Коронованный наемник

Иниваэлю еще в детстве угли в камине казались живыми. Они дышали и подмигивали, перешептывались, а иногда звонко и трескуче смеялись. А потом, такие веселые и полные жизни, в одно мгновение гибли под легким ударом кочерги. Угли удивительно напоминали людей… Отмахнувшись от этих не к месту нахлынувших дум, князь отложил кочергу и тяжело откинулся назад. Плащ раздражающе угнетал плечи, Иниваэль расстегнул фибулу, и добротное, подбитое мехом сукно с шелестом стекло к резным ножкам кресла. Вздохнув с невольным облегчением, князь повел плечами, отгоняя неопрятную мыслишку, что вкрадчиво поскреблась коготком в душу: «отчего ж и жизнь не выходит стряхнуть так же легко и изящно?..» Он устал. Еще недавно он казался себе просто слабым, старым и больным, а сейчас и это куда-то ушло, оставив за собой серую, сухую, сыпучую апатию, так похожую на безжизненный пласт пепла, что оставался в камине по утрам. Как все это случилось так быстро и глупо? Как могли его, на первый взгляд, верные решения иметь столь ошеломляющие последствия? В конце концов, чем так уж плох был ненавистный ему Йолаф? Где в этом отрезанном от прочего мира углу бедняжка Эрсилия нашла бы себе лучшего мужа, чем этот бестрепетный сорвиголова? Но он, ведомый самыми благими целями, собственной, тогда еще твердой рукой задушил счастье дочери, столкнул с верного пути некогда преданного ему вассала и невольно погубил жену… Иниваэль потер грудь. Ему показалось, что тупая, ноющая боль усилилась в последние дни. Отчего он разрушает все, к чему прикасается? Даже эльфийский кронпринц, так быстро и твердо взявший вожжи в свои сильные руки, оказался на волосок от гибели, едва оказавшись в этом проклятом княжестве. Он, конечно, не подавал вида, но Иниваэль видел, как Леголас слегка бледнеет каждый раз, садясь верхом или делая другое резкое движение. Эру милосердный, если бы было, кому без опасений оставить трон… Но нет, он должен влачить свое давно непосильное бремя призрачной, поддельной власти, теша себя слепой надеждой, что однажды его несчастная Эрсилия сможет возглавить Ирин-Таур. Князь давно привык к этим бесполезным самобичеваниям, только углублявшим его тягостную меланхолию, а потому скрип дверной ручки всколыхнул в нем подобие радости, что сейчас его внимание будет хоть на время занято чем-то другим. Но, словно в ответ на его безрадостные думы, в зал вошла Эрсилия. - Мой князь, - начала она от порога, но тут же осеклась, - батюшка, вам снова нездоровится! Княжна устремилась к Иниваэлю, но тот медленно поднял ладони: - Не тревожься. Я дурно спал нынче ночью, только и всего. Я давно уже дурно сплю… Эрсилия замерла, а затем тихо приблизилась к креслу и опустилась на каменный пол у ног князя. - Вы гневаетесь на меня, батюшка. Поверьте, я никогда не забываю, как много горя причиняю вам. Но ведь жизнь не повернуть вспять… Иниваэль помолчал, а потом обратил к девушке взгляд, в котором вдруг проглянула тень былой силы: - Я не гневаюсь, горькое мое дитя. Нет преступления в любви, как нет в ней и вины. Ведь это я волей или неволей стал причиной всех бед, на тебя ли мне серчать… Но Эрсилия… - князь хмуро покачал седеющей головой, - почему ты ведешь себя, словно капризный ребенок? Княжество трепещет, слухи плодятся, словно крысы, уже давно неведомо, где правда, а где обывательские россказни. Жизнь в Ирин-Тауре давно походит на прорвавший плотину поток в половодье. Русло размыто, только мутная, бушующая вода несется одному Эру ведомым путем, сметая на своем пути то, что вчера казалось незыблемым. Ты же вчера снова выезжала из крепости без охраны. Кого ты дразнишь? Лесных татей, которых развелось, не сосчитать? Варгов? А, быть может, принца Леголаса? Эрсилия закусила губу: - Батюшка, по всем делам княжества я езжу теперь лишь в сопровождении эльфов. Но…когда я уезжаю по своим личным делам, никто не вправе меня останавливать. Меня есть, кому защитить, отец, - путано закончив фразу, княжна осеклась, крылья носа затрепетали, словно девица сдерживала гнев. - Не бледней так яростно, ты знаешь, что я прав, - отрезал Иниваэль, - и тебе нужно запомнить, Эрсилия, что снискавший твою любовь интриган не всесилен. Он сумеет защитить тебя от варга или орка, но даже ему не уследить за толпами безжалостных, похотливых мерзавцев, в которых обратились многие мои подданные. А Леголас, к твоему сведению, отнюдь не из племени наивных дураков. Он уже заинтересовался твоими отлучками и, уверяю тебя, скоро постарается выяснить, куда ты носишься, презирая его и мои просьбы. - Принц мне не хозяин, - Эрсилия вскинула голову, - а я не в тюрьме. Я отлучаюсь лишь изредка, и мне нет дела до их излишне любопытного высочества. - Правда? - князь подался вперед и взял девушку пальцами за подбородок, словно что-то пытаясь разглядеть в ее глазах. Задержавшись так на несколько мгновений, он вдруг прогремел, - так зачем же тогда ты с ним флиртуешь?!! Княжна молча смотрела в лицо отцу. Лицо ее, только что бледное в запальчивом упрямстве, слегка порозовело. Затем она мягко покачала головой, отводя руку Иниваэля, и в последний миг, сжимая его ладонь в своих: - Что за блажь, батюшка? Принц ранен, недавно был совсем плох, кто, как не я должна была печься о госте, особенно учитывая, что раны свои он получил отнюдь не на охоте… - Не лги, - перебил Иниваэль, - я стар и никчемен, но не слеп и не глуп. Ты заигрываешь с принцем Лихолесья, а он, Моргот побери, хоть и владеет собою знатно, все ж не каменный. Эрсилия сдвинула брови: - Вы обижаете меня, мой князь. Я не скрываю, что общество его высочества мне приятно, он остроумен, учтив и добр… -… а еще красив и холост, - Иниваэль снова повысил голос, чувствуя, как его затапливает ярость, - посовестись, Эрсилия! Как же твоя невозможная, по сей день непостижимая для меня любовь? Не скрою, ты потрясла меня этим выбором, но я не мог не уважать твою силу и решимость. И что же? Ты всем этим готова рискнуть ради увенчанного короной, обаятельного иноземца? Я разочарован, моя милая! Княжна взметнулась с пола, тонкое лицо покрылось красными пятнами: - Вы несправедливы, мой князь! Почему вы обвиняете меня в легкомыслии? Что вы знаете о моих чувствах и желаниях, чтоб вот так, походя, судить меня? Что вообще вы знаете обо мне? Когда вы давали себе труд хоть мельком вглядеться в меня саму, отдельную от ваших ожиданий, интересов и чаяний? Глаза Эрсилии предательски заблестели. Не смущаясь, она отерла слезы широким рукавом блио и заговорила уже тише, будто впечатывая слова в тишину зала: - Я знаю, что я не та дочь, какую вам хотелось бы. И мне больно не меньше вашего, поверьте, батюшка. Но я сделаю все, чтоб исправить былые ошибки и хоть немного зарубцевать старые раны. И я сама изберу для этого и путь, и оружие. Если вам мой выбор не по нраву – закройте глаза, но поверьте, что я не предам вас. Как не предам и своей… непостижимой, невозможной любви. Простите меня… Иниваэль молчал, часто дыша, чувствуя, как боль сжимает грудь. - Батюшка! – донеслось откуда-то, словно издалека, - мой князь!!! Он услышал лишь, как прошелестел подол, а очаг дохнул жаром, когда распахнулась дверь. Она ушла… Ушла вот так, пошвыряв ему в лицо эти полуобвинения и полуклятвы. Куда же она ушла?.. Отчего бросила его одного?.. Больно… Иниваэль слышал лишь свое хриплое дыхание, боль почти ослепляла. Князь беспомощно зашарил рукой по груди, пальцы цеплялись за шитье на кафтане. Ему показалось, что сейчас он соскользнет в беспамятство, когда камин снова полыхнул, впуская чьи-то торопливые шаги. - …я виновата, затеяла сложный разговор, - послышался обрывок фразы. Эрсилия, она вернулась… А рядом уже позвякивал чем-то лекарь, сосредоточенно кряхтя, но тут чья-то едва знакомая тень заслонила свет: - Позвольте, миледи, - услышал князь, и в этот миг уверенная рука легла на грудь, разом разжимая раскаленные тиски боли, и мир растворился в темноте. *** Леголас стоял у узкого арочного окна, глядя, как ущербная луна тускло серебрит неприютную лесную даль. В ушах все еще слегка позванивало, а руки были налиты опустошающей усталостью. Он обернулся на звук легких шагов, и из-за поворота коридора показалась Эрсилия. Ее глаза слегка покраснели, то ли от слез, то ли от факельного чада. - Как себя чувствует князь? – негромко спросил лихолесец. Девушка подошла к окну и оперлась на широкий подоконник: - Я всю дорогу от батюшкиной опочивальни придумывала, какими словами вас благодарить, милорд. Да так ничего и не сочинила. А посему просто скажу – если бы не вы, сегодня и я, и наши подданные могли бы осиротеть. И теперь наш огромный долг перед вами стал неоплатным. Леголас покачал головой: - Не преувеличивайте. Князь не так болен, как смертельно изнурен своими тревогами. Его тело подточено изнутри, а потому сердце отказывается порой повиноваться. Я лишь подпитал его сиятельство силой и подтолкнул его кровь к более свободному току. Некоторое время князь будет чувствовать себя лучше. Но если не снять бремя скорби с его души, все будет повторяться, пока сердце не откажет окончательно… Эрсилия, - эльф мягко взял руку девушки в свою ладонь, чувствуя, как холодны ее пальцы, - простите за этот бестактный вопрос. Кто наследует трон, в случае, если князь оставит этот мир? Княжна подняла на Леголаса глаза, полные неподдельного страха и отчаяния: - По закону возглавить Ирин-Таур должен старший из взрослых отпрысков правителя. Я единственная дочь батюшки… Но принц, я не могу, я не готова, я не сумею… Пролепетав эту бессвязную тираду, Эрсилия вдруг разразилась таким горьким, таким судорожным плачем, что Леголас на миг растерялся, а затем привлек девушку к себе, обнимая хрупкие плечи. Людей нельзя утешать в такой миг, это Леголас успел узнать в последнюю войну. Они не слышат никого в эти минуты, и бессмысленно говорить «не сдавайся», когда человек захлебывается в стремнине собственных бед, потеряв под ногами опору. Нужно действовать намного проще, как и с любым другим утопающим… Леголас крепко сжал Эрсилию в объятиях и проговорил медленно и раздельно: - Вам не нужно тревожиться о престоле, миледи, я не допущу, чтоб в ближайшие годы его сиятельству понадобился преемник. Дрожащие руки крепче сжались на плечах эльфа. Все еще прерывисто дыша и всхлипывая, княжна подняла неузнаваемое лицо с опухшими от слез глазами: - Леголас… вы… вы… - Я найду первоисточник творящихся в княжестве несчастий и постараюсь положить им конец. Князю же я при нужде вновь добавлю жизненной силы, которая поддержит его. Вы не должны думать, что вы одиноки против всех бедствий разом. Все так же судорожно вздохнув, Эрсилия снова уткнулась лбом в эльфийский камзол. - Я не знаю, что ответить вам, Леголас. Что я ни скажу – это всего лишь слова, а вы заслуживаете намного большего. Простите меня, я непременно умру от стыда к утру, потому прошу вас, сделайте завтра вид, что забыли об этой жалкой сцене. А ведь, когда отец сказал, что решил обратиться за помощью к эльфам, я отговаривала его, уверяя, что Дивным нет дела до нашего суетливого человеческого муравейника. Отстранившись, княжна в который раз отерла ладонями глаза. - Спасибо вам, Леголас. Почти всегда там, где ищешь помощь, находишь равнодушие. Нечасто случается наоборот. Лихолесец внимательно посмотрел на девушку. Сейчас, в измятом платье, с еще влажными от слез ресницами, Эрсилия не походила на энергичную и острую на язык княжну, к которой успел привыкнуть эльф. Под ее глазами лежали тени, губы слегка припухли, она казалась усталой и беззащитной, и Леголасу поневоле захотелось вновь обнять ее и утешить. Но он помнил ее и другой, разгоряченной быстрой скачкой, резко и независимо осаживающей его, когда он посмел упрекнуть ее в неосторожности. Эта заплаканная дева вовсе не была столь хрупка, как запомнили его руки… - Миледи, я готов сделать все, что в моих силах, но мне не обойтись без вашей помощи, - мягко начал он, - я всего лишь чужак в ваших землях, и ваши подданные не доверяют мне, в чем их трудно упрекнуть. Вы – иное дело. И я убежден, что вы не раз слышали рассказы о странном недуге, что с недавнего времени начал поражать людей. Эрсилия подняла голову, и меж бровей ее залегла складка: - Да, разговоров хватает. Однако началось это более трех лет назад… Хотя, простите, я всегда забываю, что для вас столетие – это лишь сто листопадов да сто половодий. Что такое три года… Прежде эта хворь приключалась редко, а в последний год – сущее проклятие. Но беда в том, что мне нечего вам рассказать. Крестьяне не хотят говорить об этой напасти, у них укоренилось поверье, что беду сию можно накликать, и они избегают рассказов о заболевших родных. Что тут расспросишь? - Понимаю… - Леголас задумался на миг, а потом кивнул, не отрывая от Эрсилии взгляда, - что ж, тогда остается последний разумный ход. Я должен отыскать Йолафа. Уж этот опальный страж лесов наверняка знает много такого, чего не знают прочие. Эльф не знал, чего именно ждет, но готов был поклясться, что в глазах княжны промелькнула тень… испуга? Тревоги? Удивления? Однако Эрсилия лишь покачала головой: - Вам не найти его, принц. - Неужели? – Леголас говорил без нажима, словно ощупывал пальцами шерстяную ткань, ища петлю вытянутой нитки, - недавно я узнал, что на просторах Средиземья можно разыскать даже золотое кольцо, приложив должные усилия. Так отчего же нельзя найти человека в небольшом княжестве? - Потому что вашему кольцу, вероятно, было безразлично, найдут ли его. Йолаф же, государственный изменник и дезертир, делает все, чтоб не быть найденным. Полагаете, батюшка еще не пытался его разыскать? Даже его соратники не знают, где он прячется, милорд. Те же, кого Йолаф зовет друзьями, никогда его не выдадут. Двоих, пойманных в лесу, тоже уже пытались расспросить… Леголас подобрался: - Где же эти верные сторонники? В заключении? Эрсилия опустила веки, и губы ее горько искривились: - Они казнены. Отец рассчитывал, что объятый гневом Йолаф выдаст себя. Но нет. Это были две ненужные, бесполезные смерти. И о них отец тоже не забывает, милорд. Эльф снова поискал что-то во взгляде княжны, но не нашел. - А я все же попытаюсь, - отсек он, и в голосе его прозвучал едва прикрытый вызов. - Леголас… - княжна запнулась и вдруг проговорила горячо и почти умоляюще, - берегите себя. И, конечно, своих соратников, - добавила она неловко, - вы отважный и искусный воитель, но… увы, в нашем княжестве стало слишком много тех, кому нечего терять. Развернувшись, она пошла прочь по полутемному коридору, а Леголас долго еще смотрел ей вслед. *** …Где-то в выси задумчиво бормотал остатками сухих листьев старый вяз. Дождя не было уже два дня, по утрам ветви деревьев обсахаривал иней, а бадейка, брошенная в колодец, хрустко проламывала тонкий ночной лед. В лесу стояла особая, лесная тишина, шепчущая, шелестящая, поскрипывающая вполголоса о настоящих, важных вещах: о первых морозах и ягодах боярышника, превратившихся за ночь в стеклянные бусинки; о подросших волчатах, что вчера возились в палых листьях; о том, как белка забавна в неприметном сером одеянии, а молодой олень уже задевает рогами нижнюю ветку расколотой молнией лиственницы… У подножия вяза сидел на земле эльф в распахнутом плаще. Золотистые волосы там и сям цеплялись за шершавую кору дерева, глаза эльфа были закрыты, а лицо несло отпечаток безмятежного покоя. Неподалеку гнедой жеребец неспешно объедал жесткие листочки с чахлого куста. Леголас глубоко, ненасытно вздохнул, чувствуя, как сухой, морозный воздух изгоняет из легких факельный дым и чад крестьянских трубок. Эру милосердный, как давно он вот так не сливался с лесной тишью… Он почти забыл, что он эльф. Сегодня, как всегда, торопясь в один из фортов, он вдруг приметил среди надоевших сосен этот старый, раскидистый вяз, еле прикрытый рваным рубищем полуоблетевшей листвы. Он не смог не остановиться, чтоб вблизи посмотреть на лесного патриарха, так напоминавшего ему покинутый дом. И вот уже почти час Леголас сидел на земле, опираясь локтями на корявые, узловатые корни, забыв об опасности и упиваясь этими давно забытыми минутами покоя. Поднялся ветер, поворошил складки плаща, словно напоминая лихолесцу, что время не ждет. Леголас лишь улыбнулся, не открывая глаз. Сейчас… Еще минуту, и он двинется дальше. Ветер заволновался, зашелестел в кроне вяза и принялся обрывать сухие листья, осыпая ими непокорного гостя. - Ладно, ладно, - прошептал Леголас, все так же озорно улыбаясь, и вскочил на ноги, отряхивая плащ. Он устал быть чужим военачальником, чужим тираном, чужим наемником. Отец не раз упрекал его в мальчишестве и нежелании осознавать себя будущим королем. Ох, батюшка, царствуй со славой и честью еще долгие века… Погруженный в эти вполне благодушные размышления, Леголас вышел из кружевной полутени вяза и свистнул коню. Ветер одобрительно потрепал по волосам и, желая еще больше порадовать эльфа, широким взмахом отогнал серую пелену уже совсем зимних облаков. Яркое, холодное солнце залило зябкий лес ослепительным полуденным светом, и Леголас досадливо прикрыл глаза рукой. Мелькор побери, он совсем замшел в полумраке замка Тон-Гарт. От яркого солнца тягуче заболела голова, и эльф с запоздалым раздражением вспомнил, что лекарь еще позавчера назойливо выговаривал ему за небрежение к заживающим ранам и потере крови. Швы, однако, заживали преотлично, и Леголас без особых раздумий махнул рукой на всякие предосторожности. Машинально потерев пальцами ноющие виски, лихолесец тронул коленями конские бока и двинулся вперед. Форт был всего в двух лигах, у обширного болота, окруженного вековыми деревьями, бугрящими влажную землю фантастическим переплетением могучих корней. Гнедой ходко рысил по широкой просеке, и эльф уже слышал бормотание торопливых водяных струй быстрой речушки, уходившей в землю неподалеку от форта и питавшей его пресной водой. Вот и речка, прозрачная и резвая, бойко бегущая по россыпи камней, волоча за собой гальку и налетевшие со склонившихся над водой деревьев листья. Леголас придержал коня, спешился и подобрал полы плаща, заводя недовольно фыркнувшего гнедого в ледяную воду. - Потерпи, - добродушно усмехнулся эльф, увлекая за собой скакуна, - здесь спешить нельзя, друг, на этакой гальке ноги переломаешь… И в этот миг с противоположного берега донесся пронзительный женский крик. Лихолесец осекся и, забыв осторожность, бросился через поток. Камешки уходили из-под ног, быстрые струи обвивались вокруг щиколоток, словно холодные, жадные пальцы, стремящиеся удержать рвущегося к берегу эльфа. Оскальзываясь на прибрежных наметах песка, Леголас метнулся к разбрасывавшему брызги гнедому и, едва тот достиг твердой земли, взлетел на мокрую спину коня. Лес мелькал мимо, и эльф знал, что вот-вот достигнет того места, откуда донесся зов. Отчего же больше не кричат? Неужели тот единственный вопль лишь возвестил о чьей-то быстрой смерти? Леголас стиснул зубы, скидывая с плеча лук. Скорее… Кто знает, быть может, еще не поздно хотя бы покарать убийцу… И, словно в ответ, совсем рядом снова раздался крик. Лихолесец ощутил, как ослаб в груди тугой узел, и тут же встрепенулся… А зов ли это о помощи? В этом отчаянном, горестном крике не было слышно паники атакуемой жертвы. Это был скорее… плач? Оклик? Да Эру с ним, не рассуждать… Прежде всего, достичь места. Еще фарлонг, и несущийся во весь опор конь вылетел из древесной сени на широкую поляну, солнечные лучи наотмашь хлестнули по лицу, снова ослепив на миг яростной головной болью. Гнедой всхрапнул, вставая на дыбы, и Леголас увидел прямо посреди поляны девушку в крестьянском платье. Совсем юная, почти девочка, неправдоподобно тонкая, словно легкий силуэт, вычерченный пером прямо в холодном солнечном свете. Она стояла спиной к Леголасу, словно не слыша стука копыт, и эльф видел, как у самого ворота камизы на хрупкой шее трепещет выбившийся из рыжеватых кос завиток. Прямо напротив девушки, низко пригнувшись к земле, скалил желтоватые кривые клыки получеловек. Космы светлых волос падали на мощные плечи, глаза пылали уже знакомым Леголасу огнем слепой злобы, искривленные, когтистые пальцы, еще не имеющие шерсти, бессмысленно рыли пожухшую от мороза траву, подрагивали по-волчьи вырезанные ноздри все еще почти человеческого носа. Эру милосердный… Что делает здесь эта сумасшедшая девица совсем одна?.. Не более двух секунд эльф смотрел на эту странную, почти аллегорическую картину. - Эй! – рявкнул он, стремясь отвлечь внимание монстра на себя. Несчастный повернул к Леголасу безобразное лицо и глухо заворчал. Не теряя времени, Леголас натянул лук… - Нет, милорд!!!! Не смейте!!! Не убивайте Дерека!!! – на отчаянной, звенящей ноте вдруг закричала девушка, обернувшись. Ошеломленный эльф ослабил тетиву, а монстр оскалился, снова гортанно зарычав. - Стой на месте, безумная! – резко отсек Леголас и в два прыжка достиг девушки, заслоняя ее собой и снова натягивая тетиву. Но в плечи вцепились на диво сильные руки: - Милорд, пощадите!!! Это мой жених, и он болен!!! Леголас повел плечами, стряхивая девичьи ладони: - Это уже не твой жених, бедняжка, - проговорил он негромко и твердо, чувствуя, как душу затапливает щемящая жалость, - это лишь его последние черты. - Не убивайте Дерека!!! Он любит меня!!! – девушка зашлась надрывным плачем, падая наземь и обнимая сапоги Леголаса, - умоляю, милорд, умоляю!!! Эльф стоял, не опуская лука, слыша, как сердце неистово колотит в грудь. И в этот миг монстр внезапно вскинулся, вставая прямо, и издал ужасающий вой, Леголас рефлекторно натянул тетиву, а девушка, взметнувшись с земли, вдруг бросилась к чудовищу: - Дерек!!! Любимый!!! Не бойся, он не тронет тебя!!! В шаге от получеловека девушка обернулась, загораживая собой страшное существо, бывшее некогда ее счастьем: - Не стреляйте, милорд! – она захлебывалась словами пополам с плачем, - Дерек лишь поражен хворью!!! Я не позволю, я его вылечу, он не тронет никого!!! Дерек самый лучший, он добрый, он никогдаааАААА!!!!!!!! Это было, как в страшном сне… Ноги примерзли к земле, пальцы застыли на древке лука, и эльф смотрел, как кривые когти вцепляются в грудь девушки, разрывая сюрко и камизу в кровавые клочья, а желтоватые клыки жадно вгрызаются в тонкую шею, именно там, где трепетал рыжеватый завиток… Она все еще стояла перед монстром, загораживая его своим телом… И Леголас замер, оглушаемый грохотом крови в висках и собственным хриплым дыханием, чувствуя, что мир рушится прямо на него. Эру милосердный… Он видел, как орки убивают людей и эльфов, он видел зверства войны и бессмысленную жестокость грабительских набегов. Он сам пролил реки крови… Но никогда, никогда еще ему не было так страшно… Никогда еще смерть так не потрясала его, как сейчас, когда изуродованный неведомым проклятием жених терзал клыками тело нареченной, до последней минуты преданной ему. …Тело девушки рухнуло наземь. Монстр поднял глаза на эльфа, все так же недвижно стоящего напротив. И Леголас снова вскинул лук. А чудовище бессмысленно смотрело на острие стрелы, кровь стекала по все еще человеческому подбородку, и эльф медлил, сам не зная, что мешает ему выстрелить в это ужасное существо… Дерек… Почему-то нелегко было убить его сейчас, когда лихолесец знал его имя… Монстр отвел глаза, опуская лицо к лежащему на окровавленной траве растерзанному телу. Зарычал, тихо, словно окликая. И вдруг изувеченные болезнью пальцы мягко взяли девушку за плечо, переворачивая тело. Леголас еще долго не мог забыть потом, как мучительно выгнулась спина монстра, как взметнулось кверху уродливое лицо, распахивая клыкастую пасть и оглашая лес полным сокрушающей боли ревом: - Лу…Лу…и….ззз…зззаааааа!!!!!!!! Монстр бился над телом, эльф видел, как получеловек терзает когтями собственную грудь, обагряя кровью тело убитой девушки. В глазах потемнело, и Леголас понял, что больше не выдержит. - Прости… - почему-то прошептал он и спустил до отказа натянутую тетиву. Стрела сухо свистнула, вонзаясь в горло Дерека, и несчастный рухнул на тело своей невесты… …Леголас не помнил, сколько он стоял вот так, опустив лук, рвано дыша и судорожно вытирая с лица пот. Лес замер, и солнце снова малодушно скрылось за пеленой облаков. Уже наступали ранние зимние сумерки, когда лихолесец засыпал землей с трудом вырытую лезвием меча двойную могилу и воткнул стрелу в свежий холм. Тяжело садясь на коня, он чувствовал, что что-то в нем изменилось навсегда…