Глава 12 - Сизокрылая нимфалида
6 мая 2014 г. в 21:31
Случалось раньше, она влюблялась.
Случалось раньше, влюблялись и в неё.
В странное оцепенение впало её тело, её душа и даже разгорячённое сердце, когда орехового цвета глаза в сотый раз скользили прозрачными лучами по строкам. Он же их набирал.
Она ему когда-то написала…
Она
RE:
В человеке не так уж много искренности можно отыскать. Она надёжно спрятана в одних слезах.
- и всё так же верила в эти свои слова; читая его письмо, она, к тому же, неосознанно плакала – сентиментальная душенька. И прикасалась к бездушному монитору – слабому зеркалу, что путём необъятных километров принёс в её дом эхо чьей-то души, - тонкими дрожащими пальцами. Чувствовала под ними неестественную теплоту, плакала ещё сильнее. Она кутала его слова, будто озябшего котёнка, в ворох своих мягчайших раздумий, и нежила их, и обволакивала, и видела чарующие сны, и снова плакала… Слёзы её были не слабостью – они были весенней капелью. Душа таяла под лучами чьей-то далёкой нежности, пробудившись после долгого ледяного сна, и радовалась снегу за окном, радовалась всему существующему, всему живому.
Хотелось танцевать и укутывать в мохнатые тёплые крылья всю Польшу!.. Весь мир! А его обойти – она, стоит помнить, иногда была чрезмерно стеснительной.
Целые сутки она порхала – сизокрылая нимфалида – упиваясь прочитанными словами, такими аппетитными в своём откровении, и всё не решалась ответить. И не ответила – сразу. Кто знает, к чему привёл бы её молниеносный эмоциональный ответ? Сбилась ли бы бабочка прямо на лету, споткнувшись косматыми крыльями о трезвую сеть сачка? И бродил ли бы ты, читатель, экзальтированными глазами по чистосердечным строкам, оборви седые слова её красочные мечты?
Но восхищённая душа помнила, что «утро вечера мудренее», что «думай ввечеру, а делай поутру», что «la nuit porte conseil», поэтому ответить она не торопилась, чем продлила повесть до необъятных её размеров.
За эту осень – осень, в которую они, закрывая глаза и предоставляя окружающим видеть их взаимное несуществование, зарывались виртуальными объятиями – за эту осень они стали очень близки друг другу. Не сказать, что, уйди сейчас кто-то из них, второй бы потянулся за верёвкой, лестницей и прочим; напротив – уйди один, второй ограничился бы вздохом, неделею скитаний дряхлого призрака, после чего предался бы забвению. Но всё же они были близки. Как тонкая нить обвивает детские пальчики во время игры, так и их общение скрепляло двух далёких людей – непрочно, непорочно, но осязаемо.
Кто бы согласился разорвать эти ни к чему не обязывающие узы? Кто бы согласился?
Знаете это чувство… это странное, чисто инстинктивное чувство, когда хочется бросить всё (несмотря на то, педант ты или сущий разгильдяй) и рвануть со всех сил в неизвестном направлении; бежать к сиреневым горам, что лениво раскинулись близ воздушных замков, серебряному солнцу, краснощеким лунам, звенящим дождям, которые бисером разлетаются, ударяясь о твёрдую кору сновидений… И бежать, и не знать, куда. Вот только ей почему-то зналось, куда (к кому) нужно бежать.
Обрезать путь, перекрыть ведущую в никуда – прелестное, загадочное никуда! – дорогу, раз-два, налево, смирно, замри, не шевелись, изнывай. Он ей, как назло, не снился, сколько бы она о нём не думала перед сном. Вы скажете, наивно? Зато честно, как честно! Да и не запрещайте никому влюбляться – кто знает, когда мы разучимся это делать.
А рассказать всё-таки надо бы, сказал бы доктор Шидловский – и старик был бы прав, обязательно. Он зачастую был прав. У него профессия такая – никогда не ошибаться. Ошибка может стоить жизни, суда и уголовной ответственности.
Снова похолодало. Чужие слова – надоедливые осы – кружились вокруг неё маленькими стайками. Хор улицы; бессвязность тишины.
Продолжалось их общение ровно и, к их обоюдной радости, до поры до времени спокойно и даже как-то скучно. А потом она написала:
Она
RE:
Я, разумеется, покажусь тебе настойчивой и чуточку наглой; но риск, как ты говорил, дело благородное. А потому я торжественно (стакан молока в моей руке сойдёт за чашу вина?) прошу тебя рассказать ту историю, которую ты называешь «Я расскажу тебе о ней в другой раз». Не притворяйся, что не понимаешь, о чём идёт речь.
Или притворяйся.
Таким образом она, конечно, хотела не столько утолить своё любопытство, сколько подавить его невероятной историей о большой и чистой любви, которая так давно была ей обещана. Подавить и тем самым оттянуть собственное признание, приближающуюся катастрофу.