Мы - не легенда

Он – буква. Раскаленная добела, распластанная на углях где-то к югу от ада. Буква, потерявшейся легенды. Выпавшая, почти стертая. Он все еще ощущает как его вырвали со страницы, где он – герой… нет, буква в имени героя, маленькая, но… черт возьми! Куда же теперь без этой буквы?! Теперь, когда страницы выпотрошили, обложку содрали, как кожу, и… он брошен на угли. Он горит. Ему не быть словом? – Дин! Ему не вернуться в строчку? – Дин, глупый, глупый, ребенок! Да что же ты?! Ему гореть осколком крика? – Ди…!!! Чье-то имя. Далекое и пустое. Лучше бы тишина, чем этот крик, и это имя, и эта буква... Он еще долго видит огонь, выжигающий глаза. Потом, когда гореть уже больше нечему, в сухие глазницы расплавленным свинцом заливается мгла. – Медиков прислали? – Ага, по СМС. – Это… хорошо. – Что говоришь? – Говорю, что свалить отсюда, значит, успеем. – Угум... И куда? – В Зимбабве. – Понял, не суюсь... Во мгле… рядом… кто-то есть. Будто мелкие летучие мыши. Их не видно… ничего не видно… смотреть нечем… но этот писк, этот непрекращающийся шелест! – они лишь воспоминания о воспоминаниях, мысли о мыслях. Может, он теперь тоже – мелкая летучая мышь? Слепая, легкая, как прошлогодний кленовый лист. Нет, он все еще буква, типографская литера, которую теперь подцепили холодными щипцами, закрепили на печатной форме, в положенной строке... Откуда-то льется краска, эта смердящая жижа! Можно представить, что она заполняет рот. Теперь вокруг какая-то суета. Мыши оживились, шуршат перепончатыми крыльями... – Ты в кои-то веки хочешь прикрыть мне спину? – Ну, скажем, ты… заслужил. – Скажи, что я выгоден. – Скажу, что ты... – Лучше молчи... Сэм, тащи вещи на выход. И в этот момент на букву опускается пресс. Сэм... Сэмми?! На какой такой выход, какие такие вещи? Буквы складываются в слова, тянутся строчками предложения, текст начинает обретать форму и смысл. Переплетаются страницы, новенькая обложка закрепляет книжный блок, книгу ставят на полку... Дин распахивает глаза. Он лежит и слушает мерное хрипение механики. Пол покачивается, усыпляя. Это жестокая колыбель. По венам быстро циркулирует кровь – горячая, кипящая, она обжигает сердце, рвет его тесные стенки. Боли нет. Кроме этого дикого кровяного давления. Нет боли. Где-то рядом плещется вода. Это уже было. Он не уверен, что помнит, где, но была же вода. Громовые накаты океанских волн. Страшный звук... Да, было страшно. Сейчас… нет. Сейчас спокойно и легко. Тело его будто парит, скользит в совершенном и прекрасном ничто. Перевести взгляд с... Стоп. Глаза! Он потерял глаза. Их нет... Пошевелить пальцами, пошевелить рукой... Его учили. Когда, кто и где? Сейчас не вспомнить. Просто пошевелиться, чтобы оценить возможные повреждения. Он хочет дотянуться до глаз. Убедиться... – Эй, руки... Чужой голос. Чужой. Его везут куда-то чужие люди... Он валяется слепым котенком, беспомощный... Разогретый адреналин вскипает до предельного максимума, направляя силу в конечности, но... Откуда это безразличие? Нет страха, нет боли, нет ничего из набора навыков, отработанных за годы тренировок и практики. Ему хорошо, даже среди этих чужих, даже с адреналиновым бумом в венах, с разрывающимся от нагрузки сердцем. Хорошоооооо... Еще бы только глаза... Ааааа, без разницы... Он заслужил это право, эту блаженную негу неведения. Боль возвращается. Сначала она кажется потусторонней, не его болью. Она где-то не в его теле, даже не на его постели. Она приходит и, словно бы примеряется, хорошо ли ей будет в человеке, которому… хорошоооо... Они смотрят друг на друга – человек и боль. Человек думает – у него нет глаз. Но для боли это совершенно неважно. Она знает, его тела, пусть безглазого, вполне достаточно для жизни. И она, как жалостливая женщина, жалостливая и голодная, садится рядом. Она однолюб. Она ревнивая. Если не она – то никто. По щекам стекает горячая, соленая влага. Потому, что он не может кричать. – У нас небольшой выбор – кетамин или морфий... – Нет. Как «нет»?! Почему?!!! Кем бы вы ни были, вколите... Сейчас же, немедленно! Двойную дозу, тройную... Пожаааалстаааааа... Вам мало слез? Вам надо унизить, заставить корчиться, исходить пеной изо рта, ползать в ногах? Да, пожалуйста, что угодно! Его скручивает пополам. Он готов не то, что в ногах ползать – облизать ноги. Покажите же ему нужные ноги!!! – Он загнется так. – Нет,.. я сказал... Боже! Этого просто не может быть. Не здесь, и не сейчас. Отец, ты так вовремя! Право слово, привидится же... Хочется вскочить, выпрямиться, как раньше, и отчеканить «есть, сэр!». А еще лучше выбить из этого урода и кетамин, и морфий, и что там есть у него еще. Живодер-самоучка... – Боишься, подсядет? Не успеет. Ему вытирают мокрой тряпкой рот. Заботливые, сволочи. – Нам нужна чистая кровь. Приговор оглашен. Не оспорить. Нечем.