Монстр в Париже: альтернативный финал

Комиссар Мэйнот подгадал так, чтобы приехать в кабаре как раз тогда, когда прекрасная Люсиль закончит выступление. Он совершенно не жаждал еще раз услышать, как она поет - вполне достаточно того, что он слушал ее вчера, а она со сцены видела, как он слушает и аплодирует. Теперь же он надеялся проникнуть к ней в гримерную и, пустив в ход испытанный набор любезностей, посмотреть, хорошеет ли она еще больше, когда краснеет. Поначалу казалось, что удача сопутствует ему в этом начинании. С молчаливого благословения мадам Карлотты он стремительно поднялся на третий этаж, ступил в узкий и темный коридор, в дальнем конце которого располагалась гримерная Люсиль - и в этом коридоре увидел ее самое. Видимо, он явился перед ней внезапно, поскольку она вскрикнула и отшатнулась. - Простите, моя дорогая, если я нечаянно напугал вас, - произнес комиссар, чрезвычайно довольный собой. - Я лишь спешил засвидетельствовать восхищение сегодняшним вашим... - но тут он осекся, ибо из темноты коридора за спиной Люсиль выступил некий мужчина в белом костюме и широкополой белой шляпе. Он был очень высок и очень широкоплеч. Казалось, что если он как следует поведет плечами, то своротит стену. Лицо его было почти скрыто полями шляпы и белой полумаской. Комиссар увидел лишь подбородок и кончики длинных бакенбард. - Кто это? - спросил он резко, ибо размеры незнакомца произвели на него сильное и неприятное впечатление. - О! - воскликнула Люсиль. - Дорогой комиссар, я ни за что не поверю, что вы, тот, чья наблюдательность стала притчей во языцех, не заметили мсье Франкура на сцене! Мэйнот слегка нахмурился: на мгновение ему показалось, что она насмехается над ним. Но, разумеется, такого просто не могло быть! - Конечно, я заметил, - ответил он. - Я имел в виду, представьте нас. - Ах, - прощебетала Люсиль, - я так неловка. Комиссар полиции Мэйнот, главная опора закона и порядка в Париже. Мсье Франкур, мой добрый друг, музыкант, который приехал издалека. Он не очень хорошо владеет французским. Комиссар Мэйнот кивнул и протянул мсье Франкуру руку. Тот уставился на нее, словно колеблясь, стоит ли рисковать и протягивать в ответ свою. - Пожмите же друг другу руки, господа! - промолвила Люсиль, и это наконец подтолкнуло мсье Франкура к активным действиям. Он неуверенно вытянул руку вперед, и комиссар тотчас стиснул его пальцы со всей энергией, на которую был способен. Ладонь мсье Франкура оказалась твердой, как дерево, и какой-то... ребристой. Комиссару Мэйноту редко попадались на жизненном пути мужчины, способные выдержать его сердечное рукопожатие без вскрика и сохранить при этом подвижность правой руки, и не сказать, чтобы он сильно радовался каждой такой новой встрече. В этом заключалась первая причина той неприязни, что он ощутил к мсье Франкуру, еще даже не успев обменяться с ним и несколькими словами. Но была также другая, более значимая причина. Есть два типа гордецов. Те счастливчики, кому выпало принадлежать к первому типу, наделены поистине несокрушимой верой в собственные достоинства, и их уверенность в любви и восхищении окружающих не пошатнется, даже если окружающие возьмутся доказывать обратное прямым текстом и в самых однозначных выражениях. Люди же второго типа (к которым, себе на беду, принадлежал комиссар), напротив, смотрят на жизнь более трезво и в том, что касается чувств окружающих, наделены какой-то болезненной проницательностью. Так, в предыдущую их встречу комиссар Мэйнот ясно видел, что Люсиль старается ему понравиться. Сейчас же - и это он тоже видел ясно - ее ни в малейшей степени не заботило то впечатление, которое она производит на него. Причину сей печальной перемены искать не приходилось - она возвышалась прямо перед ним, и нужно было быть блаженным гордецом первого типа, чтобы ее не заметить. - Рад знакомству, - произнес комиссар тоном, в котором ясно звучало “Рад буду пройтись раз-другой по вашей могиле” - и, высвободив руку из хватки мсье Франкура, небрежно заложил ее за спину, чтобы незаметно размять пальцы, нывшие от ответного пожатия. - Нравится ли вам Париж? Этот вопрос заставил мсье Франкура глубоко задуматься. В коридорчике ненадолго воцарилась тишина, а затем тишину эту нарушил странный стрекочущий звук. Комиссар Мэйнот в изумлении воззрился на мсье Франкура. Люсиль в изумлении воззрилась на мсье Франкура. А мсье Франкур, прочистив горло таким оригинальным образом, наконец ответил: - Да. Голос у него оказался неожиданно высоким для такого громилы, и этот простой факт наполнил сердце Мэйнота мрачной радостью. Последовала еще одна пауза, в течение которой мсье Франкур несколько раз открыл и закрыл рот, словно не находя нужных слов, а затем, все же отыскав их, существенно развил свою предыдущую реплику. - Жаль только, - поведал он все тем же высоким голосом, - что люди такие нервные. Комиссар, находясь во власти антипатии, едва не воспринял эти слова как оскорбление, нанесенное ему лично, но прежде, чем праведное негодование вынудило бы его сказать что-нибудь излишнее, он сообразил, что мсье Франкур, очевидно, имеет в виду истерический тон, единодушно избранный всеми газетами, вышедшими сегодня. - Понимаю, - кивнул он и улыбнулся ободряющей улыбкой, адресуя ее более Люсиль, нежели ее аккомпаниатору. - Вы имеете в виду монстра. Но будьте снисходительны к парижанам, мсье. Чье сердце не наполнится леденящим ужасом от осознания, что в одном с ним городе, по одним и тем же улицам бродит ужасное кровожадное создание, с чьих клыков капает слюна и чьи глаза горят неутолимой жаждой убийства? Мсье Франкур открыл рот, словно собираясь что-то сказать - и закрыл, решив, видимо, не говорить ничего. - К счастью, - воодушевленно продолжал комиссар, решив про себя, что мсье Франкур идиот, - им недолго уже осталось бояться. Скажу вам по секрету, мсье: монстр уже почти у меня в руках. Сам того не подозревая, он оказался под колпаком полиции. На завтрашней пресс-конференции я, выражаясь фигурально, загоню первый гвоздь в его гроб, мсье! Странное и сильное чувство отразилось в глазах мсье Франкура, но комиссар Мэйнот был слишком увлечен своим выступлением, чтобы понять, что чувство это - паника. - О, уверена, у вас все получится, - промолвила Люсиль. - А теперь я вынуждена извиниться и покинуть вас, дорогой комиссар. Видите ли, мсье Франкур буквально только что сошел с поезда, и я обещала помочь ему устроиться... Большое спасибо, что взяли на себя труд подняться ко мне, ваше мнение чрезвычайно лестно для меня. Приятного вечера, комиссар! Выпалив все это и напоследок улыбнувшись так, что на щеках ее проступили очаровательные ямочки, она с большой ловкостью оттеснила мсье Франкура к гримерной, втолкнула внутрь и захлопнула дверь у комиссара перед носом. Несколько мгновений он взирал на дверь, кипя от молчаливой ярости. Если бы человеческий взгляд мог оказывать на окружающие предметы какое-то физическое воздействие, то взгляд комиссара Мэйнота неминуемо расплавил бы медную табличку с гравировкой “Люсиль”. Она не пригласила его войти! Она насмехалась над ним - теперь-то уж он был в этом вполне уверен. Пренебрегла им ради какого-то непонятного иностранца, который неспособен нормально изъясняться по-французски и носит бакенбарды, устаревшие еще в прошлом веке! Задыхаясь от негодования, комиссар сбежал вниз по лестнице, выскочил на вечернюю улицу, нырнул в нутро служебной машины - и обнаружил там инспектора Патэ. Обычно вид круглой усатой физиономии инспектора не вызывал у комиссара особого энтузиазма, но сейчас, однако, он искренне обрадовался встрече. - Вы как раз кстати, Патэ! - провозгласил он, устраиваясь на сиденье. Инспектор Патэ был ошеломлен такой удачей. - Прошу прощения, комиссар, что вынужден побеспокоить вас так поздно, - начал он, нервно разглаживая усы, - но только что поступила свежая информация. Совсем недавно, буквально пару часов назад, монстра видели... - Прекрасно, Патэ, прекрасно, - кивнул комиссар. - Но это может подождать. У меня есть для вас новое задание! - Весь внимание, комиссар. - Нужно разузнать все об одном человеке. Его зовут Франкур, он иностранец. Только что приехал в Париж. Предположительно, на поезде, хотя, возможно, и врет. Сегодня выступал на сцене кабаре. Вы должны выяснить, кто он, откуда, настоящим ли именем пользуется и нельзя ли его за что-нибудь привлечь. Все ясно? - Практически все, комиссар. Только один вопрос. - Что еще? - нетерпеливо спросил комиссар. - Как это связано с поимкой монстра? Комиссар Мэйнот прожег подчиненного начальственным взглядом самого высокого качества. - А вы сами как думаете, Патэ? Паническая работа мысли отразилась на лице Патэ. - Боюсь, комиссар, я не улавливаю связи... Мэйнот вздохнул и покачал головой. - Очень, - сказал он, - очень прискорбно слышать это от человека, занимающего вашу должность. Так вот, Патэ, раз уж вам недостает сообразительности, чтобы понять всю важность моего задания, то постарайтесь хотя бы компенсировать этот печальный недостаток усердием. Если потребуется, привлеките к расследованию полицейских, которых вывели на улицы для дополнительного патрулирования. Делайте, как сочтете нужным, но завтра утром я должен знать об этом Франкуре все! Теперь вам ясно? - Вполне ясно, комиссар, - тихо ответил Патэ. - Тогда исполняйте! - Слушаюсь, комиссар. Да, позвольте спросить, как поживает ваша рука? Левую руку комиссар Мэйнот повредил накануне, когда, осматривая оранжерею старого профессора, понесшую урон от вандализма двух молодых кретинов, он поднял с земли какую-то разбитую склянку и нечаянно вогнал осколок себе в ладонь. Сегодня порез воспалился и на всякое неосторожное движение отзывался ноющей болью, однако комиссар Мэйнот был не из тех людей, что с охотой признаются в своих слабостях. - Благодарю вас, - сказал он отрывисто. - Займитесь уже делом, Патэ. И, выставив инспектора из автомобиля, велел шоферу ехать домой. Если бы комиссар Мэйнот, движимый гневом и ревностью, не покинул кабаре столь поспешно, а задержался хотя бы на пять минут - скажем, для того, чтобы сообщить мадам Карлотте все, что он думает о поведении ее племянницы - так вот, задержись он хотя бы на пять минут, и его ушей неминуемо достиг бы громкий вопль на два голоса, исторгшийся из гримерной Люсиль. Случись это, и вся наша история, возможно, пошла бы по-другому. Однако в тот момент, когда вопль прозвучал, комиссар уже сидел в машине, раздавая указания инспектору Патэ и заодно топчась по его самолюбию, и потому ничего не слышал. Предоставим же комиссару Мэйноту ехать домой, используя служебную машину в личных целях, и узнаем, что произошло в кабаре после его ухода. А произошло вот что: лишь чуть-чуть разминувшись с разгневанным комиссаром, по лестнице, ведущей к заветному коридору, стремительно взбежал Рауль. К груди он прижимал бутылку шампанского. Эмиль, шедший у него в кильватере, двигался совсем не так стремительно. - Ты уверен, что это уместно? - говорил он на ходу. - Следует ли нам лезть туда, куда нас не приглашали? Наверняка мадемуазель Люсиль устала после выступления и будет совершенно не в восторге от того, что кто-то нарушит ее... Рауль, не замедляя решительного шага, энергично отмахнулся бутылкой от этих разумных доводов. - Я знаю ее с самого детства, - возразил он веско. - А узы детской дружбы, чтоб ты знал, дорогой Эмиль, это самые крепкие узы, которые только бывают в мире. С кем, как не с другом детства, можешь ты разделить драгоценные жемчужины воспоминаний о лучших днях, которые уже никогда не вернутся? Кто помнит твои первые радости и первые горести так же ясно, как и ты сам? Конечно же, малышка Люсиль будет просто счастлива меня видеть! Эмиль, чьи драгоценные жемчужины воспоминаний о лучших днях сводились в основном к тому, как его били более спортивные ребята, спасовал перед этим аргументом и более не пытался остановить товарища. Рауль постучал в филенку двери и, когда изнутри раздалось: “Кто там?”, ринулся в гримерную. - Это было... - начал он с большим воодушевлением, - это было... твое выступление, оно было... оно было просто... Эмиль осторожно выглянул из-под его локтя. По лицу мадемуазель Люсиль, которую появление новых поклонников очевидно застало врасплох, совершенно нельзя было сказать, что она счастлива видеть наперсника своих детских игр. Лицо обнаружившегося там же мсье Франкура, полускрытое маской, было непроницаемо. - … Просто очень даже ничего! - заключил наконец Рауль. - Знакомься, это Эмиль, мой друг. Эмиль, это Люсиль, моя... - Дальняя знакомая, - ледяным тоном произнесла Люсиль, протягивая Эмилю руку. Тот замешкался, не зная, следует ли проявить галантность и поцеловать даме руку, но в итоге побоялся, что будет выглядеть смешно и глупо, и ограничился неловким пожатием. - А вы, - продолжал Рауль, повернувшись к Франкуру, - вы были просто... просто... - рост и комплекция собеседника заставили его отказаться от оценки “тоже очень даже ничего”. - Просто потрясающе! Божественно! Люсиль, представь нас! - Рауль и Эмиль, мои знакомые, - промолвила Люсиль со сдержанной ненавистью. - Мой добрый друг мсье Франкур, музыкант, приехал издалека. Франкур, благодаря комиссару уже вполне освоивший церемонию представления, протянул Раулю и Эмилю руки. Увы, к этому времени он успел снять перчатки и забыть об этом, и его новые знакомые очень быстро обнаружили, что каждый из них пожимает тонкую трехпалую кисть, причем обе эти кисти - правые и торчат из одного рукава! Вот тут-то вопль и прозвучал. Впрочем, звучал он недолго. Люсиль сжала губы и двумя пощечинами вернула гостям присутствие духа. - Эй, прекрати нас бить! - воскликнул Рауль, хватаясь за щеку. - А вы прекратите орать! - ответила Люсиль, тряся ушибленной об его челюсть рукой. - Вы его пугаете! - Он нас тоже пугает! - возразил Рауль. - Люсиль, это же Парижский Монстр! Я только что пожимал руку!.. лапу!.. Люсиль замахнулась. - … Парижскому Монстру, - закончил Рауль значительно тише. - Люсиль, не делай резких движений и отходи к двери. Мы его пока отвлечем, а ты вызывай полицию. - Хватит! - воскликнула Люсиль, в сердцах топнув ногой. - Он монстр не больше, чем ты или я! Ты же был в зале, Рауль! Ты слышал, как он пел? Как играл? - У меня, может быть, нет музыкального образования, - ответил Рауль с достоинством, - но зато я привык доверять своим глазам! У него четыре руки! У него... жвала! Хитин! А эти жуткие глаза, полные хладнокровной жажды убийства!.. Эмиль не принимал участия в этом горячем обсуждении. Парализованный ужасом, он не отводил взгляда от Монстра - и увидел, как при последних словах Рауля глаза чудовища наполнились отнюдь не хладнокровной жаждой убийства (что было бы естественно и даже ожидаемо), а глубокой печалью. Словно не будучи в силах сносить поток сыплющихся на него упреков, Монстр ссутулился, руки его бессильно повисли вдоль массивного туловища, голова опустилась. Эмиль сглотнул, а затем решительно шагнул вперед, оттерев товарища плечом. - Мсье Франкур, - произнес он, - вы... ты... гм, вы отлично выступали сегодня. Я восхищен! Огромные и печальные желтые глаза заглянули ему в лицо. Эмиль, призвав на помощь всю свою храбрость, протянул руку и твердо пожал трехпалую ладонь Монстра, холодную и сухую. Франкур в ответ издал странный щелкающий звук, помотал головой, видимо, досадуя на себя за неспособность говорить по-человечески, несколько раз открыл и закрыл рот и наконец вполне членораздельно произнес: - Спасибо! - Он не монстр, - повторила Люсиль, глядя на Эмиля с благодарностью. - Это доброе, искреннее создание, наделенное прекрасной душой и огромным музыкальным талантом. Вы слышали, как он играет на гитаре? Он играл сегодня в первый раз! А как он поет! Вам когда-нибудь доводилось слышать такой голос? Пред этими аргументами Рауль смирился и протянул Франкуру руку, которую тот сердечно пожал. Таким образом церемония знакомства завершилась и настало время светской беседы. - Ну... - сказал Рауль; он мучительно искал подходящую тему, способную увлечь всех присутствующих, но все, что приходило ему в голову, это: “Как это вы так засунули лапы в брюки, чтобы вышло похоже на человеческие колени?” - Э... - сказал Эмиль, тяготившийся аналогичными поисками. - Хм, - сказала Люсиль, а Франкур издал стрекот, несший, по всей видимости, сходный смысл. Неловкое молчание уже готово было воцариться над ними, когда в дверь постучали, а затем безо всякой паузы в гримерную заглянула мадам Карлотта. - О, - произнесла она, обведя взглядом комнату и оценив собравшееся общество. - Сколько народу! Добрый вечер, мсье, - Эмиль, к которому это относилось, смущенно поклонился. - Рауль, несносный мальчишка, что ты делаешь с нашим шампанским? Впрочем, неважно... Взор ее обратился к Франкуру и Люсиль, которая подбоченилась в трогательно бесполезной попытке спрятать монстра от взгляда тетушки. Мадам Карлотта всплеснула руками с такой энергией, что зеркало на туалетном столике задребезжало в раме. - Это было не-под-ра-жа-е-мо! - воскликнула она. - Восторг! Фурор! Вам аплодировали минут пять, не меньше! Невероятный успех! Мсье Франкур, вы просто гений! Я была потрясена! Все были потрясены! Ко мне четырежды обратились дамы, желавшие хоть что-нибудь разузнать о нашем новом загадочном гитаристе... Люсиль толкнула Франкура локтем, и он после секундного замешательства отвесил мадам Карлотте глубокий и исполненный уважения поклон. - Чудесно, просто чудесно! - продолжала та. - Среди зрителей оказался репортер из “Газетт”, так он сказал, что не встанет из-за столика, пока вы не согласитесь ответить на несколько вопросов! О, как это замечательно! Завтра у нас будет аншлаг!.. - внезапно лицо ее омрачилось. - Мсье Франкур, - вскрикнула она в тревоге, - прошу вас, обещайте мне, поклянитесь, что завтра будете выступать тоже! На любых условиях! Я буду вас умолять! Люсиль будет вас умолять! Люсиль, умоляй его! Франкур, напуганный такой перспективой, поспешно кивнул. Из груди мадам Карлотты вырвался вздох облегчения. - Гений! - повторила она восторженно. - Гений с золотым сердцем! Скажу репортеру, чтобы подождал, - и, еще раз воскликнув на прощание “Волшебно, волшебно!” - она удалилась. Люсиль выждала немного, после чего выглянула наружу и убедилась, что какая-либо веская причина не вынудила ее тетушку задержаться под дверью гримерной. Когда она вернулась к друзьям, лицо ее выражало досаду и беспокойство. - Только репортера из “Газетт” нам не хватало, - произнесла она растерянно. - Что я ему скажу? И главное, что ему скажет Франкур? Франкур открыл рот, пытаясь, по-видимому, выдавить из себя какие-то слова утешения, но Рауль его опередил. - Послушай, - воскликнул он, - это же очень кстати! Все складывается наилучшим образом, разве ты не видишь? Все воззрились на него в недоумении. - Где надо прятать что-либо, если хочешь, чтобы это никогда не нашли? - продолжал он энтузиазмически. - Ответ: прячь на самом видном месте! Готов спорить, что комиссар Мэйнот в поисках Парижского Монстра будет обшаривать подвалы и чердаки, врываться в ночлежки, проверять заброшенные здания - но ему и в голову не придет, что Монстр в это самое время дает концерты перед самой почтенной публикой! Лицо Люсиль просветлело. Франкур понимающе закивал, показав в улыбке весьма впечатляющий ряд неровных зубов. Эмиль хлопнул в ладоши. - Чем больше о Франкуре будут говорить, тем лучше, - продолжал Рауль. - Тем меньше будет у комиссара поводов смотреть в его сторону. Пусть поет на сцене! Пусть дает интервью - в смысле, интервью давай ты, а Франкур пусть молчит и сохраняет таинственный вид. Пусть про него напишут в газете! Напечатайте афишу! Пусть весь город судачит о вас. - Он перевел дыхание. - Если комиссару не удастся поймать Монстра в ближайшее время, полагаю, он первый приложит все усилия, чтобы парижане поскорее забыли об этой неудаче. Стало быть, нам нужно только переждать опасное время, а потом уж будем решать, что делать дальше. Люсиль порывисто сжала его руку. - Рауль, - проговорила она, - все-таки иногда ты бываешь действительно умным! Спасибо! - Мой научный гений всегда к твоим услугам, - пробормотал Рауль, заливаясь кирпичным румянцем. - И вам спасибо, Эмиль, - продолжала она. Эмиль, смущенный ее благодарностью, которой он, по собственному ощущению, заслуживал очень мало, смущенно шаркнул ножкой. - Так что с легким сердцем ступайте общаться с прессой, - заключил Рауль, постепенно возвращаясь к своему обычному оттенку, - а мы с дорогим Эмилем будем держать руку на пульсе ситуации. - Каким образом? - воскликнул дорогой Эмиль в недоумении. - Каким? - повторил Рауль задумчиво. - О, знаю! Мы посетим пресс-конференцию, на которую комиссар Мэйнот столь любезно приглашал всех желающих в сегодняшнем выпуске "Газетт". Мы проникнем в его планы, мы будем предупреждены и вооружены. А теперь давайте уже разопьем бутылку, я устал ее держать! … Когда разговор сменился глухим хлопком, вслед за которым послышалось журчание и бульканье, официант Альберт наконец позволил себе покинуть пост и размять затекшие члены. Члены затекли преизрядно, поскольку последние пятнадцать минут он провел в комнате, смежной с гримерной Люсиль, балансируя на шатающемся табурете и прижимаясь ухом к отверстию вытяжки. Но, однако, результат стоил тех мучений, что выпали на его долю. Альберт расслышал не все, о чем говорили в соседней комнате, а из того, что расслышал, не все понял, но и того, что он сумел услышать и понять, было вполне достаточно. Внезапно он ощутил в себе небывалое гражданское самосознание. Его обязанность, понял он, его общественный долг - быть на завтрашней пресс-конференции.