Дыши

Он помнил, что у него жутко болело горло, он долго не мог уснуть. Сейчас же он находился посреди комнаты, где не было ничего, кроме кровати и маленького сундука. Эта комната чем-то напоминала ему ту самую из детства, когда его мать ещё была жива, когда ещё не напали титаны. Ступая по скрипевшему полу, он подошёл к окну и открыл его. Сильный ветер ударил в лицо, Эрен зажмурился. Казалось, что начинался ураган, ветер всё усиливался и усиливался. Эрен схватился за подоконник, пытаясь удержаться. — Эрен, почему ты ещё не спишь? — голос настолько родной и близкий, что мурашки побежали по коже. — Эрен, почему ты ещё не спишь?.. И вправду: вмиг потяжелели веки, ноги стали ватными и непослушными, а ноющая спина словно была стянута впивающимся под кожу жгутом. Тёплые руки легли поверх плеч и несильно сдавили, словно массирующими движениями должны были продлить непродуманный путь, но он совершенно случайно заметил, как шелушилась тонкая кожа, проступающие, вспухшие вены и стёртые до костей локти. — Мне так одиноко, Эрен, — протянула женщина, а затем завыла, как попавший в капкан дикий зверь. — Ложись в кровать, Эрен, я спою тебе. Почему ты всё ещё не спишь? Он и рад бы скинуть её руки с плеч, но почти не управлял своим телом, не мог сделать ни одного движения. Женщина уложила его в кровать, накрыла греющим одеялом. Эрен испугался, зажмурился, чтобы не видеть женщину: боялся увидеть то, что осталось после его неё. — Отпусти, — голос его дрожал, он пытался пошевелить рукой, но ничего не выходило; Эрен закусил губы, — отпусти, я уйду. — Почему ты зажмурился, Эрен? — она провела ладонью по его волосам. — Давай же, открой глаза и поцелуй маму. «Мама» звучало ещё пугающе. Его мама уже давно умерла, от неё остались лишь кости, а эта — все ещё жива. Это кошмар. Нужно проснуться. Как можно скорее. Она звала его, просила открыть глаза. Брошенная, она чувствовала себя несчастной — самой несчастной женщиной на таком же одиноком куске мира, оторванном от цельной мозаики. И изнутри его терзали жуткие сомнения, которые сначала отрывали куски плоти, а затем безжалостно сжирали, оставляя лишь жалкие ошмётки. Наверное, именно так оно и случилось. Эрен пожалел женщину, — но никак не мог поверить, не мог признать в этом иссохшем лице знакомые черты, привычную улыбку. Женщина гладила его по голове, поправляла непослушные пряди и напевала нечто знакомое, что даже бушующее в одной лишь в схватке сердце затрепетало и заныло. Ему пришлось сжать то место через ткань форменной куртки, чтобы остановить покалывание, прекратить хотя бы на секунду невыносимый укор. — Я, — он задыхался, через стиснутые зубы пытался выдавить из себя что-нибудь членораздельное, но ей, казалось, было совершенно всё равно, она была равнодушной и пластмассовой, но зачем-то эта разлагающаяся медленно и лениво эфемера травила его, — мне так жаль. «Не было минуты, — хотел добавить он, — когда я мог позволить себе не думать о тебе». — Засыпай, Эрен, — она словно не слушала его, вычеркнула из жизни ненужный фрагмент, стёрла информацию и запечатлела лишь нужное, запечатала и поставила печать. — Поцелуй маму в щёку и засыпай. Он не хотел поддаваться, руки вспотели, по лбу струился пот, ему так хотелось прижаться к тёплой щеке матери, как он делал это много лет назад. Это всего лишь кошмарный сон. Нужно проснуться. — Ну, ладно, я сама тебя поцелую, — тяжелый вздох и мягкое прикосновение губ. Эрен открыл глаза: перед ним женщина, которая раньше была его матерью. Мясо висело ошмётками на теле, старое платье порвано, где-то плоть и вовсе отсутствовала. В щеках дыры, будто их проели крысы, а вот губы на месте, они выглядят так же, как и много лет назад. Он закричал от ужаса, его пробрала дрожь, он снова захотел убежать, но тело не слушалось. — Почему ты кричишь, Эрен? — женщина непонимающе взглянула на него. — Я тебя испугала? Она мягко улыбалась; были видны её мускулы на лице. Она снова дотронулась до его щеки и села на край постели, откинула с лица то, что когда-то было пушными и здоровыми волосами — теперь же это редкие, грязные волосы, а в голове дыра. Эрен жалел о том, что бросил её тогда — не спас, не вытащил, оставил гнить и вымачиваться в желудочном соке ненавистных титанов. Что не мог сжаться и искренне взмолиться, ведь в божественное явление он никогда не верил. Не мог всемогущий некто позволить вторжение истинных чудовищ, не мог повернуться спиной к хаосу и безмолвно уйти, не бросив даже намёка на то, где искать помощи, где упасть на колени и просить о прекращении пыток. Его беспокойство отражалось на изуродованном лице, на которое он пытался не смотреть, но женщина крепко держала за подбородок и неаккуратными призрачными движениями пробиралась вглубь измученной души, ковырялась в ней, как в кровоточащей ране, и вгоняла гниль измотанного тела. — Пожалуйста, — прохрипел он. — Прекрати, если любишь меня. — Конечно, люблю, — сладко пропела она, дотронулась до щеки и добавила: — Как можно не любить родного сына? Глаза её были пустыми — такими же продырявленными, как черепная коробка и левый бок. Эрен ненавидел себя за ужасающие и отталкивающие мысли: «Просто упади замертво и закрой глаза». — Поспи со мной, — попросил он, и чтобы недоверчивый взгляд вновь обратился отчуждённостью: — Мама… Остатки упали рядом — всё то, что сейчас обнимало и грело его. И теперь тело вмиг похолодело и стало влажным. — О чём ты мечтаешь, Эрен? — голос матери звучал где-то рядом, сам же он едва сдерживал слёзы. Воспоминания из прошлого давили на него, уничтожали изнутри, он хотел оттолкнуть от себя холодный труп. О чём он мечтает? О спокойствии, о жизни без титанов, о любимой матери, которая будет снова рядом; теперь он сможет защитить её, а она будет гордиться им. — О том, чтобы титаны полегли замертво, чтобы от них не осталось ни следа, чтобы их никогда не существовало, — он смотрел в потолок, стены начали плыть, голова кружилась, а останки матери медленно исчезали, проваливаясь сквозь кровать. Это кошмар. Нужно проснуться. — Чтобы моя мама была жива… — Ты просишь о невозможном, Эрен, — родной и привычный голос, такой тихий и нежный, становился ещё тише. Ветер снова задул сильнее, что-то ударило его по голове, и Эрен провалился в небытие. Он всё ещё слышал маму, но сам становился всё слабее. Эрен звал ее к себе, плакал и закрывал лицо руками. Скорее бы все это кончилось. Безумно болело горло.