Код:Асмодей

Эгле не находила себе места уже несколько дней, с того самого момента, когда Максим вышел из госпиталя. Тогда, наконец, поняв, что она может не увидеть его больше, она выскочила следом, но застала только колонну уходящих танков, направляющихся к Белгороду. Они вернулись через несколько дней – потрепанные, некоторые без машин, кто-то с неполным экипажем. Вместе с ними пришли обозы с раненными - и у нее не было даже минутки, чтобы узнать кого потеряли во время этого недолгого похода. Наконец, все немного успокоилось, и медсестры смогли хотя бы на время вздохнуть свободно. Сменившиеся с дежурства засыпали, где получалось, и только Эгле совсем не хотела спать. Тайком выбравшись из госпиталя, когда стемнело, девушка побежала к стоянке танков, надеясь отыскать один единственный. Он был там: такой же, как прежде, не обгоревший, но с легкой отметиной на башне. Рядим с ним прямо на земле, завернувшись в одеяла, спали Сергей, Дима и Арсен и это заставило ее сердце екнуть. - Сережа? - девушка присела, осторожно прикасаясь к могучему плечу заряжающего. – Сережа, проснись. - Ммм, командир, там дот, – простонал Маркунчак. - Сеня, стреляют, там снайпер… - Сережа, а где Максим? - Новые гусеницы, - пожевав губами, проговорил Сергей. – За командира…не чокаясь. Эгле всхлипнула и, вскочив на ноги, бросилась к бежать. - Эээ, ну и за Максима Андреевича, – продолжил заряжающий. – Чуть не вытряс меня…зараза. Но она уже не слышала этого. Стараясь сдерживать себя, чтобы не зарыдать в голос, девушка неслась к реке, надеясь излить ей свое горе. С разбегу, на ходу стащив тяжелые сапоги, она бросилась в воду и заплакала еще сильнее. - О чем плачешь, Ёлочка? - спросил тихий голос со стороны и Эгле обернулась. Он сидел на мостках, живой и совершенно невредимый, и с грустью смотрел на нее. - Живой…. – прошептала она и обессиленно опустилась в воду. Максим спрыгнул с мостика, и, подойдя, поднял ее, мокрую, дрожащую от слез на ноги. - Что с тобой? - с удивлением спросил он. – Что-то случилось? Девушка не стала отвечать, а крепко обняла его за шею. - Максимушка, - всхлипывала она, целуя его щеки, лоб, нос и губы. - Родной, я думала ты погиб. Мне все время снилось, что ты сгорел… - Эгле уткнулась ему в грудь и снова заплакала. - Да все в порядке со мной. Даже царапины нет… - Орлов заставил ее посмотреть на него, обхватывая ее лицо ладонями. – Старший сержант медицины Димкайте… вы не против? - Запомнил… – сквозь слезы улыбнулась девушка, повисая на его шее. ****************************** Луна уже сказывалась к горизонту, уступая место последним утренним звездам, но некоторым в лагере было не до сна. Лежащий на берегу, надежно скрытом от посторонних глаз, Максим вдыхал прохладу быстрой реки, и, закрыв глаза, надежно прижимал к себе примостившуюся на его груди Эгле. Она сама была занята очень важным делом. - …десять… одиннадцать… двенадцать…- своим неповторимым литовско-орловским выговором шептала девушка, осторожно прикасаясь к родинкам на его теле. – Так бы всю жизнь считала. Она со вздохом положила голову ему на плечо. Ее густые, длинные волосы, только в такие ночи выпускаемые из плена тугого пучка, укрыли их почти полностью. - Будешь счастливым. Бабушка так говорила. Орлов тихо улыбнулся, не открывая глаз. - Счастливее уже невозможно. Кажется, и так сердце скоро не выдержит. - Тук-тук-тук, - прислушивалась Эгле. – У тебя оно не так как у всех стучит. Я у многих слушала сердечный ритм. - Может, они тебя не любили? - А ты любишь? Максим открыл глаза, встречаясь взглядом с ее, зеленовато-карим. - Даже представить не можешь как. Надеюсь, ты никогда не узнаешь – каково так любить, как я тебя сейчас люблю. - А что такого особенного в твоей любви? – нахмурилась девушка. - Этого ты тоже, надеюсь, не узнаешь, - он разгладил появившиеся на ее лбу морщинки. – Хочу увидеть как ты спишь… - Сам же знаешь – нельзя. И так вздрагиваешь от каждого шороха. - Надоело прятаться, - парень машинально накрутил на палец прядь ее волос. – Сегодня к командиру схожу. - Уже светает… - Эгле со вздохом села на траву, потягиваясь. – Зачем к командиру? - Поженимся. Он имеет такие полномочия. - Шутишь? – улыбнулась брюнетка. - Смешно. - Почему шучу? – Орлов поднялся вслед за ней. Тот ужас, который неделями сковывал его сердце, не был знаком и понятен ей: она понятия не имела, каково любить «не того». Он любил врага, девушку, которую был обязан уничтожить по первому же требованию. Его учили: никаких привязанностей. Светлая голова и холодное сердце – это главное для разведчика. Немец не может любить русскую… Он возражал: « Она не русская. Она литовка на целую половину – даже не славянка», понимая, что уговаривает самого себя. Больше все тонкости ее родословной не интересуют никого. - Потому что это глупо, – пояснила брюнетка, привычным движением заматывая волосы. - Сейчас война. - Не заплетай, подожди, – Максим обнял ее, прижимаясь щекой к волне темных волос так сладко пахнущих травой. – Ты не понимаешь, так надо. После войны…когда она кончится, я уеду. И я хочу чтобы ты поехала со мной. - Ты так говоришь, будто в Китай собрался. До Калинина доехать совсем не проблема. - Эгле, пожалуйста, послушай меня. Это необходимо. - Нет, Максим, – строго проговорила девушка, расцепляя его руки на своей талии. - Меня завтра разбомбят, и ты вдовым в двадцать лет останешься. Это не дело. - Скорее уж я сгорю…. - И думать об этом не смей. В Берлине поженимся. - Берлин… - рассеяно протянул Орлов. – Это было бы слишком хорошо. - Ну вот и замечательно, – Эгле встала, заканчивая одеваться. – Посидишь со мной? Я постираю. - Нет…мне пробежаться нужно. - Не нравится мне твоя беготня. Фрицы под боком, а ты по лесу носишься. Нехорошо. - Я так привык, - Максим поднялся, затягивая ремень. Закончив собираться, он наклонился, чтобы поцеловать любимую. – На мокром не сиди. - Раскомандовался. Ой, подожди, – девушка быстро залезла в карман и вытащила простенький деревянный крестик на веревочке. – Я заметила, что у тебя нет. Надевай. - Эгле, я атеист. - Зато я нет. Я буду за двоих молиться. - Засмеют. И командир по шапке надает. - Никто ничего не увидит, – она быстро накинула веревочку ему на шею и спрятала за ворот. – И ничего не видно. - Маркунчак в могилу загонит шуточками. Ладно. А ты взамен пообещаешь, что подумаешь. - Ну Максим… - вздохнула Эгле. - Я бы не настаивал, если бы это не было бы необходимо. - Можно подумать, что у тебя какие-то секреты. - Нет у меня секретов, - парень выпрямился. – Пойду. Он понесся по ставшей уже привычной дорожке вдоль реки, ведущей в лес, на ходу ощупывая записку в кармане. Вытрясти ее было смерти подобно: хоть никто ничего бы и не понял, даже найдя ее, но начались бы ненужные проверки. Да, его легенда безупречна, история о дружной семье в Калинине не была даже вымыслом. Он реально существовал когда-то – Максим Андреевич Орлов, но увидеть, что творит его полный тезка, уже не мог. Эвакуационное свидетельство «нового» Максима было подделано идеально, а остальные документы были уже настоящими, выданными советскими властями. Он без сложностей поступил в танковое училище, с радостью принявшее еще одного претендента на скорую гибель в огне. Не он первый, не он последний - мало кто успевал выпрыгнуть из горящей машины после прямого удара «тигра». Новоиспеченным командирам давали от силы три месяца на фронте – ровно столько же сколько занимала их подготовка. Орлов старался не терять контакты с товарищами по училищу, ведь они могли дать нужную информацию, несмотря на военную цензуру, проверяющую письма. Максим служил уже второй год – а писем становилось все меньше. Их выпуск таял на глазах, как снеговик в марте. Подбежав к нужному дереву, Максим присел, опираясь о его ствол, и снова достал записку. Бледные, но четкие цифры теснились на строчках, даже не разделенные пробелами. Тем, кто должен был забрать эту шифровку, ключ был неизвестен – они были только посредники. Им она не предназначалась. Достав из кармана маленький карандаш, Орлов аккуратно левой рукой вывел подпись на немецком: Асмодей. Его кодовое имя и знак – все в порядке. - Картина, молоко, кровать, – диктовала учительница, прохаживаясь по классу. – Поляна…ну и пусть будет дом и школа. Напишите по два-три слова, которые у вас ассоциируются с теми, что я продиктовала. Проверим ваше знание языка, и я почерк посмотрю. Господин гауптманн, - обратилась она к сидящему в углу офицеру. – Вы хотели, чтобы я дала какие-то определенные слова? - Пусть эти пока выучат, - отмахнулся Штимац. – А там посмотрим, кто на что способен. - Разумеется, - кивнула учительница и отошла к задним рядам. - Фридрих, огурцы к молоку не имеют отношения. Подумай еще. Томас, «подушка» пишется через «о», но задание ты понял, молодец. Кристоф, очень хорошо. Чуть-чуть наклони перо и все будет замечательно. Петер, кляксы. Она переходила от парты к парте, подправляя ошибки и хваля успевающих. - Так, посмотрим, – она склонилась над очередной партой. - Прекрасный почерк, Макс, даже не верится, что учишься только третий месяц. «Рама», «холст», «краски», «корова», «кувшин», «одеяло» - очень хорошо. Макс,- проворила она удивленно. - А ты что – левша? - Да, фройляйн… - начал мальчик, но его перебили. - Левша? – спросил гауптманн со своего места. – Только этого нам не хватало. - В этом нет ничего страшного, - вступилась за Макса учительница. - Он прекрасно пишет… - В этом есть страшное, - отрезал Штимац. – Там, где он будет, такой недостаток не приветствуется. Немедленно займитесь его переучиванием, фройляйн. - Что вы, это очень вредно! Врачи и опытные педагоги не рекомендуют делать этого. - Мне плевать, что они там рекомендуют: он должен быть как все, - гауптманн встал и прошел к парте Макса. – Он и так слишком отличается. Знаешь, Адлер, - он оперся о крышку стола, смотря в глаза мальчишки. – Постарайся хотя бы сделать вид, что ты человек, а не порождение преисподней. Вы еще малы и до настоящих «дел» вам еще далеко, но я уже сейчас дам тебе кодовое имя – Асмодей. Оно тебе очень подходит. Штимац вышел из класса, а ученики разразились безудержным хохотом. - Тишина, - велела учительница. – Не вижу ничего смешного. Пять минут перерыв, а потом продолжим. Адлер, останься. Мальчишки с шумом высыпали в коридор, а он остался сидеть за партой, по-прежнему сжимая перо к левой руке. - Не слушай его, Макс, гауптманн просто очень боится за провал операции, которая вам предстоит. Ты очень не похож на остальных, и это его тревожит. - Я уже слышал про глаза, – угрюмо ответил мальчик. - Они у тебя очень красивые. Тебе повезло, ты очень отличаешься от основной массы людей и всегда будешь на виду. Просто тебе нужно принять их красоту. - Они некрасивые. Они …серые, косые и страшные. - На кого ты похож? У кого из твоей семьи были такие глаза? Макс тихо вздохнул. - На маму. Но у нее были не такие… - Не такие? - переспросила учительница. – Они были другие, потому что мамины. У меня тоже мамины глаза и поэтому я их очень люблю. Попробуй полюбить ее черты в себе. А все эти разговоры про демонов, Асмодея…. Просто не обращай внимание. Пламя разгорается от воздуха, не дашь его – оно затухнет. Но у нас есть проблемы куда насущнее. Боюсь, гауптманн не успокоится, придется придумать что-то, чтобы как можно скорее научить тебя писать правой рукой. - Я научусь, – пообещал Макс, с готовностью перекладывая перо. – Я буду тренироваться. Максим не солгал тогда учительнице и уже через месяц сносно писал правой. Сейчас он писал обеими руками на русском и немецком так же идеально, как и говорил на этих языках. В последний год обучения бесконечно обожающая его учительница грамматики тайком сунула ему учебник французского, но его Орлов до конца освоить не успел, остановившись на уровне жителей Эльзаса, уже забывших какой нации они на самом деле принадлежат. Кличка так и пристала к нему с тех времен. Товарищи – сослуживцы, даже некоторые учителя за глаза и в лицо звали «асмодеем» и тушевались под его взглядом. Максим послушался совета молодой учительницы и сумел принять весь дьяволизм своих глаз. Их боялись - они действовали на людей как удав на кролика. Быстро достав из земли капсулу, Максим поместил в нее записку и зарыл обратно. Следов никаких, да и кому в голову придет искать здесь что-либо. Через час или полчаса здесь появится женщина, которая вытащит шифровку и отнесет ее в город. Там ее передадут через телеграф в «абвер», где, расшифровав код, решат, стоит ли возвращать данные обратно в оккупированный Харьков. - Набегался? – тихо спросил сидящий на броне Дима, когда он вернулся. С того боя под Белгородом их отношения улучшились, но, несмотря на то, что Федосеев даже отдал ему шлем погибшего друга, Максим понимал, что его место никогда не займет. - Да, хорошо, – кивнул Орлов. Он склонился над распластавшимся во сне Сергеем. – Не просыпался еще? - Нет. Хотя уже пора. Мы в башне порядок хотели навести. - Нужное дело, – он откашлялся. – Старший сержант Маркунчак, я вас под трибунал отдам! - Товарищ майор, это не я! - распахнув глаза, отрапортовал Сергей, лежа, вытягиваясь по стойке «смирно». – Меня оговори… вот ты скотина, командир! Не выдержав, закатился смехом всегда серьезный Димка, а вслед за ним заулыбался Максим. - А ты чего ржешь, рожа костромская? – разозлился заряжающий. – Больше не проси меня в свою очередь за обедом бегать, не пойду. Пусть Орлов тебе ходит. - Ну все, раскол в благородном семействе, – усмехнулся Максим. – Пойду ка я пройдусь по лагерю, может, новости какие соберу. - Иди-иди, Совинформбюро. Ничего интересного танкисты сослуживцу не сообщили, наступление тоже пока не планировалось. Порадовала только почта: нашлось письмо из Еревана для Арсена, из Костромы от Федосеевой Л.П. и целых четыре послания «для старшего сержанта Сергея Маркунчака» написанных разными женскими почерками. Еще одно письмо не предназначалось никому из экипажа, но Орлов все же вытащил его из общей стопки и унес с собой. - Старший сержант Маркунчак, - проговорил шатен таинственно, вернувшись к танку. – Если я дам вам письмо от вашей зазнобы, вы простите меня? - Иди к черту, – прошипел Сергей, высовываясь из танка и швыряя в него стреляной гильзой от снаряда. - А если у меня послания не от одной дамы сердца? - От Маринки есть? – «Еремеева М.М.» - прочитал Максим. – Она? - Она. Давай сюда. - Возьми. А от «Маркунчак Веры Александровны» письмецо почитать не хочешь? - Верка… - выдохнул Сережа, хватая бумажный треугольник. – Три месяца не писала, овца белобрысая. - Ну зачем ты так про сестру, – нахмурился Арсен. – Она у тебя хорошая, какие носки зимой присылала теплые. Максим, мне письма нет? - Держи. Дим, и тебе тоже. - От мамы? – живо спросил Федосеев, выглядывая из нижнего люка. - Л.П. Федосеева. - От мамы. – улыбнулся пулеметчик. – Спасибо. А это тебе пришло? Из Калинина? - Нет, это не мое. Сейчас отдам. Максим вытащил из своих вещей книжку и расположился на корме машины, опираясь на башню. Он как и обычно читал, но внимание все чаще привлекало это довольно толстое послание в настоящем конверте. Наконец, на стоянку пришла та, которую он так хотел видеть. По своему обыкновению сжимая ручку ведра, Эгле переходила от танка к танку, меняя повязки раненных. - Ох, Ленинская библиотека, - проговорила она с улыбкой, смотря на читающих танкистов. – Морально растете. Товарищ старший лейтенант, вы на них хорошо влияете. - Это точно,- кивнул Орлов. – Эля, а ты же у нас с Орловщины? - Да, – неуверенно ответила девушка. – А что? - А где такое местечко «Русский Брод», не знаешь случайно? - Знаю. Я там жила. Орлов, не тяни кота за хвост, чего тебе надо? Максим широко улыбнулся и, опустив книжку, продемонстрировал ей письмо. - Лунина? – едва слышно спросила Эгле. - Ольга Ивановна. - Ааааа! – завопила девушка и, опустив ведро на землю, запрыгала от радости. – Бабуля, бабуля, бабуля, – пела она, целуя поочередно Диму, Сережу и Арсена. Взлетев на броню, она обняла Максима, попутно выхватывая письмо. – Зачем издевался? - Хотел посмотреть, как ты радуешься. - Ой, так и сердце разорваться может, - распечатав конверт, брюнетка вцепилась взглядом в крупные буквы размашистого почерка. – Жива бабушка и дом цел… господи, хорошо как. Она перевела взгляд на сидящего рядом парня. - А тебе письмо…есть? Орлов покачал головой. - Прости, – Эгле аккуратно сложила письмо и убрала его в карман. – Вам что-нибудь постирать нужно? - Если не боишься мой комбинезон, можешь взять, – отозвался Маркунчак, перечитывая письмо уже в трехсотый раз. – Я очень благодарен буду. - Ты только не тащи его сюда, он сходит заберет, – велел Максим, но вздохнул, бросив взгляд на Сергея. – Ладно, сам приду. Он очень занят. - Хорошо, - девушка спрыгнула на землю и подхватила ведро. – Андрюша, ты тоже письмо читаешь? Выходи. Тем временем танкисты, дочитав свои письма, принялись писать ответы. - Командир, ты у нас умный. – проговорил Сергей, кусая кончик карандаша. - Сваргань мне стих какой-нибудь - мне написать нужно. - Я что на поэта похож? – удивился Максим. - Похож. Поэтому и прошу. - Нет, я не пишу стихи. Даже не представляю, как это делается. - Да, незадача. Ну из книжки из своей дай чего-нибудь. - «Письмо к женщине» подойдет? - Это какое? – нахмурился заряжающий. - Это «Вы помните, вы все конечно помните». - Дальше. - « …как я стоял, приблизившись к стене», - продолжил Орлов. - «Взволнованно ходили вы по комнате и что-то резкое в лицо бросали мне. Вы говорили нам пора расстаться…» - Нет, плохой стих. Другой ищи. И чтоб, знаешь, всем троим подошло. - Троим? Тогда «Мне осталась одна забава». - А это какой? - «Пальцы в рот – и веселый свист»? – спросил Дима, отвлекаясь от письма. Максим кивнул. - Ты тоже его знаешь? - усмехнулся Маркунчак. – Какие все умные. - Не знаю я его – только первую строфу. Но тебе очень подойдет. - Правда? Давай, диктуй. - Записывай. – Федосеев кашлянул. – «Мне осталась одна забава: пальцы в рот - и веселый свист». Свист, Сережа, свистеть. « Прокатилась дурная слава, что похабник я и скандалист». Вот. Уткнувшийся в книжку Орлов затрясся от беззвучного смеха, а Сергей поднял глаза от письма. - Гниды. – проговорил он сухим официальным тоном. – Я вас больше знать не хочу. Вскочив, он запрыгнул в танк, и захлопнул за собой крышку. Максим и Дима переглянулись. - Сереж, ну чего ты? – начал Федосеев, залезая на башню. – Ну пошутили мы, и что с того? Из танка слышалось только сердитое сопение заряжающего. - Вылезай. Скоро обед. - Подавись своим обедом! - Сережа, и вправду – выходи. – попросил Орлов. – Ты и сам шутишь, мы же не психуем. - Вот именно.- поддержал Дима. - Кто мне прошлой зимой снега в сапоги напихал? - Правда напихал? – покосился на него Максим. - Какие тут шутки. В первый раз набил полные и на мороз выставил. А второй раз наоборот – в теплое место поставил. По колено мокрый был. - Да уж. Старший сержант Маркунчак, я, как командир, приказываю вам выйти! Крышка люка немного приоткрылась, но лишь для того, чтобы из него показалась рука со сложенным кукишем. - Вот тебе и субординация. – вздохнул шатен. – Арсен, что уже обед? - Да. - наводчик протянул бидончик с супом. – А где Сережа? - Сергей Александрович психуют. – объяснил Федосеев, принюхиваясь к обеду. – Хорошо пахнет. - У них бойкот с голодовкой. – пожал плечами Максим и тихонько постучал по броне. – А еще нас больше знать не хотят, потому что мы гниды. Сережа, я ничего не перепутал? - Иди в баню. - Видимо, это «да». Эх, ешьте. Пойду, заберу у Эли комбинезон нашего обидчивого заряжающего. Если она жива после его стирки, конечно. Парень спрыгнул с башни и неспешно спустился к реке. Как ни странно, но Эгле нигде не было видно – ни на берегу, ни на мостках. - Максим. - тихонько позвала девушка, выглядывая из-за камышей. – Я здесь. - Прячешься, русалочка? - спросил Орлов, с улыбкой рассматривая ее фигуру, практически не скрытую насквозь мокрой сорочкой. – Ты чего в таком виде? - Тебя завлекаю. - Меня ты давно завлекла. – Максим присел рядом, и, обняв ее, прикоснулся губами к капельке воды стекающей по ее шее. – Ммм, как я соскучился. - Быстро ты. – улыбнулась девушка. - Очень быстро. - Ну, не все такие холодные. - Орлов подтолкнул ее, заставляя откинуться на траву. - Сразу видно – прибалтийка. - Я, между прочим, наполовину русская. Максим, да ты сумасшедший, увидят же. - Отлично, и заставят меня жениться. Как мне это в голову не пришло раньше. - Не смешно совершенно. – Эгле попыталась вывернуться из его объятий, но он был гораздо сильнее. - Родной, ну что ты, в самом деле? - Отвечай - выйдешь за меня? Или ты ужа ждешь? - Выйду. Война кончится – в первый же день. И малыша тебе рожу, нет, двоих. Мальчика и девочку. - Так долго ждать. … - прошептал Максим, рассматривая ее лицо. – Как я хочу, чтобы она сейчас кончилась. И все было так, как ты сказала. - А ты в это не веришь? Он не знал как ответить. Он лгал ей и так слишком много, и больше всего боялся того, что однажды просто не отличит собственную правду от вранья. А, обнимая ее, он был так близок к этому, забывая о Родине, долге, даже о своем настоящем имени. Макс Адлер уходил куда-то на задний план, вместе со своей местью и одиночеством. Максима Орлова любили. Максим Орлов любил сам. - Я люблю тебя. - выдохнул парень, целуя ее. - Очень сильно. Люблю, люблю, люблю…. Он обнимал Эгле, едва успевая вставлять заветное слово между поцелуями. Его мысли не мучили ни бесконечные ночные кошмары, в которых он стрелял в нее, а не в ту, так и оставшуюся для него безымянной, девушку, ни слепое чувство долга, заставляющее снова и снова закапывать записки в лесу. Это его обязанность перед памятью родителей, но сейчас он не мог заставить себя думать об этом. - Ich liebe dich . - шепнул Максим отрывисто, истинно по-немецки и застыл от ужаса, понимая, что сейчас натворил. Впервые он настолько потерял голову, что выпустил из-под контроля настоящего себя. Но он, как и его маска, хотели говорить об одном и том же. - Что-что? – нахмурилась Эгле, отстраняясь от него. – Что ты сказал? - Я люблю тебя. - Как-то ты это странно сказал. - Тебе показалось. Это камыш зашумел. - Ну да. – кивнула девушка. – Нужно идти. Проводишь? - Конечно. Представляешь, с нами Маркунчак не разговаривает. - Что случилось? – удивилась девушка, застегивая гимнастерку. - Да мы пошутили….он попросил стихотворение ему найти. - А вы пошлятину какую-то предложили. - Нет, нормальный стих. Но про похабника… - Максим вздохнул. – Ну ему же подходит. - Мало ли, что подходит. Нельзя говорить про недостатки человеку в лицо. Пошли. - Ну, он же говорит. – заметил парень, шагая за ней. - Сережа – особый человек. На него никто не обижается. Кстати, откуда у тебя книжка? - Да она у меня уже давным-давно. Еще со школы. - Любишь Есенина? – улыбнулась Эгле. - Так удивительно? - Ты тоже хулиган? - «Если б знала ты сердцем упорным. Как умеет любить хулиган. Как умеет он быть покорным». - Орлов засмеялся. – Да, я отлично стреляю из рогатки. Просто мастерски. - А стихи-то ты как читаешь – заслушаться можно. Почему именно «Заметался пожар голубой»? - А оно небезразличное. Есенин же любил Миклашевскую. - Ну да, наверное. – девушка пожала плечами. – Он говорят, много кого любил. А мне «То не тучи бродят за овином» нравится. - Ну, кто бы сомневался. Набожная ты моя. - Не смейся. Дашь почитать книжечку? - Дам. – они остановились у порога госпиталя. – Придешь сегодня? - Приду, я сегодня не дежурная. Ой, - Эгле зажала рот ладонью. – Я забыла на мостках комбинезон. - Я заберу. Только приходи. - Эля, ты мне поможешь? - крупный немолодой человек в белом вышел из палатки. – О, молодой человек. Я своим медсестричкам за отца, так что представляйтесь. - Это Максим, то есть старший лейтенант Орлов. – поправила саму себя девушка. - Он танкист. А это майор Малашенко, Виктор Сергеевич наш хирург, командир, царь и Бог. - Ох, Эля, дам я тебе дежурств пяток, чтобы глупости не говорила. Полей лучше. - А Максим мне просто помогает ведро донести, - объяснила Эгле. - Это хорошо. – кивнул майор. - Годы молодые – отчего не помогать - Товарищ майор, - отрапортовал Максим. – Разрешите вернуться к месту несению службы. - Ааа, так это про тебя Смирнов говорил. Учти, он просил тебе громкость уменьшить, даже рот предлагал зашить. Вольно, старлей. Орлов кивнул и, улыбнувшись на прощание, унесся к себе, забежав по дороге за забытыми вещами. - «…жди, когда других не ждут, позабыв вчера». – читал Дима, привалившись к башне танка. – Записал? - Угу. - глухо отозвался голос Сережи. – Дальше давай. - Сейчас. « Жди, когда из дальних мест писем не придет. Жди, когда уж надоест всем, кто вместе ждет». - На Симонова перешли? – поинтересовался Максим. - Чем бы дитя не тешилось…. – вздохнул Федосеев, соскакивая с брони. – Твоя очередь развлекать. Я пойду разомнусь. Прихрамывая, он удалился, а Орлов занял его место. - Сереж, - позвал он. – Я это стихотворение не помню. Маркунчак не ответил, шумно дыша в раскаленном, душном отсеке башни. - Вылезай. Я тебя сигаретой угощу. - Брешешь, – угрюмо отозвался заряжающий. – Ты не куришь. - Я у Женьки отобрал. Рано ему курить. Да и шастал он рядом с бензобаками. Хочешь? - Просунь одну. - Серег, ну хватит… - Тогда кури сам. Тяжело вздохнув, Максим достал из кармана портсигар. Обычно в нем хранились только документы, но сейчас прибавились еще и Женькины папиросы. - Возьми, - он сунул одну в приоткрывшийся люк. – Огонь есть? - Есть. - Не сожги там все. - Не учи… - начал Маркунчак, но страшно закашлялся и мгновенно откинул крышку, вываливаясь наружу. - Вот гад… - прошипел он, хватая ртом воздух. - Знал же, что придется вылезти, чтобы не задохнуться…. - Я предлагал выйти. - Максим! - к танку несся Димка, иногда переходя на прыжки. – Вот черт, затекла. Максим, хватай Андрюху и к командиру. Он всех вызывает. - Может наступление? – предположил, Орлов соскальзывая на землю. – Андрей! Вдвоем они направились в палатку майора. Все командиры машин уже были здесь, даже раненые явились на зов. - Товарищи командиры, – начал Смирнов. – Завтра наступление. Он долго объяснял задачи, говорил о плане наступлении, разумеется, без подробностей, но Максим запоминал все до мелочей. Выступать они должны были рано утром, а значит ночью он должен доставить записку с шифровкой на место. - Всем все ясно? – спросил майор. – Утром построения не будет подъем и по машинам. Проспавших – под трибунал без разговоров. Все свободны. - Ребята, все ко мне, - тихонько позвал танкистов наводчик командирского танка Костик, поджидавший их на выходе. – Новость – первый класс. Когда Белгород брали, подстрелили какого-то фрицевского писаку. А у него с собой фотоаппарат и пленки куча. - Ого, – восхитился Андрей. – Вот бы нам так повезло. - Да повезло нам. Разрешил Иваныч израсходовать одну пленку - хочет чтоб архив был. На каждый танк не обещаю, но по два-три экипажа – легко. - Бронетанковые, айда морды мыть! – завопил Семен и все бросились врассыпную. Через четверть часа на стоянке появился сам майор в сопровождении капитана Трофимова и с фотоаппаратом на шее. - О какие, – оценил он, осматривая танкистов. – Как корова облизала всех. Пожалуй, надо почаще обещать их фотографировать. А сегодня вот не будем. – он развернулся и сделал вид ,что уходит. - Ну, товарищ майор… - заныли солдаты. - Отставить вой, я пошутил. Так, капитан, начнем с того края. Ждать своей очереди приходилось долго. Смирнов фотографировал будто для портрета в Кремль или Президиум Верховного совета, тщательно выверяя каждый кадр. - Так, что у нас тут, – майор перешел, наконец, к крайним танкам – Андрея, Максима и Семена. – Два кадра осталось. Как делиться будете? - Мы лучше не будем делиться, – ответил за всех Орлов. – А последним кадром снимемся все вместе. Ребята, вы не против? - Конечно нет, – замотал головой Семен. – Так даже лучше. Все четырнадцать человек принялись рассаживаться на танке, так, чтобы всем влезть в кадр. - Федосеев, поближе к Арсену, – командовал Смирнов. – Витя, слезь и сядь с Мишей. Маркунчак убери руки от головы Орлова, рога ему не нужны. Так не шевелимся – снимаю. Затвор щелкнул, и все облегченно вздохнули. - Теперь бы еще найти того кто умеет фотографии печатать, - озадаченно проговорил майор. – Да уж. - Я умею! – Андрей так спешил что чуть не свалился с танка вниз головой. – Товарищ майор, я могу, я делал. Только реактивы нужны и …. Еще кое-что. - Не испортишь? - Нет, я умею. - Значит тебе приказ завтра выжить. - Смирнов засмеялся. – А если честно – всем такой приказ. Мы в Харькове живые нужны.