И как теперь что?

Юля только успела сесть напротив Лисицына с кружкой кофе и приготовилась уже что-то сказать, как тот неожиданно встал, пробурчал «приятного аппетита» и спокойно покинул буфет. Соколова замерла с открытым ртом, даже забыв ответить «спасибо». Месяц уже прошел с того проклятого ранения, когда он ей то ли в любви признался, то ли ей пригрезилось. Она толком и не поняла. Пришла узнать, да не получила ответа. Не второй же раз спрашивать! Юля сжала кружку руками, как-то сразу расхотелось пить кофе. В мыслях закружились воспоминания. Сначала она ждала, что Костя навестит ее в палате или дома, где бы им точно никто не помешал разговаривать, но куда там – размечталась! Очень она нужна Лисицыну! Ему, небось, в это время и работалось легче – без вредной напарницы. Вернувшись в контору, девушка отметила его равнодушный взгляд на фоне общей радости коллег. И она уже почти забыла об этом случае, вернее постаралась затолкать далеко на задворки памяти, чтобы больше не всплывало, ибо невозможно же работать, постоянно думая не о том, но потом это дело… Соколовой нужно было внедриться в бордель, стать подставной проституткой. Майор, конечно, усомнился в ее силах, мол, не справится, сразу ее раскусят – слишком умная. Он вообще хоть раз в нее верил как в профессионала? Или она для него всегда была просто надоедливой девчонкой-выскочкой? С каким наслаждением тогда Юля развернулась в кресле, чтобы предстать перед ним в образе. Всю гамму чувств, которую Костя попытался скрыть за какой-то ахинеей про Блока, она увидела прекрасно. Позже, в машине, Соколова лишь убедилась в том, что не ошиблась, когда вместо напутственного «вперед, товарищ капитан» мужчина вдруг тихо сказал: «Не надо тебе туда идти». И это был совсем другой Лисицын, не товарищ майор – Костя. Она тогда сжала зубы, уперлась взглядом в лобовое стекло, лишь бы не смотреть на напарника, и стала твердить заученные слова, что им «нечего предъявить этой богадельне». Юле казалось, что он сейчас схватит ее за рукав и скажет «не пущу!», поэтому Соколова пулей выскочила из машины и, не оглядываясь, пошла в подъезд – они на работе, и времени для сантиментов не было. А потом… А что потом? А ничего. Совсем. Она-то, наивная, думала, что, может, после этого дела Лисицын ей что-то скажет, но нет – зачем? Преступник пойман, дело закрыто – все в прошлом. Юля даже как-то не выдержала и воспользовалась ситуацией – товарищ майор очень удачно зашел в лабораторию, когда Соколова с Тихоновым опытным путем проверяли, каким образом можно было оставить те следы. Девушка вновь увидела нахмуренный взгляд Кости, и этот его тон, словно ему все равно, а на самом деле внутри все кипит. Юля тогда возликовала, что не все потеряно. Лисицын стал с ней о жизни разговаривать, про себя словно ненароком рассказывать, про учебу, про Игоря, про картошку… Она как-то даже набралась смелости отправить ему смску с интонацией чуть нежнее обычного, и Костя ей тут же перезвонил, но вещал только по делу. Как будто нет ничего! Снова ошиблась? Было очень обидно и горько. Соколова ощущала себя просто идиоткой. Огрызалась на него, подкалывала, язвила и – чувствовала себя еще хуже. Самое ужасное заключалось в том, что теперь ей до смерти хотелось услышать ответ на свой дурацкий вопрос. Положительный ответ, разумеется, что он ее любит, что все было по-настоящему, а не просто ляпнул сгоряча. Что бы она делала, скажи он ей это в глаза, девушка не знала. Если месяц назад Юля четко распланировала, что и в каком случае отвечать, то теперь все эти заготовки шли к чертям стройными рядами. Слишком глубоко задели ее те слова, повторения которых она не услышала. Когда Лисицына чуть не сбила машина и он позвонил ей, Соколова даже не смогла ответить ничего вразумительного – с ним говорила Рогозина. Ее внутри затрясло от мысли, что ее шутка только что чуть не обернулась правдой, ужасной правдой. Что бы она тогда делала? В какое-то мгновение Юля словно почувствовала себя на месте Кости во время того захвата. Да, пожалуй, она бы тоже призналась в чем угодно, думая, что он может умереть. Только вот повторила бы потом, если бы спросил? Скорее всего, сгорела бы просто от стыда за то, что сорвалось с языка, и убежала бы, оборонительно гавкнув в очередной раз. Юля вздохнула. Вот примерно так Костя себя сейчас и ведет. Разве что не гавкает. Стоп! Так это значит, что чувствует что-то или все же вырвалось, не подумав? Черт! Как все запуталось! Как она устала строить предположения, искать подтверждения своим мыслям в его словах и поступках. Надо как-то оставить эту тему в прошлом. Соколова разозлилась на саму себя. И что она терзается?! Любил бы – сказал бы! Он мужчина или где? Хватит! Отныне она будет себя вести просто как его напарница. Не было ничего. А если было, то давно и неправда. Юля резко встала и выплеснула остывший кофе в раковину, решив, что с завтрашнего дня она перестанет ломать голову над проблемой, которую сама себе и придумала. Они коллеги. Точка. В конце концов, не она ли заявляла, что против служебных романов? Значит, нечего тут мозгами приседать – работать надо! Если бы знала девушка, какую ловушку подготовила ей жизнь, она бы не давала такие опрометчивые обещания даже самой себе.