***
— Ну, ты же пользуешься тональным там всяким кремом! Вольдемар сказал без капли вопросительной интонации. Наденька невольно провела по лицу рукой и взглянула на горлышко чёрного бадлона, следов и разводов там не было. Повисла пауза. — И? — нетерпеливо протянула она. — Вот! Маскируешь недостатки, прячешь, так сказать, кожу, а если глубже копнуть, то обманываешь… И это понятно: кому хочется про себя и свою кожу правду. В парке, где они сидели, напротив их скамейки холодно сверкало большое озеро, а слева стояло кафе с таким остеклением, что окна с внешней стороны как зеркала. Наденька посмотрела в одно из таких окон, как бы проверяя правду о своей коже, вздохнула. — Не сплю нормально две недели, вот синяки и замазала. При чём тут это вообще?! Херню несёшь, я пошла. — Э, стой, ты же у нас последняя уходишь! — Так, всё! Пока! Она уже подскочила, когда он тихонько взял её за рукав куртки. — Да погоди! Я не то сказать хотел. Просто…как бы объяснить… Нельзя винить людей, что они верят в то, что маскирует их недостатки. Если так разобраться, мы слабые… — Какие нахрен «мы»?! Ты, вообще, не человек! Да пошло всё… Вот к тебе пусть всё и идёт! Наденька замерла, и он заметил, что она как будто ссутулилась, скукожилась и как-то некрасиво похудела, проступили скулы, и нос казался длиннее. — Что с тобой? Материшься через слово, психуешь, дошла вон вся. — А как тут не дойти, о чём, вообще, можно сейчас говорить и рассуждать? Она плюхнулась опять на скамью и принялась тереть лицо, но не плакала. — Ну ладно тебе, и не такое же бывало. — Вот я и надеялась, что больше не будет! — Ну, если сама Надежда надеялась… Сказав это, он невольно засмеялся, она криво улыбнулась… — Надежда надеялась… Он засмеялся громче, получил острым локтем в бок. Опять замолчали. Весенний парк был малолюден, мимо прошла бабушка с огромной лохматой лайкой на поводке. — Ну… Люди слабые, что дальше? — А то, что одно дело признать — вы настолько слабые, что с вами делают, что хотят, не спрашивая ни разу, рушат привычный уклад жизни, лишают выбора и свободы, взамен же дают нарядные лозунги. А другое — считать, что вы страдаете за доброе дело и ещё щепотку зрелищ. Так ведь легче, красивее, и всем хочется, чтобы было легче и красивее. — Так, а доброе дело какое? — Да нет в людском мире кристального без примесей добра, а то, что есть, может и должно быть с кулаками, но добро с ракетами… — Надежда надеется. А такой, как ты, рассуждает о добре… Мир ёбнулся! — Сама же спросила… И хватит материться: тебе не идёт, — проворчал он. Наденька дернула плечами и вздохнула. — Я замёрзла. — Пойдём тогда, кофе выпьем. В любой непонятной ситуации надо кофе пить, а если совсем тяжело, то двойной. — Пойдём. Они поднялись со скамейки и двинулись к зеркальному кафе. Наденька посмотрела на своего спутника, высокого и с приторно правильными чертами лица, – он вроде раздражал, но было в нём что-то, и захотелось спросить именно у него. — Как ты думаешь, всё наладится? Вольдемар замер, ветер стал теплый и плотный, как будто обволакивал. — Как ты думаешь, всё наладится? Требовательно кричала Надежда, и вопрос застревал в густом ветре, Вольдемар почувствовал себя муторно, словно придавленным этим вопросом, этим кристально синим её взглядом. — Ты у меня спрашиваешь? Мне-то откуда… — Всё понятно. Сказала будто выплюнула и быстрым шагом пошла в сторону от парка. Вольдемар стоял, глядя ей вслед, потом тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, и поспешил, буквально побежал следом. — Да погоди, мы же кофе хотели… Мы же не договорили… Как у вас дела? И где, вообще, Любочка? Надя чуть замедлила шаг и тихо, как себе под нос произнесла: — Там же, где и восемь лет отиралась. От её ответа он ухмыльнулся, обогнал, шуточно преграждая путь — Восемь лет – смешно… А думаешь, кто это придумал? Вот там, откуда я пришёл, и придумали. После этих слов Наденька дала ему по шапке, шапка съехала, чуть обнажая маленькие рога. Небо было пронзительно синее с жёлтыми разводами солнца.***
Где-то, откуда он пришёл. — Так они воюют? — Говорят, что нет… Не воюют. — Но запустили ракеты? — Да! — И не воюют? — Говорят, что не воюют! — А чего они хотят? — Говорят, что мира. — Но арестовывают и бьют тех, кто пишет плакаты против войны? — Да. — Кидают ракеты и арестовывают тех, кто пишет, что против войны… При этом хотят мира?! — Они говорят, что защищаются! — От кого? От плакатов против войны?! — Нет, от нацистов! — А нацисты против войны… Измельчали, значит, нацисты. Хотя, может, перепутали с пацифистами. — Нет. Они говорят, что нацисты там, куда направили ракеты. — А как они определили там нацистов? — Не знаю, но президент той страны, куда направили ракеты, по происхождению еврей. — Так они считают, что нацистами управляет еврей? — Я… Я не знаю. — Вообще, логика железная, я бы лучше не придумал.