За синими реками, за дальними горами

Глотая слёзы и прижимая ладони к горящему, как печь, лицу, я убежала в царские палаты. Стрелой взлетела по узорчатому крыльцу, нырнула в спасительную темноту, привалилась к стене и только тогда дала волю слезам. Прав был папенька, ох, как прав! Опозорила я его и всё царство наше перед гостями иноземными! Зачем только я из своего терема выходила? Почему за закрытыми дверьми не сиделось? Слёзы солёными ручейками текли по щекам, а дыхание сбивалось, едва пробиваясь сквозь тугой комок в горле. Ох, какая же я дурища! Представляю, что теперь Тоши обо мне думает! Отчего-то при этой мысли сердце испуганной птицей заколотилось внутри, а руки сами ощутили горячую сухость ладоней иноземного гостя. Где-то в чаще далёкого леса грозно и тоскливо заухал филин, и я вспомнила водяного с его лесным озером. "Может, пойти да утопиться?" - внезапно подумалось мне. - "Стану русалкой холодной да бездушной и горя ведать не буду. Всё лучше, чем на этом свете прослыть дурёхой, что чуть ли не на шею гостям заморским кидается". Почему-то я была уверена в том, что моё поведение не укроется от папеньки. Наверняка Тоши расскажет ему про его непутевую доченьку. Тоши, Тоши... И почему сердце так болит и сжимается при одном воспоминании? Что в нём такого - высокий рост да худоба, да глаза узкие и волосы чёрные. Около него я похожа на матрёшку расписную - нос курносый, щёки красные, губы пухлые, а в этом сарафане - так и вовсе на ватную куклу, что сажают на чайник! Ох... Сердце опять кольнуло, и я сжала кулаки да подивилась тому, что слёзы течь перестали, оставив на память лишь подсыхающие дорожки на щеках. Ладно. Утро вечера мудренее. Глядишь, с первыми лучами солнца всё плохое обернётся не столь уж ужасным, как кажется сейчас. Пора возвращаться в терем. Я глубоко вздохнула, огляделась и почувствовала, как по спине побежали мурашки - будто бы рука ледяная погладила чуть пониже шеи. Тишина, окутывавшая царские палаты, была плотной, словно кто-то набросил на них сверху пуховую перину. Тьма, обступавшая меня, не была кромешной, и я могла разглядеть очертания предметов... ...Чтобы понять, что угодила не туда, куда было нужно. Чтобы попасть в палаты, нужно было миновать одно из четырёх крылец. Два из них были парадными, ещё одно отводилось специально для челяди, а последнее вытребовал для себя Полкан - дескать, нужны покои, что поближе к отдельному входу. Не любит папенькин любимец, чтобы мимо его комнаты шастали почём зря. Именно через Полканово крыльцо я в палаты и забежала. Понять это не составило труда - только у его дверей стояла огромная медная ваза, невесть за какие заслуги подаренная папенькиными боярами. Эту вазу Полкан берёг пуще зеницы ока и зорко следил за тем, чтобы она была начищена до блеска. По тусклому поблескиванию её пузатого бока я и поняла, где нахожусь, а поняв, едва не лишилась чувств от ужаса. А ну как Полкану вздумается проснуться и выглянуть за дверь! Чувствуя, как сердце заколотилось где-то в горле, я тихонько, на цыпочках, стала пробираться по коридору, замирая при каждом шорохе. О том, чтобы вернуться на улицу и обойти палаты снаружи, даже думать было страшно - мысль о том, что я могу вновь столкнуться с Тоши, пугала не меньше, чем возможность встречи с папенькиными стрельцами. Тут рядом со мной что-то всхрапнуло, будто медведь за углом притаился. Тоненько ахнув, я зажала себе рот руками и прижалась к стене, отчаянно надеясь, что меня не заметили. Всхрап повторился снова, а вслед за ним донеслось гулкое бормотание, словно кто-то заговорил, сунув голову в ведро. Я стояла, не дыша, пока не поняла, что звуки доносятся из-за стены, к которой я прижималась - аккурат из покоев Полкана. Батюшка не раз поминал при мне присказку про любопытную Варвару, но я ничего не могла с собой поделать. Уж больно захотелось узнать, что поделывает Полкан в такой глухой час и с кем он ведёт беседу! Осторожно, крадучись вдоль стены, я приблизилась к тяжёлой двери, у которой стояла ваза, и ухом прильнула к ней. Сначала нельзя было разобрать ничего, кроме невнятного бормотания на два голоса. Низкий, густой, как застоявшийся кисель, явно был Полканий, а вот второй - тоненький, точь-в-точь комариный, принадлежал кому-то неизвестному. В щели между дверью и полом заметался слабый отблеск лучинного света, а половицы заскрипели под тяжестью шагов - Полкан (а кто же ещё так топает?) заходил по комнате. На всякий случай я отпрянула поближе к вазе, надеясь, что в её тени меня не заметят, но к двери он и не думал приближаться. Я вновь приникла к ухом к её поверхности. - Проследили за дураком? - колоколом прогудел Полкан. - А то как же, - хихикнул его невидимый собеседник. - В лес подался наш дурак. По тропинкам ходил да песню какую-то голосил, пока к болоту не направился. Мы от него у лесного озера и отстали – утопнет, поди, сам. Или водяной утащит. - Озеро - это хорошо, - довольным голосом протянул Полкан. - В глухую полночь, да в чащобе мудрёное дело уцелеть. И захохотал - раскатисто, протяжно, заставив меня сжать кулаки. Мне не стоило труда догадаться, о каком дураке ведутся речи. Неужели Ванюшка и впрямь в лес побежал дерево для летучего корабля искать? А ежели утонет, так в этом только моя вина и будет - из-за меня весь сыр-бор начался! Плохого-то он мне ничего не сделал, да и сам человек недурной - нельзя, чтобы с ним что-то приключилось. Что же делать? Бежать следом, спасать дурачка? Да я сама заплутаю в лесу! А если не заплутаю, то попадусь на зуб волку, медведю, лешему - да мало ли, кто по лесам в такой час бродит. Я опустила голову и тихо вздохнула. Пусть Ванюшка из леса целым и невредимым выберется - не вынесу, если с ним что-то приключится, буду казнить себя всю оставшуюся жизнь. - А что с басурманами? - тем временем спросил Полкан, и, мигом позабыв о трубочисте, я вся обратилась в слух. - А что с ними будет-то? - явно удивился второй голос. - Спят, поди, в красных палатах. - Следи за ними в оба, - наставительно прогудел Полкан, и я представила, как он наставляет на собеседника жирный палец, - чтобы куда не надо не совались. Шкурки приготовлены? - Так точно! Восемь сотен заячьих шкурок, как вы и просили. Полкан вновь что-то забормотал, а я нахмурилась в недоумении. Откуда взялись заячьи шкурки? Разве за ними прибыли гости заморские? Что-то защёлкало в повисшей тишине, и довольный голос папенькиного любимца произнёс: - Знатно обогатимся мы на этих дуралеях, Тришка. Супротив соболиной заячья шкурка выходит в семь раз дешевле. Ежели продать под видом какого редкого зверя, то отличный навар выйдет. Зайцев в наших лесах что грязи под ногтями, озолотимся! Полкан захохотал - громко, прерывая хохот уже знакомыми всхрапами, а я прижала кулаки к груди, чувствуя, как становится тяжело дышать от негодования. Вот подлец! Какое удумал - мало того, что собрался наших гостей вокруг пальца обвести, так ещё и царство наше хочет опозорить! И помощника его я узнала. Тришка в наших палатах был только один - главный ключник Трифон. Никогда я речей с ним не вела, вот голоса и не узнала. Неужто подкупил его Полкан, переманил к себе на службу? - А как же царь? - усомнился ключник. - Неужто не возразит против такой хитрости? - Царь под мою дудку давно пляшет, - самодовольно произнёс Полкан, - и рта раскрыть не посмеет. А басурманы эти косоглазые так и вовсе согласятся на то, что мы им всучим, главное - покрасивее расхвалить. Вовек о хитрости нашей не догадаются, ещё и за добавкой приедут! Завтра в полдень встретимся с ними и всё обговорим. - Ума палата у вас, - восхищённо протянул Тришка, и я вздрогнула от отвращения, представив, как он извивается в поклонах перед Полканом. - А то, - гаркнул Полкан. - Эх, развернусь я, Тришка! И тебя не забуду, коли будешь мне верой и правдой служить. Ключник мелко захихикал, будто рассыпал зерно по полу. Полкан же что-то пробурчал невнятно и вновь заскрипел половицами, напевая: - Эх, вот вскорости настанут времена, Тришка! Я буду коронован, рядом - Забава, новые деньги, новые страны... Вот оно как бывает - из грязи да в князи! Тришка вновь рассыпался в угодливом смехе, а я попятилась во тьму, чувствуя, как ухает сердце от гнева. Не зря я попала сюда, ох, не зря! И раньше-то у меня не было сомнений в подленькой Полканьей душонке, а тут я убедилась - он ни перед чем не остановится, лишь бы звонкую монету добыть. Забава рядом, говоришь? А вот и не бывать этому... Никогда! Нога ощутила коварную выемку в полу, я оступилась и отчаянно замахала руками, чтобы не упасть. Ладонь скользнула по холодному боку вазы, и она закачалась, кренясь набок. Пение Полкана умолкло, и шаги послышались у самой двери. Не помня себя от страха, я опрометью скользнула к вазе и, накрепко обхватив её руками, удержала от верного падения. Дверь натужно заскрипела и стала медленно открываться. Я притаилась за вазой, боясь даже вздохнуть лишний раз. - Слыхал что-нибудь сейчас, Тришка? - казалось, что голос Полкана прогудел прямо над головой. - Шорох какой-то, - недовольно сказал Трифон. - Да мыши это шуршат по углам. Вот тварюшки окаянные, давеча у меня мешок с мукой прогрызли... - Мыши? - недоверчиво спросил Полкан. Он стоял так близко к вазе, за которой хоронилась я, что до меня доносился его чесночный дух, и отчётливо слышалось хриплое дыхание. - Да, наверное, мыши... Дверь скрипуче пропела, захлопываясь, и я смогла отдышаться, чувствуя, как дрожат руки. В окне меж приоткрытых ставень медленно плыла луна. Я вытянула перед собой затекшие руки, чувствуя, как дрожат ладони. - Ну, погоди, Полкаша, - одними губами произнесла я. - Ну, погоди, женишок. Устрою я тебе заячьи шкурки с утречка. Попомнишь ты ещё Забаву! *** Остаток ночи я провела плохо, беспрестанно ворочаясь на перине. Она то казалась излишне мягкой, то напротив чересчур комковатой. То и дело окутывала дрёма, насылая беспокойные видения. В них, как рыбы в садке, метались туманные образы: то Полкан протягивал ко мне жирные руки, со звоном просыпая из широких рукавов золотые монеты; то огромные чёрные летучие корабли вились над головой, заслоняя небо; то возникал иноземец Тоши, молча разглядывающий меня своими узкими, словно серпом прорезанными, глазами. Узрев его, я вздрогнула всем телом и, тяжело дыша, со стоном проснулась на влажной от пота простыне. Когда запели первые петухи, я решительно соскочила с кровати на остывший за ночь пол. Голова была тяжёлая после неспокойной ночи, но я твёрдо решила действовать, не откладывая: желание насолить Полкану притупило остальные страхи. Но как выбраться из терема? Я с досадой взглянула на дверь, за которой уже ворочались, просыпаясь, стрельцы. Их богатырскому сну можно было только позавидовать: ни один из них даже не шевельнулся, когда я пробиралась обратно в покои и случайно задела их локтями. Теперь же, с наступлением рассвета они были готовы вновь неусыпно охранять томящуюся в неволе царевну. Я прищёлкнула языком и, наскоро надев сарафан и махнув гребешком по волосам, подошла к двери и завела сладкие речи, стараясь, чтобы мёд в голосе становился всё гуще: - Удобно ли вам там, слуги наши верные? Стрельцы примолкли, и один ответил - осторожно, словно я ему змею ядовитую на блюдечке протягивала: - Грех жаловаться, царевна. - Ой, лукавите, - с притворной укоризной протянула я и даже погрозила двери пальчиком, -ой, не верится мне, что таким бравым служивым по нраву день-деньской коротать у двери девицы взбалмошной. За дверью завозились, закашляли, забренчали оружием. Потом второй зевнул и с тоской произнёс: - Правду говорить изволите, царевна. Неудобно на полу-то спать, а душа требует если не подвигов ратных, то хотя бы прогулки по свежему воздуху... Он умолк и охнул от боли - видать, товарищ его пнул. Я улыбнулась сама себе, довольная тем, что услышала то, что нужно. - А и за чем дело стало? - ещё слаще запела я. - Ступайте, прогуляйтесь, покуда раннее утро на дворе и батюшка с Полканом почивают. - Да что вы, царевна! - возмутился первый стрелец, невзирая на благодарности, в которых рассыпался второй. - Как можно оставить вас? Да и зачем вы нас отсылаете? Неспроста это! Я так кулаки и сжала, но голосу дрогнуть не дала. - Жалко мне вас, - с грустью поведала я двери. - Как представлю, как мучаетесь вы под моей дверью, аж сон пропадает! Ступайте, прогуляйтесь хоть немного, мне же деваться некуда - хоть из окошка на улицу полюбуюсь... Стрельцы пошептались между собой, не дав мне разобрать ни словечка; наконец, первый промолвил: - Старею я, царевна, и излишне подозрительным становлюсь. Благодарствуем за вашу доброту, пожалуй, и впрямь сходим, разомнём косточки. И оглянуться не успеете, как мы обернёмся! Негромко топоча, стрельцы ушли, переговариваясь вполголоса. Дождавшись, пока их шаги стихнут, я приоткрыла дверь и опрометью кинулась вниз по лестнице. Нужно было во что бы то ни стало поговорить с иноземными гостями, покуда этого не сделал Полкан! *** Я бежала по извилистым коридорам, не чуя под собой ног. Солнце мелькало сквозь полуприкрытые ставни, будто стараясь обогнать меня, и насмешливо гладило по щеке тёплыми лучами. Только бы успеть! Только бы подобрать нужные слова, да так, чтобы не сойти за полоумную! В этот ранний час мне не встретилось ни единой живой души, и я отыскала нужный коридор, за поворотом которого и была дверь в красные палаты. Не дойдя и пяти шагов, я остановилась, юркнув за колонну, почувствовав, как бешено заколотило сердце при мысли о том, что сейчас придется заговорить с Тоши. Я прижалась к стене и быстро-быстро задышала. Все страхи, забытые было, разгорелись с прежней силой, и язык онемел. А следом и вовсе захотелось развернуться и кинуться обратно в свой терем, накрепко запереть дверь и спрятаться под одеялом. "Нельзя так, Забава!" - одёрнула я себя, горя страстным желанием надавать себе по щекам. - "А ну, иди и скажи всё гостям иноземным! Или же ты хочешь, чтобы они вечность в дураках ходили? Да и не они одни, а вся их земля!" Чуть успокоившись, я глубоко-глубоко вздохнула и вышла из-за колонны, едва не упёршись в Полкана. *** Папенькин любимец щерился, словно пёс на чужую кость, глядя на меня. За его спиной стояли три стрельца, и среди них я увидела одного из тех, что караулил у моих дверей. Он старательно глядел в сторону, видать, боясь встретиться со мной глазами. Кажется, это он спорил со мной, когда я отпускала их. - Вот спасибо тебе, - тихо сказала я, - удружил, отплатил услугой неоценимой за мою доброту. Стрелец пробормотал что-то и вперил глаза в пол. - Не серчай на него, царевна, - самодовольно сказал Полкан. Он выглядел смешно: роскошный лисий кафтан был кое-как накинут на мятое исподнее, а высокая бобровая шапка кренилась набок. Только смеяться мне не хотелось. Хотелось плакать, кричать, топать ногами - всё, лишь бы этот мерзкий боров убрался подальше отсюда! Полкан прищурился, разглядывая моё лицо, и я поняла, что на нём всё отразилось. - Не серчай, царевна, - повторил он, - на то он и служивый, чтобы нести верную службу. Интересно ему стало - куда это моя ненаглядная Забавушка собралась с утра пораньше, вот и решил подумать над этим вместе со мной. Я молчала, чувствуя, как на лице разгорается жаркий от гнева румянец. Провинившийся стрелец совсем спрятался за широкой спиной Полкана - здорово струхнул. Остальные двое его товарищей молчали. - Вот и я подумал, Забавушка, - меж тем, басил Полкан, придвигаясь ко мне. Я отпрянула, - зачем это ты сюда побежала? Али удумала чего? Не стесняйся, расскажи мне всё, тем более, совсем скоро моей станешь. - Никогда! - выкрикнула я, не сдержавшись. - Пошёл прочь, вонючий пёс! Или не слыхал мои слова про летучий корабль? Да и какое твоё дело, что мне нужно здесь - это батюшкины палаты, и я в них хозяйка! - Летучий корабль? - переспросил Полкан и переглянулся со стрельцами с такой ухмылочкой, от которой меня мороз по коже продрал. - А что касаемо палат - не буду спорить, царевна, но ведь ваш батюшка велел вам взаперти сидеть в тереме вашем. Отчего же вы не там? Знамо, надо эту ошибку исправить. Он кивнул стрельцам, и те шагнули ко мне, протягивая руки. Перепугавшись не на шутку, я стала отступать, пока не натолкнулась спиной на колонну. - Окружайте её! - брехливым псом гавкнул Полкан, и я завизжала, когда стрельцы похватали меня за руки. Я стала вырываться, но держали меня крепко, и один из стрельцов очень быстро перекинул меня через плечо. Не переставая кричать и звать на помощь, я забарахталась, стараясь пнуть ногой хоть кого-нибудь, но никто помогать мне не спешил. - Спокойно, Забавушка, - улыбка Полкана была масленой, что твой блин, - сделай милость, не кричи, иначе придётся тебе твой рот тряпкой перевязать, а это тебе не очень понравится, верно? И гаркнул стрельцам: - Что встали? Тащите её в терем да на засов дубовый заприте! - Стоять, ублюдки! - вдруг перекрыл его вопли зычный низкий голос, знакомый мне до дрожи в теле. Тоши стоял в проёме распахнутой настежь двери красных покоев, сжимая узкий блестящий меч. Не сразу поняв, что из одежды на нём были только чёрные штаны, я ахнула и поспешно зажмурилась. - Отпустите царевну, - медленно проговорил он, и я почувствовала, как руки державшего меня стрельца ослабли. - Если ещё раз хоть тронете её пальцем, будете иметь дело со мной! Прохладный вихрь воздуха, встревоженный свистом меча, мягко коснулся моей пылающей щеки.