Годы за. Годы после.

В животе жутко урчало и сводило от голода, но в старом разваливающемся буфете не было ни крошки. В тесной и темной комнатушке нестерпимо пахло скисшим пивом, едким табачным дымом и потом, запахи которых исходили от спящего за столом мужчины. Распластав свою щеку на грубом столе, он неистово храпел. Бросив на него случайный взгляд, Габи вновь испытал прилив холодного отвращения. Щека все еще горела после того, как отец, вернувшись вчера вечером вусмерть пьяным, попытался избить Полин, случайно попавшуюся ему под ноги. Габи бросился защищать сестру и поплатился. А теперь еще и не было ни гроша, потому что отец вчера не то что не нашел работу, так еще и спустил последние копейки на дешевую выпивку. Скоро проснутся сестра и мать, и им нечего будет есть. Живот мальчика еще раз отозвался громким урчанием, и Габи решил пойти и попытать счастья на улицах. Все лучше, чем сидеть и жалеть себя. Было еще раннее утро, но люди уже спешили на работу. В узкие улочки бедняцкого квартала свет почти не проникал. Габи шел бесцельно, пытаясь придумать, где бы добыть хотя бы черствую буханку хлеба. Из пекарни за углом уже тянуло вкусным ароматом, от которого рот мальчика наполнился слюной. Но он покачал головой: никто ему не продаст и крошки, когда у него и самой мелкой монетки в кармане нет. И решительно прошел мимо. На главных улицах было светлее и куда чище. Тут внимание мальчика привлекла процессия, двигавшаяся к храму. Приглядевшись, он понял, что это похороны. «Рановато для похорон», - подумал было мальчик, но потом уже другая внезапная мысль промелькнула в его голове. На похоронах частенько раздавали еду и деньги. Наклонив голову, Габи будто просто так побрел в сторону храма. Там уже собрались другие бедняки и просто попрошайки, которые не хотели работать. К сожалению, все они были взрослыми, а Габи оставался ребенком. Безуспешно потолкавшись и не получив ни гроша, мальчик уныло свесил голову и обессиленно привалился к стене храма. Во рту ничего кроме воды не было уже сутки, дома ждал пьяница-отец, и Габи представлял, как вытянется осунувшееся лицо матери, когда она увидит, что этот пьянчуга выгреб все запасы, что у них были. Погруженный в свои нелегкие раздумья, юный парижанин не заметил упавшей на его лицо тени. - Тяжелое время, не правда ли? – прозвучал над ним высокий резкий голос. Мальчик вздрогнул и поднял голову. Над ним возвышалась женщина. Она была довольно высока и обладала идеальной притягательной фигурой, чего не мог не заметить даже десятилетний Габи. Платье из дорогого черного атласа говорило о богатстве. Лицо дамы закрывала прозрачная черная вуаль, крепившаяся к светлым волосам, стянутым в простой узел на затылке. Мальчик не мог ясно различить выражение её глаз, но мог точно сказать: они пристально за ним наблюдают. - Разве правилами приличия не требуется ответить даме? – резко спросила его женщина. Вконец смешавшись и потупив взгляд, Габи промямлил что-то невразумительное. Женщина хмыкнула и извлекла из рукава туго стянутый кошель. Развязав его, он бросила мальчику под ноги несколько монет, ярко блеснувших в свете восходящего солнца. - Держи. Ведь сегодня радостный день для всего французского народа. Жаль, что все будет напрасно. Не веривший своему счастью, Габи кинулся подбирать монеты. Затем он опомнился и смущенно пробормотал слова благодарности, но женщины уже не было рядом. Стуча каблучками по брусчатке, она удалялась от него, догоняя похоронную процессию. Спрятав свой клад за пазуху, Габи поспешил домой. Должно быть, мать уже проснулась. Мальчику очень хотелось её обрадовать, чтобы увидеть на её лице улыбку. Матушка улыбалась редко, но когда это случалось, в груди у Габи распускался цветок. Оглушенный внезапной милостью богатой дамы, Габи не сразу заметил улыбки на лицах горожан и радостные крики раздававшиеся то тут, то там. Потом ему это показалось странным, но он старался как можно скорее попасть домой, пусть и провонял он насквозь пивом и пылью. С порога на него кто-то налетел. - Поздравляю, мальчик мой, поздравляю! – прокричал кто-то в ухо и по голосу Габи безошибочно определил материного брата, дядюшку Пьера. - С чем поздравляете, дядюшка? – растерянно спросил мальчик. - Наш король сегодня утром отправился на небеса, мальчик мой! Людовик четырнадцатый умер! Сердце Габи забилось быстрее. Он прекрасно знал, из-за чего они бедны, а отец скатился до обычного пьянчуги. Все из-за неподъемных налогов, установленных дряхлым королем. А новый король мог улучшить их положение. И тогда отец сможет найти работу, а мама больше не будет плакать. Поставив мальчика на пол, дядюшка Пьер выскочил за дверь и громко закричал поздравления. Габи выскользнул за ним. Голоса оглушили его. Из всех окон и дверей высовывались радостные люди и наперебой поздравляли друг друга. «Сегодня радостный день для всего французского народа. Жаль, что все будет напрасно» - всплыли в голове мальчика слова дамы. Но почему же он напрасный? Новый король обязательно будет лучше предыдущего, он улучшит их положение, не позволит больше голодать… И разве можно думать о какой-то странной женщине в этот восхитительный день?

***

За четыре года синяя краска на ставнях совсем облупилась и потускнела, но денег на ремонт не было. Габи с трудом доковылял до двери. Натруженные, покрытые мозолями руки горели от тяжелой работы. Сегодня он помогал каменщику, строившему дом для какого-то богача. Заплатил он ему копейки, но все же это были деньги, настоящие, на которые можно было купить еду. Но Габи пришлось почти все отдать аптекарю. Этому дряхлому и мерзкому старикашке, который всегда ненавидел его отца, а потому и его самого. Был уже поздний вечер, почти что ночь. Отца, ясно дело, не было, да и не волновало это никого. На кухне хозяйничала Полин. Она с хмурым и даже немного злым выражением на ангельском личике месила тесто. От усердия несколько прядей её волос выбились из-под косынки и упали на лоб. - Как день, сестра? – спросил Габриэль, присаживаясь на стул. Полин наградила его недовольным взглядом, устремленным, однако, не на самого Габи, а как будто сквозь него. Ни слова не говоря, она плюхнула в чашку какое-то варево и поставила её перед братом. Габриэль и Полин были погодками. В свои тринадцать лет Полин сама управлялась со всем небогатым хозяйством, а Габи приносил в семью деньги. Иногда это делал и отец, но обычно он все же их пропивал. Все их надежды на лучшую жизнь, пришедшие со смертью короля, оказались просто сказками. Но теперь хотя бы Габи вырос и мог работать, а не клянчить милостыню у церкви. Ведь это так унизительно. - Я купил лекарства для матушки, хоть и пришлось выложить немало, - рассказывал Габи, пока сестра с усердием продолжала трудиться над тестом. – А вообще, не думаю, что еще долго продержусь у старика Поля. Все-таки я слабоват для такой работы, - с сожалением признался он. – Но если придется, то останусь, конечно. Куда деваться. Сестра была как всегда молчалива и даже из приличия не старалась поддержать беседу. На самом деле, она была слишком похожа на отца, хоть и не хотела этого признавать. А потому Габи всегда чувствовал, что в ней чего-то не хватает. Какой-то тонкой струны, которой отличались матушка и Габи. Когда они с сестрой оба были малышами, мать рассказывала им о далеких-далеких временах, когда их семья была состоятельна. И говорила, что, несмотря на бедноту и безвестность, в их жилах все же течет благородная кровь. Которая, видимо, миновала жилы Полин. У неё было прелестное личико и золотые кудри, но совершенно отсутствовали манеры и хоть какая-либо утонченность. Она была типичной дочерью наибеднейшего пропойцы – грубая, невоспитанная и черствая. Но Габи все равно её любил. Она ведь – родная кровь. Поблагодарив за еду, Габи первым делом поспешил к матери. Та лежала в кровати и что-то вязала из грубых ниток при тусклом свете свечи, подслеповато щуря глаза. На какой-то миг у Габриэля защемило сердце, но он быстро отогнал это чувство. У бедняка нет ни времени, ни средств, чтобы быть чувствительным. Но уже несколько дней к ряду она не имела сил, чтобы подняться. Завидев сына, она заулыбалась и отложила вязку. - Габриэль, мой милый, - мать называла его всегда только полным именем; она протянула к нему руки, и Габи обнял её, прижал худенькое тело к себе. - Как ты себя чувствуешь, матушка? - Прекрасно, мой милый, просто прекрасно. Однако Габи видел, что ей даже руки навесу держать трудно. - Я принес тебе лекарств, матушка. Выпей их, прошу тебя. - Ох, зачем же ты так тратишься на меня? – мать заохала, еле-еле всплеснув руками. – Мое дело гиблое, это же видно. Лучше бы сберег эти деньги. - Вот уж нет, - решительно возразил ей Габи. – Пока ты жива, я тебя не брошу. Мы вылечим тебя, вот увидишь! Мать улыбнулась и кивнула, но видно было, что она ни капельки не поверила ему. Она уже давно чувствовала, что умирает, и даже он, её сын, этого не изменит. С самого утра Габи пошел к каменщику Полю. Но, пройдя полгорода, он выяснил, что Поль в его услугах больше не нуждается. И Габи опять оказался без работы и почти без денег. До конца недели они как-нибудь еще протянут, а там уже и еда закончится. Срочно нужно искать что-то. В цеха и мануфактуры можно и не идти, там все слишком сложно и платят копейки. Тем более они уже начали увядать. Можно попытаться устроиться в какую-нибудь лавчонку. Идеалом было бы, если бы Габи взяли в господский дом чернорабочим. Но об этом он даже не мечтал. Так уж повелось, что если что-то не ладилось, Габи шел к тому самому храму. Вот и сейчас, он оказался тут, и вновь цвело утро, пусть уже и позднее. Внутрь он обычно не заходил. Ему не нравился нынешний священник – ханжа и скряга. Богачам пятки лижет, а в сторону бедных только фыркает. Но и у стен Габриэль ощущал это необычайное чувство духовного подъема, будто бы Бог действительно есть и присматривает за ним. Как глупо. С малых лет Габи учился рассчитывать лишь на свои силы, но Бога из своей души изгнать не смог. Перед ним порхнула стайка аристократов, о чем-то увлеченно разговаривающих. Габи они были не интересны, как и он - им, но звук знакомого голоса заставил его встрепенуться. Как бы ни было это странно, но он прекрасно его помнил, будто это было лишь вчера. - …я настойчиво советую вам Филиппа. Уверяю вас, он славный. Готов поклясться своим новым жеребцом, он не подведет вас! – говорил какой-то господин. - Я прекрасно поняла суть вашего предложения еще в гостиной, но, однако, вынуждена вам отказать, - отвечала дама. - Я ничего не имею против Филиппа и охотно верю вам, что он прекрасно справится с работой, но его лицо! Оно же просто ужасно! И манеры, что за манеры! Нет, я решительно не в состоянии терпеть этот субъект подле себя, мсье Мозель! - Что за странный вы народ, дамы! Разве его лицо как-либо способно повлиять на его работу!.. Это была та самая дама, подавшая ему милостыню четыре года назад у этого же храма. Её лицо совсем не изменилось и так же поражало своей красотой. Но если тогда она была на похоронах, то сейчас – всего лишь на утренней службе. Скромного покроя платье было пошито из дорогих и качественных тканей, что сразу же придавало ей шик. Не было в ней и излишеств, присущих многим знатным дамам, коих иногда видел Габи. И так она была хороша в этом небесно-голубом платье, что он невольно засмотрелся ей вслед. И очень некстати её спутник обернулся и случайно перехватил его взгляд. Одной лишь мысли, что на его даму заглядывается какой-то бедняк, хватило ему, чтобы выйти из себя. - Что за мерзость, этот Париж! – вскричал он. – Куда не выйди, одни нищие! Поспешим же в карету! Габи никак не ответил, он и прав не имел, просто отстранился и постарался не обращать внимания. Этот аристократ поглумится и уйдет. Все они так делают. - Зачем же так кричать, Жак, милый, - дама тоже повернулась и подошла к своему спутнику. Затем величественно и свысока оглядела Габи: его потрепанную грязную одежду, натруженные руки, идеальное лицо. И Габи впервые в своей жизни испытал стыд – стыд за свою бедность, за дешевое тряпье, висевшее на нем мешком. А она такая прекрасная и совсем недосягаемая. Габи с раздражением прервал свои мысли. Еще с детства он уяснил, что с аристократами лучше не связываться. Ничего доброго это не принесет. Всего на секунду их взгляды пересеклись, и Габи понял, что она помнит его. Она, знатная женщина, запомнила его, совсем нищего. Совсем уж чудно. Дама встала прямо перед ним и долго-долго осматривала его оценивающим взглядом, от которого Габи покрылся мурашками и, кажется, покраснел. Глупо, как глупо! - Мне он нравится, - безапелляционно заявила дама. – Хочу его к себе в слуги. Мсье Жак с ужасом охнул. - Но он же обычный уличный мальчишка, Аньес! И вы посмотрите на его руки – тонюсенькие совсем! Габи хотел прикрикнуть на него, чтобы закрыл свой болтливый рот, да нельзя – накажут. - Меня это не волнует, - отмахнулась дама. – Жду тебя завтра утром в Маре, - обратилась она к Габи. – Ты сразу найдешь дом, там сейчас идет стройка. И резко развернувшись на каблуках, она направилась к ожидавшей их карете. Сразу за ней засеменил раздосадованный Жак. Судя по тому, как ярко он жестикулировал, попытки отговорить даму он не оставил. Габриэль стоял возле стены, ни жив, ни мертв. Его сердце учащенно билось. Он не верил в свою удачу. Неужели, его только что приняли на работу в господский дом!? Полин точно не поверит! Юношу распирало от чувств. Он сорвался с места и побежал домой. И неважно, что от него шарахались люди, не важно, что подозрительно косились! Сегодня ему повезло так, как не везло никогда в жизни, и он безумно хотел этим поделиться с матерью и сестрой. Весь вечер Габи гадал, к какому времени ему лучше подойти. Выбрав самое раннее, он успокоился и лег спать. Но сон не шел. Он все еще был взволнован. Только мысль о том, что усталого его точно уволят, заставила юношу унять волнение и забыться сном. Габи всегда просыпался рано. Этот день тоже не стал исключением. Он встал, позавтракал тушеными овощами и отправился, едва только солнце поднялось над землей. До квартала Маре идти было недалеко, да и строящийся дом он знал только один. Нельзя было сказать, что там шла прямо-таки стройка, просто к уже имевшемуся зданию пристраивалась пара комнат. Габриэль несмело отворил заднюю калитку и вошел. На заднем дворе уже хлопотала служанка. С виду ей можно было дать как тридцать, так и пятьдесят лет. - Прошу прощения… - подал голос Габи. Служанка громким голосом его перебила: - Заходи, меня предупредили о тебе уже! Велели, чтобы ты дождался, пока мадемуазель Пюсель проснется. Да только она спит до полудня, так что зря ты в такую рань явился. Ну да ладно, - женщина окинула его взглядом, уделив слишком много внимания его тонким запястьям, - мы найдем тебе работу. Без дела сидеть не будешь. Габи послушно двинулся за ней. Женщина привела его на кухню. Здесь было пусто: хозяйка поднимется еще нескоро, и готовить было не для кого. - Я Жаклин, - представилась служанка. – А тебя как звать? - Габи. Юноша немного стеснялся своего полного имени - Габриэль - потому что оно звучало слишком громко для бедняка. - Так что скажешь? Зачем ты понадобился мадемуазель Пюсель? Габи пожал плечами. - Должна сказать, она довольно странная, - продолжила Жаклин говорить. Габи показалось, что она та еще сплетница, а в доме не так много слуг, чтобы в полной мере удовлетворять её потребность в общении. - Мадемуазель Аньес Пюсель. Никогда не знаешь, что ей взбредет в голову. Я служу у неё уже три года, ровно столько, сколько она здесь живет, но так до сих пор не могу понять её натуру. И она так отличается от других девушек её возраста! Уже трое молодых людей, очень почтенных, должна сказать, просили её руки, но она всем отказала! Габи продолжал стоять, не зная, куда себя деть. Слушать про мадемуазель Пюсель было занимательно, но ему все-таки хотелось заняться делом, а не лясы точить. Наконец, рассказ Жаклин оборвался. Всплеснув руками, она воскликнула: - Пресвятой боже! У меня же куча дел! А ты, - она указала на Габи пальцем, - сиди здесь, пока тебя не позовут. Похоже, что ключевой фразой здесь была последняя. Плевать, что будет с Габи, лишь бы не мешался. Злить главную служанку в первый же день Габи не хотел, потому сел на стул в дальнем углу кухни и тихонько себе сидел. Через некоторое время подтянулись кухарки – значит, близится время, когда госпожа изволит проснуться. И Габи не прогадал. Буквально через пятнадцать минут в кухню влетела Жаклин. Увидев, как одна молоденькая кухарка зевнула, она несильно хлестнула её полотенцем по рукам. - А ну-ка за работу, бездельницы! Госпожа проснулась и изволит завтракать, а у нас ну ничегошеньки не готово! Эй, ты! – взгляд Жаклин забегал от одного угла к другому, и Габи понял, что это обращение предназначалось ему. Он встал и вышел вперед. – Идем за мной. Они прошли по узкому коридорчику и вышли в парадную. Габи, выросший среди бедняков, в жизни не видел такой роскоши, но и с тем же изящества. Откуда-то он точно знал, где граница, между красотой и вычурностью, и мог точно сказать, что у того, кто обставлял дом, есть вкус. Жаклин остановилась возле дальней двери на втором этаже. Она деликатно постучала и, получив приглушенное: «Войдите» первая зашла в комнату. За ней – Габи. В покоях мадемуазель Пюсель царил полумрак: все портьеры были плотно закрыты. Похоже, служанку это нервировало, но сама госпожа чувствовала себя очень естественно. Габи, наслышанный о том, как долго наряжаются в свои объемные наряды аристократки, очень удивился тому, что она была уже полностью готова принимать гостей. Сегодня на ней было простое платье пастельного персикового цвета. - Благодарю, Жаклин, - Аньес кивнула прислуге и та, потоптавшись в замешательстве на пороге, вышла в коридор. Габи не терпелось узнать, в чем будет заключаться его работа, но заговорить первым он боялся. Да и невежливо это. Она же гораздо выше его по положению. - Не трясись так, - со смешком посоветовала ему Аньес. – Я не собираюсь тебя есть. Как тебя зовут? - Габи, - представился юноша так же, как и обычно. -Полное имя, пожалуйста. - Габриэль Руйе, - произнес он совсем тихо, как всегда краснея, прежде всего, за мать, которая нарекла его таким громким именем. Как будто не могла назвать его Жаном или Филиппом. Их вон, пруд пруди. И никто бы не косился так на нищего Божьего воина*. Однако Аньес никак не отреагировала. - Моё имя, как и всю биографию, думаю, тебе уже рассказала Жаклин, - невозмутимо продолжила она. – Перейдем к делу. Мне нужен личный слуга. И я решила выбрать тебя. Габи от изумления чуть не распахнул рот. Он, конечно, не был экспертом по этой части, но, тем не менее, знал, что в услужение себе молодые госпожи обычно берут своих сверстниц. Ни в коем случае не мальчишек, у которых ни гроша за душой, ни хоть немного знатности. - Ты, верно, удивлен. Почему ты, почему не девушка. Отвечаю: ни секунды не вытерплю жеманности и наигранности этих глупых существ. И от тебя я тоже жду честности и порядочности, - Аньес строго посмотрела на него, но теперь Габи встретил её взгляд с уверенностью – что-что, а вот жеманничать он точно не будет. - В таком случае, добро пожаловать, - и Аньес хлопнула в ладоши. И вот так, словно по хлопку, жизнь Габи мгновенно преобразилась. Никаких своих пожитков у Габи почти не было, но он воспользовался шансом возвратиться домой, чтобы сказать, какую он нашел работу. Полин заявила, что он нагло врет, матушка пришла в восторг, а отец даже глаз не продрал ради сына. Габи не чувствовал особой жалости, покидая этот дом, за что невероятно себя корил. Разве что только с матерью будет видеться реже. Но зато у них будет куда больше денег! На следующий же день в особняк был приглашен портной, снявший с Габриэля нужные мерки. Уже через несколько дней он привез готовые костюмы. Аньес, жуткая поклонница моды, лично все проверила, к чему-то там придралась, но в целом осталась довольна. - Тебе иногда придется сопровождать меня на улице, и ты должен выглядеть мне соответствовать, - заявила она, когда Габи поинтересовался, зачем ему, слуге, такие наряды. "Но никто не сможет сравниться с вами", - хотел воскликнуть он, но удержался. Ведь он не больше, чем слуга. И жизнь потекла вяло и размеренно. Он отлично справлялся со своими незамысловатыми обязанностями и все больше понимал, что его представления об аристократах были в корне неверными. Или же Аньес была странной аристократкой, этого он не понимал. Но она точно отличалась от остальных женщин. Она не любила пустую болтовню, видимость эфемерности, которую создавали остальные женщины. Она была непоколебимой и твердой в своих решениях, не позволяла собой управлять и не гонялась за богатыми холостяками. Она вообще не горела идеей замужества. Она стала центром его вселенной, вокруг которой он вращался, не смея ни отдалиться, ни подойти ближе. Габриэль боялся думать о том, что, возможно, влюбился в неё. И еще одно. Она отучила его от этого "мерзкого прозвища". И Габи как-то незаметно стал Габриэлем. Совсем иным. Спустя пять месяцев с тех пор, как Габриэль впервые вошел в этот дом, было объявлено о том, что стоит ожидать гостей из самой Англии. Габриэль был удивлен: в особняке даже парижских знакомых редко принимали, а званые вечера не устраивались вообще. Аньес воплотила в жизнь слова "мой дом - моя крепость". Никто не мог эту крепость покорить. Англичанами оказались двое молодых мужчин, не похожих друг на друга, как небо и земля. Один был бледен, как смерть. Его глаза цвета утреннего тумана, какой, вероятно, укрывает страну Альбиона, смотрели холодно и с некоторым смешком и не упускали ничего. Светлые волосы были зачесаны назад. Второй же был на голову выше своего спутника, чуть смугл, темноволос, кудряв и имел блестящие карие глаза. Поприветствовав обоих, Аньес заговорила на чистейшем английском. Габриэль вновь устыдился своей необразованности, хотя для обычного слуги он знал довольно много, умел читать и писать, чему способствовали сама Аньес и его мать. Но сейчас он жутко злился, что не мог понять, что она говорит. И голос её, произносящий чужеродные иностранные звуки казался ему чужим и незнакомым. После обеда они на некоторое время остались наедине. - Сэры Эллиот и Фредерик Голденбланк мои старые друзья, - пояснила Аньес. - Они очень приятны и вежливы, не стоит их бояться. - Зачем мне их бояться? - резко спросил Габриэль. Тон голоса поразил его самого: никогда он не позволял себе так дерзко говорить с Аньес. Та, воззрившись на него с немым удивлением, вдруг понимающе улыбнулась и взглянула на него уже по-новому. От такого взгляда у него мурашки по телу побежали. Чтобы как-то прервать это, он решил озвучить просьбу, которую обдумывал уже давно. - Не будете ли вы против, если я завтра отлучусь к своей семье? Я не видел их уже несколько месяцев... - Не против, - Аньес махнула рукой. - Завтра я буду занята с Эллиотом и Фредериком. Звякнул дверной колокольчик - гости вернулись с прогулки, и Аньес спешно поднялась и вышла. Почти весь оставшийся день они не виделись. Вечером же все трое - Аньес, Фредерик и Эллиот отбыли в театр, и ожидали их поздно ночью. Все слуги, кроме главного лакея, отправились спать. Только к Габриэлю сон никак не шел. Он ворочался в постели и мог только радоваться, что его кровать не скрипит, иначе он перебудил бы всех остальных. Отчаявшись уже заснуть, он встал, оделся и тихо выскользнул из комнаты. Хозяйки и её гостей все еще не было, о чем говорила пустая комната Аньес. Заглянув внутрь на секунду, Габриэль увидел, что кувшин с водой, стоявший на низком столике, пуст. Это нехорошо, Аньес любила с утра выпить бокал воды. Габриэль спустился вниз, набрал в кувшин воду и вернулся назад. Отворив дверь в спальню, он громко охнул и поспешил отвернуться. Но голос Аньес его остановил. - О, ты как раз вовремя. Я умираю от жажды! Мучительно краснея от смущения и неловкости, Габриэль вошел и закрыл за собой дверь. Аньес стояла по правую от окна сторону как раз в пятне лунного света, одетая лишь в нижнее платье и корсет. И юноша видел все, старался не смотреть, ведь это так неприлично, но взгляд тянуло как магнитом. Трясущимися руками он наполнил бокал и подал ей. Аньес разом его осушила и отставила. - Поможешь? - спросила она томно, поворачиваясь к нему спиной. - Развяжи. Габриэль шумно сглотнул; ему казалось, что биение его сердца слышит весь Париж. Пальцы путались в завязках. Сейчас, когда они стояли совсем близко, Габриэль чувствовал легкий запах алкоголя. С самого детства он ненавидел пьяных людей, один лишь их вид внушал ему отвращение. Но Аньес такого чувства не вызывала. Но и вела она себя адекватно, лишь чуточку развязнее обычного. Наконец, с этим коварным предметом женского гардероба было покончено. - Какие же вы, люди, замороченные! - воскликнула Аньес и отшвырнула корсет в сторону, к каркасу панье. Широким, но нетвердым шагом она подошла до кровати и упала поперек неё. Габриэль хотел бы скорее уйти куда подальше, но Аньес вновь подозвала его к себе, и он должен был повиноваться. - Как дела? - поинтересовалась она зачем-то. Складывалось впечатление, что она просто не хотела оставаться в одиночестве. - Все как обычно, - пожал плечами Габриэль. - Не как обычно, - поправила его Аньес. - Что-то случилось с тобой? Я же вижу, поверь мне и моему трехсотлетнему опыту... - Какому-какому опыту? - Трехсотлетнему, разумеется. Или, - Аньес приподнялась на локтях, и рукава сползли с её плеч, оголяя белую кожу, - ты не веришь, что мне триста лет? Габриэль, не сдержавшись, фыркнул. - А я тогда Гай Юлий Цезарь. От Аньес, разумеется, не укрылось, как пунцовели его щеки и прерывисто билось сердце. Но хмельной разум отказывался делать правильные выводы. Сейчас она просто видела растерянного, смущенного мальчика и не хотела ничего анализировать. Хотя бы раз в жизни. Хотя бы раз за столько лет... Только нельзя. Пока он человек... Назавтра Габриэль встал пораньше, плотно позавтракал и прихватил с собой кое-какие вкусности, которыми добродушно поделилась Жаклин. В воздухе стоял плотный туман - вестник осени. Меньше чем за час Габриэль добрался до родной улицы. Редкие соседи-прохожие, завидев его, расплывались в улыбках. Один даже похлопал его по спине, да так усердно, что Габриэль чуть не ткнулся носом в землю. Вот и его дом. Он отворил дверь и тихо прошел на кухню. У стола как всегда хлопотала Полин. Подняв взгляд, она увидела его и раскрыла от удивления рот. - Вы поглядите на него! - вскричала она то ли сердито, то ли удивленно. - Даже рожа побелела совсем! Ну точно богатей какой-то! - Я тоже рад тебя видеть, Полин! - Габриэль крепко обнял сестру. - Смотри, что я принес! Юноша вытряс все, что было в его сумке, на стол. - Пирожное! - закричала Полин и схватила лакомство. - И это мне? Правда, мне? - Правда-правда. Полин была ужасной сладкоежкой. Но такая бедная семья не могла себе позволить покупать что-то столь дорогое. Единственный раз был на годовщину свадьбы родителей, но тогда отец еще не пил. Габриэль почти не помнил того дня. Матушка его была совсем плоха. Ни на секунду Габриэль не допускал даже мысли, что она не поправится, а теперь ясно видел: недолго ей осталось, совсем недолго. Хорошо, что он приехал сейчас и не опоздал. Кто знает, возможно, он видит мать в последний раз. - Знаешь, это, конечно, хорошо, что стало больше денег, - сказала ему Полин, когда Габриэль спустился вниз и сел на стул, - но совсем это не дело - с аристократами тебе водиться. - Но что плохого быть ближе к высшему обществу? - удивился Габриэль. Ему внезапно стало душно в этой мерзкой, провонявшей кислым пивом комнатушке. - То, что ты сам - обычный бедняк! С тех пор как Габриэль стал служить у Аньес, никто не обращался к нему с этим мерзким прозвищем. Бедняк. Простой нищий, хоть и живет в господском доме. -Я выйду, подышу воздухом, - обронил Габриэль и вышел на улицу. Кислый пивной запах преследовал его и здесь. Запах его детства. Полин недолго позволяла ему бездельничать. Не прошло и получаса, как она загрузила его работой. Габриэль надраивал полы и чувствовал, как его старая жизнь утягивает его назад, хотя он так рвался вперед, к лучшему. Он искренне не понимал, как прожил в этом месте четырнадцать лет, как мог терпеть сестру, грубую и необразованную. Вечером он сидел на скамье в углу и отдыхал, когда в комнату вошла матушка. Было видно, что она делает шаги через силу, но никто не мог уговорить её вернуться в постель. Зачем-то она упрямо продолжала свой путь, пока не опустилась на стул. Полин недовольно что-то забурчала, но матушка проигнорировала её и вежливо обратилась к Габриэлю: - Сынок, милый, расскажи мне, как живется тебе в доме той дамы? - Мне очень там нравится, матушка! Все очень добры ко мне, и мадемуазель Пюсель тоже! - горячо заверил её Габриэль и пустился в подробный рассказ, однако, избегая своих чувств к Аньес. Он даже не уверен был, что это за чувства, но понимал, что трубить о них нельзя. Спустя примерно час раздался звук, будто кто-то скребся за дверью. Затем дверь ударилась о стену, и в коридор ввалился мертвецки пьяный мужчина. "Опять отец," - с горечью подумал Габриэль. Помогать ему он не спешил. Отец тем временем, держась за стену, встал и направился к кухне. Дойдя до стола, он бухнул по нему кулаками и пробасил: - Принесите мне воды! Полин кинулась за кувшином. Вся семья знала, что лучше не злить отца, когда он пьян. Чего доброго, еще придушит или запинает до смерти. Мужчина, убедившись, что его приказ исполняется, обвел мутным взглядом комнату и остановился на Габриэле. Лицо его приняло озадаченное выражение. Долго он пялился на него, но, похоже, не смог признать в нем своего сына. - Отец, это я, Габриэль, - тихо сказал юноша. - Габи!? - зарычал мужчина, вмиг рассвирепев; его маленькие глазки засверкали злобой. За мгновение он подскочил к сыну и схватил его за грудки. - Это ты, мелкое отродье!? Габриэль остолбенел. Он не понимал, чем вызвана такая ненависть. Но с дальнейшими словами отца все прояснилось. - Ты променял нас на этих родовитых богачей! Что, уже и семьи своей стыдишься, раз дома не появляешься!? По-хорошему, нужно было как-нибудь успокоить его, хоть Габриэль и не знал как. Но он так устал прятаться от этого тирана и просто не обращать внимания, что прошипел ему прямо в лицо: - А ты променял нас на выпивку, старый, никчемный дурак! Бах! Отец отшвырнул Габриэля, и тот врезался спиной в стол. Взревев не своим голосом, мужчина двинулся на Габриэля. Дорогу ему преградила мать. - Остановись, Жозеф! - выкрикнула она и расставила в стороны руки, чтобы защитить сына. - Одумайся, что ты делаешь!.. Обратив на неё внимания не больше, чем на муху, отец замахнулся во всю силу своих кулачищ. Удар пришелся матери по уху и был такой силы, что отшвырнул её к стене. Ударившись головой о скамью, она упала на пол и больше не двигалась. Габриэль зачарованно смотрел, как стекает по её шее кровь. По тому, в какой неестественной позе она замерла и как остекленели её наполовину открытые глаза, юноша понял, что она умерла. Грудь сдавило раскаленными обручами. Гнев подступил к горлу, призывая отомстить. Именно месть двигала им, когда Габриэль схватил со стола нож и кинулся к отцу, именно она управляла его рукой, которая вонзила лезвие отцу в грудь. Габриэль не помнил себя от ярости, нанося раны вновь и вновь, даже когда отец умер. Ему казалось, что если он изрубит это тело на кусочки, сотрет все упоминания о его существовании, матушка вернется к жизни. Но к жизни вернулся он - от вопля Полин. Габриэль оглядел все то, что натворил. Навечно отпечатался на его сетчатке образ лежащей на полу матери и кровь отца на его руках. В следующую секунду он выскочил на улицу и бросился бежать. Он не понимал куда мчится, но лишь знал, что за убийство его посадят в Бастилию, в камеры для бедняков, у которых нет денег, чтобы заплатить за лучшие условия содержания. И жаждал этой участи избежать. Ноги сами привели его к особняку Аньес. Габриэль остановился у ворот и прислонился к ограде. Он не мог туда войти. Только не в таком виде. Но и оставаться на улице было опасно. Тогда Габриэль прокрался через задний вход и упал ничком на траву у двери в кухню. Его всего трясло от пережитого и от того, что он мчался без передышки много километров. На глаза навернулись первые слезы - навернулись и хлынули потоком. Неизвестно, сколько он пролежал вот так, захлебываясь рыданиями и глядя на расплывчатое изображение месяца в небе, но из оцепенения его вывел голос, зовущий его по имени. Холодок пробежал по его спине. Это был голос Аньес. Прикинув, что голос доносится со стороны переднего двора, Габриэль зашагал назад, не выпуская из виду места, где могла быть госпожа. Решив, что опасность миновала, он резко повернулся - и нос к носу столкнулся с Аньес. Женщина пристально глядела на него, и казалось, что её глаза светятся в темноте. Габриэль судорожно сглотнул и попытался увеличить расстояние между ними, но едва он сделал первый шаг назад, как женщина подошла еще ближе и потеснила его к стене. - Ты весь дрожишь, - её голос прошелестел совсем близко к его уху. - Что-то случилось? - Н-ничего... - И ты весь в крови. Это кровь твоего родственника, - не вопрос, а утверждение. Зная, что не сможет соврать ей, Габриэль закивал. Перед глазами встал отпечатанный на сетчатке образ, и его сердце вновь ухнуло вниз. - Бедный мальчик, - Аньес, казалось, читает его мысли. Холодные ладони легли на его плечи. Вырвавшийся из её рта воздух обжег губы Габриэля. - Хочешь оставить все это позади? Как заманчиво звучало это предложение! Габриэль только представил, что ни убийство отца, ни смерть матери, ни тот кислый запах пива не будут его касаться, как с плеч словно свалились целые горы. И он закивал, глотая очередные слезы: - Хочу больше жизни... - Это хорошо, - дыхание на этот раз коснулось его шеи. - Твоя жизнь будет платой. Боль Габриэль ощутил как чужую, не издав ни звука, и даже прикосновение холодных губ к его губам, стремительно холодеющим, не вызвало никакой реакции. А затем все его существо потонуло в грохочущем водопаде и опустилось на черное-черное дно. В разгаре летнего сезона Марсель принимал новых жителей, водворившихся в один из самых шикарных особняков города. Почти никто из новых соседей их не видел и знаком с ними не был, но все получили приглашения на бал. По городу прошел слушок, что в семействе есть сын, наследник большого состояния, и все мамаши, имевшие молоденьких дочерей, скупили все самые лучшие ткани и наняли лучших портных, чтобы их чада выглядели лучше других. Ведь не дело же богатому и молодому ходить в холостяках! В день бала, ближе к вечеру, к особняку стали съезжаться кареты. Гости, собравшиеся в парадной, обсуждали между собой слух, что их новые соседи, возможно, имеют близкое родство с королевской семьей. Однако сбившиеся в стайку молоденькие девушки интересовались лишь тем, красив ли наследник этой фамилии и какого цвета на нем будет жюстокор. Это были девушки как раз такого сорта, о которых так пренебрежительно отзывалась мадемуазель Пюсель всего лишь год - а кажется будто вечность, - назад. Но мадемуазель Пюсель была особенной, таких в живых остались единицы. Скоро и он сам станет раритетом. Но для этого ему нужно сначала приспособиться и выжить. - Прошу меня милостиво простить за то, что прерываю вашу беседу, - произнес он негромко, но все девушки услышали его и обернулись. - Если можно, уделите мне минуту вашего драгоценного времени. Мое имя Габриэль Руйе. Сочту за честь познакомиться с вами. Габриэль - с древнееврейского "сильный человек Бога, Божий воин"