Не забудь меня

Часть 3. Раскрытия тайн и новые начала Глава 27 Джейн засыпает в полночь и просыпается в четыре утра. Для неё это — хороший ночной сон. Хозяйская спальня пахнет цитрусовой полиролью и стариной, как музей (или библиотека), в ней всё из тёмного дерева, большие открытые окна и много мягкого жёлтого света. Голд спит в соседней комнате — когда вообще ложится спать, и стук его трости успокаивает, словно бессловесная колыбельная. Комната находится на втором этаже. В ней три лампы и нет замка. Она отличается от психбольницы и подвала в хижине настолько, насколько это вообще возможно, если только Джейн не захочется спать на улице. Поначалу это помогало. Но ночные кошмары не отступят только потому, что она в безопасности. Теперь она вернулась к своей обычной рутине — урывая сон где и когда только получается. Её жизнь — это сливающееся пятно из сонных чаепитий, успокаивающей музыки и полуночной выпечки. Глубоко зарывшись в одеяла, включив все три лампы и верхний свет в придачу, чтобы отогнать тени, Джейн читает, пока её паника не утихает. Когда же напряженное тело расслабляется, а сердце замедляет бешеный ритм, она заставляет себя встать, надеть свитер и сунуть ноги в тапочки. Включая свет на своём пути, она пробирается вниз, в кухню. Нержавеющая сталь, чёрные гранитные стойки, тёмные деревянные полы, светящиеся лампочки над головой. Теперь она знает эту кухню так же хорошо, как и любое место в Сторибруке. К тому времени, как Румп, хромая, заходит в кухню через садовую дверь — Джейн знала, что он войдёт именно оттуда — она стоит у стола, по локоть в миске с тестом. Когда он закрывает за собой дверь, она машет ему деревянной ложкой. Он выглядит уставшим. Она тоже. Ей интересно, как она выглядит в его глазах: с собранными в беспорядочный пучок волосами, в слишком большой пижаме и серой толстовке с капюшоном, со следами муки на одежде. Судя по всему, он не имеет ничего против. (Он видел её и в гораздо худшем состоянии.) — Привет, — говорит он. — Привет, — отвечает она. — Я… не ожидал, что ты проснёшься так рано. Она пожимает плечами и продолжает энергично замешивать тесто. — Я готовлю блинчики. — Деревянная ложка стучит по пластиковым краям миски. Она оценивающе смотрит на получившуюся смесь и добавляет туда внушительную горсть шоколадной крошки. — Надеюсь, ты голоден. Он стоит, окружённый темнотой, проглядывающей сквозь садовую дверь, и потирает пальцами набалдашник трости. — Можно и поесть. — Хорошо. Потому что блинчиков будет много. Он подходит к ней на шаг ближе. — Помощь нужна? Она качает головой и несёт миску к плите, где на огне уже стоит большая сковородка. — Нет, спасибо, — она наливает тесто на раскалённую сковородку, тщательно отмеривая размер блинчиков. Они шипят, заполняя кухню звуками радиопомех. — Только компания. Только ещё кто-нибудь неспящий в пять пятнадцать утра, — кто-нибудь, кто дышит, создаёт шум и шевелится, помогая рассеять темноту. Румп кивает и идёт к кухонному столу — уже сервированному двумя тарелками и двумя стаканами апельсинового сока. Он садится на тяжёлый деревянный стул и прислоняет трость к его спинке. — Тебе хоть удалось поспать? — спрашивает он. Джейн берёт лопатку со стойки и окунает её в тесто. В воздухе начинает витать аромат блинчиков и расплавленного шоколада. — Немного. — И плохо, как я понимаю. Она полуповорачивается к нему и полуулыбается через плечо. — Есть ночи для отдыха, а есть ночи для готовки завтрака в пять утра. Он улыбается, но будто из-под палки — лицо расчерчено какой-то пародией на улыбку — пустой и неуместной на измученном лице. Верхняя пуговица на его воротнике расстёгнута, и галстука тоже не видно. Он выглядит почти так же «хорошо», как чувствует себя она. Джейн суживает глаза и тычет лопаткой в его грудь. Кажется, Румп вздрагивает (как если бы это был нож), и она опускает руки. — К тому же, — говорит она, — не тебе меня судить. Он поднимает пальцы к тёмным кругам под глазами и снова улыбается, на этот раз немного мягче. — Похоже, из нас отличная пара, мисс Френч. — Похоже на то, мистер Голд, — она улыбается ему в ответ, затем отворачивается, чтобы перевернуть блинчики. Полуприготовленное тесто снова шипит на раскалённом металле. Несмотря на звуки готовящейся еды и редкий тихий стук кольца Румпа по стакану с соком, мир снова сжимается к тишине. Джейн не может от этого сбежать. Её жизнь — это тишина, прерывающаяся слишком громким шумом (крики, сирены и звуки выстрелов). Её жизнь — это темнота, рассеиваемая слишком ярким светом (ослепляющая яркость больницы и жаркого летнего солнца после долгих дней в сыром подвале). Спокойствие — это всё, чего она хочет. Может быть, она просит слишком многого, желая отыскать золотую середину. Может быть, крайности — это обычное дело в этом мире, а она пытается порушить фундамент естественного порядка. Но она решает в любом случае продолжать пытаться. — Я хочу пойти сегодня в библиотеку, — говорит Джейн, не оборачиваясь, но слышит, как Румп замирает на полувдохе. Она начинает выкладывать блинчики на приготовленную тарелку. — Я неплохо прибралась здесь и, думаю, свежий воздух пойдёт мне на пользу. Знаешь, смена обстановки… Они уже выходили из дома до этого — но всегда только вместе. Она так хотела. Ради защиты, поддержки и компании. Но Румп не может сопровождать её вечно. Джейн наливает следующую порцию теста на шипящую сковородку и поворачивается к нему. — Ты же не возражаешь, правда? Он ставит свой стакан с апельсиновым соком. Медленно качает головой, сжав губы. — Ты вольна делать всё, что хочешь, Джейн. Ты моя гостья, а не пленница. — Я знаю, — говорит она, прокручивая в руках лопатку, — но мне больно от мысли, что придётся оставить тебя одного. Он улыбается и разводит руками. — Мне к этому не привыкать. Её лопатка замирает. Он не это имел в виду. Он говорит о том, что привык находиться в одиночестве (и, может быть, он действительно привык к тому, что она всегда его оставляет, но он имел в виду не это). Но всё равно такое ощущение, будто её окатили холодной водой. Румп осознаёт свою ошибку. Он открывает рот, подбирая слова, но Джейн снова начинает орудовать лопаткой, поддевая блинчики, и поводит плечами, будто стряхивая с них пылинки. Она улыбается, чтобы успокоить его (и себя), и продолжает разговор. Как и всегда. — Я хочу переназначить Большое открытие на конец месяца, и у меня целый список незаконченных дел. Я очень благодарна тебе за то, что позволил мне пожить здесь… — Но ты хочешь вернуться в свою квартиру, — заканчивает за неё Румп, — конечно. — Это сэкономит мне время. И все мои вещи там. И защитное заклинание… — Последнее она не собиралась произносить вслух. Она откашливается и продолжает выжимать жизнь из своей лопатки. — Ты тут ни при чём, Румп. — Конечно, — он снова делает глоток апельсинового сока, его лицо спокойно, но непроницаемо. — Я совсем не обижаюсь. — Честно? Он наклоняет голову и разводит руками. — Ты свободная женщина, Джейн. Я не буду тебя удерживать. Она суживает глаза. — Перестать быть таким самоуничижительным. — Она поворачивается к блинчикам и поддевает лопаткой один из них, чтобы проверить готовность. Переворачивая их один за другим, она продолжает: — ты меня не удерживаешь. — Думаю, мало что смогло бы тебя удержать, — говорит он. Она пожимает плечами, но, смотря на него, чувствует, как уголки губ тянутся вверх. — Ну, например, наручники. Верёвки, — говорит она. — Психбольница. Он поднимает бровь. — И кто же теперь занимается самоуничижением? Защищаясь от вопроса, она вместо ответа переворачивая блинчики. Она не смотрит на него, спрашивая в свою очередь: — Так… ты точно не возражаешь против моего переезда? — Точно, — отвечает он. (Она не уверена, что ей нравится его ответ, но это то, что ей нужно было услышать.) — Я перееду в пятницу, — говорит она. — Делай так, как, по-твоему, будет лучше. Она хмурится, глядя на дожаривающиеся блинчики. Затем выключает конфорку, складывает их поверх уже готовых блинчиков на тарелке и несёт к столу. — Румп? — говорит она. Он поднимает глаза, чтобы встретить её взгляд. — Я знаю, что в последнее время ты был занят, — она ставит тарелку с блинчиками на стол и садится напротив него, — но… ты же будешь заходить в гости, правда? Какой-то миг он выглядит так, будто она сбила его с ног его же тростью. Его сложенные на столе руки застывают на месте. Ей не кажется, что она просит слишком многого. Она знает, что он был занят — и знает, что ему нужно личное пространство — и она не жалуется, когда он исчезает в подвале, чтобы попрясть, забыв при этом поесть или пожелать ей спокойной ночи. Но он пообещал, что не оставит её. (И она нуждается в нём.) — Пожалуйста, Румп, — говорит Джейн. Его странное сопротивление рушится. — Конечно, буду, — говорит он. Его голос звучит натянуто, а глаза выглядят тёмными (грустными и карими), но он кивает и протягивает к ней руку на середину стола. — Как я смогу быть вдали от тебя? Она вкладывает свою руку в его ладонь. Они доедают завтрак в тишине, улыбаясь друг другу.

***

Джейн переезжает в пятницу, как они и договорились. Он отвозит её в библиотеку на Каддилаке, загрузив заднее сидение двумя картонными коробками и чемоданом. Она включает на его старинном приёмнике радиостанцию классического рока и постукивает пальцами по коленям в такт музыке. Он одевает солнцезащитные очки. Они опускают окна. Он провожает её до самой комнаты (чтобы проверить, не притаились ли в шкафах монстры), и готовит чай, пока она распаковывает вещи — и учит её, как управляться с кондиционером… который она сразу же отключает, открыв взамен все окна в квартире. Они едят консервированный суп и печенье на десерт, потому что ей не из чего приготовить обед, а в холодильнике всё испортилось. Она включает радио, и квартира наполняется звуками джаза. И она счастлива. (Видя, как он улыбается в ответ, она думает, что, может быть, он тоже счастлив.) И она надеется, что так будет и дальше.