breaking point.

Здравствуйте. Говорите 'здравствуйте' лишь тогда, когда выхода больше нет. И не верьте в глупую притчу — 'выход есть всегда' — люди, не берите на себя больше, чем вы можете, просто оставьте. Здравствуйте, люди, здравствуйте, потому что я хочу жить. Жить уже не только ради нее, но и жить ради себя. Здравствуйте, мне понадобилось на это целых пять лет, пять лет, которые стали апатией с короткими цветными вставками в виде отрывков — как мультик, точнее, как одна тридцатиминутная серия. Нет, это не строчки, охарактеризовавшие мое состояние — это строчки, которые выжигают бумагу, наверное, это так Сартр влияет. Наверное, на это влияют не только бесчувственные авторы и их бесполезные книги, но мусор из мыслей, который не выкинуть просто так. Просто так, которое режет по глотке, будто стекло проглатываешь, будто режет все, оставляя за собой лишь кровавые пятна. Оставь. Просто уйди - образ, уйди, который калечит и не лечит. Здравствуйте, просто спасибо, что слова еще есть, чтобы говорить это слово, потому что это впервые за пять лет. А еще мне хочется улыбаться, улыбаться, улыбаться и даже плакать с улыбкой, потому что опущенная голова и мокрые джинсы не приносят облегчения, лучше уж улыбка, а потом здравый ум. Улыбаться, как раньше, когда были живы эмоции и состояние - человек ты, я уж уверен - лучше всех, честно, а когда и не лучше, то через пару мгновений все будет хорошо, честно, я не шучу. Когда я в прошлый раз вышел из кабинета психолога, то уже с уверенностью отметил, что болен. Болен, потому что люблю копаться и возвращаться к своим проблемам, которые по истечении времени, как я рассчитывал, должны были забыться. Забыться, потому что я всячески пытался отгородиться от прошлого, от прошлого, которое сохранилось в фотографиях, настенных рисунках, невидимых касаниях и миража, что мёртвые умеют улыбаться ярче живых. Даже стоя у французского окна, на девятнадцатом этаже элитного центра, я до сих продолжал заниматься самокопанием, которое, как я чувствую, до добра не доведет. Стоя у окна, который открывает великолепный вид на многоэтажки, мост, людей; стоя с засунутыми в карман руками, чёткими образами перед глазами и чётким осознанием — заканчивай, брат, или после следующего посещения доктора ты точно выпрыгнешь из этого окна. Это легче простого — прыгнуть, но — 'здравствуй, Бека' — я уже не скажу никогда. Это чревато, поэтому надо завязывать, стирать образы, заканчивать жить с неким чувством, что, брат, а у тебя раздвоение личности, и я на полном серьёзе. Доктор этого не говорит, но его второй кожаный блокнот с моими воспоминаниями мне говорит, что я заигрался в умалишённого, но с хорошим лицом на людях. Заигрался в себе, как марионетка, которая не живая, а вроде и живая, когда за неё дергают ниточки. Руки, ноги, голова — все шевелится, но она мёртвая внутри. Я тоже мёртв, но мёртв частично. Частично, потому 'здравствуйте' заставляет жить, а ноги идти домой, а руки ждут, когда обнимут маленькое хрупкое тело, а улыбка ждёт, когда сможет стать настоящей. Настоящей хоть на мгновение и именно с тем человеком, у кого глаза цвета фиалки, которые могут становиться голубыми, а когда она сердится, и толикой черноты, но они все равно удивительно-притягательные, потому что они одни такие на свете, и они лишь для меня. Сегодня совсем холодно. Но не холодно, чтобы кричать на прохожих и гневаться всевышнему. Холодно потому, что в мире слишком много людей, люди, которые не нужны, но они есть, ходят, таятся где-то рядом и почему мысленно продолжают надоедать, хоть я их ни разу и не видел. Блокнотные страницы канули в прошлое, их больше не существует, как и моего дневника, потому что нет больше стимула и причин записывать свои воспоминания, когда хочешь их забыть. Нет стимула изводить просто так ручки, вырывать исписанные страницы, кусать колпачок, потому что присутствует некая нервозность. Нет причин, потому что это толком и не помогает, а лишь возвращает время вспять. Время, которое заставляет вернуться и вновь стать ненавистным мне свидетелем тех событий. Какой смысл всего этого? Становится ли легче от того, что ты выплескиваешь свои мысли на бумагу? Уж увольте, это все в прошлом, когда горестные моменты забывались с отголосками пламени и скрежетом свернувшейся бумаги. Тогда, но не сейчас. Бумага стала слишком холодной, чтобы впитывать в себя поистине горячие и болезненные воспоминания, которые, чёрт побери, так и остаются в памяти, не стираясь. Не стираются, потому что они в то же время отдают часто мягким и воздушным, таким, что раньше было близко и ранимо. Почему ранимо? Я боялся потерять, боялся разбить, а потом не собрать ни кусочка. Я так и не собрал потом, просто перестал пить кофе, который так вреден для здоровья. Я просто не хотел быть от него зависим, как зависим от собственных кусков жизни. Хэй, я вообще человек? Канада стала слишком холодна. Холодна по отношению ко мне. Холодной, потому что в воздухе не летает больше та спасительная мысль, которая была раньше - переживешь/забудешь/успокоишься. Северная Америка стала ничем, потому что не дала свободы, а лишь заставила погрязнуть в куче дневников и написанной лирики, которую можно издавать, а лучше сжечь, а пепел развеять где-нибудь в Индии, чтобы забыть навсегда, но навсегда, не забудь. Самое лучше - хорошенько получить по голове, потерять болезненные воспоминания, а потом жить так, как хочешь ты, а не твоё сердце, которое из раза в раз сжимается от всплывающих случайно образов, от случайных знакомых силуэтов или похожих реплик. Сердце, ты когда успокоишься? Дай пожить, просто дай пожить, чтобы не обжигаться сигаретами и не проходить через тела людей, как привидение. Дай прийти в себя, чтобы не скрываться каждый раз, то выбрасывая пачку, то пряча её от дочери, чтобы не видела, что окно нараспашку, а клубы дыма испаряются в загнившем воздухе миллионного города, который полон людей. Город, который я стал ненавидеть спустя столько лет, после того, как и сам сюда сбежал. Город, который принёс чувство свободы, но свободы, от которой хотелось упасть где-нибудь под лестницей с бутылкой в руке. Канада, прости, но' здравствуйте' я так и не сказал. Канада не останется в сердце. Канада не будет вспоминаться, лишь пару документов будут напоминать о том, что когда-то мы там жили. Что когда-то я пытался спастись и убежать настолько далеко, что сел на первый рейс с ребенком и перелетел океан, оставив прошлую жизнь в далеком прошлом. Я убегал от проблем, которые продолжали нещадно преследовать, пытаясь ранить все больше. Задеть все больнее, оставив след поглубже. Слово 'не бойся' - ассоциируется у меня с - 'беги'. Убегать не боясь. Убегать так, чтобы не осталось сомнений, а разрывать будет до глубины души. И это выражение - 'мужчины не плачут' - просто забудьте эти строки, которые в настоящем времени нагло лгут и граничат с фантазией. Вновь покидая страну, убедитесь, что ваше новое пристанище будет сравнительно лучше по сравнению с тем, что было до. Убедитесь, что вы учли все прошлые ошибки, чтобы не повторить их в настоящем. Убедитесь, что вы научились исправляться и больше никогда не повторите того, от чего бежите за тысячи километров. Дышите ровно, глубоко, старайтесь не нервничать и не пить таблетки от головы, просто будьте готовы к двум исходам - либо все хорошо, и вы научились думать рационально, либо вы навсегда останетесь тем, кто будет продолжать наступать на старые грабли и биться, биться, биться, оставляя все новые и новые синяки. Решать вам, но тело не имеет девять жизней, как у кошек, да и мази нынче плохо помогают. Повторюсь, решать вам, я только говорю. Следующий рейс - Монреаль - Прага. Надеюсь, старинный город, который умеет хранить секреты, сбережет и мой, а я попытаюсь его забыть, чтобы самим не проболтаться, я постараюсь его вычеркнуть кнутом, оставив на пряник что-то более новое и не такое саднящее.