Семь созвездий

В косых лучах заходящего солнца старый дом казался пристанищем неприкаянных душ. Грязно-серое небо угрюмо нависало над кронами притихших, потерявших всю свою листву деревьев, перетаскивая по себе рваные тонкие марли облаков. Северный ветер вздыхал время от времени, ворошил своими невидимыми ледяными руками остатки сухой травы и касался кончиками пальцев моего лица. Я неуверенно шагнул вперед и остановился, смотря в зияющую черноту выбитых окон. К парадному входу вела поросшая сорной травой дорожка с выбитой плиткой. Сколько лет по ней никто не ходил? Наверное, с тех самых пор, как о заброшенном доме по округе поползли страшные слухи. Говорили все, кто во что горазд: и то, что неупокоенные души хозяев дома все еще не ушли оттуда, с места своей смерти, и что там поселилось некое зло вроде дьявола, и что там шастают какие-то готы, совершающие ритуальные убийства… Я не верил ни одному из слухов. То, что никакого зла в доме нет, я знал точно, ведь с самого детства бывал тут — и ни разу не встретил даже самой завалященькой нечисти. Если не считать моего друга Алешу. За ним-то я и пришел сюда сейчас. Непонятно откуда взявшийся страх сдавил горло своими когтистыми лапами, опутал липкой паутиной сердце и вонзился в грудную клетку раскаленной иглой, когда я неуверенно взялся за чугунную дверную ручку. Ругнувшись сквозь зубы на свою трусость, я потянул на себя рассохшуюся створку. Она отчаянно заскрипела, сверху посыпалась мелкая труха. Н-да… Кажется, сюда никто и не заходил после того, как я был здесь последний раз. Внутри пахло сыростью и запустением. Неверного света осеннего дня, проникавшего через открытую мною дверь и единственное имеющее в прихожей окно, не хватало, чтобы разогнать мрак, уже, казалось, прочно обосновавшийся тут, прилипший к стенам и остаткам мебели. Я достал мобильный телефон и включил фонарик. Мощная вспышка осветила тесное пространство. Никого. Только несколько птиц взвились к потолку и испуганно заметались, хлопая крыльями. В дальней стене чернел высокий прямоугольный проем двери, рядом валялась резная створка. Я сделал глубокий вздох, сглотнул, пытаясь унять страх, и зашагал через прихожую. Луч фонарика выхватил из тьмы раскрытую пасть камина, а рядом — аккуратно сложенные в поленнице дрова. Чуть поодаль в пыли одиноко валялась кочерга. Над ней, покосившись, висело потускневшее мутное зеркало в витиеватой золоченой раме. Я продвигался ко входу в гостиную, стараясь не смотреть по сторонам. Почему в детстве это покинутое место не вызывало никакого страха? Конечно, сейчас я тоже не был особо суеверным и над местными байками о призраках только лишь посмеивался, но при взгляде на все это запустение действительно становилось немного жутко. Тишина, нарушаемая лишь звуком моих шагов, давила на виски и закладывала уши. Птицы успокоились, найдя себе место где-то под потолком, на почерневших от времени деревянных балках, и теперь только рассохшиеся половицы жалобно скрипели под моими ногами. На старом протертом ковре кое-где еще виднелись следы чьих-то грязных подошв. Мозг вдруг пронзил вопрос: были ли они оставлены владельцами дома или кем-то другим, приходившим сюда до меня? Я прикусил губу. Путь до двери начинал казаться бесконечным. Перед глазами встал образ Алеши — короткие рыжие волосы, веснушчатый вздернутый нос, искривленные в усмешке губы… Сколько же зла я натворил ради него и сколько натворю еще? Существуют ли в мире такие вещи, которые я не смогу сделать ради его улыбки? Алеша — злобный, недоверчивый, кровожадный парень, завоевавший мое доверие и дружбу непонятно каким способом. Алеша, мой Алеша… Два года врачи пытались уверить меня в том, что его на самом деле нет, что он — всего лишь выдумка, бред моего воспаленного мозга, и мне пришлось сделать вид, будто я понял это, чтобы освободиться, наконец, от смирительной рубашки и иметь возможность покинуть стены психиатрической лечебницы. Но я всегда знал — Алеша есть! Именно тогда, когда врачи вкалывали мне в вену сильнодействующее успокаивающее, он сидел на стуле и улыбался мне. Я смотрел прямо ему в глаза и умолял помочь, а Алеша только лишь пожимал плечами и уходил, кинув короткое: — Мы встретимся вновь, когда ты будешь свободен. Долгих два года понадобилось на то, чтобы убедить врачей в своем излечении, и вот я тут. Пришел забирать друга из этого сырого старого дома, одним своим видом нагоняющего страх. Я остановился неподалеку от двери, нерешительно потоптался на месте и позвал: — Алеша! Мой голос оттолкнулся от облезлых стен, взвился к потолку и вернулся ко мне, в несколько раз размноженный эхом. — Алеша! Он оказался прямо передо мной — все такой же красивый, с той же улыбкой на лице — коснулся пальцами моей щеки и пристально взглянул в глаза. Я вздрогнул и схватил его за руку. Она оказалась ледяной, как всегда. — Пришел, — усмехнулся он. — А я тебя позже ждал. — Пришел, — хриплым шепотом ответил я. — Я рад тебе. Перед взором промелькнуло секундное видение: Алеша лежит на земле, раскинув руки и повернув голову набок, его взгляд смотрит в одну точку, из уголка губ тянется густая нить темно-бордовой крови. Кожа истлевает, и вот уже в пустых глазницах скалящегося черепа копошатся мерзкие жирные черви… Я моргнул и видение исчезло. Алеша улыбался мне. Мы стояли посреди запущенного дикого сада. Искореженные яблони роняли в пожухлую траву воспаленные язвы плодов, а в центре, подобно надгробию, возвышался немой иссохший фонтан, хранивший в себе гнилую зловонную воду. Алеша потащил меня за руку куда-то вглубь. Я безропотно подчинился и пошел за ним. Мы продрались сквозь колючий кустарник и оказались на небольшой прогалине. На старых покосившихся качелях, увитых ржавой проволокой плюща, сидела девочка лет восьми-девяти, обхватив руками колени. Когда мы приблизились, она подняла голову и посмотрела на нас. — Она ничего не помнит, — сказал Алеша. Девочка посмотрела наверх. Я автоматически глянул туда же и увидел балкон на втором этаже, потрескавшийся и увитый сухими нитями вьюнка. Бледные губы девочки раскрылись и она тихо проговорила: — Я пришла оттуда… — С балкона? — удивился я. Она кивнула и вдруг громко разрыдалась. Мне показалось, что где-то под нами разверзся бешеный водоворот. Я пытался успокоить девочку, погладить ее пальцы, похожие на ледяные шипы, но бледная рука ускользала обрывком тумана. Ее слезы постепенно меняли цвет, становились красными, а она все плакала и плакала, умоляя помочь. Алеша смеялся за спиной, но я не обращал на него внимания. Он всегда смеялся. Я остался с ним на ночь, а во сне видел ту девочку в гробу. Мы встречались с ней прежде, но у меня никак не получалось припомнить, когда и где. Она лежала на белом атласе, как спящий ангел, нежные веки, казалось, вот-вот раскроются. Но это продолжалось недолго. Она разлагалась. Почти как Алеша в моем коротком видении. В гробу лежали уже только гниющие желтые кости. Но, как ни странно, я не испытывал ни ужаса, ни отвращения — только жгучее отчаяние и боль. Я хватал эти кости и кричал, до боли в груди кричал ее имя. Имя, которого я не знал. Проснувшись на рассвете, я бросился в сад, отчаянно страшась, что ее там не будет. Но она была, стояла, как изваяние, у трухлявого дерева, ветер трепал ее золотистые волосы и развевал капроновые ленты белого банта с крупными черными горошинами. А вместо глаз на ее лице зияли абсолютно пустые черные дыры, которыми она могла видеть… И она видела. Видела меня. Алеша знает, зачем я пришел. Алеша всегда все знает.