Коронованный наемник

Просыпаться не хотелось. За последние сутки Леголас уже не раз балансировал на грани пробуждения и знал, что оно принесет лишь свирепую боль и раздражающую слабость. Но и сон не дарил отдыха, до отказа наполняя сознание обрывками видений, в которых реальность причудливо переплеталась с бредом. Там были странные существа с желтыми глазами. Они снова прижимали эльфа к земле жадными, когтистыми лапами, и с неожиданным отчаянием заглядывали ему в лицо, словно прося о чем-то, а потом у самого горла щелкала алчная пасть, и Леголас лихорадочно пытался нащупать меч, находя лишь пустые ножны. Там были жесткие от крови ремешки камзола, которые лихолесец пытался развязать, зная, что от этого зависит его жизнь, а пальцы не слушались, и он разрывал камзол, обнажая уродливые раны, ухмыляющиеся кровавыми оскалами. Там были чьи-то ласковые руки, с бесконечной нежностью убиравшие с его лба взмокшие волосы, скользящие по его плечам и груди, усыпляющие боль, взамен которой приходило трепетное желание поймать ладонями эти хрупкие пальцы и понять, реальны они или навеяны беспамятством. Там были люди и эльфы, знакомые и незнакомые, растерзанные чьими-то безжалостными клыками, убитые стрелами со смутно знакомым желтым опереньем, тяжко израненные. И все они с укором смотрели на него живыми и мертвыми глазами, упрекая за то, что он бросил их на произвол судьбы, забыв о своих обещаниях их защитить. Но сейчас, похоже, пришло время вернуться в неприветливый мир. Тем более что дверь в комнату простуженным скрипом возвестила о чьем-то появлении… *** … Эрсилия открыла дверь в покои эльфа, почти умоляюще поморщившись от ее скрипа, словно дверь, устыдясь, придержала бы свой надсадный стон. Княжна все утро занималась хозяйственными хлопотами, убеждая себя в их неотложности и со стыдом оттягивая момент, когда придется пойти навестить раненого. По словам лекаря, ночью был кризис, и лихолесец уже шел на поправку. И сейчас Эрсилия ловила себя на малодушном желании, чтоб принц все еще был без сознания. Но Эру не утруждает себя подобными мелочами, а потому остался глух к девичьей блажи. Отвернувшись от двери, Эрсилия встретила вполне ясный взгляд слегка запавших глаз, но в них не читалось и тени насмешки … Позавчера, в ту страшную ночь, когда на полу лежали куски разрезанного камзола, а по всей кровати были разбросаны окровавленные комья мокрого полотна, Эрсилия так и не смогла понять, насколько истерзанный эльф осознал ее неуместную, неподобающую ласку. Однако княжна Ирин-Таура была не приучена заливаться брусничным румянцем по любому поводу. Открыто пойдя навстречу янтарному взгляду, она улыбнулась: - Слава Эру, вы снова с нами, принц. Я очень тревожилась о вас. Губы эльфа дрогнули в ответной улыбке: - Благодарю. Сколько я был в беспамятстве? - Всего сутки… - тут Эрсилия заметила, как лихолесец слегка закусил губу и беглым движением натянул меховой плед на плечи. Этот короткий жест стыдливости был очень красноречив, и княжна снова ощутила неловкость. Она не терпела этого чувства, накидывающего на каждый взгляд и слово тонкую сеть фальши, а потому подошла к кровати и решительно опустилась в кресло у изголовья: - Леголас, как вы себя чувствуете? - Я не далее, чем завтра буду здоров, право, мои раны не стоят стольких хлопот, сударыня, вы и так заботливы сверх меры, - эльф улыбался, но Эрсилия видела на дне янтарных глаз легкое раздражение. Мужчины… Княжна едва не ухмыльнулась. Как они не выносят ощущения собственной беспомощности! А Леголас молча смотрел ей в глаза, и в этом взгляде трепетал тревожный вопрос. Он ждет объяснений… - Спрашивайте, Леголас, не молчите. Ведь вы о чем-то хотите спросить, верно? - Эрсилия с досадой ощутила, как горячо вспыхивает лицо. Право, где-то внутри она ожидала, что лихолесец не захочет смущать ее и сделает вид, что не помнит того эпизода… Выходит, эльфы не столь тонки и деликатны, как она привыкла думать. А Леголас вздохнул, словно перед прыжком в воду: - Простите, княжна, что пытаю вас расспросами. Но мне невыносима неизвестность… Скажите, во имя Единого Эру, много ли погибших в отряде, что я сопровождал в тот день? Эрсилия, уже готовая достойно ответить на щекотливый вопрос, моргнула, словно в лицо плеснули водой. - В отряде?.. О… Нет, напротив, все благополучно, и жертв не приключилось, - пролепетала она, заливаясь еще более густым румянцем и внутренне кипя от бессильного бешенства на собственную несдержанность. Эльф чуть сдвинул брови: - Простите, миледи, но ваше лицо пылает… Не стоит щадить моих чувств, скажите правду. Женщина, что пострадала от нападения той твари. Что с нею? Но княжна уже успела вернуть себе обычное самообладание. Встряхнув головой, словно смахивая с лица паутину, она вскинула ладони: - Мое смущение совершенно иного рода, принц, я в мыслях не имела вас обманывать. Та крестьянка пострадала, но лекарь сказал, что угрозы ее жизни нет, ибо она более напугана, нежели всерьез ранена. Ваш лучник на ногах, хотя некоторое время не сможет держать меч. Я ничего от вас не утаила, могу поклясться даже обедом, который вам вскоре подадут. Леголас на миг прикрыл глаза, словно сбросил с плеч тяжкий груз, и вдруг расхохотался: - Элберет Лучезарная, я неотесан, словно гном. Изволю лежать перед вами полураздетым и всклокоченным и всерьез допытываюсь, чем вы смущены. Леди Эрсилия, сейчас я могу лишь извиниться, но поверьте, завтра я буду на ногах и тогда смогу преклонить перед вами колено и вымолить ваше прощение, как подобает эльфу. Губы княжны дрогнули, и она тоже рассмеялась: - Вы самый учтивый из несносных льстецов, принц. Я почти готова простить вас прямо сейчас за одну только вашу любезность и за отсутствие крови на ваших повязках. Если же вы обещаете завтра не вскакивать ни свет, ни заря в седло – я прощу вас окончательно. Леголас улыбнулся, прикладывая руку к груди: - Обещаю, миледи… Ведь эльфы ездят без седла. Эрсилия слегка нахмурилась, хотя серые ее глаза искрились веселым лукавством: - Вы трижды несносны, милорд, хотя вашему хитроумию стоит поучиться. Имейте в виду, если вы завтра снова понесетесь на поиски опасных приключений, и раны откроются – я и пальцем не прикоснусь к вашему упрямому высочеству. Еще договаривая эту фразу, Эрсилия уже заметила ее двусмысленность и снова почувствовала, как душно краснеет. Но Леголас снова мягко улыбнулся: - Эта кара слишком сурова для меня, миледи. Одна мысль обидеть вас терзает меня намного больнее звериных когтей. Не тревожьтесь, мы, эльфы, быстро оправляемся от ран, и совсем скоро я стану прежним. В этот миг княжна отвела глаза, и лихолесец не успел заметить в них выражения мучительной горечи. Но если б и успел – едва ли нашел бы ей верное объяснение… *** Холодный ветер злобно трепал сосны за взъерошенные верхушки, а по тропе вскачь мчался конь. Завидев новую забаву, ветер метнулся вслед скакуну, сорвал с всадника капюшон и вцепился в длинные черные волосы. Не без изящества выбранившись, Сарн дал коню шенкеля, и тот птицей полетел вперед. До Тон-Гарта было рукой подать, и эльф не был уверен, чего он более опасается – нападения каких-нибудь местных душегубов или гнева Леголаса, который неминуемо будет до хрипоты бранить его за этот вояж в одиночку. Но новости не могли ждать, а лишить форт сразу нескольких защитников было тоже нельзя. Оставалось полагаться на милость Лучезарной Элберет и резвость скакуна. Валар были в духе сегодня, и Сарн достиг столицы без происшествий. Когда тяжело поводящий боками конь грохотал копытами по мосту, эльф принялся сочинять достаточно захватывающую первую фразу, которой можно будет немедля сразить командира и отвлечь от ненужных расспросов. Передав жеребца на попечение слуги, Сарн вошел в замок, а навстречу уже спешил сенешаль князя Варден, взволнованно хмуря густые брови. Сарн поклонился, а придворный уже обрушил на визитера поток встревоженных вопросов. Доблестный воин приехал один? Все ли ладно? Его сиятельство готов принять лихолесского рыцаря в любое время. Принц Леголас? Да, он в замке… Сарн отвечал на торопливые расспросы сенешаля, внутренне недоумевая, отчего прежде исполненный достоинства седой придворный сыплет слова, будто зерно из мешка. Но, стоило прозвучать имени лихолесского принца, Варден словно наткнулся на захлопнувшуюся дверь и ссутулился, сводя плащ на груди. Где-то на дне души заворошилась тревога… - Любезный Варден, прошу вас передать мое глубокое почтение князю, - Сарн добавил в голос твердости, видя, что придворный поспешно ищет слова, - но мне необходимо немедленно повидать принца Леголаса по делу чрезвычайной важности. Позвольте откланяться, я превельми поспешал с докладом. Но сенешаль покачал головой: - Не торопитесь, Сарн. Мне надобно справиться у лекаря, может ли его высочество сейчас принять вас. Эльф почувствовал, как разом онемели пальцы: - Какого Мелькора стряслось, сударь? – рявкнул он, забывая о приличиях, - где мой командир? Сенешаль что-то пытался объяснить, но эльф видел лишь, как плещется в темных глазах сочувствие, подкрашенное тягостным испугом, а губы быстро и беззвучно шевелятся, словно придворный пытается говорить под водой. Сарн сам не заметил, как ноги понесли его к лестнице, а рядом спешил Варден, все еще что-то говоря, но эльф не разбирал слов. Череда ступеней, коридоры, круговерть факелов показались Сарну бесконечными, когда, наконец, он остановился у массивной двери и стукнул тяжелым кольцом в темные от времени доски. Несколько вязких секунд слышны были лишь бессвязные увещевания сенешаля, когда дверь, наконец, распахнулась. На пороге стоял Леголас, желтовато-бледный, в накинутом на плечи камзоле, под которым виднелась повязка. Сарн замер на миг, стискивая зубы. Схлынувшая паника оставила в голове раздражающий звон и мелочное желание грубо обругать ни в чем не провинившегося друга, что посмел доставить ему несколько минут иссушающего ужаса. - Мой принц… - наконец, произнес десятник, откашливаясь, а Леголас улыбнулся, попутно приветствуя сенешаля поклоном. - Любезный Варден, спасибо, что проводили ко мне моего воина. Мое почтение князю. Придворный слегка суетливо кивнул – вспышка Сарна, видимо, оставила у него неприятный осадок, и ему хотелось поскорее закончить эту неуклюжую сцену: - Я к вашим услугам, милорд. Рад видеть вас уже на ногах. Когда за Варденом захлопнулась дверь, Сарн схватил друга за плечи, потянулся, было, обнять, но вспомнил о повязках и отстранился, лишь крепче сжав на плечах ладони: - Я как в воду глядел. Тебя одного оставлять дурная примета, и по звездам не гадай. Рассказывай, не томи! Тебя эдак наградить не всякий орк сдюжит. …Полчаса спустя, Сарн хмуро теребил тесьму на камзоле. - Вот, по чью душу копья здесь в моде. Эру милосердный… Леголас, ты уж меня прости, но по старой дружбе дерзну. Нас сюда зачем государь отрядил? Орочьё разогнать от князевых границ. Да только уж чего мы тут не насмотрелись, а мне все кажется, то ли мы глядим не туда, то ли от нас чего другого ждут. Леголас задумчиво водил пальцами по грубой резьбе на каминной облицовке: - Сарн, а ты по что примчался? О ранах ты моих не знал, а коня гнал вскачь, вон глина в пол плаща разбрызгана. Не иначе, новости привез. Десятник равнодушно оглядел грязный плащ, а потом вздохнул: - Привез, да такие, что не знаю, то ли в челюсть съездишь, то ли скажешь, что я на посту пьянствовать затеял. Только клянусь тебе, брат, Элберет лучезарной, что правду говорю и себя не выгораживаю. Ежели виноват в чем – брани всласть. Сарн помолчал, собираясь с мыслями, и начал: - Вчера за полночь, как раз, как дождь прекратился, на наш форт атака была. Представь, никаких чудес да оборотней. Орки простые, сотни полторы, пешие. Налетели, поорали чин чином, давай из арбалетов палить, а сами таран подкатывают – стало быть, о фортах давно знают и уже готовы. Ну, нас учить не надобно, мы крестьян потолковей к требушетам выставили, ворота подперли, а сами отстреливаться взялись. Все подготовили, как стратегия велит, уже думаем, перебьем, кого успеем, а как к стене подойдут – кипящей смолой ополоснем, для науки. И что ж ты думаешь. Они даже ворот не расшатали толком, около трети своих убитыми потеряли, а как первые горшки со смолой полетели – они взвыли, и врассыпную! Ты где, брат, эдаких орков сговорчивых видел? Может, и стрелять не надо было? Крикнули бы им – «пошли вон!» - они б и разбежались. Леголас, уже сидевший напротив друга, сдвинул брови: - Что за бессмыслица… Орки вот эдак запросто не сдаются. Чего у этих тварей не отнять – смерти они не трусят, бьются до конца. Погоди, Сарн, - принц вскинул голову, видя, как десятник нетерпеливо покусывает губы, - а дальше что было? - Дальше, дружище, самое занятное началось. Сарн вскочил, и карие глаза его заблестели жгучим волнением: - Крестьяне ликуют, как же, орочий отряд в бегство обратили. Мы с парнями стоим, луки опустили, со стен сойти боимся, подвоха ждем. А эти увальни орут, песни распевают, прислушаться не дают. Но минут сорок прошло – никаких сюрпризов, только смола на поляне дотлевает. Мы уже решили, орки какие-то попались завалящие, да и Мелькор с ними. И вот угомонились наши певцы, уже верхушки леса зашумели, ветер предрассветный занялся. Только собрались к завтраку костры зажигать, смотрим – стая птиц из леса вспорхнула, да заполошно так. Не иначе, идет кто-то… Только что увлеченный рассказом, Сарн вдруг запнулся и зябко потер ладони, словно в комнате не потрескивал щедро протопленный очаг. - Я гляжу, Эглен с башни машет, а у самого лицо, будто Мандоса во плоти узрел. Бросились мы на посты, луки похватали… - эльф снова замолчал, глядя на языки пламени, а потом медленно перевел взгляд на Леголаса. - Смотрим, идет из леса толпа… То ли люди, а то ли и не люди… Одни совсем, как наши крестьяне, при бородах, в одежде, у кого дубина, у кого и меч. Другие – словно безумцы какие. Грязные, оборванные, идут, ссутулясь, а лица-то… Эру упаси. Шрамы ужасные, глаза горят, зубы оскалены, пену роняют. И мокрые все насквозь, стало быть, пол ночи под ливнем рыскали. Нас увидели – да такой гвалт подняли, хоть уши затыкай. Вой, рычание, клекот – аки стая зверья. Что тут поднялось – крестьяне в панику, оружие побросали, на колени попадали. Сами плачут, чьи-то имена выкликают. А я стрелять не велю, люди все ж. Да и с виду скорее хворые, чем настоящие враги. Кроме того... признаться, растерялся я малость, не видал я еще таких людей. Пока я соображал, как успокоить селян, эти, будто мне назло, в атаку пошли. Да как… Леголас, эти безумцы начисто лишены страха. Напролом поперли, давай дубинами в ворота колотить, а те, что похуже, у самого частокола свалку подняли, гляжу – а они орочий таран брошенный разворотили, и бревна к стенам прилаживают, карабкаться затеяли, и ловко так – не хуже иного эльфа. Ну, тут я отмер, командую оборону. Стреляли мы, чуть пальцы на тетивах клочьями не оставили, да нас-то десять эльфов, а крестьяне за оружие не берутся, орут да плачут. Я уж думал, беда, еще немного – расстреляем мы боезапас, эти нелюди через частокол перелезут, да придется в десять мечей против них махаться, крестьяне не помощники. И тут… Сарн постучал пальцами по подлокотнику кресла, расстегнул плащ, снова застегнул: - Не тяни, Мелькорово ребро! – рявкнул Леголас, но десятник только покачал головой. - Не злобься. Все так быстро случилось, мне б рассказать потолковей. Словом, в лесу кличи послышались, и прямо из чащи стрелы полетели, да густо – словно осы. Я в первый миг подумал, в нас палят, но нет. В нападающих они метились. А эти нелюди, что на частокол лезли – мигом обернулись – и к лесу, будто новую добычу учуяли. Да там не девицы в покрывалах прятались, за стрелами копья засвистели. Двадцать минут не канули, как больше половины полегло, а прочие разбежались. А из лесу так никто и не показался, будто тени с болот налетели, да и рассеялись. Сарн снова встал и тяжело зашагал по комнате, словно неся на плечах бремя своих забот. - Крестьян мы насилу успокоили, пришлось травы из обоза доставать, отварами поить. Как все немного угомонились, я поговорил с несколькими, кто получше держался. И вот, что узнал. Помнишь, еще в деревнях нам народ жаловался, что многие к разбойникам в леса уходят. Не все там так просто, брат. Сильно Ирин-Таур запуган. Сроду там такой напасти не водилось, а тут начала в людях просыпаться странная злоба, да откуда – никто не ведает. Был вчера ласковый муж, да добрый отец. А сегодня рычит, жену бьет, на родных кидается. Вскоре на лице отметины появляются, борозды, шрамы. А еще несколько недель прошло – и уходит мерзавец, совсем разум потерявши, в лес, да к банде таких же примыкает. И чем та жуть заканчивается – никто толком сказать не может. Одинокие, бессемейные, многие просто из сел поуходили, говорят, страшно все время ждать, кого следующего морок возьмет. Эти просто грабителями делаются. Я слушать-то слушал, да ничего толком не разобрал, люди сами мало что знают, но боятся они этой напасти люто. Те, у кого родные захворали – только плачут. Тяжко мужа или отца чудовищем назвать. С женщинами оно реже бывает, но были несколько, что тоже занедужили. Тварь, что тебя разукрасила… Не это ли конец той немочи? Кто знает… Хворь какая-то в этом княжестве ходит, брат, о какой мы еще не слыхали. И орки тут – дело десятое. А князь то ли не знает об эпидемии, то ли не верит, все на орков грешит. А может, и того хуже… Вот такие-то у меня новости. Леголас откинулся на спинку кресла, глухо застонав. - Я будто ночью по болоту бреду, Сарн. То там огонек мелькнет – то оттуда крик донесется. И не знаю, то ли человек на помощь зовет – то ли нечисть на погибель кличет. И бывает, на подмогу броситься хочется, а шаг в сторону сделай – тут же в трясине и утопнешь. Одно ясно, уходить нельзя, покуда мы эту беду не остановим. Если весь Ирин-Таур превратится в вотчину полуобращенных кровожадных недолюдей-недоволков, Лихолесью грозят страшные времена. Вдруг, вспомнив о чем-то, принц поглядел на друга: - А ведь у нас, дружище, и союзники в лесах есть, как оказалось. Как бы узнать, кто таковы эти умельцы? Сарн мягко покачал головой: - И узнавать не надо, Леголас. Мы трупы на поляне осмотрели. Вот. Эльф достал что-то из-под плаща, протягивая принцу. Это была длинная стрела с прекрасно закаленным наконечником и знакомым желтым оперением. Леголас повертел стрелу в пальцах, поднимая глаза на Сарна. - Это солдаты Йолафа, брат. *** Сармагат бушевал. Два факела дымно догорали на полу в яркой россыпи разлетевшихся угольков, осколки кувшина хрустели под сапогами, а орк зверем ходил по полутемному залу, словно ища, на чем еще сорвать ярость. Наконец, он резко обернулся к стоящему у очага молодому человеку, и тот подавил желание вжаться в стену. - Чего ж ты молчишь, Таргис? – вопросил он негромким, вкрадчивым голосом, - или, явившись с подобными вестями, ты не удосужился даже придумать достойных оправданий? Или найти подходящих виноватых? Или хотя бы принести кинжал, чтоб заколоться?!!– загремел вдруг Сармагат, снова впадая в бешенство. Таргис ощутил, как колени сами собой подламываются, и повалился к ногам хозяина: - Господин, простите! Это моя вина! Но Рабы Слез – не варги, я не всегда в силах с ними совладать! Убейте меня, милорд, если я дурной слуга, но не изгоняйте! Сармагат взревел и занес над трепещущим вассалом кулак, но тут же уронил руку, тяжело и устало вздохнув. - Встань, олух сосновый, - проговорил он уже другим тоном, - когда это я убивал слуг? Будет тебе трястись, учти, что, способный думать и действовать, ты мне нужен, а зеленый от ужаса – без надобы. Таргис… - Сармагат прямо взглянул вассалу в глаза, и тот снова задрожал, но расправил плечи, - я знаю, каковы Рабы Слез. Мне ли не знать. И именно поэтому велел следить за ними, пуще глаза. Как ты мог допустить это нападение? Именно ты…Эльфы не должны знать о Рабах, это не их дело. И мне совершенно ни к чему, чтоб они начали совать свои безупречные носы в мои интересы. А уж теперь, когда Рабов Слез видели еще и люди, может раскрутиться такая круговерть, что все труды рассыплются, будто песочная горка. Этот настырный принц не теряет даром времени, он прекрасно организовал оборону, все шло, как должно, и тут эта нелепая стычка… Я не жду от тебя чудес, Таргис, я жду бдительности и внимания. Если тебе нужны еще помощники – скажи, и они у тебя будут. А теперь ступай. Завтра жду с докладом. - Благодарю, - прошептал вассал, чувствуя, как его затапливает радость. Хозяин простил… И Таргис снова упал на колени, припадая лбом к когтистой руке господина, но Сармагат отнял кисть. - Прекрати, безумный. Ты человек, а не шавка, чтоб лизать мне сапоги. Уходи. И следи получше за своими питомцами. … За Таргисом тяжело захлопнулась дверь, разогнав по залу гулкое эхо, а Сармагат затоптал последние угольки, все так же тлеющие на полу. Потом опустился в кресло, провел ладонями по безобразному лицу, потер плечо. Проклятые раны… Они давно обратились в тонкие полоски шрамов, но и призраки их всегда ныли в дождь. Ярко пылал камин, и факелы не скупились на красноватый, теплый свет, а Сармагату все равно казалось, что в зале темно, а на низком потолке виден зябкий глянец сырости. Проклятый дождь… Проклятые облака, проклятая осень… Нужно скорее довести дело до конца. Уничтожить, растоптать это ненавистное государство во главе с ничтожным предателем, что его возглавляет. И тогда Сармагат будет свободен. Тогда можно будет покинуть эти опостылевшие, косматые сосны, эту крепостную стену гор на горизонте и попытаться украсть у шалавы-судьбы несколько лет жизни.