Ты запретишь!

Сидит передо мной. Кисть перебинтована. Очень удивлён, недоверчиво спрашивает: -То есть, это сделали Вы? -Ну, как я? Просто поняла, что ты не пойдёшь просить помощи у отца, и навестила его сама. А он, ведь, легко найдёт, что предъявить Разумову. Михаил, тревожно глядя на меня, нервно спросил: -Что он сказал, мой отец? -Он согласился помочь. Он же твой отец! А ты – его сын. Вы не чужие люди, не забывай об этом! -Не чужие…. Зотов горько усмехнулся. -Миша, я уверена, что в глубине души, он чувствует, что виноват перед тобой. -Виноват?! Да он сломал меня тогда, жизнь мою сломал! Он меня тогда чуть не убил, – стиснув зубы, процедил Михаил. В его потемневших глазах яростно зажглась ненависть. Здоровая рука сжалась в кулак .Он с силой ударил им по столешнице. -Ну, не убил же! – резко осадила его я. Потом, уже спокойнее, положила ладонь на его кулак, сказала мягче, - Миша, не надо так! Вы - родные люди, и нужны друг другу. -Он ненавидит меня, а я ненавижу его, - уже спокойно, даже как-то устало, сказал Зотов, разжал кулак, прижав ладонь к столу. Моя ладонь оказалась на его распростёртой ладони. -Он не ненавидит тебя и хочет помириться. -А Вы, Ирина Сергеевна, стало быть, в парламентёры заделались? Да я смотрю, вы с ним неплохо спелись! - он с силой вытащил руку из-под моей ладони, - Кресло начокруга мой папочка, чисто случайно, не предлагал? И за мной приглядывать, тоже – чисто случайно, не просил?! – его язвительная усмешка слегка покоробила меня, но я не стала придавать этому значения. Подпёрла подбородок ладонью, улыбнулась. Надо же! Они друг друга понимают без слов! Знают наперёд, что каждый из них может сделать. Отец и сын. -Чего Вы улыбаетесь? – не понял он. -Миша, для чужих людей, вы с ним слишком хорошо знаете друг друга! Мыслите почти одинаково. Да, предлагал! И место начокруга тоже… -И, Вы … согласились? – Зотов взволнованно смотрел на меня. -Как бы не так!- ехидно улыбнулась я, - Мне, Мишенька , и здесь неплохо! И потом, как же я буду за тобой присматривать, если в другой конторе буду?- мой весёлый смех слегка озадачил его. -Нет, серьёзно?! – удивился он. -Вполне! Да, и с завтрашнего дня ты не старший опер,исполняющий обязанности, а начальник криминальной полиции! Дела принимай, Михаил Евгеньевич! -А… как же Савицкий? - недоумевал он, - Это по просьбе отца? -Нет, Миша, это мой личный приказ! - строго ответила я. -Спасибо, Ирина Сергеевна! - он молча встал из-за стола и вышел… Галка Сердитых Часть пятая: «С ума сходят поодиночке» Прошло два дня. Начальник криминальной полиции ходил мрачнее тучи. Вернее, как тень. Сам потерянный, на подчинённых срывался не в тему. Потом, вообще, «окопался» в своём кабинете и никуда не выходил. Савицкий и Ткачёв случайно увидели, как Зотов свой пистолет разбирал и собирал несколько раз на дню. Своими опасениями поделились со мной: «Ирина Сергеевна! Может, у него совсем кукушка съехала?» Что-то беспокойно мне стало! Зашла к нему в кабинет: -Миш, я не понимаю! Раз сто тебе звоню по внутреннему телефону – ты трубки не берёшь! -Извините, Ирина Сергеевна! Я опять плохо спал, - еле говорит, на нём лица нет. Глаза больные, как у смертельно уставшего человека. -Да, что ж такое- то?! Миш, ну подстрелил ты мальчика из отцовского пистолета, дотащил ты его. Все, ведь, живы и здоровы!? -Это первый раз, когда я доброе дело сделал... и … последнее, - он поднял на меня полные слёз глаза, с трудом сдерживаясь, - Я с матерью с тех пор не разговаривал… до самой смерти. «Сейчас в моей душе поселилось очень знакомое мне чувство: леденящий душу ужас. Отец за украденный пистолет , наотмашь, нещадно бил Мишку ремнём. Избил до потери сознания. Мать всё это видела, но, вмешиваться не стала. Мальчишка звал её, просил о помощи. А она … просто ушла в свою комнату, потом сильно напилась…» Враз, что-то подступило, сжало горло спазмом. Трудно говорить. Больно. Ему, оказывается, ещё хуже, чем мне! Душа снова заполняется всеми чувствами сразу. До отказа. До рези в глазах. Смотрю на него с сочувствием, сожалением: -А сколько она прожила? -Двенадцать лет, - он усилием воли отогнал непрошенные слёзы, - И каждый год, за неделю до этого дня, она приходит ко мне во сне. Просит, чтоб я простил отца. Постоянно. А я пью. -Вот как?! Он поднял на меня измученное лицо, полные боли и отчаяния глаза и, как будто, взмолился: -Я устал. Я так хочу покоя!- вздохнул очень тяжело… Что я могла для него сделать? Попыталась, хоть как-то, выразить своё сочувствие: -Я понимаю. Я, наверное, должна что-то сказать… Но, не знаю, что… Поднимаюсь с места. Уйти? Нет, нельзя его сейчас оставлять одного! У него же пистолет! Ещё, не дай Бог, с собой что-нибудь сделает. Карпов – тот матёрый волк был, а крыша поехала - вон, сколько дел натворил! Зотов слабее его. Что же делать-то? Обхожу стол, приближаюсь к нему. Он сидит, опустив голову вниз. Весь - сгусток боли и нервов. Как мне выразить ему своё сопереживание? Положила ладони ему на плечо: -Миш, всё будет хорошо! – хотела уверить, успокоить его, что ли? Зотов поднял на меня лицо, смотрит на меня отчаянными глазами, а на губах – странная улыбка. Он тихо говорит: -Уже никогда не будет хорошо. Это останется навсегда здесь, - он стукнул кончиком указательного пальца себе в висок, - И здесь! – коснулся ладонью сердца. Горько усмехнулся: -Ир, я уже застрелиться хотел! – его отчаянная улыбка пугает меня. Так же улыбался Карпов, а потом были «двадцать минут его свободы». Страшно! Он продолжил: -Хотел. Только знаю, что и это не поможет. И ничего не изменит. -Миша, ну, что за мысли дурные?! Не смей! Не могу подобрать слов. Безумно жаль его. На секунду опять стало не хватать воздуха. Но, я справилась. В груди стало горячо. Не было никакой пустоты и апатии. Стало больно и горько. До слёз. Этот тридцатилетний парень так и остался с израненной душой и закаменевшим сердцем подростка. У меня, ведь, тоже сын есть! Осторожно (скорее, по-матерински) обнимаю его за плечи, прижимаю к себе его голову. А он… Он обхватил меня обеими руками за талию, доверчиво уткнулся лицом мне в китель, и начал рыдать, как ребёнок! Хочу его успокоить, глажу по вздрагивающим плечам, по голове. Нечаянно задеваю ладонью лицо. Оно всё мокрое от слёз. Они текут, не переставая. Господи, какие они горячие - меня даже обожгло! Если бы отец не обошёлся с ним тогда так жестоко, а выслушал и понял его! Или мать заступилась! Возможно, он не стал бы таким. Чувства ко мне вернулись, и это радует. Но, их оказалось так много! Не могу справиться с ними: слёзы подступили и невольно потекли по моим щекам. А я продолжала гладить его по щекам, вытирая с них его горючие слёзы. «Несчастный мальчишка!» - подумала я. И вдруг почувствовала, как … его тёплые губы касаются моих пальцев, - раз, другой, третий! Он целует мне руки?! Удивилась, немного смутилась, хотела отнять свои ладони от его лица. Зотов резко поднялся со своего кресла. Я невольно оказалась в его объятиях. Он уже не плакал, хотя, в глазах ещё стояли слёзы. Но, глаза эти были чистые-чистые, цвета небесной синевы! Он смотрел на меня и улыбался мне открытой, очень искренней улыбкой. Затем осторожно стёр ладонью слёзы с моего лица и …коснулся моих губ своими. Это был совсем не поцелуй мальчишки, а умелый, мужской и крепкий поцелуй. «Вот так Мишенька!» - подумалось мне. Я замерла на месте. Время, словно, остановилось. А дальше… Не знаю, почему, но я ему ответила! Мои руки оказались на его спине. Объятия стали крепче. «А у него сильные руки!» - мысли опять не к месту. Он долго не отпускал мои губы. А меня, как будто током дёрнуло: а как же Андрей?! Что я делаю?! Не хватало мне ещё одного романа с подчинённым, ещё моложе, чем небезызвестный всем майор! Я попыталась отстраниться. Михаил, с трудом оторвавшись от моих губ, моментально разжал руки и выпустил меня из объятий. Передо мной стоял уже совсем не мальчишка, а молодой мужчина. Он взял мои руки в свои, горячо расцеловал их. А я растерялась совсем, стою, как вкопанная. Не знаю, что делать. Зотов улыбнулся, отпустил мои руки. Его глаза лучились теплом: -Не бойтесь, Ирина Сергеевна! Никто и никогда не узнает, что здесь произошло. Слово даю! Сказал он всё это тихо, но очень твёрдо. И опять я невольно сравнила его с прежним начальником СКМ. Карпов, если слово давал, то держал его железно! Я улыбнулась. А он шагнул ко мне, и ещё , чуть потише, добавил: -Ир, спасибо за слёзы! Ты первая, кто искренне плакал обо мне. -Ой, тушь, наверное, сильно размазалась? – спохватилась я. -Нет, всё хорошо! – ободряюще улыбнулся он. -Ладно, Миш, пойду я!- немного смущаюсь. «Приглядела за Мишей, нечего сказать!» Он взял меня за локоть: -Ир, я понимаю – это всего лишь сострадание и сочувствие, но всё равно! Спасибо, что не оттолкнула меня. А я… Я умею быть благодарным! Пригожусь ещё не раз! - он отпустил меня, опять улыбнулся. Искренне. Я пошла к выходу. Он неожиданно догнал меня: -Постой! Я ещё раз хочу испытать это! -Что – это? – я не поняла, обернулась к нему. А он обхватил меня обеими руками и впечатал крепкий, настойчивый поцелуй! Я выставила руки вперёд, упёрлась ему в грудь ладонями. Миша, не отпуская моих губ, умоляюще смотрел на меня. И я уступила, не стала сопротивляться. Он, крепко обнимая меня, отпустил мои губы и прижался своей щекой к моей щеке, зарылся носом в мои волосы. Потом прошептал на ухо, слегка задев губами мочку: -Ты сама не знаешь, какая ты! – он с восторгом в глазах посмотрел на меня. Его ладони нежно гладили мои плечи и спину. В этот момент в дверь кто-то постучался. Мы отскочили друг от друга, как однополярные магниты. На пороге возникла фигура дежурного: -Ой, Ирина Сергеевна, и Вы здесь! -Что случилось, Олег? – взволнованно спросила я. -Убийство. Ну, там , похоже, бытовуха! Пьяные подрались между собой. Михаил Евгеньевич, опера все на выездах. Я пока патрульных на адрес отправил. Зотов с готовностью кивнул: «Сейчас съезжу туда, адрес давай!» Я, пользуясь моментом, выскочила из его кабинета. В коридоре столкнулась с Леной Измайловой. О, Боже! Мне ведь ещё предстояло сказать ей, что Рома больше не начальник оперов! Надеюсь, воспримет адекватно! Да, но и Савицкому я ещё не сказала… Она с любопытством смотрела на меня: -Ир, случилось что-то? -Нет, с чего ты взяла? -Ну, я же вижу: глаза красные! А у Зотова в кабинете ты что целых полтора часа делала? - лукаво улыбнулась она. -Полтора часа?! – удивилась я, потом усмехнулась, - Надо же! Уже и хронометраж провели! -А-то! – Измайлова никак не отставала. -Исповедь его выслушивала! – чистосердечно ответила я. -Ого! Наш Мишенька нашёл в тебе исповедника? – посмеивалась Лена. -Получилось так! У него, оказывается, были трудное детство и очень непростая юность . -То-то он таким вырос! – усмехнулась майорша. -Лена, как тебе не стыдно?! Я вполне серьёзно! Она переменилась в лице: -Что, правда?! -Правда. Не дай Бог пережить то, что пережил он. -Понятно! На жалость давил. Поди, ещё и слезу пустил! Я досадно поморщилась: -Лен, не надо так! -Что, пожалела его, да? А, вот, он тебя не пожалеет. Сама ещё увидишь! Я возмущённо взглянула на неё: -Перестань! -Ир! Вот, что хочешь со мной делай, не верю я ему! -Это твоё право: верить или не верить. Говорю, как есть: у нас достигнуто мировое соглашение. А, сама знаешь, даже худой мир, лучше войны. -Нет! Мне определённость нужна. По мне, так уж лучше война! От Зотова ничего хорошего ждать не приходится. -Лена, не усугубляй! Итак тошно! Измайлова усугублять не стала, а схватила меня под ручку и утащила обедать в кафе. А потом, ближе к ночи опять подступила пустота. Опять снилась Русакова. Зачем? Зачем она приходит ко мне?! От неё веет леденящим мою пустую душу холодом. Снова сжимает горло спазм, горит и разрывается всё в груди. Опять судорожно просыпаюсь в холодном поту. Мне страшно. Страшно и жутко. Чувство одно: ужас. Это, и есть, наверное, мучения, посланные мне – та самая небесная кара?