...
Неудобные туфли жмут, но Эффи не обращает внимания. Она думает о перевоплощении Джоанны Мейсон в иную версию самой себя, и мысленно одобряет этот ход. Панем хочет узнать своих героев заново. Панем хочет увидеть колоссальную разницу между теми людьми, которые долгое время были послушными марионетками Капитолия, и теми людьми, которые поставили Капитолий на колени. Своенравная Джоанна вряд ли сильно отличается от той Джоанны, которая выкрикивала проклятия перед Квартальной Бойней в прямом эфире. Незнакомка в белом платье тиха и загадочна, в ней есть какая-то внутренняя тайна, тишина, заполненная светом. В обычном же состоянии седьмая создает слишком много шума, даже когда молчит. Приятная перемена, произошедшая с Джоанной (к несчастью, произошедшая ненадолго) какое-то время отвлекает Эффи от Пита, находящегося рядом. Пит одет как на светский прием, для полного комплекта не хватает разве что галстука, но галстуки еще в Туре Победителей душили его, как удавки; будто оковы Капитолия сжимались на его шее сильнее и сильнее от каждого вдоха, поэтому Эффи прощает ему эту деталь. К тому же, она прекрасно знает, что ни на какой прием они сегодня не попадут. Пит что-то говорит, очевидно, что-то про Джоанну и спор, который они все затеяли, но Эффи слушает невнимательно, хотя и кивает периодически, позволяя себе редкие улыбки и восклицания. Она немного устала. Ей хочется поскорее закончить со всеми своими неприятными обязанностями и лечь спать, но она не может. Если новое шоу представить в виде болота, то она увязла по уши. Если болотом представлять новую власть Капитолия, то у нее уже нет ни малейшей надежды на спасение. Да и кто ее будет спасать, теперь, когда все, кого она ждала в камерах пыток, уже показали, насколько они благородны? Пит чувствует перемену в ее настроении, но ничего не говорит. Молчанием он реагирует и на машину, припаркованную недалеко от входа в Тренировочный Центр, хотя ему хочется сказать много плохого обо всех привилегиях, выказываемых ему Плутархом Хевенсби. Эффи говорит водителю адрес назначения, и машина трогается с места. - Это там, где я лежал? – спрашивает Пит тихо. - Да, - коротко отвечает Эффи. – Ты. И Китнисс Эвердин. И Джоанна Мейсон. У нее самой с этой больницей тоже связано немало плохих воспоминаний. Пит же помнит изнутри только узкие коридоры и свою собственную палату, но Эффи ведет его к лифту. На светящейся панели много кнопок, на большей части их отсутствуют какие-либо обозначения. Здание больницы невысокое в сравнении с остальными зданиями Капитолия, но кнопок на панели в разы больше. В Капитолии почти все нежилые строения похожи на айсберги – и на поверхности земли оказывается лишь незначительная их часть. Никто из них не уточняет, что почти все такие айсберги являются секретными объектами, доступ к которым не всякому дается. Лифт открывается бесшумно, и они оказываются в длинном, плохо освещенном коридоре, в котором двери практически сливаются со стенами. Эффи медлит. На равнодушном лице ее, не искаженном сейчас улыбкой, впервые появляется какая-то тень страха, она будто заставляет сделать себя первый шаг по коридору, и Питу передаются страх и неуверенность, а потом он понимает, почему она боится вновь оказаться здесь. Мертвый президент Сноу мурлычет себе под нос незатейливый мотив. (- Ты ведь тоже не рад сюда вернуться, мой мальчик? – спрашивает очень тихо, но Пит не оборачивается.) Теперь он точно помнит этот коридор и эти двери, неотличимые от стен. Любой, попадающий сюда в первый раз, никогда бы не подумал, что здесь вообще есть двери. Но те, кого вели сюда на допросы, в сознательном или полубессознательном состоянии, уже не смогут забыть бесшумно отъезжающие в сторону панели, за которыми ждет своего часа освещенный люминесцентными лампами ад. - Эффи? Она вздрагивает и берет себя в руки. Ей приходится снять перчатку, чтобы нажать необходимую кнопку. Панель действительно отъезжает в сторону бесшумно – совсем как в воспоминаниях Пита. Его бросает в пот. Картинки из прошлого, возникающие резкими вспышками в голове, заставляют на мгновение-другое прикрыть глаза. Но он помнит слишком хорошо время, проведенное в одной из этих комнат. Время, которое не исчислялось минутами или часами. Время, которое тянулось или пропадало из-за резкой боли, которую причиняли ему те, кому были нужны ответы. У него не было ответов. Некоторые из вопросов он не мог даже понять, но это не было поводом прекратить ад, вцепившийся в него мерзкими клешнями. Значит, Эффи тоже была здесь. В этом белом аду. Ад, расположенный в здании, в котором должны исцелять. Какая изящная издевка, вполне в духе Капитолия, придумавшего Голодные игры. Их с Эффи встречает хмурый человек в военной форме. Пит думает о том, что так мог выглядеть миротворец без привычного обмундирования, но не позволяет своим мыслям взять верх. Он внимательно осматривает все пространства этого места, расположенного где-то глубоко под землей, и на него будто начинают давить пласты нависающих над ними этажей. Здесь нет окон, только белые помещения. Прежде они освещались гораздо лучше. Теперь иногда свет мигает, и Пит думает, что так, с мигающим светом, это место больше похоже на ад; так честнее. Стандартная проверка документов. Они проходят из одной комнаты в другую, Эффи о чем-то спрашивают, и Эффи отвечает, и все начинает напоминать какую-то талантливую постановку. Должно быть, к этой постановке приложил свою руку Плутарх. И постановка закончится тем, что Пита оставят в одной из палат, под предлогом уточнения его личности. Но – нет, Эффи присаживается на предоставленный ей стул, а Питу предлагают пройти дальше. Это происходит в комнате с несколькими мониторами. Картинка на мониторах подрагивает; на картинке – что-то вроде пустой больничной палаты, в одном углу которой находится человек. Руки человека соединены прозрачными браслетами, и он почти не шевелится. - Это доктор Винтер, - говорит Эффи тихо. – Плутарх сказал, что ты хотел с ним встретиться. И, - она медлит, прежде чем продолжить, - помни, что Плутарх выполняет все условия, которые выставил, позволяя встретиться тебе с этим человеком. Пит открывает последнюю дверь, обычную дверь, которую несложно найти. Он помнит, что каждое сказанное им слово и каждое выражение его лица будет записано на камеру. Но он благодарен Эффи за лишнее напоминание об этом прискорбном факте. Доктор Винтер поднимает голову, когда видит, что дверь открылась. И улыбается, будто видит старого знакомого, и даже привстает со своего стула, но неведомая сила тянет его назад, вниз. Силовое поле? Пит пытается думать логически, но получается у него с трудом. Воспоминания о пытках, которым он подвергался в подобных комнатах, накатывают, как волны, сбивают с ног, ослепляют той, прошлой болью. - Доброе время суток, Пит, - тихим, но очень знакомым голосом говорит доктор Винтер, и Пит понимает, что уже прежде слышал этот голос, видел это неприятное лицо, все иссеченное морщинами. Этот человек сделал его переродком. - Сейчас время обеда, - говорит Пит, присаживаясь на второй стул. - О, - короткий смешок. – Благодарю вас за полезную информацию. Он сидит на стуле, но Пит помнит, как он высок. Время, прошедшее с их последней встречи, плохо отразилось на его костлявой фигуре, морщины на лице стали еще заметнее, а глаза будто утратили свой цвет. - Задавайте свои вопросы, мистер Мелларк, - просит человек тихо. – Но помните, что за каждый неправильный вопрос через меня пропускают электрический заряд, не очень большой по силе, но все же ощутимый. Ток объясняет его поспешное и болезненное возвращение на место. Пит медлит. Он о многом хотел спросить у того, кого должен благодарить за все свои нынешние несчастья, за свою искаженную память, и совесть, которую испачкал в чужой крови. Он думал, что захочет уничтожить виновника своего охмора, но видя эту несуразную фигуру, сохранившую лишь остатки прежнего здравомыслия, он может только презирать его. Доктор чувствует отношение к нему Пита, и улыбается половиной губ; вторая часть его лица остается неподвижной, будто парализованной. Во взгляде, беспокойно перебегающим от точки к точке, царит ожидание и страх, доктор не смотрит Питу в глаза. - Я кое-что прочитал об охморе, - говорит Пит медленно, и доктор будто взрывается, и хочет вновь вскочить с места, но благоразумно одумывается, лишь высоко поднимая сцепленные браслетами руки. - Все написанное – ложь! Ни слова правды, - договаривает спокойнее Винтер, и почти безумным взглядом цепляется за глазок камеры. – Охмор – величайшее мое изобретение, я создал его, я взрастил его, а они превратили его в чудовище, - в голосе ученого помимо безумия появляется горечь. – Уверен, моего имени вы не нашли ни в одном из прочитанных документов, мистер Мелларк. Моего имени там нет, но, уверяю вас, я создал охмор, я и никто другой. Он смотрит с надеждой на Пита, но Пит молчит. Пожалуй, Пит не презирает его. Пожалуй, презрение вновь становится ненавистью, потому что этот человек говорит об охморе как о величайшем открытии, и всерьез думает, что Пит будет им восхищаться. - Нет-нет, - быстро замечает человек, и взгляд его опять начинает быстро-быстро метаться из стороны в сторону, - пожалуйста, не смотрите на меня так! – просит почти жалобно. – Я был молод, мистер Мелларк, быть может, чуть старше вас, и я был гениален, - говорит без всякого бахвальства, - я был влюблен, - добавляет с трогательной откровенностью. – Мне повезло, мне очень повезло, я смог взять свою возлюбленную в законные жены, и я продолжал работать над незначительными проектами, занимался исследованиями человеческих реакций и процессами, протекающими в голове каждого человека, процессами, являющимися и физическими и психологическими одновременно. Я долгое время изучал страх, и все, что связано со страхом. Я был гениален, - делает паузу, силясь что-то вспомнить, - и я был очень, очень влюблен. Моя жена была прекрасным человеком, но она так сильно боялась темноты… - он запинается, затем долго подбирает слова. – Ее страх был иррационален. Она не могла спать без включенного света, она не могла выходить из дома после захода солнца, ее постоянные истерики, ее кошмары, - все буквально сводило меня с ума. И я придумал, как можно избавиться от страха. Я создал то, что позже назвали охмором, я не знал, во что они превратят мое открытие. Во время монолога (Питу не приходится даже задавать вопросов, так собеседник увлечен своим рассказом) доктор Винтер часто сбивается с мыслей, меняет интонации своего голоса, да и сам то становится безумцем, то вполне похож на нормального человека. Он говорит о природе страха, затем о том, что когда-то давно случилось с его женой, что-то, что укрепило ее страх перед темнотой, что сделало его невыносимым. - Я работал, я много работал над этой проблемой. Я прибегал к гипнозу, я использовал все доступное, что мог использовать в борьбе с тем, что таилось глубоко в ее подсознании. И я понял, как можно с этим бороться, мистер Мелларк. Методом проб и ошибок я сумел исцелить свою любимую жену. Порядок действия оказался довольно прост. Я использовал самый слабый наркотик, чтобы погрузить ее в легкий сон. Даже когда мы спим, мы способны воспринимать все, что происходит рядом с нами. Мы слышим все, что нам говорят, но, просыпаясь, мне не можем ничего вспомнить. Когда моя жена засыпала под действием наркотика, я включал легкую музыку, и рассказывал ей истории, всегда связанные с темнотой и тем, что в темноте таится. Все мои истории заканчивались хорошо, я доказывал ей, что в темноте нет ничего опасного, а когда она просыпалась, она только улыбалась мне. Этот процесс занял много времени, но я смог исцелить ее от страха. Я был бы очень счастлив вместе с ней, - доктор тяжело вздыхает, но делает усилие, чтобы продолжить, - если бы результаты моего опыта не обнаружил Капитолий. Они сумели перевернуть всю мою теорию с ног на голову, мистер Мелларк. Они взяли в заложники мою жену, чтобы я продолжил помогать им. И я помог им. Капитолию не нужен был способ избавляться от психологических проблем. Капитолию был нужен способ беспрекословного подчинения людей своим приказам. Это они сделали и с вами, мистер Мелларк. Пит качает головой. - Всем процессом руководили вы, - говорит с усмешкой, и человек напротив вновь дергается; ему не позволяют встать, и он, жалобно скуля, оседает на своем стуле. - Капитолий бывает убедителен, - отвечает с дрожью в голосе и вертит головой по сторонам. – Всегда был убедителен, когда им управлял президент Сноу, - голос его становится тише, - и сейчас ничего не изменилось. Похоже, через него пропускают ток большей силы, чем прежде. Пит равнодушно смотрит на камеры, сжимает и разжимает кулаки. Его прежде пытали, заставляя наблюдать, как кто-то другой испытывает боль. Быть может, для него прежнего не было пытки страшнее этой, но прошло так много времени, он успел испытать так много боли, что ему удается держать себя в руках. Он помнит ток, он может представить, каково сейчас тому, на кого он смотрит – ученому, который рассказал столь невинную историю своей любви, что впору прослезиться. Но Пит стоически переваривает всю информацию, полученную в столь ненадежной форме, и размышляет, как с помощью Бити раздобыть доказательства, пусть косвенные. Теперь он с трудом верит людям на слово. Теперь он смотрит на чужие мучения, повторяя про себя, как заклинание – этот человек виноват во всем. Вряд ли это заклинание помогает. Когда доктор более-менее приходит в себя, он спрашивает, почему охмор не сработал. - К вашему охмору мы не были готовы, мистер Мелларк. У нас почти не было времени, чтобы подготовить достойную легенду. Если бы у нас было больше времени, мы бы внушили вам, что ваш враг – Китнисс Эвердин, а не переродок, который занял ее место. Вы сопротивлялись, - доктор переходит на шепот, - вы отвергали подобную версию на бессознательном уровне, потому что были влюблены в эту девочку. Я предупреждал президента Сноу, что этот охмор может сработать не так надежно. Ему было все равно, он полагал, что Китнисс Эвердин не сможет продержаться рядом с вами до того момента, что вы перестанете видеть в ней переродка, - Винтер запинается. – Я не могу объяснить лучше. Если бы у меня была возможность поработать с вами ближе… - доктор широко улыбается, и Пит видит тот взгляд, который смутно вспоминает из прежних встреч с этим человеком. – Но мне вряд ли предоставят такую возможность, - доктор жадно сглатывает. – Вам ведь говорили, что я помогал лечить вас, мистер Мелларк? О, я вижу, что вам об этом не сказали, - хмыкает, расплываясь в довольной улыбке. – То, что вы сидите здесь, передо мной – тоже моя заслуга. Пит медленно встает и делает только шаг в сторону заключенного. Доктор Винтер следит за ним, затаив дыхание и вжавшись всем телом в стену. - Если бы не вы, - медленно говорит Пит, - меня бы не потребовалось лечить. - Да, - смиренно соглашается Винтер. – Но охмор, быть может, спас вас, мистер Мелларк. Если бы не охмор, если бы не все психологические блоки, которые были поставлены вами и нами, если бы не отключение всех ваших эмоций, вы бы сошли с ума. То, что с вами делали здесь, мистер Мелларк, - заключенный опять понижает голос, - никогда не отпустило бы вас. Вы сошли бы с ума, как и все, кто через это прошел. Но пока вы были погружены в иллюзии, пока ничего не чувствовали у вас была возможность постепенно принимать правду, какой она была. Я знаю, вы не видите во всем этом ничего положительного, - доктор быстро-быстро кивает, - но это не значит, что во всем этом нет ничего положительного. Питу хочется засмеяться, подойди ближе к тщедушной, вжавшейся в стену фигуре, и вцепиться в тонкую шею. Сделать тоже самое, что он сделал когда-то с Китнисс Эвердин. И в этот раз ему, быть может, не смогут помешать. Но он сдерживается. Мертвый президент Сноу рассматривает пленника и думает о чем-то, и Пит резко разворачивается назад, к двери, и все же задает последний вопрос, который не хочет задавать. - Вы сумели победить страх своей жены с помощью охмора, - тянет медленно, тщательно подбирая слова, - и никто больше не работал в этом направлении? Доктор Винтер закрывает глаза и вздыхает. - Это два разных уровня охмора, если хотите знать. Капитолию всегда нужен был примитивный охмор, - пожимает плечом, и вновь смотрит на свои запястья. – Но вы не спросили, можно ли полностью излечиться даже от примитивного охмора, - здесь ученый морщится. – Вы думаете, что вам удалось избавиться от него, не так ли? Возможно, вы думаете, что остались какие-то последствия того, что сотворил я с вами. Последствия, не столь важные, как вам кажется. Но ваши подозрения останутся лишь подозрениями, мистер Мелларк. Вы ведь не позволите мне опять изучать вас? Пит закатывает глаза. Встреча, которую он вырвал с таким трудом, оказалась очередной пустой болтовней и экскурсом в историю создания охмора как такового. Это только познавательно, не более. Плутарх Хевенсби никогда не позволит узнать Питу что-либо действительно существенное. Но у двери он все-таки медлит, будто боясь упустить этот призрачный шанс узнать всю правду. У него больше нет вопросов, а на главный вопрос он получил ответ, в котором нет определенности, как и раньше. Его останавливает голос. Секунда, даже доля секунды – и Пит видит на сморщенном лице закованного доктора осознанное и новое выражение, до боли знакомое выражение лица, когда-то принадлежавшее совсем другому человеку. Винтер продолжает говорить размеренным голосом, со сбивающимися интонациями, но вызывающе выдерживает взгляд Пита. - Надеюсь, мой мальчик, ты готов узнать правду. Эффи спрашивает его только в машине. - Это все, чего ты хотел? Пит кивает. Присутствие водителя заставляет его молчать и смотреть на город, уже погрузившийся в темноту. Эффи тяжело вздыхает, и рассказывает ему о том, что прежде в Капитолии никогда не было так темно. - Поврежденные коммуникации восстановлены не полностью, - замечает с досадой. – Постоянные перепады электричества, - машет рукой, добавляя, что ничего в этом не понимает. – Некоторые районы города остаются обесточенными по несколько суток. Пит слышит об этом в первый раз. В тренировочном центре очень редко мигает свет; Эффи говорит, что это-то из-за мощных предохранителей. Здание Центра и стоящие рядом с ними дома освещены, Пит помогает Эффи выйти из машины, и следит за тем, как машина исчезает в темноте. На первом этаже никого нет; он пробыл в белой комнате до позднего вечера, и все разошлись по своим этажам. Эффи прощается, и Пит знает, что не сможет себя заставить подняться к Джоанне сейчас, поэтому выбирается на крышу, и подходит к огороженному краю. Интересно, здесь до сих пор работает силовое поле? Должно работать; в новом Капитолии мало что изменилось после революции. Так получается – судьба, случайность или положение планет, - желая остаться в одиночестве, он нарушает чужое одиночество....
Джоанна выбирает самый тяжелый уровень тренировки из возможных. В пустом подвале с разделенными секциями она чувствует себя вполне уютно, а существующий глубоко внутри нее страх только добавляет адреналина. Но, черт возьми, ей не суждено просто убивать созданных программой противников. - Учти, с такой нагрузкой компьютерные профессионалы сотрут тебя в порошок, - Гейл скорее констатирует факт, а не издевается. Мейсон хмыкает. - Сегодня целый день я играла в недотрогу. А потом еще откровенничала без доброй дозы алкоголя. Теперь мне хочется убивать или быть убитой, - заявляет с ослепительной улыбкой. – Впрочем, в этой игре я не сторонюсь полезных союзников. Ты предпочтешь лук или пулемет? Гейл может оценить ее вызов, и она забывает о постановочной драке, полностью отдаваясь во власть живого противника....
Эффи не хлопает дверью своей спальни, и не вздрагивает, когда включает свет и обнаруживает сидящего на постели Хеймитча. Трезвого Хеймитча, и поэтому Хеймитча очень злого. В руках он держит коробку из-под ее лекарства. - Ничего не хочешь мне рассказать, солнышко? – спрашивает вполне вменяемым голосом. Включенный свет мигает дважды и становится совсем тусклым. Эффи не отводит взгляда....
Китнисс Эвердин стоит у самого края парапета, закутавшись в темный плед, бледная, бледнее даже обычного, и невидящим взглядом рассматривает спящий город. Она может делать вид, что поглощена созерцанием слабо освещенных зданий, но сердце ее сбивается с размеренного ритма, на щеках появляется лихорадочный румянец, ее резко бросает в дрожь. Она может не смотреть в сторону замершего от неожиданности Пита, но все пять чувств ее сосредоточены только на нем, будто ее самой уже не существует. - Я не хотел тебе мешать, - говорит Пит, собираясь убраться с чертовой крыши как можно дальше и как можно быстрее. - Знаю, - Китнисс фыркает и разворачивается. – Ты никогда не хотел мне мешать, Пит, - и по губам ее скользит незнакомая улыбка. – Уже поздно. Я иду спать. Пит отходит в сторону от двери, пропуская ее, и смотрит на город; лишь малая часть его освещена, все остальное погружено во тьму. Наверное, обстановка в городе со светом хуже, чем он думал. - Спокойной ночи, - говорит он. Свет пропадает и на смежной улице. Что-то в здании Центра оглушительно щелкает и замирает. Китнисс тянет на себя дверь, но ничего не происходит. Пит слышит ее дыхание, но еще не видит ее саму; внезапная темнота похожа на ослепление, как в одном из тысячи его кошмаров, которые начинают сбываться. Они оказываются запертыми на крыше здания высотой в двенадцать этажей.