Оковы

«Сражение затянулось. Она сдалась. Потому что, быть может, хватит. Но она ни за что не будет плакать. Ни за что». Напряжение дало свободу. В сердце девушки звонко пропела труба. - Как позорно… - охрипшим голосом прошипела себе под нос Сакура, но тут же поняла, что так не думает. Харуно противостояла опасной жажде почувствовать себя широкой натурой, что было ей совершенно несвойственно, уничтожить терзания, метания и тьму, будто бы истекавшие от неё, сделать всех такими же счастливыми… как Наруто. Но это было нехорошо. В мгновение, когда дверь с номером двести сорок три тихо затворилось, девушка застыла в светлом больничном коридоре точно многовековая скульптура. Она шумно – кажется, непомерно шумно – сглотнула окаменевший воображаемый комок, а сухое горло неприятно обдало спазмом. Сакура посмотрела вниз, на свои руки, удерживающие небольшой ящичек со всем необходимым для уколов. Руки, ноги дрожали, будто листья на сильном ветру. Дыхание смешно сбилось, словно куноичи только что закончила пробежку на самую длинную в жизни дистанцию. А перед глазами отчего-то мутнело – от обиды, наверное. «И что со мной творится?..» Она вихрем очутилась в ординаторской и невероятно обрадовалось, увидев там сотрудницу, трудящуюся над исконными спутанными документами, картами и справками. Без затруднений отослав женщину продолжать делать уколы, розововолосая бессильно обрушилась на стул, ухватившись за стол так, будто он был последней спасительной соломинкой. Надо было немножко разобраться в окружающем мире, в окружающих людях, в чужих действиях, в своих действиях. И в себе, в конце концов. - Ушла слишком быстро. Ну и что? – Харуно излишне резко выпрямилась, надеясь стряхнуть с белого халата паутинку напряжённости и противоречия. По спине пробегали мурашки, как только девушка вспоминала палящий взгляд Карин и несловоохотливость – что не должно было удивлять, если поразмыслить – со стороны Учиха. – У меня, может, больных очень много. Не пожизненно же мне сидеть в его палате, правильно ведь? У меня, вообще-то, работа. Она до смешного искренне вздохнула. Легонько стукнув по столешнице кулаком, Сакура стрельнула взором на часы. Секундная стрелка перемещалась медленно-медленно, а сам прибор оглушительно тикал, выстукивая отчётливый глухой ритм в голове. Но времени было предостаточно, чтобы не только успеть разобраться с назойливыми документами и сходить за съестными припасами, но даже завернуть в магазин к Ино, если она ещё, конечно, работает. Всё, что угодно, только бы не вспоминать о постыдном бегстве, которое не постыдное вовсе. В это очень хотелось верить. Какой-то странный зверь поднимался в глубине души: то ли это была злость (на других или на саму себя?), то ли растерянность. - Ласково говорила – не нравилось, скрыто лечила – не нравилось, накричала – плевать… - бубня, девушка схватилась за первый попавшийся под руку исписанный лист и, через пару секунду обнаружив, что на нервах пишет одновременно любимое и ненавистное имя, тихо прошептала замысловатое ругательство. Ну вот, теперь ещё и переписывать то, что было написано за неё. - И Карин ещё взглядом буравила, - розововолосая прикусила губу. Что вообще она там делала? Алый взор куноичи препятствовал работе: казалось, нынешняя сокомандница Саске не просто сверлила в спине медика чёрную дыру, но и выслеживала каждое мелкое движение, будь это хоть случайный волос, что ненароком соскользнул на широкий лоб. Больше всего приводили в смятение пренебрежение, высокомерие, повисшие в воздухе и увядшие в лёгких; они, мешавшие безмятежно вздохнуть, наседали со всех сторон, а Сакура чувствовала себя в этой щемящей атмосфере… более чем неловко. Это было просто-напросто непереносимо. Руки трястись не переставали до сих пор – Харуно молила своё тело, чтобы дрожь была именно из-за бешенства, приоткрывшего один глаз где-то внутри, а не от ощущения стыда. Нечего ведь ей стыдиться. Совершенно, совершенно нечего. Сакура откинулась на спинку стула, словно фарфоровая кукла. Своим видом она являла полную растерянность, решительную потерю равновесия, как душевного, так и физического. Устала. Просто очень устала. Но отпуск никто ей, разумеется, не даст. Медик беспокойно вскочила со стула, снова села. «Что она там делала?..» - мысль, совершив в голове размашистый круг, вновь возвратилась, неотвязчиво вонзаясь и развеивая все остальные раздумья. Розововолосая несколько секунд слепо смотрела в потолок. Печаль сошла на плечи. Тревога крепко сжала пальцы. Сердце неистово стучало. В закрытом окне виднелась безлюдная, грязно-коричневая часть улицы. Девушка дёрнула за тёмно-зелёную занавеску, и в помещении сразу образовался мягкий и знакомый полумрак. Посидев в печальной тишине ещё несколько мгновений, шиноби с угнетающим вздохом включила настольную лампу и потянулась за первым из череды неразобранных листов. Сначала буквы с хохотом прыгали по бумаге, но розововолосая, наконец, вынудила взять себя в руки. Хватит. Отвлекшись на рассмотрение документов, Сакура не заметила, как прошло полчаса, потом – час, а вслед за тем должна была заканчиваться сегодняшняя смена. Слева на краю стола образовалась значительная стопка разномастной бумаги. Торопливо вошедшая и ушедшая Шизуне на первом взводе пропела что-то насчёт трудолюбиц больничных, но Харуно даже не приподняла голову: так глубоко ушла в свои мысли, на автомате заполняя нужные и ненужные листья. - Выписан? Наконец-то! – очутившийся в руках документ, извещавший о выздоровлении Наруто и безотлагательной выписке его из шеренг больных, заставил улыбнуться с небывалым облегчением. В этот момент тоска, залегшая тенью у неё под глазами, чуть разошлась. …Вынести чужое пренебрежение можно было единственным способом – поверить в собственную важность, и Харуно верила в неë, но не безрассудно, как в прежние времена, а опираясь на ум. Она вовсе не считала себя бесполезной. Было бы это воистину так… Стало бы, возможно, гораздо проще. - Я, наверное, не должна была говорить это. Но, кроме тебя, некому меня выслушать. Магазин запруживало охмеляющее благоухание свежих роз, пронзительный и терпкий аромат уже увядших долгодневных хризантем, перепутавшийся с плотным запахом лилий и тепличного фиолетового ириса. Ино с нежностью и теплом посмотрела на обожаемые душистые цветы, вдыхая диковинно приторный воздух помещения, расплылась в блаженной мимолётной улыбке, поперёк всем тихим и непоследовательным словам, что излила возникнувшая на пороге магазина Сакура. Розововолосая лихорадочно теребила край белого медицинского халата и недовольно морщила лоб и нос – ей и в больнице было достаточно благовоний лекарственных средств. А цветы, как давно показала практика, не её стихия. По-видимому, о любовном фронте можно было сказать то же самое. Один в поле не воин, но Харуно вроде как справлялась. Вроде как. Но в разы хуже, чем в настоящей битве. - Я знаю, что избегаю его. Но мне не остановиться. Ино промолчала. Сакура привычно сжала в пальцах подол юбки и, глубоко вздохнув, продолжила: - Ведь ясно, что когда-нибудь наступит конец и… А пока что я буду выкручиваться. По-другому быть не может. - И ты это понимаешь? – вырвалось вдруг у блондинки с невольным трагизмом. - Ну… да. - Ты тем более выставляешь себя мягкотелой трусихой. Ино испытывала своего рода потрясение: ей безумно хотелось понять всё, что сотворилось со старой подругой за это недолгое, но немыслимо удручающее время. Ей хотелось смеяться, так, как никогда в жизни – оглушительно, чтобы все услышали, слабонервно, чтобы приняли за сумасшедшую, и вечно, чтобы к ней притерпелись. Яманака металась сама в себе, не имея ни малейшего представления, что же ответить Харуно. Кто знал, что всё обернётся именно так, верно? Ей было жалко Сакуру, и она ничего не могла поделать с этим сочувствием, что склеилось с сердцем с того самого момента, когда взгляд подруги стал невероятно… обречённым и кипучим. А ещё – Ино внезапно поняла, что совсем немного разочарована в розововолосой. Харуно была сильной и твёрдой лишь до ключевого мига, пока не случилось выворачиваться из сетей долга и сердца. И блондинке было тягостно поверить в собственные выводы. Разочарование клонило. - Вот ты сказала, что понимаешь… - мешкотно подбирая слова, точно бы надёжное положение при миссии, Яманака чуть повернула голову, чтобы посмотреть на сжавшуюся подругу. Она не знала, что говорить. Всё так запутанно. Только что девушка заявляла, что «то был последний раз», что «я больше не отступлю, не струшу», как теперь лопотала всякую бессмыслицу, словно… сдавалась. Прогнулась тонким прутом под тяжестью камня. И, в конце концов, сломалась. Ино замолкла, безотчётно следя за профилем Сакуры, но на бледном лице не было ни капли совести. Хотя бы за саму себя, за свои старания. И Яманака с ужасом осознала, что подруга стала вызвать у неё клейкую жалость теперь уже вдвойне. - Как это связано с «когда-нибудь наступит конец»? Думаешь, тебе легче станет? Твой лоб мозгам не по размеру – весьма большой, - может быть, блондинка ждала, что Харуно будет скороспело возражать против таких слов, и – что было бы сейчас своевременно – воспламенится, как спичка, на откровенное оскорбление. Но подруга упорно хранила молчание. Она ждала продолжения и остекленевши рассматривала пожелтевшие лепестки некогда белоснежной хризантемы, словно её это сейчас интересовало больше всего на свете. Ино сжала пальцы в кулак. Разжала. Вдохнула застоявшийся сладкий аромат цветов. И с досадой поняла, что такие загадочные и малопонятные разговоры не только не подходят к уже играющей на нервах ситуации, но и не приведут ни к чему. Абсолютно точно. От безысходности захотелось что-нибудь расколотить, но за вазы мама может врезать не дурнее любого первостатейного ниндзя. Досадно. В горле омерзительно застряла усмешка, а губы сложились в презрительно-понимающую линию. Единственное, что сделала Харуно – это наступила на одни и те же грабли, не соизволив даже на сантиметр от них отодвинуться для следующего шага. Вот и треснулась вновь. Как следствие – окунулась в сердечные страдания с головой и, скорее всего, захлебнулась. Смеяться хотелось до жути, потому что ситуация со стороны, наверное, выглядела патологической, как бы выразилась сама Сакура – они, на самом-то деле, были едва ли подругами в самом начале общего пути. Но, в конце концов, у обеих хватило ума напороться на одни и те же грабли. И если у Яманака остался всего лишь синяк симпатии, то у подруги… Скоро в пустую палату «специально для Наруто» поступит новый пациент. Возможно, неизлечимый. Хотя, нет, не надо. В стене дырка. Ино ненамеренно хихикнула. В эту секунду розововолосая вдруг закрыла глаза, и тусклый свет удлинил тени её ресниц. Вечер был поздний, магазин надо закрыть, но блондинка не торопилась. Не к спеху это всё. А вот разобраться с умозаключениями Сакуры нужно обязательно и быстро. Да и со своими – тоже. После препираний с Наруто насчёт полезного питания, реплик Чоуджи и безучастия Шикамару, Яманака упустила из памяти то, что за тонкой стеной находится Учиха Саске. Вспомнила лишь в коридоре, когда вывалилась из палаты, шлёпнув Узумаки по затылку. И она даже собиралась к нему заглянуть, поздороваться, просто посмотреть, каким он стал. Но ничего такого не сделала. Ино смотрела на ручку двери, словно она была самой ядовитой змеёй в мире, а потом явственно поняла: не стоит. Одной Харуно с душевными рваными шрамами деревне достаточно вполне, а если уж и она будет ходить в нескончаемой тоскливости по всей Конохе… Желания называться вместе с медиком подругами по несчастью не было. - Знаешь, ты сама себе навыдумывала. А на деле-то мы обе знаем, что Саске на всё плевать. Сакура конвульсивно выдохнула. Ино была права. Но дышать от этого свободнее отчего-то не выходило. - И что мне делать? – розововолосая прижала ладони к щекам, пытаясь остудить мнимо пунцовеющие щёки. Теперь, мучительно рассматривая собственное поведение, Сакура неожиданно решила, что всё, что она делала прежде – лишь хоровод огромнейших погрешностей и ошибочных ходов. Она и Ино действительно знали Учиха. И именно потому знали, как надлежало бы себя вести. Но, как это ни смешно осознавать, ближе всех к брюнету подобрался Наруто. Просто-напросто оставаясь самим собой. Опять. Обиды на Узумаки не было, впрочем, как и особой радости – Саске всё равно закрылся от всех, просиживая дни в белой палате, которую он не видит, в компании с рыжеволосой… Карин. Его новой сокомандницей. Почти что замена. И почему же она, чёрт возьми, там стояла? Почему же Сакура струхнула, когда увидела почти знакомый яркий цвет волос? - Быть собой, как всегда, - неопределённо пожавшая плечами Яманака сказала эту фразу с такой ведающей и прозаической окраской в голосе, будто та абсолютно всё прояснила, а не спутала ещё больше, чем было раньше. Розововолосая опустила глаза, и наступила гнетущая тишина, словно вдруг замолчало всё вокруг. Даже слабый ветер перестал шелестеть белыми кружевными занавесками. «Быть собой…» - это было правильно, но всё-таки медик с колотящимся, словно молоточек, сердцем, дрожащими руками, почти заливаясь слезами от досады, от представляемого унижения, в бессильном и бесполезном бешенстве, не могла думать ни о чём, кроме своих неразделенных, чрезмерно лишних чувств. Она была эгоисткой. И она, чёрт возьми, могла гордиться этим. «Ну и пусть», - Харуно подивилась решительности, с которой фраза пронеслась в потоке перепутанных мыслей. Ей в один миг стало понятно всё. Она хотела бросить вызов: «Так будет, наверное, даже лучше!». …Ино с удовольствием наблюдала, как пасмурное лицо Сакуры словно взорвалось неяркой вспышкой. И Яманака надеялась, что вспышка эта – твёрдость, в какой-то час потерянная по пути к Саске.