Нежность в режиме online

- Прости, что я опоздал. В чашке с её ровными педантичными краями заканчивался чай. Аромат корицы проник в каждый карман, в каждый шов, в каждую нить белого женского свитера. Она неровно дышала, то и дело покашливая да поправляя покосившуюся шапочку. Светлые волосы лезли в лицо; мокрые от слёз ресницы покалывали большие обессоненные глаза. Плакала она всего лишь – кто бы мог подумать – из-за ветра. - Прости, что опоздал… - повторил кто-то, присаживаясь за соседний столик к даме в шёлковом платке. Она покосилась в их сторону. Мужчина сжимал белую ручку дамы своего сердца и нежно, с неумолимым трепетом седовласого Казановы оправдывался. Они были совсем близко, но не имели к ней никакого отношения. А казалось бы, расстояния – каких-то полметра. Крохотный фрагмент самой госпожи Жизни – случайные встречи, взгляды, близко расположенные столики, ладони, сердцебиения… Она вздохнула и перевела взгляд на собственные руки. Длинные пальцы переплетались между собой. Ранимое левое запястье неслышно пульсировало, возвещая о сиквеле кварцевых будней. Вдруг она поймала себя на мысли, что фокусируют свой взгляд на руках либо дети, либо… как их называют поэты?.. - Хронически одинокие… Бархатный мужской голос обволакивал очередную самочку, а заодно и её саму нечаянно вводил в транс, силой толкая в прорубь янтарного прошлого… Она исступленно ломала свои стеклянные руки, глядя на циферблат. Часы били двенадцать. Перемотайте же, незримый господин режиссёр, всего лишь на миг назад, когда кривилась от боли изувеченная душа! “…И всё, о чём я прошу тебя, - мимолётные встречи...”, доносился сквозь вихрь крови уверенный голос. Уверенный – и разве могла она, забившийся в уголок между страхом и предвкушением ангел, увидеть сквозь тонкую плёнку фальшивого спокойствия вопль, полный отчаяния и гибельной муки? “Уходи, уходи, уходи…”, дублировались её слова в тысячу экземпляров, и таяли, ударяясь о густой слой пошлых признаний, просьб, молитв и проклятий. Открывались и вновь захлопывались веки; глаза, погружённые в темноту, сосредотачивались на алых полумесяцах, развеивая образ монстра, который, не смея к ангелу прикоснуться, молил об ответе и проклинал себя за то, что «и забыть не в силах, чего боле не выкинуть из головы»… Плёнка обрывалась. Он RE: Здравствуй. Я не писал тебе на этой неделе, и мне показалось, будто я что-то упустил. Где ты? У тебя всё в порядке? За это время я не получил от тебя ни единого письма. Вернувшись, обнаружил почту пустой, хотя был уверен, что мне предстоит прочесть дюжину твоих милых и трогательных сообщений. Извини, что редко пишу тебе. Ответь как можно скорее. Она провела ладонью по гладкой клавиатуре старенького ноутбука. Сообщение было отправлено неделю назад. За ним следовали и другие. Он RE: Прошло три дня и мне, наверное, пора начинать переживать. Я начинаю переживать. Напиши мне. Ответь, всё ли с тобой в порядке. Это ведь нетрудно – ответить? Он RE: Ты мне так и не ответила. Мне бить тревогу? Я поймал себя на мысли, что, быть может, тебя смутила последняя рассказанная мною история. Если это так – то ты действительно вправе прекратить со мной всяческое общение. Но я прошу лишь об одном: попрощайся со мной и скажи, что у тебя всё в порядке. Пожалуйста. Он RE: Это уже не смешно. Я мог бы поверить, что тебя испугала моя жизнь, но я ни за что не поверю в то, что ты так просто уйдёшь, оставив меня в неведении и переживаниях. Ты стала близка мне – и только ты тому виной. Ответь. ОТВЕТЬ МНЕ!!! Последние слова раздались в голове праздным воплем, и она содрогнулась. Истории, рассказанные её другом по переписке, не могли не вызывать страх. Её действительно пугал его обширный опыт и все те передряги, в которых он побывал. Тем не менее, даже самые противные воспоминания со всеми откровенными подробностями, которые вызывали то слёзы умиления, то рвотные рефлексы, восхищали её, и она невольно ловила себя на мысли, что хотела бы пережить нечто подобное. Что-то, что заставит кровь кипеть и стынуть в жилах; что-то, о чём можно будет вспоминать с дрожью в голосе и коленях, что-то, о чём она могла бы сожалеть густыми отельными вечерами. Она не могла назвать себя «опытной женщиной», повидавшей и горечи разлук, и бесценок фраз. Она не могла назваться женщиной, которой оставили на сердце надрывы несказанных (или сказанных, но впустую) слов. Она не могла назвать себя женщиной, которая, надев туфли и закрыв истерзанные волнением губы слоем помады, окунулась бы в забытье и мир звенящих бокалов… Она не могла назвать себя женщиной, образ которой выстроился в понимании красивого общества. Но она никогда не исключала, что однажды этот образ станет её отражением. Он же, казалось, повидал и огонь, и воду, и красную помаду на всех частях тела. И кто бы не засомневался, стоит ли продолжать общение с человеком, который не скрывал собственных грехов от чужих, пусть и скрытых за нумерацией мировой сети, глаз. И кого бы не спугнул пепел ошибок, из которого человек возродился, но от которого всё ещё не избавился? Кого в нашем веке скрытых недостатков и выдвинутых достоинств не испугал бы тот, кто запросто вскрывает свои двухсложные пережитки на виду у постороннего человека? Из города медленно уползали лучи загорелого солнца. Скоро локоны дамы сердца опоздавшего мужчины будут переливаться в очарованных лунных бликах, и она станет самой прекрасной женщиной на земле. Он прочтёт ей что-нибудь из возликовавшего на смертном ложе со своею бессмертной Беатриче страдальца Данте; они вдвоём отправятся в отель. С её плеч соскользнёт шаль, по плечам рассыплется копна золотых волос; он снова прошепчет, какая она у него красивая. Но утром она не найдёт под подушкой даже прощального письма. Потом она спустится на первый этаж и вновь окажется самой обычной женщиной. Следующей ночью кто-то снова будет читать – но уже не Данте… Подняв глаза, она посмотрела на пару. Мужчина курил. Дама поправляла покосившуюся шаль. Она RE: Боюсь, даже если ты однажды напишешь, что потерял единственное связывающее нас звено – одиночество – я не перестану писать тебе. Осенний дым вырезал лёгкие мужчины, сидящего за соседним столиком, и обволакивал пёстрые волосы дамы его сердца. Осенний дым забирал у него то, что он не боялся потерять. Она вышла из кафе, закрывая чувствительную шею зелёным шарфом. Вышла – и растворилась в пелене чадящего осенью города.