Only the waves know

- И снизойдет милость Небес на забытых детей твоих, Многоликая мать! Не оставь сирот во мраке неведения, открой им свет истины и избавь от страха… - Высокий и четкий голос сиреневой жрицы действительно успокаивал, заставлял сосредоточиться хоть на чем-то, кроме бушующей вокруг гибельной свистопляски. Дым и брызги, щепки и копоть, крики, треск дерева, гром залпов. Одно из ядер, немногим ранее, пролетело непозволительно близко, так что Кесарэ явственно различил его пугающий свист на фоне остальной канонады. Фальзо, закадычный дружок и спутник во всех (дурных и не очень) начинаниях, исходил мелкой дрожью, стиснув ладонь левой руки вокруг рукояти палаша, заткнутого за пояс. На широкой перевязи, наискось пересекавшей грудь белого с голубым мундира, как и у остальных абордажников, покоились пистолеты, при взгляде на которые Кесарэ потянулся к своим – из черной древесины зандайских земель, с рунными насечками на стволе. Сколько бы споров не ходило об эффективности рунной магии, сколько бы ни критиковали случайность и капризность ее проявлений, но гордый сын некогда великого адмирала Бродда не думал пренебрегать ничем, что помогло бы в бою. Сигнал горна, перекрыв приятный голос жрицы, призвал теснившихся под верхней палубой абордажников наверх. Горн протрубил снова, подкрепленный указаниями и воодушевляющими словами капитана, орущего в мегафон. Поддерживаемая алыми жрецами защитная сфера вокруг корабля истаяла практически полностью, что компенсировалось чрезвычайной близостью к вражескому судну. Некогда величественная трехпалубная «Жемчужина Энтарии» представляла ныне жалкое зрелище. Глядя на обрушенную бизань-мачту, разорванный в клочья такелаж и разбитые борта, Кесарэ испытал мгновенное злорадство от того, что большая часть жрецов поддерживает лоялистов, то есть их. Не будь у « Нардрумме» защитного барьера, кто знает, на чьей стороне оказалась бы ныне шальная шлюха, именуемая победой. Всего десяток метров. Из-за обломков мачты и наспех сооруженных баррикад летят в сторону антресского гиганта свинцовые и ангицинтовые посланники смерти, но, к счастью, пока им приходится возвращаться к своей хозяйке ни с чем. Сержант Ундо, в повязанном вокруг головы платке, с широкой кауфирской саблей, при общей бледности и белобрысости, казался настоящим суровым кочевником с холодного севера. Заметив взгляд Кесаррэ, офицер подмигнул и, повернувшись лицом к вражескому борту, обстреливаемому теперь лишь из фальконетов и ружей, и увешанному, как репеем, абордажными крюками, затянул старую моряцкую песню, тут же подхваченную большей частью находящихся на палубе аантрессцев. Кессарэ петь не очень любил, поэтому лишь выбивал такт сапогом по палубным доскам, готовясь к предстоящему рывку и размышляя, что хуже – нарваться на вражескую пулю, или слушать бесплодные потуги Фальзо попасть своими завываниями в такт. Додумать он не успел. Борта столкнулись. Сквозь рев горна и ликующие крики аантрессцев, разбавляемые ружейными выстрелами с обеих сторон, сине-белая волна перевалила через борт «Наардрумме» и по перекинутым мосткам, под прикрытием нескольких десятков ружей, стекла на палубу «Жемчужины». Это был не первый абордаж Кесарэ, но невероятное напряжение, вместе с яростным азартом захватили все его существо. Палаш в одной руке, пистолет в другой – вражеские пули вгрызаются в бушующий поток союзников, выхватывая из него по капле – другой, но этого мало, чтобы остановить натиск – слишком мало. А расстояние все сокращается, и вот, Кесарэ разряжает пистолет в лицо перелетевшего через баррикаду бойца с «Жемчужины» и подставляет палаш под удар другого, возникшего сбоку. Началась свалка: мельтешение лиц и спин, удары в гущу тел, блоки и контратаки на чьи-то выпады – все это напоминало бальные танцы марискайцев, где партнеры постоянно менялись, едва сойдясь. Угнетенные и, казалось, лишенные надежды на победу, оранжево-черные «жемчужники» сражались неожиданно яростно и, в один из моментов, перехватили инициативу, начав теснить нападавших обратно к борту. Ружья с борта «Наардрумме» стреляли теперь редко, опасаясь попасть в кого-нибудь из своих. Кесарэ рубился неистово, подчас выступая сразу против двоих, но тут на помощь приходил бившийся рядом Фальзо. Цепкий глаз во время коротких передышек успевал цепляться за две танцующие пляску смерти на кромке баррикады фигуры – сержанта Ундо и высокого жемчужника-офицера. Странно, что никто не палит по столь видным мишеням, но, право слово, это не самый насущный сейчас вопрос. Разбавляя подобными отвлеченными мыслями сконцентрировавшееся на череде непрерывных схваток сознание, Кесарэ избегал опьянения боем, того чудесного и трагического ощущения собственной непобедимости, что выходило боком даже самым лучшим бойцам, а уж для него ничем хорошим кончиться точно не могло. Под натиском сине-белых жемчужники вновь дрогнули и начали отступать, дав, наконец, разделить себя на две группы, после чего стало немного легче. Это была еще не победа, но первый намек на нее. Кое-где (в том числе и от добившего врага Фальзо) раздались ликующие вопли воодушевленных аантрессцев. Кесарэ так и не успел понять, в какой миг все изменилось. Вот он отбивает мощный удар тощего жилистого жемчужника, потерявшего где-то мундир и бьющегося в одной окровавленной рубахе, вот контратакует, быстро перехватывая палаш, так что изменивший траекторию клинок врубается между ребер. Вокруг крики, вопли, звон стали и выстрелы. А в следующее мгновение палуба трясется так, что устоять невозможно - люди падают, напарываются на чужие и собственные клинки или теряют их, не в силах удержать, цепляются за близстоящих, неважно, союзников или врагов. Судя по отчаянным крикам, кто-то вываливается за борт. Даже отдаленная канонада с соседних судов заглушается чем-то средним между ревом и низким гулом – жемчужину поднимает огромной волной и, креня в разные стороны, несет куда-то. Едва опомнившись и придя в себя, Кесарэ хватается за выступ в настиле и поднимает голову, пытаясь разглядеть… Между жемчужиной и невидимым теперь «Наардрумме» высится нечто похожее на серовато-белый холм, изъязвленный наростами и испещренный линиями, складывающимися как-будто в некий трудный для восприятия узор. - Левиафан! – орет кто-то, находящийся вне поля зрения, но это понятно и без слов. Хозяин морей поднялся из глубин, потревоженный шумом сражения. И кто сможет устоять? Залп, еще один – приглушенный. Видимо кто-то из ближайших кораблей - «Альбара» или «Мендрумме», расправившись с противником, спешили помочь атакованному союзнику. Новый раскат чудовищного рева возвестил, что снаряды достигли своей цели. «Жемчужина» в это время приняла более-менее устойчивое положение вдали от всплывшего исполина, отогнанная вызванными тем валами. - Не слишком далеко, но, все же, так комфортнее, – донесся из-за спины голос Фальзо. – Только вот, что будет с нашим кораблем? Кесарэ, потерявший палаш в недавней свалке, выхватил последний заряженный пистолет и принялся озираться по сторонам, предавшись, мимолетно, удивлению по поводу сабли в руках Фальзо. Его собственной сабли. Тут дружок его обставил, конечно, умудрившись сохранить свое оружие при себе. - Они отобьются, – бросил адмиральский сынок, наблюдая, как поднявшийся жемчужник подобрав валявшуюся рядом саблю, добил не успевшего сообразить, в чем дело, сине-белого. – Мы должны позаботиться о себе. Исполин за спиной медленно разворачивался, видимо собираясь атаковать обидчиков. Но, на кого бы ни нацелился зверь, достанется всем, кто не успеет убраться из зоны поражения. На палубе, на первый взгляд, кишел хаос, но, если приглядеться, все было просто. Большая часть бойцов обеих сторон попадала за борт или убилась в ходе болтанки. Оставшиеся приходили в себя и, уничтожая подвернувшихся врагов, пытались группироваться. Несколько жемчужников, воспользовавшись суматохой, собрались около шлюпок. - Нам тоже нужно добраться до этих шлюпок. Быть может, это последний шанс. – Кесарэ все уже решил в это мгновение, доверившись внезапно очнувшемуся после многих лет молчания внутреннему голосу. Пусть даже он сам приложил множество усилий, чтобы заставить этот голос замолкнуть, но теперь был рад его возвращению. Сержанта Ундо нигде не было видно, насколько можно было заметить. Неужели смыло в море? Прорубаясь сквозь жемчужников-одиночек и небольшие их группки, Кесарэ пытался собрать выживших союзников и внушить им свою мысль. Некоторые соглашались, другие, наплевав на здравый смысл, рвались выполнить потерявшую смысл задачу. Посреди палубы вновь закипел бой, но там уж точно делать нечего. Спастись, когда нет смысла жертвовать собой, это ведь не трусость? Фальзо и еще семеро аантрессцев держались рядом, вскользь отбивая атаки наседающих врагов. Вновь звон клинков, рев твари и залпы корабельных орудий за спиной. Где-то протяжно трубит рог, возвещая отступление. Кто-то в суматохе спасает свою шкуру. «А разве ты занят не тем же?» - насмешливо вопрошает внутренний голос и Кесарэ радуется, что отвечать просто нет времени. Блок, контратака, удар. Удар, блок, удар. Цель все ближе. Плеск за бортом. Одна шлюпка спущена. Жемчужники большей частью просто сигают за борт, но на их место приходят другие. Еще две, насколько помнил Кесарэ. Еще два шанса уйти из зоны поражения разъярившегося морского исполина. Словно в подтверждение последней мысли, корабль вновь тряхнуло. В очередной раз падая, Кесарэ внезапно понял, что устал от всего творящегося здесь. Отвратительная жалость к себе, облеченная непреодолимым желанием расслабиться и не вставать, а там – будь что будет, накрыла с головой, вязким непреодолимым кошмаром. Он и не старался ухватиться за что либо, позволяя безжалостной силе увлекать свое тело беспрепятственно. И все закончилось, отступило, не оставив и следа. Он выстоял, поборол эту слабость, во многом благодаря настойчиво вцепившейся в плечо руке Фальзо. - Спасибо, – коротко, но сердечно произнес Кесарэ, глядя приятелю, точнее, теперь уже настоящему, проверенному боем другу, в глаза. Тот понял и кивнул с широкой улыбкой. Все вновь было хорошо – оставалось лишь добраться до борта и отбить шлюпку. В следующий миг голова Фальзо брызнула во все стороны осколками кости и каплями крови. Шок. Это сон? Все именно, как в грезах – та же нереальность происходящего. Фальзо ведь жив, с ним не может… Тело друга упало на залитую кровью палубу, а следующий снаряд просвистел недалеко от уха. После второй волны левиафана палуба практически обезлюдела. Но он вновь стоял на кромке баррикады, целясь в Кесарэ из пистолета – тот самый офицер, что не уступал в мастерстве бесславно сгинувшему сержанту Ундо. Десять шагов. И как только он промазал? Не обращая внимания на крики выживших за спиной, Кесарэ рванулся вперед, нырнув под выстрел – не прогадал. Пуля прошла выше и левее. Пять шагов. Тварь в разорванном и закопченном оранжево-черном мундире, вытаскивает откуда-то из-за пояса еще один пистолет, наводит… Два шага – прыжок, занесенная для удара сабля. Удар. Грохот. Обжигающая боль. Два вопля – собственный и чей-то еще. Доски кажутся такими приятными и уютными… Все заволакивает туманом, сквозь который проступают отдаленным эхом чьи-то голоса. Кажется, кто-то хватает его и тащит, но куда? Тряска и рывки вызывают вспышки боли, а дышать так трудно… Провал. Мягкий плеск вокруг, твердь раскачивается, в пелене серого мира явственно очерчивается темная громада, постепенно удаляющаяся. Голос, грубый, но с нотками заботливости: - Потерпи, все наладится. Забытье.