Годы за. Годы после.

POV Калашникова Аня. Голова раскалывается. Собственно говоря, эта боль меня и будит. А еще солнце, светящее прямо в глаз. Пока я пытаюсь вспомнить, почему никто вчера не зашторил окно, рука моя вслепую ищет телефон. Но телефона нет на его положенном месте: возле моей подушки. Что я вчера делала? Я зову Мишу, но изо рта вырывается непонятное хрипение. Ох, как же у меня пересохло горло! Я переворачиваюсь на спину, накрываясь одеялом, и лежу так до тех пор, пока из коридора не доносится шум закрываемой двери. Дальше шаги, приближающиеся к нашей комнате. Сощурившись, я наблюдаю, как дверь распахивается и заходит Мишка. -О, ты проснулась! - Во-оды-ы… Разом я осушаю весь кувшин, принесенный заботливым другом. Затем я заворачиваюсь в одеяло, оставляя лишь небольшое отверстие для дыхания. - Что вчера было-то? Миша перестает чем-то шуршать. - Ты что совсем не помнишь? - Весьма смутно. Смутно - значит почти ничего. Только прелюдию: оливье, бутерброды со шпротами, поздравление президента, конфетти в салате. А дальше-то что? - Я не думаю, что тебе стоит знать, что было дальше, - Миша подозрительно покашливает. Я откидываю одеяло. Солнце бьет мне в глаза и те начинают болеть не хуже, чем у вампира. Пытаюсь встать и замечаю у себя на коленке огромнейший фиолетовый синяк. Ноги ноют, спину жутко ломит. - Эй, лежи лучше, - Миша подскакивает ко мне и усаживает обратно. Подает картонный пакет кефира. - Держи, последний забрал. В магазинах сейчас дефицит молочки. Я хмыкаю. Еще бы. - Ну, давай. Рассказывай. - Что именно? – уточняет Мишка. - То, как ты отплясывала арриву? Или может, как домогалась до Ромчика? Хотя нет, самое лучшее: ты снесла ёлку, запустила петарду кому-то в окно, а затем уснула на балконе, пока курила. У меня вытягивается лицо, и глаза лезут из орбит. - Что ты сказал? – переспрашиваю я севшим голосом. Да-да, еще более севшим, чем даже только при пробуждении. – Я домогалась до Ромчика? - Да. Но ты не волнуйся, он тоже уже хорош был и вряд ли вспомнит об этом. С горя я прикладываюсь к кефиру. Рот заполняется кислятиной. Однопроцентный. Прелестно. На моём локте ссадина, а на щеке длинная тонкая царапина, как от кошки. Скорее всего, я сама себя поцарапала. Не в первой. Три синяка на правой ноге и один на левой. Ломота во всем теле. А еще сильнейшее похмелье. - Знаешь что, Мишка? – я стряхиваю последние капли кефира себе в рот. - Я больше никогда не буду пить! - Ну-ну, - Мишка скептически улыбается и приподнимает бровь. Он по-странному серьезен: сидит, читает книжку с невыговариваемым медицинским термином вместо названия. А еще убийственно ироничен. Еще бы, сам-то он не хмелеет даже с одной бутылки водки, вот и завидует. Впрочем, он и человеком-то почти не пил. - Хочешь, я тебе скажу, когда ты напьешься в следующий раз? Восьмого числа, на днюхе у Кристины. А заодно всплакнете, что семестр начинается. Потом будет Старый Новый Год. Затем ДР у Юрчика. Там сессия. Не советую, кстати, больше ходить на экзамены поддатой. И с похмельем тоже. Потом… - кажется, его список никогда не кончится. Я начинаю размахивать руками. На деле-то выходит нечто странное. Трепыхание умирающего лебедя. - Молчать, молчать, молчать! – «кричу» я. Мишка не обращает на меня внимания и продолжает. На самом деле, я внезапно ощущаю себя очень-очень счастливой. Сцена эта выглядит очень родной и теплой. Я смеюсь. - Ты чего? - Мишка, я люблю тебя! – я смотрю на него и улыбаюсь. В его глазах колыхается удивление и даже надежда, но затем он так же тепло улыбается мне в ответ. Совершенно по-дружески. Солнце, неожиданно яркое для января, заливает его фигуру и красиво играет на его светлых волосах, в голубых глазах. Он похож на ангела. С клыками. И каплей крови в уголке губ. - Я тоже тебя люблю, Нют.