Tu sais

Эпилог? Послесловие? Сцена за кадром? Фан-творчество по собственной работе? Не знаю. Просто физически не могу оставить его там одного - на дороге, в искорёженной машине, слабого, беззащитного. Открытый финал - это, конечно, хорошо, и я люблю такие концовки, но не здесь. Не могу допустить мысли, что всё может закончиться плохо для Него. Для них. Основным произведением остается первая часть.

– Он вряд ли будет рад посетителям, – строго произносит мужчина в белом халате. – Я должна его увидеть! – настаивает Эмили. Наталкиваясь на холодный взгляд врача, она окончательно сникает, слабым голосом безо всякой надежды произнося: – Ну пожалуйста... В её словах звучит такая горечь и мольба, что даже доктор не выдерживает: – Только вечером. Ответом ему служит усталая, но счастливая улыбка. Лишь только врач скрывается за дверью больницы, всё упрямство и настойчивость Эмили, которые она так старательно по крупицам собирала в себе последние несколько минут, мгновенно улетучиваются, и на слишком юную для таких дел девочку обрушивается вселенская усталость. Уныло опустив плечи и еле передвигая по земле непослушные ноги, она тихо бредет в находящийся при больнице парк. Направив остаток сил на то, чтобы добраться до пустующей скамейки, Эмили присаживается на её край, предварительно достав из кармана телефон. Не успев закончить мысль о том, что надо бы сообщить о своем местоположении волнующейся матери, девочка чувствует, как изнеможение берет над ней верх, и обессилено откидывается назад. Полулежа на деревянной скамье, она рассеянно наблюдает за проплывающими по лазурно-голубому небу пышными облаками, машинально набирая в мобильном номер Ульрики. – Привет... Со мной? Нормально... Нет, пока не пускают... Когда буду? Может, к вечеру. Не знаю, – Эмили привычно пожимает плечами, забывая, что мать находится на другом конце города и никак не может увидеть этот недоуменный жест потерянного ребенка. – Ну ладно, до встречи, приеду – все расскажу. Нет, не надо за мной заезжать, я позвоню Дени. Всё, пока, мам, – потратив оставшуюся энергию на бодрый тон, девочка с некоторым облегчением нажимает кнопку отбоя. Птицы на дереве заливаются радостным щебетом, ничуть не заботясь о том, что их никто не слушает, и уж точно не задумываясь о проблемах сидящих внизу людей; счастливая перекличка звонкоголосых певцов оказывается подхвачена кружащим около ветром и разносится по всему парку. Не обращая на дарителей радости ни малейшего внимания, Эмили мысленно отсчитывает уходящее время. Пятьдесят восемь, пятьдесят девять, шестьдесят... И снова по кругу – один, два, три... Как ни странно, это совершенно не помогает скоротать часы, а, напротив, растягивает ожидание до невозможных размеров, поэтому спустя короткое время девочке начинает казаться, что вечер не наступит никогда. Как и часто в таких ситуациях, рука сама тянется в карман за недолго лежавшим там телефоном, на экране которого высвечивается непонятное уведомление. Движимая скорее скукой и желанием отвлечься от грустных мыслей, нежели искренним любопытством, Эмили решает проверить электронную почту и к своему удивлению обнаруживает там новое письмо, состоящее всего из одного слова с прикрепленным ниже аудиофайлом. Подняв взгляд на имя отправителя, Эмили не может сдержать улыбки – на адресной строке красуется абсолютно нечитаемое сочетание букв на одном из славянских – а может, скандинавских? – языков, которое Гару, заговорщически подмигнув дочери, записал «для конспирации» пару лет назад. Это была одна из многих уловок, с помощью которых её отец избегал излишнего нахождения в пределах Всемирной Сети, предпочитая доверить неблагодарное дело менеджеру. Певец трезво оценивал свою популярность и физические возможности, прекрасно понимая, что при всем желании не сможет ответить на письма, которые в огромных количествах свалятся на его голову, как только поклонники узнают хотя бы электронный адрес своего кумира. Гару не раз отвергал бестолковые предложения «быть поближе к народу», справедливо замечая, что и так дарит всего себя на ежегодных концертах и всяческих проектах, а во время отпуска хочет побыть с семьей или вовсе один. После этих заверений артиста просьб не становилось меньше, но даже самые настырные фанаты не могли переубедить этого по-детски упрямого Рака. Несмотря на все отговорки, он отлично понимал удобство Интернета и не собирался отказываться от этих преимуществ лишь из-за славы – просто прятаться ему приходилось немного тщательней. Пока «электронный ящик» оставался лучшим его изобретением, с помощью которого певец довольно часто поддерживал связь с дочерью, когда телефонные разговоры были неуместны. Как, впрочем, и в этот раз. Стряхнув с себя умиленное оцепенение, Эмили решает изучить содержимое небольшого письма. Связь, как назло, работает хуже обычного вдалеке от города, и приходится водить телефоном из стороны в сторону, как можно сильнее вытягивая руки вверх, но ни в коем случае не меняя лежачего положения – усталость напоминает о себе буквально в каждом жесте. Облегченно вздохнув при виде окончания загрузки, Эмили с интересом достает наушники из кармана и запускает файл. Вслед за нежным фортепианным проигрышем такой знакомый и родной голос произносит всего одну короткую фразу, но даже её хватает, чтобы поднять в душе новую волну безграничной нежности вместе с щемящей болью. Голос, который был для Эмили всем с самого начала жизни: тот, что в детстве прогонял ночные кошмары и рассказывал сказки; тот, что, несмотря на всю усталость, всегда был счастливым, теплым и полным любви; тот, что совсем недавно в аэропорту уверял её в своей правоте. Тот, который она боялась потерять больше всего на свете. Пойми, что каждый день я думаю о тебе... Чистая и прозрачная слезинка медленно стекает по щеке и падает на землю, растворяясь в дождевой влаге. Эмили даже не пытается остановить этот бесконечный поток самых искренних на земле чувств – она устала притворяться сильной и взрослой, ежедневно демонстрируя это людям. Она устала обманывать себя, твердо веря, что в свои двенадцать лет сумеет совершить невозможное и изменить законы жизни, перевернуть привычные устои, подстроить мир под себя. Этот тихий ласковый голос смог разбудить ту маленькую девочку, хранящую свои ценности и богатства, мечтающую просто о счастливой семье – того беззащитного ребенка, которого Эмили прятала под равнодушной маской последние несколько недель. Песня уже давно закончилась, но её нежный мотив продолжает звучать в сердце девочки, которая вновь сумела стать собой. Короткой песне удалось совершить то, чего не мог добиться певец простым разговором, – музыка вновь стала связующей нитью для двух людей. Именно в этот момент в бунтарскую белокурую головку закрадывается понимание того, как обычные с виду песни могут стать частью жизни и позволить людям найти друг друга. За мыслями о себе Эмили совершенно забыла, что музыка лечит людей, дает силы отчаявшимся, чужаков делает родными и просто приносит яркие краски в жизнь, рисуя в ясном небе узор из простых аккордов. Ещё не просохшая от дождя земля еле слышно хлюпает под чьими-то шагами прямо за головой разлегшейся на скамье девочки. Вслед за этим раздается возмущенное шипение девушки и тихий смех идущей мимо компании молодых людей, догадавшихся пойти сюда в более удобной обуви, нежели открытые босоножки на высокой шпильке. Бросив на них шутливо-сердитый взгляд, девушка с возмущенным восклицанием опускается на скамью. Её возглас вихрем врывается в затуманенное сознание Эмили, заставляя резко вздрогнуть и вскочить на ноги. – Прости, я тебя напугала? – виновато произносит незнакомка с очаровательным канадским акцентом, хотя Эмили готова поклясться, что миг назад та говорила отнюдь не на французском. Всё ещё удивляясь этому, девочка отрешенно произносит: – Нет-нет, всё в порядке. Ты ни при чём. – А-а, – понимающе протягивает та, – это не самое подходящее место для радости, правда? Никогда не знаешь, чем обернется проведенное в этих стенах время. – Это точно, – вымученно улыбается Эмили. – Хотелось бы мне никогда не бывать здесь... – и тут же, стряхнув минутное замешательство, быстро продолжает, желая отвлечься от своих переживаний и направить разговор в другое русло: – У тебя здесь кто-то близкий? На лице девушки читается легкое смущение, и она с легкой запинкой отвечает: – Не то, чтобы близкий... Но очень и очень дорогой. Надеюсь, с ним все будет хорошо, – бормочет она, теребя рукой пуговицу на жилете. – Я уверена, что всё наладится, – проглатывая ком в горле, ободряюще улыбается Эмили. – Он должен выздороветь, – шепчет девочка, убеждая скорее себя, чем новую знакомую. – Просто обязан, обязан... – её голос постепенно угасает, а на глазах выступают ушедшие, казалось, слёзы. Все события последних дней вновь наваливаются на неё непосильным грузом, вытесняя из мыслей присутствие незнакомой девушки. Эмили вновь остается наедине со своими страхами: – Это неправильно, так не должно быть! Это я во всем виновата, – она закрывает лицо руками. Поддавшись порыву нахлынувшей жалости, девушка встаёт со скамьи и нежно обнимает Эмили за плечи: – Тише... Тише, не плачь. Он непременно поправится, ты только верь, – эти дежурные слова почему-то именно сейчас обретают неведомую раньше силу. – И я точно знаю, что твоей улыбке он обрадуется намного больше, чем слезам, – свободной от объятий рукой она смахивает очередную слезинку с щеки девочки. С каждым сказанным словом всхлипы Эмили становятся всё тише. – Меня, кстати, Анна зовут, – глухо произносит новая знакомая, продолжая легко поглаживать девчушку по спине. Эти короткие простые слова вскрывают тонкую корочку льда, что разделяла двух прежде чужих друг другу людей. По полному признательности взгляду зелёных глаз Анна понимает, что у неё появилось право задать так давно крутившийся на языке вопрос. Она старается произнести слова как можно мягче, чтобы они не выглядели навязчивыми и ни в коем случае не причиняли боль своей неосторожной небрежностью: – У тебя, здесь отец, да? Эмили молча кивает, утирая рукавом толстовки соленые слёзы, застывшие на щеках. В воздухе на миг повисает молчание, а затем девочка, словно решившись на что-то, робко начинает: – Понимаешь, он публичный человек, постоянно в разъездах, и мы очень редко видимся, – ей очень не хочется выносить переживания наружу, но желание выговориться оказывается сильнее. – Последний месяц он постоянно был во Франции, а теперь решил сделать мне сюрприз, приехать неожиданно перед своими гастролями с новым альбомом, а в итоге я узнаю об аварии, – девочка печально вздыхает, но в глубине души чувствует, что груз событий стал чуточку легче. – И расстались мы с ним на не самой лучшей ноте, – глаза затягивает пелена воспоминаний. – В тот момент мне показалось, что своих поклонников он любит больше меня. Как же глупо... – она опускает голову как можно ниже, желая скрыться от этого гнетущего чувства, и не может удержаться от очередного всхлипа. Последние слова пролетают мимо ушей Анны, которая сейчас мысленно собирает детали в одно целое. Вдруг разум озаряет вспышка, и девушка с сомнением произносит: – Эмили? Та с удивлением вздрагивает, устремив удивленный взгляд на свою собеседницу. Во всем её облике читается один вопрос: «откуда?». Понимание приходит неожиданно. – Значит, ты одна из его поклонниц, да? Теперь всё ясно! – вся теплота и доверие вмиг пропадают из голоса и взгляда. Она-то думала, что наконец нашла понимающего, честного и искреннего человека, а дело вновь оказалось в её отце! Наверное, Эмили никогда не удастся избавиться от шлейфа его популярности и спокойно жить своей жизнью. Анна удерживает за руку порывающуюся уйти девчонку и на удивление спокойно отвечает: – Можешь называть меня как угодно, но я очень ценю твоего отца и всё, что он делает. Послушай, меня действительно заботит его судьба. – Да неужели?! – недоверчиво оборачиваясь, язвит Эмили. – А ты думаешь, почему я примчалась сюда из России? – невесело усмехается знакомая. – Вообще-то я собиралась побывать в Канаде на месяц позже, и то в Ванкувере, а не Монреале, но, как только услышала о происшествии, сразу же купила билеты на самолет. – Ты, – всё ещё не веря своим ушам, поражается Эмили, – прилетела сюда из России из-за него? – Я бы ни за что не стала тебе лгать, – становится понятно, что Анна считает это абсолютно естественным. Поехать в другую страну из-за того, что абсолютно чужой тебе человек попал в аварию? Слишком неправдоподобно. Несмотря на искренние уверения Анны, девочка не может отделаться от ощущения неправильности происходящего. – А откуда твой акцент? Он же истинно квебекский! – вот что мешало ей поверить в речи собеседницы. – Годы тренировок, – теперь улыбка на лице девушки абсолютно искренняя. – Мне очень нравится его звучание. – Отец так и не смог от него избавиться, – в голосе проскальзывает нечто, отдаленно напоминающее нежность. – Знаю-знаю... А ещё, – воодушевленно продолжает Анна, – я точно знаю, что он любит тебя сильнее всего на свете, – она зарывается рукой в пышные светлые волосы девчушки. – Чего только стоит свет, загорающийся в его взоре при упоминании о тебе. – Ты правда так считаешь? – зелёные глаза становятся всё менее колкими, заполняясь теплотой. – Конечно! – Анна притягивает девочку поближе к себе. – Ты – самое дорогое, что когда-либо у него было. Ты же его дочь. – Спасибо, – срывается с губ тихий шёпот. В этот миг, кажется, замирает время, отступая перед моментом единения душ. Их связывает музыка, а может, любовь к тому человеку, что лежит сейчас в больничной палате. – Ого! Уже семь часов, – возбужденно вздрагивает Эмили. – Врач сказал, что папу можно навестить вечером. Ты, – девочка вдруг вспоминает о своей новой знакомой, которой Гару дорог ничуть не меньше, – не обидишься? – Ну что ты, – ласково улыбается Анна. – Конечно, иди, я подожду тебя у входа. – Ты просто чудо! – сияет Эмили. Улыбка медленно сползает с лица девочки, когда она заходит в палату и видит отца – такой бледный, беспомощный, почти сливающийся с белоснежными накрахмаленными простынями, он ничуть не похож на того беспечного весельчака, каким всегда казался дочери. Острое чувство вины пронзает сердце. – Прости меня, папочка, – тихо шепчет Эмили, опускаясь на край кровати. – Я так виновата перед тобой... Я постоянно думала о том, что произошло в тот день, о всех тех вещах, которые наговорила тебе в порыве обиды. Знаешь, мне ужасно стыдно за каждое произнесенное слово. Ты был прав – я последняя эгоистка, – она тихо проглатывает подступающие слезы. – Не представляю, что случилось со мной в тот день. Я думала только о себе и даже не представляла, как больно могут ранить эти слова. Мне так жаль, что обидела тебя. Поверь, я не хотела. Если бы можно было вернуть всё назад! – Эмили на миг умолкает. – Я ведь знаю... всегда знала, как для тебя важна твоя работа. Но в тот день совершенно забыла, что не только я нуждаюсь в твоем голосе, твоей улыбке. Я забыла, скольких людей ты делаешь счастливыми, просто выходя на сцену. Вернись ко мне, папа, – горячо шепчет девочка. – Я обещаю, что такого больше никогда не повторится, я готова на всё, лишь бы ты был счастлив. Я понимаю, что это невозможно без сцены, без публики... Тем более, тебе так повезло с поклонниками. – Но больше всего мне повезло с дочерью, – мужская рука крепко сжимает девичью ладошку, а Гару, не открывая глаз, расплывается в улыбке. Эмили со счастливым возгласом бросается ему на шею, заставляя передернуться от боли, и радостно шепчет: – Ты жив... Ты жив! Как же я тебя люблю! – Я тебя тоже, милая, – легко усмехается Гару. – Но это все равно не повод ломать мне кости. Эмили заливается счастливым смехом, но объятия всё же ослабляет. – Солнышко, я безумно рад тебя видеть, – слабый голос наполнен теплотой и нежностью. – Прости, что сюрприз вышел таким скомканным, – губы искажаются в нервном смешке. – Как ни старался, за столько лет так и не смог научиться осторожности. – Это ты прости… Я столько всего наговорила тогда – до сих пор стыдно. – Забудь, – Гару крепче сжимает её руку. – Главное, что всё позади, а мы снова вместе. Их прерывает стук в дверь. – Время посещений закончится через пятнадцать минут, – смущенно заглядывает в палату молодая медсестра. – Не буду торопить, но потом зайду проверить, – с той же застенчивой улыбкой она скрывается за порогом, отправляясь предупредить остальных пациентов и их гостей. – Она права, – тихо произносит Гару. – Уже поздно, разве мама не будет тебя искать? – А как же ты? – Врач сказал, ничего серьёзного, так что через недельку должен быть как новый, – в глазах мелькает привычное озорство. – На мне всё быстро заживает, ты же знаешь. Дочь недоверчиво смотрит на Гару, не желая уходить. Тот собирает все силы и немного измученно улыбается, подталкивая её к выходу: – Не заставляй Ульрику волноваться, ведь она всё равно тебя любит. Поезжай домой. Я скоро буду, ты даже не заметишь, как пролетит время. Готовая уже покинуть палату, Эмили оборачивается напоследок и тихо прибавляет: – Не пугай меня так больше. – Ни за что, милая,– приставляет он свободную от капельницы руку к невидимому козырьку. Эмили с уверенностью делает шаг вперёд, встречая одобрительную улыбку Анны. Девочка крепко сжимает протянутую руку, и подруги, обменявшись понимающими взглядами, продолжают путь вместе. И пусть их знакомство было ничтожно коротким, но, несмотря на тысячи километров и океан между ними, невзирая на малую вероятность еще одной встречи, вряд ли найдется что-то, способное разъединить эти ставшие родными души. Они всегда будут связаны невидимой нитью, которая не порвется даже спустя годы. Со временем из памяти сотрутся события этого дня, но на душе останется неясная теплота и нежность. Держась за руки, они чувствуют и понимают друг друга так ясно, как будто знакомы целую вечность. Сегодня к человеку, поющему в свете софитов, прикованы два самых верных взгляда, и пусть он поёт лишь для одного из них, они оба сияют одинаковой любовью. И эта любовь согревает сердце певца, когда он даже не подозревает о её существовании...