Когда главнокомандующий Ямамото объявил о том, что Сейрейтее в очередной раз вводится военное положение, шинигами только тихо похихикали, да просто начали таскать с собой занпакто - так, для вида. После Уэко-Мундо, после арранкаров, Эспады и Айзена было не страшно. Уже не страшно. Кто-то лишь пожал плечами, с тихим "Да и ладно", кто-то крикнул: "Повеселимся!". Тогда казалось, что все ужасы были давно позади. Никто даже не подозревал, в какое дерьмо все это выльется. Ощущение мирной жизни вскружило солдатам головы, делая их непригодными к настоящей битве, к настоящей войне. Все изменилось в один миг, но сразу стало понятно, что слишком поздно. Слишком поздно кричать. Слишком поздно молиться. Слишком поздно успокаивать дрожь в руках. Слишком поздно пытаться воскресить погибших. Квинси сделали первый ход. Шинигами начали лихорадочно соображать, чем же на это ответить. Только вот враг ждать был не намерен. Ход - второй. Жертв - пиздец, как много. Бах впереди.
После всего пережитого, Рукия не удивляется ничему. Нисколько не удивляет ее и появление арранкаров, причем в лице союзников. Псевдо-союзников. Пустые не могут работать с шинигами, это уже так естественно, так правильно, что Кучики просто пропускает мимо ушей все оскорбления, закрывает глаза на неприкрытое презрение, просто молча выходя из комнаты и тихо прикрывая дверь. Просто потому что единственная, кто рад появлению арранкаров - Орихиме: она упорно твердит, каждый день все повторяет одно и тоже, свое излюбленное "Скоро все изменится, скоро все будет хорошо". Да вот только ее добродушная улыбка почему-то начинает раздражать, а слова превращаются в непонятную мешанину звуков, из которой понять можно лишь протяжные, уже порядком надоевшие, гласные. И, наверное, именно поэтому Кучики с большим удовольствием выслушивает Джаггерджака, который с несвойственным ему безразличием высказывает свою ненависть к квинси, чем радостную Иноуэ, у которой, кажется, уже скулы болят от приторной улыбки.- Эй, девка, а я тебя помню, - громко протягивает Джаггерджак, едва завидев Рукию. - Почему-то я думал, что убил тебя! - некрасиво усмехается он, подходя ближе. - И откуда у тебя эта штука? - спрашивает Гриммджоу, задевая лейтенантский шеврон и чуть щурясь. - Не думал, что детям такие дают! А потом он гулко хохочет и уходит, обронив еще пару колкостей и небрежно вскинув руку напоследок. Рукия морщится, однако воспринимает, как должное - в конце концов могло быть и хуже. Только вот неприятный осадок щекочет горло, и она все-таки косится на чертову бляшку с номером отряда… …наверное, Рукия и впрямь была просто ребенком - взрослым, самоуверенным и горделивым - но ребенком.
Гриммджоу странный. Странный во всем. В его глазах неизменно плещется любопытство, вперемешку с невозможным спокойствием и хладнокровием. За оставшихся "своих", за свою королеву он стоит горой - сказываются прошлые ошибки и неправильные решения. "Чужим" же рвет глотки и убивает особенно мучительно, заставляя захлебываться собственной кровью. А еще он отчаянно старается не замечать цепочку совпадений, настолько очевидную, что хотелось истерически смеяться до потери сознания. А ведь все было просто - Урахара его использует, как использует всех арранкаров, которые были в зоне досягаемости. От Гриммджоу ему нужна сила. И торговец идет к своей цели, практически не выпуская Джаггерджака из своего подземного бункера, ссылаясь на все то же чертово чувство благодарности, которое якобы должно возникнуть у арранкара. У Гриммджоу, однако, нихрена не возникает. - Ну же-ну же, Гриммджоу-сан, старайтесь лучше, у вас все получится, - протягивает Урахара, издевательски улыбаясь. - Ты.. Я тебя урою, чертов ублюдок! А Урахара Киске лишь отворачивается и как-то непонятно-горько усмехается сам себе. Он уверенно добивается своего, каждый день выковывая все новые звенья для пока хиленькой цепочки. Крепкие цепи для шаткого союза.Они срывались друг на друга ежедневно, кричали, спорили и дрались, не желая находить компромиссов. Они ненавидели друг друга на уровне инстинктов. Они не могли называться союзниками.
- Итак, пора уже действовать, я думаю, - произносит Киораку Шунсуй вполне себе дружелюбно, но в его голосе все равно слышатся властные нотки, выделяющие такое неприятное "пора уже". Все до одного знают, что пора, однако толку от этого совершенно не было. - Ну и с чего начнем, главнокомандующий? - вопросительно смотрит на него Урахара, чуть приподнимая свою полосатую шляпу. Все присутствующие - а их было немного - также смотрят на Шунсуя, наиграно удивляясь, мол как уже пора? Так скоро? Шинигами нервно ерзают на своих местах - ведь еще совсем недавно они пережили настоящий ужас новой войны, так внезапно на них обрушившейся. Разумеется, совершенно никому не хочется возвращаться на поле битвы, ведь воспоминания того дня с каждой минутой давят все сильнее, а перед глазами то и дело мелькают образы погибших товарищей. Халибелл напрягается, едва заметно, это видно лишь по стиснутым на мгновение зубам, и на выдохе судорожно произносит: - Сначала логично разобраться с вашим Сейрейтеем, нежели с Уэко-Мундо, - предлогает она, посмотрев сначала на Гриммджоу, будто пытаясь извиниться, а потом на Нелл. Получив от нее уверенный утвердительный кивок, она сразу же продолжает. - Там их штаб только-только начинает свое существование, и его намного легче будет разбить. Джаггерджак сначала смотрит в одну точку перед собой, а потом переводит взгляд на Халибелл сначала шокированный, а потом и злобный, обвиняя, унижая. Но Тия его полностью игнорирует, упрямо глядя на сидящего впереди Киораку. - О, Тия, вы еще более прекрасная женщина, чем кажетесь, - неожиданно радушно улыбается он. - Я ценю это, и вы сейчас скорее всего правы, но вот именно что это "логично". Этого и ожидают квинси, не думаете? - Не смеши, шинигами, - вмешивается Гриммджоу. - Хочешь сказать, что добровольно соглашаешься помочь сначала нам? - цедит он, сжимая кулаки и нервно закидывая ногу на ногу. Апачи, стоящая чуть позади него, энергично кивнула, тоже вопросительно взглянув на Халибелл. - Но это же просто идиотизм! Где гарантия того, что после мы пойдем в ваше сраное Общество Душ? Арранкар вскакивает, обронив деревянный стул, на котором сидел, и непонимающе смотрит сначала на идиота-шинигами, потом на чертова торговца, наконец на глупую Неллиэл, которая - он не сомневался - и надоумила Халибелл сморозить эту глупость. - Ты пойдешь, Гриммджоу, - ровно перебивает его Тия, почему-то опять косясь на Одершванк. - С чего это ты взяла, а, Тия? - Джаггерджак вновь недовольно морщиться, окидывая взглядом присутствующих шинигами, и вновь смотрит на Халибелл. - Ты будешь делать то, что я скажу, - отвечает она так, будто бы это и так было понятно, а потом прикрывает глаза, будто почувствовав, что Секста уже начинает потихоньку успокаиваться. - Как-то я слишком часто стал исполнять эти твои то ли приказы, то ли просьбы, - усмехается Джаггерджак, медленно разжимая слишком сильно стиснутые кулаки. - Гриммджоу, неужели сам не понимаешь…? - О, заткись, только тебя и не хватало, Неллиэл! Считаешь своим долгом помогать шинигами, да? - Гриммджоу яростно смотрит на девушку, которая, казалось, даже не отреагировала на его выпад, а осталась сидеть в расслабленной позе, смотря на арранкара, как на маленького взбунтовавшегося ребенка. - Да, считаю, - буквально поет Одершванк, не отводя глаз. - И… - Неужели думаешь, что теперь должна всем им по гроб жизни, из-за восстановленной маски? Да ты им нихрена не должна, а если и должна, то только этой рыжей идиотке! Тут уже Нелл, поднимается на ноги, стряхивая невидимые пылинки с белоснежной одежды и зло глядит на Шестого из-под челки. Но продолжить им не дают - Халибелл быстро надоедает их перепалка, и она все-таки вмешивается: - Прекратите. Немедленно, - грубо бросает она, смотря то на Гриммджоу, то на Неллиэл, удивляясь поведению второй. А Джаггерджак свободно выдыхает, как будто снова внутренне соглашаясь с королевой, снова ей доверяясь. Он снова сам себе клянется, что это последний раз, когда он слушает женщину. - Последнее слово все равно останется не за нами, - уже мягче произносит Тия, обращаясь к двоим арранкарам. - Ведь так? - обращается она главнокомандующего. - Ну, решение-то все равно было общим, - пожимает плечами тот. - Так что, рванем в Уэко-Мундо? - широко улыбается Шунсуй. - Мы там погибнем, - покачала Сой Фонг головой. - Все. - Если боишься, можешь сидеть здесь, шинигами! - выплевывает Мила-Роза, явно довольная исходом. Она злорадно усмехается, смотря на капитана второго отряда с издевкой. - Да что ты… Что ты понимаешь! - задохнулась Сой Фонг, хватаясь за занпакто. - Да вы же.. Все за них, все, до одного! Иначе почему они вас не убили?!Щелк-щелк. Одно из звеньев предательски трескается, давая слабину.
Шинигами всполошились, готовые в любую секунду разнимать их, а вот Гриммджоу лишь расплывается в довольной улыбке, откровенно наслаждаясь. На него опять недовольно покосились Нелл и Тиа, а еще, кажется, Сун-Сун, мирно стоявшая в уголке до этого. Вот только никто не заметил, что она тоже уже давно сжимает рукоять своего меча, пытаясь сдержать ярость, под маской мнимого спокойствия и хладнокровия. Она устала терпеть. Грубо, совершенно не свойственно самой себе, она оттаскивает Франческу и сама встала на ее место, злобно сверкая глазами: - Послушай, пожалуйста сюда, дорогуша, - елейно произносит пустая, прикрывая рот рукой. - В отличии от вас, гребаных шинигами, нас потрепали не слабо. Мы не ломаем головы, где же разместить всех тех, кто остался жив, якобы в страшной битве. Потому что те, кто, черт возьми, смог выкарабкаться, вмещаются в эти старые развалины, - заканчивает она, слегка наклонив голову. - Да скажите наконец, что мы делаем, и расходимся! Меня уже тошнит от этой комнаты! - срывается Апачи, резко делая шаг вперед. Киораку встает, чуть заметно пошатнувшись и наиграно-торжественно произносит: - Идем в Уэко-Мундо! *** - Лейтенант Кучики! - строго окрикивает Рукию Нанао Исэ, едва завидев ее. - Добрый день. Пожалуйста, сообщите своему отряду, что все без исключения отправляются в Уэко-Мундо. Даже рядовые, - добавляет она, уже разворачиваясь. - Ч-Что? Рукия удивлено провожает взглядом уходящую Нанао, а потом остервенело начинает разглядывать свои руки, чтобы убедиться, что они не дрожат. Она до последнего думает, что давно перестала бояться. Но руки ее дрожали.