На улицах планеты...

— А кровь — всего-то плазма, в которой плывут клетки, как листья осенью по луже. — А почему как листья? — Ну, клетки тоже разные, одни умрут, появятся другие, кровь обновится, и будет новая осень — и новые листья потонут в ледяной воде. Тоже красивые, но уже совсем другие. — А те прежние листья? — Да о них и не вспомнят… Просто будет похоже, что новые — это те прежние, но нет. Те листья сгнили, замёрзли и, когда оттаяли, догнили уже окончательно. — Совсем догнили? — Конечно. Они догнивали весной под зелёным взглядом свежих, не знающих, что там под корнями деревьев и лапами собак их ждут они, когда-то тоже зеленые. — Мне страшно… — Всем страшно. — И даже тебе? Не верю… — Так, вам пиво повторить? — Подошедшая и прервавшая разговор официантка была невежливой и даже раздражённой. М-да, могла бы обращаться поприветливее с единственными посетительницами. Суббота, вечер, а, не считая этих двоих и персонала, только невостребованные столы и стулья скучно громоздятся деревянным многообразием пустот. Даже не верилось, что там, где тёмный лак покрывал столешницы и спинки, кто-то мог веселиться и болтать. Как не верится, глядя на скелет, что когда-то там висело тело… Оно ведь тоже веселилось, болтало, влюблялось до того как стало грудой костей. — Мне светлый лагер. — Я буду тёмный стаут. Официантка кивнула и ушла, в чёрной футболке и таких же штанах она походила на ворону, впрочем, пиво принесла быстро и, поставив два тяжелых запотевших стакана на стол, упорхнула. Посетительницы выпили, и та из них, чьи глаза были синее моря в ясную погоду, широко улыбнулась и проговорила: — Ты знаешь, у меня ощущение, что мы на свидании? Хотя ты вроде женщина, — после этих слов она хихикнула. Её собеседница театрально закатила глаза. — Что вы, Надежда, у меня всё сложно с гендером, я же не человек, я как бы и Василиса Премудрая, и Иванушка-дурачок, а ещё король Артур, фея и серый волк… — И белый китайский дракон… Ну, ты поосторожней с такой нетрадиционной самоидентификацией, знаешь ли, сейчас всяко может быть. — Так я же — волшебное существо, меня вроде как и нет. — Ну это прокуратура разберётся… Ой, не могу. Рассмеялись обе. Отхлебнули ещё пиво. Надежда спросила: — А помнишь, как мы с тобой познакомились? — Конечно, ты пряталась между моих строчек… Ну, как бы и строчки ещё не были написаны, так – разговоры среди костров. — Ну, да, костры, их было много в ту пору, люди грелись возле них, хотя всё равно тряслись от страха. И как тогда люди много убивали, но выбора не было: либо, ты либо тебя. Мне порою кажется, что ничего не поменялось. Кровь, костры, листья гниют, люди гниют, некоторые уже при жизни. — Гниют потому, что лгут. — Странно от тебя такое слышать. — Почему странно? — Ну, ты же тоже ложь… В тебе есть намёк, есть урок. Но ты же не правда. — Я вымысел. — А в чём разница? — Я сейчас разозлюсь! — Глаза собеседницы стали такие тёмные, зрачок, кажется, совсем слился с радужкой. Надежда знала, что обладательница этих глаз бывает весёлой, как щенок, и ужасающе беспощадной, как загнанная в угол раненая волчица. — Ты правда не понимаешь? — хрипло и глухо, не то сказала, не то прорычала она — Да я не существую. Просто давным-давно у только что рождённого из молнии костра кто-то рассказал меня… Если честно, не помню ни рассказчика, ни сюжета. Да и важно ли это? Я могла быть жестока и даже не всегда справедлива, но рожденные в моих строках герои учили, что надо побеждать чудовищ, спасать принцесс, хитрить с ведьмами и помогать раненым животным… — Ну, да и ещё надо засунуть несчастную утку, с иглой в яйце, в беднягу зайца… — засмеялась Надежда. Сказка нахмурилась… — Ну, это я немного перегнула. Когда уже забудут? — И яблоки не брать из незнакомых рук… Ну, или хотя бы тщательно их мыть перед едой. Засмеялись уже обе. Надежда смеялась заливисто, сверкая синими брызгами глаз, а Сказка хрипло, скалясь улыбкой. Когда успокоились, Сказка продолжила — Я никогда не была той пустой парализующей ложью, что даёт больше вопросов, чем ответов, путает мысли, озлобляет и заставляет бояться и видеть кругом только врагов. Знаешь, настоящие сказочники всегда могут разглядеть правду. — Знаю, но куда прячутся сказки, когда гремят взрывы? Всем сейчас так страшно, и кровь на листьях, столько ненависти, боли. Пришла осень, и даже осень ничего не спасла. — Ох, и проткнула я бы сейчас иголкой чьи-то яйца! — зло сказала Сказка, потом грустно посмотрела в сторону, пробубнила под нос. — Где прячутся сказки? Да не прячемся мы. Чего бояться тем, кто пересказывал, как вороны выклёвывают глаза… — Но в жизни бывало и пострашнее: людей толпами в печах сжигали… — Так и в сказках сжигали и тоже в печах… Но ты вроде веришь в людей, даже любишь их. — Да, люблю. Знаешь, меня всегда восхищало, что люди, в отличие от листьев, знают, что танец клеток с кислородом в их крови когда-нибудь остановится и всё сгниёт… Сгниёт и не постесняется. — Думаешь, знают? — Ну, все рано или поздно узнают и как-то живут с этим. Любят, верят, надеются, пишут музыку и стихи, вон даже додумались рассказать про несчастную утку в зайце… — Ну хватит уже… — Что-то ещё заказывать будете? — Похожая на ворону официантка хмуро смотрела на Надежду и Сказку. Паб понемногу наполнялся посетителями… А где-то солнце золотило синее небо и способные отличить правду от лжи сказочники писали, что принцесса спасётся, кощей умрёт в своём логове, а Тихиро полетит на белом драконе. Листья плескались в луже, смерть собирала новый урожай. Было так страшно, впрочем, страх ничего сейчас не решал.