За синими реками, за дальними горами

*** - Отпустите её, - медленно повторил Тоши, сдвинув к краю рта свою палочку заморскую, а сам меч узкий перед собой нацелил. Стрельцы попятились, но Полкашка их удержал. - Ты что же, басурманин, ума лишился? - спросил он, а у самого голос пророкотал, как рычание пса подзаборного. - Чего лезешь? Царевна эта из терема сбежала, куда её наш государь-батюшка заточил, за то, что слишком много вольностей себе позволяла! Так что опусти железку и не лезь не в своё дело. - Ах ты, леший вонючий! - аж задохнулась я от негодования и закрутилась в руках у стрельца, как змея на солнце. Полкан и ухом не повел, а гость наш иноземный и впрямь оружие опустил, да пару шагов вперёд сделал. - Разумеется, это не моё дело, - проговорил он, да так страшно его голос звучал, что на месте стрельцов я бы давно бы на край света убежала, - но нигде я не слышал о таком, чтобы слугам позволялось запросто хватать детей своих повелителей. Меня это самоуправство, честно признаюсь, бесит. Говорил, а сам на Полкана наступал, медленно, неслышно, как кот, что на крысу охотится. Папенькин любимец супротив него смотрелся, как бочка пузатая супротив тростинки. Только бочка эта, кажется, испугалась и начала понемногу пятиться. - Ты чего это, чужеземец? - пробормотал Полкан. - Чего задумал? Лезвие со свистом прорезало воздух и уперлось в полканье пузо, проткнув исподнее. Плечо стрельца подо мной вздрогнуло, и я почуяла, как его затрясла мелкая дрожь. - Вы отпустите царевну-сан, - глухо сказал Тоши, глядя Полкану прямо в глаза, - а я сам доведу её до комнаты... - Терема, - просипел боярин, кося глазами на блестящую сталь. - Неважно. Вы мне не нравитесь, да и ей, по-моему, тоже, поэтому так будет лучше для нас всех. - Я... - Лучше. Для всех, - с нажимом повторил Тоши, и я поняла, что трясусь сама. Уж не знаю, кто он такой в своей стране, но страху навести умеет, ой, как умеет! Лицо Полкана сморщилось, будто он молока скисшего хлебнул. Папенькин любимец быстро закивал, и стрелец поставил меня на пол. - Недолго тебе трепыхаться осталось, Забавушка, - с угрозой пробормотал Полкан, поглядывая поверх моего плеча на чужеземца, - ох, недолго, попомни мои слова! - Недолго тебе осталось в любимцах у царя-батюшки форсить, - перебила я его, а сама почувствовала, как голос от злости захрипел. - Ты меня давеча спросил, зачем я сюда с утра пораньше прибежала, так я отвечу! Уперла я руки в бока, как сенные девки делали, да повернулась так, чтобы и Тоши видеть, и Полкашку из виду не упускать. А тот заподозрил что-то и побелел, ровно сметана. - Поведай-ка нам, Полкаша, - нараспев произнесла я, - о шкурках заячьих да о том, о чём вы с Тришкой толковали! Глянул на меня Тоши искоса, а Полкан поперхнулся и пролаял: - К-каких ещё шкурках? И выложила я всё без утайки. И про планы его коварные, и про то, как оставить он всех в дураках хотел, а страну нашу опозорить на весь свет. Баю, а сама вижу, как вытягивается лицо у любимца папенькиного, да загорается в глазах у чужеземца огонь опасный. - Это правда? - спросил он, когда я речи свои закончила. Полкан аж съёжился и заюлил: - Да что вы, господин боярин басур...иноземный, как подумать-то такое могли! Забавушка всегда с фантазией была, мало ли, что ей там присниться могло! Не верьте вы байкам девичьим, молодая она да глупая... Запрокинул чужеземец голову, втянул воздух с присвистом и прошипел: - А об этом мы уже с твоим царём поговорим! Захлопнул рот Полкан, опустил подбородок на грудь, не смея глаз поднять. Почуяла я - не видать ему золота иноземного, сорвалась его хитрая задумка. Только если и раньше мне несладко приходилось, то теперь вовсе узнаю, почём фунт лиха! Подумала об этом - и вся храбрость ушла, как корова языком слизнула. Спрятала я лицо в ладони, и только услышала, как убрались Полкан со стрельцами прочь, бормоча что-то себе под нос. - Смелая вы, Забава-сан, - услышала я голос Тоши, и щёки мои против воли вспыхнули. – Я сразу почувствовал, что этот... Как его зовут? - Полкан, - тихонечко подсказала я, а сама чувствую - сдавило горло что-то. - Хитрый этот ваш Полкан, от такого только и жди обмана. Попросим сегодня о встрече с вашим царём, но в ваших словах у меня сомнения нет. Думаю, сегодня же вечером отбудем обратно. Отняла я ладони от лица и вдруг выпалила: - Возьмите меня с собой! Только с языка слетело, как меня в жар бросило от такой дерзости необыкновенной. Гляжу, а Тоши уставился на меня как на зверюшку диковинную. - О чём это вы? Я тяжело вздохнула. Отступать было некуда, ведь слово не воробей. Придётся полностью ответ держать. - Сживёт меня Полкан со свету за то, что все планы его выведала и вам открыла, - горько поведала я. - Да и давненько его мне в женихи прочат, всё одно - нет мне в папенькиных палатах жизни спокойной! Говорю, а сама в пол гляжу. Очень интересным он мне показался. Страшно глаза поднять, страшно взглядами с гостем чужеземным встретиться. Долго молчал Тоши, так долго, что мне показалось, будто вечность минула. - Не всё так просто, Забава-сан, - наконец, молвил он. - Представляете, чем чревато ваше исчезновение из страны? Будь вы обычной девушкой, всё бы обошлось, а так... Вы же не хотите войны? Надежда, вспыхнувшая ярким пламенем, угасла, как лучина под дождём. Внезапная догадка осенила меня, но я заранее поняла, что она будет бесполезной. - У вас есть летучий корабль, - сказала я, а сама чувствую: катятся, катятся жгучие слёзы по щекам, - коли вы поведаете об этом моему батюшке, он возражать не станет, уж поверьте мне! Глубоко вздохнул чужестранец, а потом заговорил со мной, как с дитём малым, неразумным: - Вам будет лучше в родной стране, царевна-сан. Наша страна - она для вас покажется непривычной, дикой и страшной, и сами горько пожалеете, что бросили родной дом. Я не знаю ваших порядков и нравов, но уверен в том, о чём говорю. *** Вернулась я в хоромы, захлопнула дверь и кинулась на перину пуховую да зарыдала так горько, что, казалось, сердце разорвётся. Желанная свобода поманила крылом и исчезла в небе, как голубка белая. И что меня за язык тянуло? Зряшная это была надежда, а я круглой дурой была, осмелилась речи такие вести. Опять при чужеземце опозорилась. Но и он хорош! Вытерла я слёзы и сжала кулаки, вспоминая. Довел меня Тоши до терема, а сам ни словечка по дороге не проронил и на меня не взглянул. Не тронули его, видать, ни слёзы мои, ни мольбы. Ну, чистый сухарь! Вот и пусть катится в свою страну, пусть ему все мои горести припомнятся! "А ведь прав он, Забава", - прошептал внутри голосок тихий, - "что бы ты в его стране делала? Языка не знаешь, понятия о нравах тамошних не имеешь, вороной чёрной среди журавлей окажешься!" - А я нашла бы выход! - возразила я и кулаком по перине стукнула, - всем назло бы нашла! Особенно этому... сухарю бесчувственному! И встал перед глазами Тоши, как был - в костюме своём иноземном да с глазами узкими, обжигающими посильнее огня печного. Подпрыгнуло моё сердце, зашлось в бешеной пляске. - Сухарь бесчувственный, - сдавленно повторила я, - басурманин бессердечный... Пыталась я мысли эти подальше от себя прогнать, но тщетно: опять и опять возникал гость иноземный перед глазами, говорил мне что-то, да только слов и не разобрать было. Пронзило все тело жаром, а губу болью - не заметила я, как прокусила её, мечась по кровати. - Что же это творится-то, а, Забавушка? - жалобно спросила я сама у себя и сама же себе ответила: - Влюбилась ты, царевна. Как пить дать влюбилась на свою же голову непутёвую. *** Лишь только стоит понять что-то, как на душе легчает, а с плеч камень тяжёлый срывается. Полежала я ещё немного на перине, подумала и решила из палат бежать. Неважно, куда, неважно, зачем, только бы подальше от папеньки, Полкана и любви глупой. Схоронюсь где-нибудь, исхитрюсь за ворота выбраться, и поминай меня как звали. Никогда обо мне больше никто не услышит, а Тоши наверняка и не вспомнит. Или открыться ему? Подумала об этом и похолодела не то от ужаса, не то от волнения. Вот ещё! Кто я все-таки: царевна или девка чёрная, бегать за тем, кому и не нужна вовсе? Горько было об этом думать, но ещё горше становилось от мыслей, что вот-вот гости чужеземные поговорят с папенькой и сорвутся с места, улетят за синие реки и дальние горы, вернутся к себе в страну и позабудут нашу как сон предрассветный. Может, с папенькой потолковать? Вдруг он осерчал, узнав о проделках Полкашки, выгнал его, и не будет впредь донимать меня глупым сватаньем? Мысль эта мне понравилась, и жизнь стала милее. Чуть приободрившись, я вскочила с кровати, подбежала к дверям и дёрнула их, чтобы к папеньке побежать. Да только не пустили меня двери. Больно стукнулась ладонь о твёрдое дерево, а снаружи толкнулось что-то тяжёлое. Заперли меня, опустили засов с той стороны, а я и не заметила, пока в рыданиях пустых заходилась. И я даже знаю, кем был этот кто-то! - Полкашка, гнилая твоя душонка! - в гневе закричала я. - Как выберусь, прикажу тебя на плаху отправить! Завозился кто-то по ту сторону, зашуршал как мышь, но мне ничего не ответил. Это ещё больше разозлило меня; заколотилась я в дверь как птица подстреленная, закричала что было мочи: - Немедленно выпустите меня! Всем прикажу головы отрубить, ежели ослушаетесь! - Успокойся, Забавушка, - зашептали жарко из-за двери, и я испуганно отпрянула, - никто тебе не поможет, слуги все меня слушаются, а я предупредил их, что ты кричать начнёшь. До того этот голос показался мне мерзким, что я задохнулась от негодования: - Полкашка! - Он самый, Забавушка, - радостно подтвердил боярин. - Зря ты на папеньку надеялась да на гостей иноземных. Покинули нас басурмане, а царь-батюшка... Никто тебе не поможет, моя теперь будешь. Выполнил я твою просьбу, Забава, построил летучий корабль, так что готовься к свадьбе! Застила чёрная туча мне глаза, сползла я по стенке на пол, шепча как заведённая: - Не может быть, не верю! Басисто расхохотался Полкан под дверью. - Хочешь - верь, хочешь - не верь, всё едино. Не уйдешь ты от меня, Забавушка, будешь царицей, родишь мне царевичей, и пойдёт от нас славный род Полкановичей, что будут этой землей спокон веков править! Затошнило меня, а тело слушаться отказалось. Засов загромыхал - ещё чуть-чуть, и войдет Полкан в мои покои! Вдруг, гляжу, появилась в окне голова с волосами всклокоченными. - Иванушка! Забыла я про него совсем, а он увидел меня и просиял: - Забавушка! Душа моя! Как по волшебству силы сами вернулись ко мне. Я вскочила на ноги и бросилась к Ванюшке на шею с радостью неподдельной: вдруг сумеет дурачок вызволить меня из-под гнёта Полкана, пока совсем поздно не стало? - Бежим, Забавушка! - потянул меня Иван к окну. - Выберемся отсюда и будем жить-поживать, счастья и добра наживать. - Так-то оно так, - пробормотала я, пока мы выбирались на крышу, - да только что ты сделаешь с тем, что Полкан корабль летучий построил? Остановился Ванюшка, недоумённо посмотрел на меня и с негодованием воскликнул: - Да не Полкан это, не Полкан! А я! Уставилась я на дурачка, но на изумление времени не было. С треском распахнулась дверь, влетел в терем Полкан и к окну подбежал. Да только мы проворнее оказались: не успел папенькин любимец и слова молвить, как Ванюшка с крыши сиганул бесстрашно и меня подхватил, чтобы не убилась. Скользнул кончик моей косы между жирных пальцев боярина, а сарафан плавно на крышу перед ним опустился: скинула я его, чтобы не мешал. *** Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Долго бежали мы по палатам царским, от стрельцов и слуг полкановых изворачивались. Наконец, добрались мы и до летучего корабля: самого настоящего, прямо напротив хором в воздухе повисшего. Помог мне Ванюшка в него забраться, встал рядом сам да отдал команду: - В добрый путь! И дрогнул корабль, и поплыл он наверх, прямо к облакам, обгоняя птиц. Мелькнули под деревянным крылом царские палаты, прокричала наверху чайка, и что-то глухо шлепнулось на землю: это Полкан попытался полезть за нами на корабль, да поторопился и сорвался с высоты. Проверять, жив ли мой бывший жених, я не стала. Ванюшка стоял рядом, сияя как пятак медный, за плечи меня обнимал и планы на будущее строил: - Эх, заживём, Забавушка! Домик себе сладим, детишек заведём, будешь моей хозяюшкой! А я его вполуха слушала и о своём думала. Несладко у меня на сердце было, ибо чувствовала я: неправильно это всё. Не моя это судьба, не для того я была рождена, чтобы за печкой у трубочиста чумазого хозяйничать. А он всё за меня и решил. И любовь моя никуда не делась. Стоило мне чуть отвлечься, как возникал перед глазами чужеземец, впору было волчицей раненой выть. От обиды, от несправедливости да от глупости, что дёрнула меня затаиться за папенькиным ковром. И понимала я, что не суждено мне уже стать счастливой, коли судьба моя за дальними морями, и больше нам не доведётся свидеться. - Как же тебе удалось корабль построить, Иванушка? - спросила я, чтобы от горестных дум отвлечься. Приосанился Ванюшка. - Водяной помог, - охотно сказал он, - и бабки-ёжки подсказали слова заветные, чтобы корабль взлетел и полетел... - Взлетел и полетел, - повторила я, - а чтобы посадить его на землю, они заклинание сказали? Поджал дурачок губы, и я всё поняла. Высвободилась аккуратно из-под его руки и сказала: - Что же, Ванюшка, нам теперь придется по свету мотаться, под облаками с птицами наперегонки, раз посадить его не сможем? - Можно попробовать спрыгнуть, - поскрёб затылок трубочист и махнул рукой, расцветя улыбкой во все зубы. - Да брось ты печалиться, Забавушка! Что-нибудь придумаем! - Придумаем, придумаем, - пробормотала я, отходя к носу. На душе вновь стало черным-черно. - Если только как кости переломать. Задурили тебе голову бабки, Иванушка, обвели вокруг пальца, а ты и поверил, что эта нечисть решила от чистого сердца тебе помочь... - Что ты там говоришь, Забавушка? - всполошился Ваня, но я только отмахнулась: - Ничего. Это я так, о своём толкую. Корабль со свистом скользил над бескрайними лесами, прямо к поблескивающей вдали ленте реки. Нательная рубашка плохо грела, и я дрожала от жестоких порывов ветра. Птичий гомон раздирал уши, и я зажала их, стараясь не разрыдаться вновь, жалея себя, свою загубленную жизнь и потерянное счастье... На горизонте показалась чёрная точка, растущая прямо на глазах. - Чевой-то? - удивился Ванюшка, подходя ко мне. - Не слыхал о таких больших птицах. Я только стиснула занозистый борт, пряно пахнущий смолой. Точка очень быстро стала размером с полено, а потом заслонила солнце, превратившись в огромный страшный корабль, похожий на оскалившегося дракона. На боках его были намалеваны красные полосы, а прямо над ними - злые раскосые глаза, вперившиеся прямо в нас. - Чевой-то? - потрясённо проговорил Ванюшка, задирая голову. - Что за чудище такое? Я промолчала, но возникшая догадка была такой смелой, что я отказывалась в неё поверить. "Чудище" остановилось напротив нашего корабля, преградив ему путь. В деревянную палубу вонзились железные крючья, натянув толстые канаты между кораблями, и наше судно послушно остановилось. Мало-помалу нас подтянули почти вплотную к "чудищу". Ванюшка только головой вертел, всё повторяя: - Ну, диво! Ну и чудеса! А я ждала, обмирая на месте, ибо что-то подсказывало мне: прав твой трубочист. Похоже, впрямь пришло время для чудес. Тонкий свист раздался сверху, и перед нами упал конец диковинной лестницы из веревок и пустых круглых перекладин. Следом за ним спрыгнул на доски гость иноземный, по чьей вине я навсегда потеряла покой. - Не думал, что у вас тоже в ходу воздушные корабли, - проговорил он, внимательно глядя на меня. - Выходит, моя помощь вам больше не нужна, царевна-сан? Я стояла перед ним босая, с растрёпанной косой, разрумяненным от ветра и переживаний лицом, и впервые смело глядела ему в глаза. - Значит, вы всё-таки решили помочь мне бежать? - храбро молвила я, чувствуя, как решается моя судьба. Тоши повёл плечами, но взгляда не отвел и произнёс с равнодушием, которое полоснуло меня по сердцу почище кинжала: - Ваши слова озадачили меня, Забава-сан, и мне стало интересно: что же изменится, если я скажу вашему царю про летучий корабль? "Бессердечный сух...", - не успела подумать я, как он продолжил, и в его голосе почудилась внезапная горячность: - Хотя это все бесстыдная ложь! Я жалкий дурак, царевна-сан, но я понял, что просто не могу оставить тебя здесь! И вот тут я не выдержала и, вспыхнув, поспешно отвела взгляд, бормоча какую-то околесицу. Слабо вскрикнул Ваняшка, ветер принес чьи-то оклики на иноземном языке, а мне на плечи легли ладони - твердые и сухие. - Ты по-прежнему хочешь отправиться со мной, Забава-сан? - услышала я его голос и, не раздумывая, выдохнула: - Да! И подняла голову, чтобы вновь увидеть его глаза. На этот раз - совсем близко.