзилл был искренне огорчен. Это была тяжелая потеря для легиона, потеря для Рима. Когда раненый Марк еще находился в крепости, старый центурион заходил к нему каждую свободную минуту, пытаясь ободрить и поддержать. Правда, получалось это у него из рук вон плохо - возможно, потому, что в глубине души он чувствовал себя виноватым перед Марком за свое железное здоровье и хорошие виды на будущее, ведь и то, и другое он сохранил как бы за его, Марка, счет. И вот теперь, спустя два года, они увиделись вновь. Юноша превратился в уверенного и спокойного молодого мужчину, в своих варварских лохмотьях он стоял перед Друзиллом, как воплощенная доблесть, и старый центурион вновь горько пожалел, что римские орлы лишились такого полководца. Но главное, чему Друзилл был искренне рад, - увечье не сломало Марка, он не разлюбил жизнь и не ожесточился. И он по-прежнему служил Риму. То, что удалось этим двоим, было просто невероятно. Как и то, чем они рисковали: с римского лазутчика на севере заживо содрали бы шкуру, причем медленно. О том, какая участь ждала его товарища-бритта, не хотелось и думать к ночи. Старый центурион уступил гостям свою комнату, куда перенесли так и не проснувшегося Марка, и сейчас решил заглянуть туда и проверить, все ли в порядке. Приоткрыв дверь, он увидел дивную картину: на узкой солдатской кровати богатырским сном спал Марк, а его оруженосец трогательно сопел рядом, прямо на полу, положив растрепанную рыжую голову на край постели. Аллегория преданности, да и только. Хмыкнув, Друзилл вошел в комнату, сгреб с сундука охапку разноцветных циновок, постелил их на пол возле кровати и слегка подтолкнул парня в плечо. Тот принял горизонтальное положение, не думая просыпаться. Оба были погружены в чуткий, но крепкий сон солдат и охотников, когда от малейшего подозрительного шороха открываешь глаза полностью проснувшимся и готовым к действию, но всё, что не представляет опасности, не нарушает покоя. Присутствие Друзилла опасности не представляло, поэтому бритт и ухом не повел, даже когда тот осторожно переложил руку Марка, свесившуюся с кровати, и укрыл их обоих своим форменным алым плащом. Марк проспал больше суток. Его не потревожили ни вечерняя перекличка часовых на стенах, ни сигнал побудки на заре, ни даже топот подбитых гвоздями солдатских сандалий на плацу. Всё это было настолько привычным и родным, что Марк, не просыпаясь, лишь улыбался блаженно, будто слушая колыбельную. Открыл глаза он только тогда, когда над его ухом раздался свист. Свист складывался в знакомую до боли мелодию старой солдатской песни, под которую, бывало, маршировали легионеры первой в его жизни Четвертой Галльской вспомогательной когорты. Когда я встал под знамя Орла (Не вчера ль я под знамя встал?), Я девушку из Клузия У порога поцеловал. Эту же песенку насвистывал Гверн в руинах Тримонтия. - Не свисти, денег не будет! - сказал Марк и кинул в бритта подушку. - У кого? - подушка прилетела обратно. - У нас с тобой их и так нет. Или ты имеешь в виду центуриона Друзилла? - Хотя бы, - с хрустом потягиваясь, отозвался Марк. - Он мне здорово помог тогда, в Иске Думнониев. Поддержал своим авторитетом. - Мне он тоже понравился, - кивнул бритт. - Ты бы побрился, а то ваши римские лошади испугаются, не признают тебя за своего! - Какие еще лошади? - Марк озадаченно потер лоб. - Чтобы доехать до Каллевы, - пояснил Эска, отбрасывая челку, упавшую на его серо-голубой смеющийся глаз. - Я договорился с Друзиллом насчет лошадей, он даст нам кавалерийских, а дома мы отдадим их в походный лагерь. - Значит, едешь... - Друзилл неодобрительно покачал головой: в таком виде не галопом скакать, а под одеялом лежать. Короткий отдых почти не освежил Марка: двумя днями раньше, подхлестнутый опасностью, он превозмогал усталость, зато теперь она наполняла его доверху, как вода. Марк отмылся до скрипа, сбрил щетину и остриг волосы, но все равно казался то ли жестоко избитым, то ли с трудом выкарабкивающимся из тяжелой болезни. - Так надо, - ответил Марк. - Нам нужно доложить о выполнении приказа, пока легат Клавдий не покинул Британию. - Он все еще в Эбораке. - Поэтому я и спешу, - уголки губ Марка тронула улыбка, но глаза оставались серьезными. - Ты, конечно, понимаешь - об этом никто не должен знать. Еще неизвестно, какое решение примет сенат, и вообще... Так будет лучше для Рима. "Так будет лучше для Рима", - мысленно повторил Друзилл. В этом был весь Марк. Совершить деяние, достойное служить примером для потомков, и отказаться от славы. Старый центурион вдруг остро ощутил, что они расстаются надолго, если не навсегда. - Командир, - севшим голосом начал он и надолго умолк. - Центурион Марк, моя совесть неспокойна. В том, что с тобой случилось, есть и моя вина. - Какие глупости, Друзилл! - признание бывшего заместителя явилось для Марка полной неожиданностью: ему подобное и в голову не приходило. - Даже не думай об этом. Тебе не в чем себя упрекнуть, мы оба честно исполнили свой долг. - Да пребудет с тобой Свет Солнца, командир, - он посмотрел Марку в глаза и прочел в них то же чувство потери, которое испытывал сам. - Пусть Владыка легионов будет милостив к тебе, Друзилл, - откликнулся Марк и направился к лошадям, которых держал в поводу молодой бритт. Парень был хорошо воспитан: тактично держался поодаль, не мешая беседе товарищей по оружию. Марк оперся коленом о его руки, сложенные "стременем", и тот подкинул его в седло. Так спокойно и непринужденно принимают помощь лишь от тех, кому безоговорочно доверяют. Марк привстал в стременах, проверяя, равны ли по длине ремни путлищ, не торопясь разобрал поводья и прощально вскинул руку в воинском приветствии. Друзилл отсалютовал в ответ и почти не удивился, когда жест центуриона Аквилы повторил оруженосец. Всадники тронулись с места легким галопом - хромая нога Марка разболелась и не позволяла ему ехать рысью. Собственно, она вообще исключала верховую езду, но одолевать боль и слабость центурион Аквила, похоже, выучился раньше, чем говорить. Он походил на хлыст - тонкий и гибкий металлический стержень в мягкой кожаной оплетке. Мысленно сравнивая себя с ним, Друзилл казался себе чем-то вроде свинчатки. Старый центурион поднялся на стену и долго провожал всадников взглядом - два удаляющихся конских крупа и две прямые спины. Центурион Аквила и его оруженосец-варвар ехали рядом, стремя в стремя, ветер нес их плащи и длинные рыжеватые волосы бритта. **** Каллева, двумя неделями раньше. - Она сказала, что Марк все равно не вернется! Что он бесследно сгинул в диких северных землях! - выпалила Коттия, кипя от негодования. - Вот как, - флегматично протянул хозяин дома и добавил с присущим ему грубоватым юмором: - И куда ты спрятала её изуродованный труп? Девушка, сидевшая на корточках и гладившая Волчка, недоуменно вскинула голову. И увидела в умных насмешливых глазах магистрата Аквилы отражение терзавшего её беспокойства. - Мне так его не хватает! - пожаловалась она, вдруг проникнувшись абсолютным доверием к этому строгому, властному человеку. - Ты в этом не одинока, - пожал плечами её собеседник. - Я сам не нахожу себе места с тех пор, как эти два щенка больше не переворачивают вверх дном мою холостяцкую берлогу. Даже в шашки не с кем сыграть. - И Волчок похудел, - подхватила Коттия. - Все время лежит, не хочет гулять... - И ест только из твоих рук. Глупое животное, - возмущенно фыркнул старый Аквила. - А у Сасстикки всё в буквальном смысле горит в руках. Вчера она прожгла очередную сковороду, повалил дым. А эти два старых дурня принялись так вопить - я у себя в башне чуть не решил, что началась осада! - Тетка с дядей Кезоном уезжают на воды Сулис, - вздохнула Коттия, снизу вверх виновато заглядывая в глаза собеседнику. - Я не хочу никуда ехать, но спорить бесполезно - сила на их стороне. Завтра они увезут меня, и что я скажу Марку, если Волчок уморит себя голодом? Хозяин дома, сидевший в своем любимом кресле, откинул крупную львиную голову и устремил на девушку пристальный задумчивый взгляд. Коттия очень изменилась за эти месяцы. Она вытянулась, похорошела и больше не выглядела угловатым подростком - теперь это была юная женщина, которая уже выбрала своего мужчину. У девочки бойцовский характер, со временем она вырастет в настоящую львицу. А главное, она добра и отважна - именно то, что нужно его племяннику. Лимонно-желтый свет ламп и красноватые отблески от жаровни причудливо играли на рыжих волосах Коттии, уложенных короной по римской моде. Вдруг девушка подняла лицо, её ореховые глаза сверкнули золотом. - С ними все хорошо, - проговорила она раздельно и твердо. - Они живы и скоро вернутся. Если бы с Марком что-то случилось, я бы почувствовала. - Клянусь Митрой, я тебе верю! Ах ты, маленькая, рыжая иценская ведьма, - и старый Аквила, протянув огромную руку, отечески потрепал девушку по макушке. *** Пасмурным и холодным октябрьским днем по пустынной дороге через холмы ехали двое конных. Один, темноволосый и чернобровый, покачивался в седле в такт мерному шагу усталого коня, подставив смуглое лицо моросящему дождику. Второй, пониже ростом, насвистывал какой-то незатейливый мотивчик; рыжеватые волосы, прилизанные и потемневшие от воды, мотались сосульками, открывая обрезанное ухо. Их лошади с кавалерийскими клеймами шли, тяжело поводя взмыленными боками и низко опустив головы. "Дорога, дорога на все двадцать лет вперед... Поцеловал - и из Клузия ушел в далекий поход", - в который раз за день негромко, но мелодично высвистывал Эска. Не подлежало сомнению, что настырная красотка из Клузия поселится в доме дяди Аквилы, как мышь под полом: захочешь - не выкуришь. - Итак, к вечеру мы будем в Каллеве, - сказал Эска, оборвав свист. - Ты доволен? - Даже не знаю... По правде говоря, я ничего не чувствую, - признался Марк, невольно морщась от боли. - Наверное, слишком устал. - Нужно было задержаться в Боровике. Несколько дней ничего не решают, - укоризненно покачал головой бритт. - И слечь там в постель на радость непросыхающему гарнизонному коновалу? - фыркнул Марк. - Спасибо, я однажды проехал семь дневных переходов в повозке, запряженной мулом. Второй раз уже не смешно, клянусь Митрой! - А то, что мы вернули орла, - это поможет тебе? Как-то повлияет на твое будущее? - Не думаю, - усмехнулся римлянин. - В лучшем случае нас с тобой вызовут куда-нибудь, где мы услышим много громких, но бесполезных слов и даром потратим время. - И что же ты намерен делать дальше? - спросил Эска, немного помолчав. - Искать работу, - нехотя ответил Марк. - Место секретаря у кого-нибудь из магистратов, например. Не могу же я вечно сидеть на дядиной шее. Он не добавил "Да еще и тебя на неё посадить", но это было ясно и так. - По-моему, твой дядя не против. - Я против, и этого достаточно! - отрезал Марк. - Ты, главное, не горячись, - миролюбиво попросил собеседник. - Все образуется, так или иначе, я в этом уверен. - Как? Само, что ли, рассосется? - скептически поднял брови молодой римлянин. - Мы что-нибудь придумаем. - Эска, ну что мы придумаем? - нетерпеливо спросил Марк. - Что такого мы сядем и придумаем, до чего бы я не додумался за эти два года?... Я ценю твое отношение, но утешать меня не нужно. Я не ребенок. - Место секретаря, говоришь? - хмыкнул бритт. - Можно, я не буду повторять то, что твой дядя думает о твоих секретарских способностях? - Дядя меня недооценивает, - Марк ухмыльнулся в ответ. - А ты? Что будешь делать ты? - Да то же, что и делал, - пожал плечами Эска. - Я - твой оруженосец, им и останусь. А иногда буду охотиться, чтобы заработать немного денег. Эска снова высвистал коленце из привязавшейся песенки и невольно засмеялся. Сколько бы Марк ни занудствовал со своей логикой, он-то знал, что все будет в порядке. Его названый брат был лучшим из людей, и не могли же боги, достойные почитания, оставить его без награды! Хорошее настроение спутника передалось Марку. - Ну что, осилим последний рывок? Эй, просыпайся, казенное имущество! - молодой римлянин подобрал повод и потрепал своего гнедого мерина по холке. *** - Поднимемся теперь ко мне в кабинет? - предложил дядя, поставив кубок на стол. Марк последовал за старшими, но, пройдя несколько ступенек, сообразил, что что-то не так. Обернувшись, он увидел Эску, оставшегося внизу, у подножия лестницы. - В чем дело? - воскликнул он нетерпеливо. - Думаю, мне не стоит идти, - уверенно ответил бритт. - Почему? Ты должен идти со мной. Эска покачал головой: - Это касается тебя, твоего дяди и легата. Возмущенный Марк сбежал по лестнице, забыв про хромоту. Волчок, не отходивший от него ни на шаг - вдруг хозяин снова исчезнет куда-нибудь?! - всей исхудавшей, но увесистой тушкой плюхнулся на его больную ногу, и Марк перекосился от боли. - Поздновато ты вспомнил об этом, - заметил он ядовито, - надо было раньше, когда я звал тебя на поиски орла! - Я старался для тебя, а не для Рима. Мне нечего делать в кабинете твоего дяди, - настойчиво проговорил Эска. - Я был рабом в его доме. И я - неподходящая компания для легата Клавдия. - Перестань, - поморщился Марк. - Меня твоя компания вполне устраивает, а я - такой же римский солдат, и род мой не хуже! - Марк, не горячись, - устало вздохнул Эска. - Не стоит забывать, на каком мы свете. Уж лучше я сам буду знать свое место, чем мне его укажет кто-то другой. - Я посмотрю на того, кто посмеет это сделать... недолго! Бритт благодарно улыбнулся. Преданность Марка его тронула; он, конечно, не ожидал, что по возвращении римлянин отречется от их союза, но предполагал, что несколько отдалится. Поэтому он предоставил другу выбор, постаравшись держаться в стороне, но Марк и не подумал этим воспользоваться, что не могло не радовать. Однако центурион Аквила должен был чтить римские законы и римский образ жизни, а не бросать вызов обществу, к которому принадлежал. Этого Эска не мог допустить, это было бы плохой платой за дружбу. - Я не пойду, - повторил он все так же спокойно. - Разберетесь там без меня. - Да я без тебя и шага отсюда не сделаю! В пылу спора ни тот, ни другой не заметили, что с лестницы за ними с интересом наблюдают старый Аквила и Клавдий Иеронимиан. - Эти два дурачка состязаются в великодушии, - снисходительно усмехнулся хозяин дома. - Идем, мой Клавдий, не стоит им мешать! "Я вот сейчас как дам тебе по шее", - хотел сказать Марк, и, Юпитер свидетель, не только сказать, но и сделать. Пока бритт был рабом, Марк и пальцем бы его не тронул, он не представлял себе, как можно поднять руку на беззащитного, низшего по положению - раба или, скажем, солдата. Теперь другое дело, теперь они были как братья, а брату можно и по шее, чтобы не валял дурака. Марк был возмущен, потому что неправильно понял Эску. В его поведении Марку почудилось то же высокомерное упрямство, с которым бритт поначалу отвергал дружелюбие Коттии. Тогда причина была в том, что с Коттией - дочерью иценского вождя - они были равны по рождению, но позже их разделила пропасть. Другое дело Марк: между римским аристократом и варваром, даже свободным, эта пропасть существовала изначально, поэтому зависимое положение бритта не так ранило его гордость. Впрочем, с Коттией было трудно бороться, она обычно получала то, что хотела. Получила она и согласие Эски на дружбу - их сблизил страх за Марка, когда Руфрий Галарий оперировал его больную ногу. Тогда же растаял лед между бриттом и дядей Аквилой. Уже в первые дни пребывания Эски в доме Марк уяснил: этот упрямец не желает, чтобы к нему снисходили, но умеет быть благодарным за честность и прямоту. Подумав об этом, он встряхнул бритта, как щенка: - Послушай, и долго ты собираешься вести себя так, будто тебя когда-то выпороли и все об этом знают? Тебе не нравится, что ты был рабом? Это гложет тебя изнутри? Ну, а мне не нравится быть хромым. Мы с тобой в одинаковом положении, и лучшее, что мы можем сделать, - пренебречь нашими рубцами. Лично я считаю это еще одним вызовом, который бросила мне судьба, и у меня достаточно храбрости, чтобы его принять! Надеюсь, и у тебя тоже. - Марк разжал руки и добавил решительным тоном: - А сейчас пойдем со мной наверх. Бритт поднял голову, его глаза искрились и сияли, как речная вода на солнце. Похоже, Марк нашел нужные слова. - Я иду с тобой, - сказал он твердо. Слова и тон были те же самые, что и много месяцев назад, когда Марк спросил, пойдет ли он за Вал. **** ...С неописуемым никакими словами упрямством бритта Марку пришлось столкнуться в первый же день, точнее, вечер. Когда они остались вдвоем в комнате Марка, он кивнул на сундук напротив постели и сказал : - Давай поговорим. Садись и расскажи мне о себе то, что, по твоему мнению, мне следует знать. Парень растерянно пожал плечами. Начни Марк его расспрашивать - ему это было бы более или менее неприятно, тем не менее он бы стал отвечать. Но рассказать то, что сам считаешь нужным?... "Вот чего ты от меня хочешь, а?" - прочитал Марк в его беспокойно рыскающем, сердито-беспомощном взгляде. - А что означает твое имя? Я не настолько хорошо знаю язык кельтов. - Мое имя?... - судя по лицу, парень окончательно перестал понимать, на каком он свете. - Ну да, - терпеливо подтвердил Марк. - Мое, например, - "орел". А твое? - Ясень, - ответил бритт. - Хорошее имя, - одобрил Марк. - Ты, должно быть, из хорошего рода. Прикрути-ка фитиль, глаза что-то режет, - переменил он тему. Эска с нескрываемым облегчением встал и занялся лампой. И тут Марк заметил то, что до сих пор ускользало от его внимания - замедленные, скованные движения и неестественно прямую спину. - Что у тебя со спиной? - Ничего, - поспешно ответил бритт. - Не ври, - поморщился Марк. - Я не посягаю на твои тайны, но если мы что-то говорим друг другу- пусть это будет правдой. А теперь покажи мне спину. Эска смотрел настороженно, не двигаясь с места. - Споко-ойно! - произнес Марк твердым, но ровным голосом - так говорят, усмиряя норовистую лошадь. - Ты можешь мне доверять. Я не голоден, и тебя в любом случае есть не буду. Снимай рубаху, кому говорят. - Кто тебя так? - спустя минуту спросил потрясенный Марк и с чувством добавил пару слов, почерпнутых у возничих на римском ипподроме и у младших командиров в Иске Думнониев. - Можешь не отвечать. Следы жестоких побоев, некоторые из них - старые, плохо зажившие, другие - воспаленные, совсем свежие. Как же Марк это ненавидел. В Иске Думнониев он вызверился на младшего центуриона Павла, обнаружив точно такие же рубцы от ударов у солдат его полуцентурии. Павел долго злился на "молокососа", но благоразумно помалкивал и любимую виноградную трость больше в ход не пускал - жизнь-то дороже! - Придется потерпеть, - предупредил он бритта, доставая склянку с бальзамом. - Сначала будет больно, зато потом перестанет дергать. - Зачем центуриону делать это самому? - отмер Эска. - То, что знают Стефанос и Маркипур, знает вся улица, - усмехнулся Марк. - Понравится тебе, если завтра пол-Каллевы будет судачить об этом? Судя по виду Эски, такая перспектива ему решительно не нравилась. - Ну, как? - поинтересовался Марк, закончив работу. - Намного легче, - неуверенно улыбнулся бритт. - Тебе... центуриону, наверное, уже приходилось кого-нибудь лечить? - Лошадей! - со смехом ответил Марк. - В Риме у меня была упряжка, и без ушибов и отеков, а значит, и без растирок дело не обходилось. Вот и пришлось научиться - сам понимаешь, не мог же я доверить своих лошадок чужим рукам! - Спасибо. - Не нужно быть таким гордым, - с упреком заметил Марк, качая головой. - Ясень, говоришь? А по-моему, ты - самый настоящий дуб! Дубовая роща друидов! Поднимаясь по лестнице в башню, Марк не догадывался, что Эска в эту минуту тоже вспоминает тот далекий вечер. Их мысли часто сходились, как у близнецов. За окном пустоватой спартанской комнатки бесновалась непогода, в маленькой переносной жаровне горели ветки дикой яблони, с тихим шорохом распадаясь золой и малиновыми углями. Бронзовый настенный светильник бросал теплые золотистые отсветы на мозаичный пол и полированное дерево сундука. Изодранная кнутом спина перестала саднить - Марку, судя по всему, бальзам не помогал, но бритту от него полегчало. Именно тогда он почувствовал себя в безопасности и понял, что римлянину в самом деле можно доверять. Собственно, они оба поняли, что поладят. Марк, если его не очень донимала рана, был насмешливым, ироничным, но не язвительным, и это, как ни странно, помогало общению. Когда же боль становилась невыносимой, он уходил в себя, но переносил её стоически, не срываясь на ближних. Это было достойно восхищения. С того вечера начался путь, который привел сына варварского вождя в общество бывшего коменданта Аквилы и легата Клавдия. Путь, который они прошли вместе. **** "Давно ли я клялся, что до последнего вздоха буду ненавидеть римлян. Проклинать и ненавидеть," - подумал он отстраненно, как о другом человеке. Да он и стал другим человеком. "Воды Леты", превратившие римского центуриона в охотника Гверна... Эска отдавал себе отчет, что Традуи, Дергдиан и другие восхищаются отвагой римлянина (недаром же старик возвратил ему кольцо!), но его, бритта, наверняка считают предателем. Понимал он и то, что легата интересует не только орел, и им с Марком предстоит ответить на множество вопросов о боеспособности северных племен, состоянии их крепостей и количестве копий. Он не испытывал никакого внутреннего конфликта, никаких морально-этических затруднений по этому поводу. Место воина - под знаменем, за которое сражается его вождь. - Не присесть ли нам? - помолчав, предложил хозяин дома. Марк со вздохом облегчения опустился на скамью: предстоящий рапорт требовал полной сосредоточенности, а хромая нога мстила за перенапряжение ноющей болью. Эска сел рядом, касаясь его плечом, а Волчок, которому вообще-то здесь было не место, пристроил тяжелую башку хозяину на колено. Марк глубоко вздохнул, как перед погружением в холодную ванну, и заговорил. Начал он с рассказа Гверна, не упустив ни одной существенной детали, от проклятия Боудикки до поведения священных кур, в котором суеверные испанцы увидели дурное предзнаменование. Он говорил спокойно и четко, отсекая эмоции. - Таким образом, половина легиона взбунтовалась, и запоздалые уступки легата уже не могли поправить дело, поскольку сенат ни на какие уступки бы не пошел. Бунт карается децимацией, солдаты отлично это знали. Завязалась схватка, в которой легат был убит. Немногих сохранивших верность орлу - по словам бывшего центуриона, их набралось не более двух когорт - возглавил мой отец, как старший по званию и наиболее опытный из уцелевших командиров. Он принял решение пробиваться из Тримонтия в Эборак, но варвары их преследовали по пятам и к северу от Тримонтия загнали в болото. Там состоялся последний бой Девятого Испанского легиона - бой, в котором защитники орла пали все до единого. Орла захватило племя эпидиев, в святилище которых мы его и нашли. - Шли себе и нашли, - иронически вставил дядя Аквила. - Как сестерций, оброненный кем-то на месте торга! - Не совсем, - невольно усмехнулся Марк. - Пришлось потрудиться, это правда. Поскольку мы, разумеется, не могли открыто спрашивать об орле, приходилось останавливаться то тут, то там и ловить обрывки слухов. Роль целителя больных глаз оказалась отличной маскировкой. Мы передвигались зигзагами, пересекая путь легиона на север, всюду завязывали знакомства и таким образом искали. - Как же вам удалось вырвать орла из рук варваров? - спросил легат, на протяжении всего рассказа не отрывавший от лица Марка своих удлиненных, жгуче-черных глаз. - Нам повезло, - пожал плечами Марк. - Гостями эпидиев мы стали незадолго до праздника Новых Копий, во время которого, собственно, и увидели орла. Забрать его было нетрудно - труднее отыскать, а потом уйти от погони. - Которой бы не случилось, не будь я таким олухом, - пристыженно покачал головой бритт. - План Мар... центуриона Аквилы сработал бы, у них не было доказательств. Но я допустил глупую ошибку, и это выдало нас с головой. - Errare humanun est, - философски заметил дядя Аквила. - Ты неправ, - спокойно возразил Марк. - Это было... испытание. Нечто подобное должно было случиться. Все шло слишком гладко. - Думаю, это хорошо, что племена знают - орла забрал римлянин, а не какой-нибудь честолюбивый варварский вождь, - поддержал его легат. - Престиж империи восстановлен. Что ж, молодой человек, - это уже относилось к бритту, - теперь послушаем тебя. Расскажи о том, что видел и знаешь. Последовала пауза. К этому Эска был не готов. Он хорошо понимал, как дорого стоил Марку рассказ о беспорядках в рядах отцовского легиона, и одобрял его позицию: говорить, так всю правду, и хорошее, и плохое. Поэтому он и вмешался в беседу друга с легатом, предвидя, что сам Марк ничего не скажет о его позоре. Это было неправильно, правильно было поступить так, как поступил сам Марк, откровенно рассказав о бунте и убийстве легата. Но Эска надеялся, что признанием дело и ограничится. Ему еще никогда не приходилось докладывать высокопоставленному римскому военачальнику, да и легата Клавдия он отчасти... как бы это выразиться... да побаивался, побаивался, чего уж там! - Скажи главное, - ободряюще кивнул ему египтянин. - Следует ли Риму в обозримом будущем ждать угрозы с севера? - Только не теперь, когда они потеряли бога-орла, - уверенно ответил Эска. - Это надолго отнимет у них храбрость. - Вы хорошо справились с этим делом - оба, - сказал легат, когда бритт передал слово Марку и тот завершил свой отчет коротким рапортом о военном потенциале пиктов. - Благодаря вам оружие, которое однажды могли использовать против империи, уже не смогут пустить в ход. Я отдаю должное двум отважным безумцам. "Хм... А "громкие слова" не такие уж бесполезные! Во всяком случае, слушать их приятно", - отметил Эска, и в это время Марк глухо спросил: - А... легион? - Нет! - дружелюбно, но твердо ответил Клавдий Иеронимиан. - Сожалею, но это невозможно. - Но ведь в походе на север не участвовало более трех когорт, - настаивал Марк. - Случалось, легионы формировали заново и при меньшем числе уцелевших, при условии, что орел оставался в руках римлян! - Согласно твоему же свидетельству, имя Девятого Испанского не таково, чтобы носить его было честью для нового легиона, - покачал головой египтянин. - Лучше забыть о нем. Марк молча опустил глаза, прикрыв их тяжелыми веками - словно упал занавес, отделивший его от свидетелей горького разочарования, которое он хотел пережить в одиночестве. Дядя Аквила решительно поднялся со скамьи, воздвигнувшись над собеседниками, как монумент. - Разве их последний героический бой, о котором только что рассказал Марк, - не достойное наследие для любого легиона? - спросил он свирепым тоном. - Героизм нескольких десятков человек не искупает измены остальных, - невозмутимо ответил Клавдий. - Ты должен понять это, мой Аквила, хоть один из них и был твоим братом. - Сколько людей знает, что орел в наших руках? - спросил легат, вновь повернувшись к Марку. - К югу от Вала - мы четверо и командир походного лагеря, да еще командир гарнизона в Борковике. Его имя Друзилл, он был моим заместителем в Иске Думнониев. Это надежный человек, он предупрежден и не заговорит без моего разрешения. - Неплохо. Я изложу дело сенату, но его вердикт не вызывает у меня сомнений. Наступила долгая тишина, которую нарушало лишь сопение Волчка да треск искр в переносной жаровне. Старый Аквила не сводил пристального взгляда с лица Марка. Его племянник, воспитанный в суровом милитаристском духе, был куда крепче морально и физически, чем можно было ожидать от представителя римской золотой молодежи, но это приключение дорого ему обошлось. Будет чудо, если эту зиму Марк снова не проведет, ковыляя по дому с палкой. Клавдий Иеронимаиан тоже смотрел на Марка и размышлял о том, что этому браслетоносному, голому как сокол и к тому же отчаянно гордому парню надо как-то жить. Что поделаешь - герой, придя из похода, возвращается к обыденной жизни, полной негероических проблем. Ничего! Он, легат Шестого Победоносного, ничего и никогда не просивший для себя, пойдет в сенат и возьмет за горло красующихся там спесивых говорунов! Не только ради этих мальчишек, несхожих близнецов, и отца одного из них. Но и ради Рима. Потому что держава, плюющая на солдатские могилы и отворачивающаяся от своих героев, обречена. Потому что все одряхлевшее и прогнившее должно умереть, а в мире нет ничего более старого и гнилого, чем неблагодарность. ********* Сигнал трубы из походного лагеря возвестил третью ночную стражу, и на Марка, что называется, накатило. Можно было вновь и вновь твердить себе, что ты сделал все, абсолютно все, что было в человеческих силах, - горький привкус поражения не желал исчезать. Уже никогда не запоют трубы Девятого Испанского легиона, его марш завершен, как и военная карьера центуриона Аквилы. Марку казалось, что здесь, вместе с лишенным крыльев орлом, навеки упокоились его честолюбивые мечты и надежды. Блистательное приключение завершилось, и молодой человек снова ощутил себя то ли списанным на берег матросом, то ли старым кавалерийским конем, тоскливым ржанием откликающимся на звук сигнального рожка. Это напомнило Марку о той, первой осени в этом доме, когда он медленно, но верно переполнялся отчаянием и чувством собственной неприкаянности и ненужности. Марк был из породы людей, которые не умеют "жить для себя", бессмысленное растительное существование претило ему, он не находил себе места без настоящего дела. Старый Аквила с тревогой посмотрел на племянника: Марк неплохо владел собой, но с такой выразительной внешностью ему не всегда удавалось скрыть свои чувства. Глаза можно прикрыть или опустить, губы - растянуть в дежурной улыбке, а куда спрячешь продольную морщинку между бровей и окаменевшие скулы?... Он почти не удивился, перехватив полный беспокойства взгляд бритта. ...Покупку гладиатора Аквила не одобрил, но понял: это вполне естественно - чувствовать ответственность за судьбу спасенного тобой человека. По словам Беппо, новый раб был непокорным и опасным, однако в этом вопросе Аквила вполне доверял интуиции племянника. Интуиция редко подводила Марка - иначе он давно был бы мертв, как и солдаты вверенного ему гарнизона. Когда этот Пень Дубовый Мак-Как-Его-Там появился в доме, Марк заметно повеселел - видно, парню до смерти надоело общество стариков. Не прошло и нескольких недель, как они уже резвились вовсю, как мальчишки, удравшие с уроков. Да, в сущности, они и были мальчишками, чье детство слишком рано закончилось. Как-то раз Аквила услышал звенящий от злости голос племянника: - Если этот жирный дождевой червяк не перестанет обзываться "милым юношей", ему самому понадобится доктор. И не факт, что поможет! "Жирным дождевым червяком" вообще-то спокойный и доброжелательный Марк именовал доктора Ульпия. Следующий визит почтенного эскулапа закончился тем, что тот грохнулся, поскользнувшись на... гм... продуктах жизнедеятельности волчонка, которого незадолго до этого бритт приволок с охоты. Несложно было догадаться, кто все это подстроил. По отношению к главе дома бритт не проявлял неприязни или дерзости, но явно избегал его. "Можно, я уже пойду к центуриону Марку?" - говорил он всем своим видом в те редкие моменты, когда Аквиле от него что-либо требовалось. Когда легат Клавдий отдал Марку приказ к выступлению, старый Аквила испытал сложные чувства. Он не предполагал, что настолько сильно привяжется к племяннику, тем более, что не был особенно близок с его отцом: двадцать лет - слишком большая разница для дружбы между братьями. Но вот привязался, и при мысли, что может больше никогда его не увидеть, ощутил разверзающуюся возле сердца ледяную пустоту. В шестьдесят лет потери мучительнее, чем в двадцать и даже в сорок, потому что, чем старше люди, тем неохотнее они впускают кого-то в свою устоявшуюся жизнь. И все же он не собирался удерживать Марка: становиться между мужчиной и делом чести - позор, даже юная подружка племянника понимает это. Марк снова был в строю, вновь служил Риму - это ли не счастье? Предвкушение опасности горячило его кровь, зажигало румянец на скулах, а глаза заставляло сиять охотничьим блеском. Его верный оруженосец выглядел ничуть не более вменяемым - так же рыл землю копытами. Дурачьё. Мальчишки. Эх, где мои двадцать лет?! Готовясь отправиться за Вал, Марк перестал стричься и даже отпустил бородку, которая не только не придала ему солидности, но и подчеркнула его ослепительную юность. Переодевшись в варварский костюм, состоящий из длинных брюк, рубахи и плаща, он предстал перед дядей: - Ну как, похож я на шарлатана из Александрии? - Скорее на городского сумасшедшего из Клузия, - оптимистично ответил Аквила. - Но тебя ведь это не остановит? Улучив момент, когда Марк трепал и гладил жалобно поскуливающего Волчка, Аквила тронул за плечо бритта и попросил вполголоса: - Присмотри за ним, парень. Тот вскинул голову - великану Аквиле он не доставал и до плеча - и спокойно ответил: - Я присмотрю. И вот они вернулись... Аквила вдруг осознал, что рад видеть парня, и не только потому, что Марк зовет его братом. Как-то так само получилось, что эти мальчишки стали его семьей, которой он, занятый службой любезному Отечеству, так и не удосужился обзавестись. После их отъезда его дом опустел, и даже старые рабы, вечно ворчавшие на неугомонную молодежь, пали духом. И вот сейчас, глядя на этих двоих, испытавших свою взаимную верность многотрудными подвигами, он поймал себя на мысли, что в этом и состоит истинная храбрость. В том, чтобы понять и принять другого, непохожего на тебя. В том, чтобы пойти ему навстречу, не боясь, что это разрушит твой мир. В том, чтобы отважиться на сострадание и дружбу, когда жестокость и ненависть даются намного проще. Марк поднял голову одновременно с Эской. Бритт смотрел вопросительно, готовый выразить сочувствие, если это потребуется. - Охота была доброй, - ответил Марк на его невысказанный вопрос. И улыбнулся.