Проклиная жизнь или история одного Вольтури

Замок Вольтерры огласил душераздирающий вопль. А затем еще и еще один. Кай поморщился: тысячи лет он это слышит и тысячи лет его от этого тошнит. Нет, ему не жалко людей, но вопли снова и снова открывают не заживающие тысячелетиями раны. Кай бессильно откинулся на софу: из всех обитателей замка он единственный настоял на современном оформлении своих покоев. В покоях Маркуса преобладали черные и серые тона, демонстрирующие цвет, сопровождавший его по жизни, хотя что скрывать, это была для него не жизнь, а просто существование. Без цели, просто так... Аро настаивал на пурпуре везде в своей комнате, даже паркет был пурпурным. Ох, эта мания величия: цвет королей. За использование пурпура, цвета императора, пару тысяч лет назад головы рубили в Китае. Каждый из обитателей замка обставлял комнату как хотел, и Кайус не был исключением. Но он постоянно менял её, не желая, чтобы она напоминала страдания, которые он испытывал постоянно. Жизнь — это не перестающая боль, которую можно усмирить, только умерев. Дверь замка хлопнула, по полу послышались тихие шаги Джейн и кого-то еще. Шагов второго почти что не было слышно: их обладатель будто парил в воздухе, едва касаясь земли. За тысячи лет Кай Вольтури уже узнавал, кто идет, буквально по тому, как шелестела мантия при ходьбе, а что уж говорить о шагах. Дверь Аро хлопнула, а за ней заскрипела, а затем и хлопнула дверь Маркуса: ну вот, очередной смертник. И чего им не живется, они же счастливы, так нет, тянет на адреналин, на нарушение законов... Кай устало вздохнул, просто по привычке, от которой не смог отделаться за три тысячи лет, и пошел в тронный зал. И снова та душераздирающая тишина. Холодное, заштопанное по живому, если так могло быть у вампира, сердце блондина окаменело, казалось другим, но это было не так. Раны открывались, их снова штопали, но уже не своими, а чужими кровью, страхом и страданиями... Он стал, казалось, эгоистом, лицемером и самым жестоким из своих братьев, хоть и был самым младшим. Никто, наверно, кроме Аро и Маркуса, не помнили Кая, любившего жизнь и жившего ею по полной, даже будучи вампиром. Это казалось окружающим не просто на грани фантастики, а менее вероятным чем то, что Маркус когда-то был не меланхоликом и кого-то любил, а Аро имел чувство юмора. Кай тихо двигался по коридору, грациозно, как лев, но даже в начале вампирской жизни это его не радовало, как многих. Он был таким всегда, он был идеальным. А сейчас? Он был идеальным...страдальцем. Его нельзя было описать какими-либо другими словами. В зале он знал каждую трещинку, помнил каждого, чья жизнь была оборвана здесь, помнил, каждого оставившего здесь след... — Ах! Ну кого же привела нынче к нам Джейн? Кто снова нарушил правила?— Елейным, притворно жизнерадостным тоном произнес Аро. Кай с Маркусом всегда с недоумением смотрели на брата: и зачем эта вся показуха? Итак ясны и судьба прибывшего, и, в принципе, реальное настроение всех. Кай задумался. Каждая новая смерть не проливала бальзам утешения на его сердце, покрытое глубокими шрамами, а только действовала, как наркотик: принял дозу, трехсекундное облегчение и снова ломка... И так вся жизнь. Джейн проскользнула сквозь щель между дверями и пропустила вперед к правителям жертву. Было непонятно, кто это: то ли парень, то ли девушка. Темно синий шелковый плащ мягкими струями спадал по фигуре на пол, образуя подобие водопада из ткани. Пара светлых локонов, таких же, как и у Кая, выбивались из-под объёмного капюшона. Из глубины ткани задорно сверкнули ярко-золотые глаза, и прибывший скинул плащ с плеч. Плащ легкой волной плавно стек с плеч прибывшего на пол и растекся темно-синей лужицей. В глазах Кая, наименее терпеливого из них, сверкнула ярость: на прибывшем был одет ещё один плащ, алый, как кровь, как глаза Вольтури. — Уважаемый прибывший, у нас с чувством юмора плохо,— Срываясь на крик, зашипел Кай. Кай был готов поспорить, что стоящий перед ними сверкнул зубами в насмешливой ухмылке. Лицо владыки исказила непостижимая ярость, а его братья, казалось, просто ожидали развязки этого юмористического представления. — Плащ.— деликатно напомнила Джейн. Прибывший согласно кивнул и скинул плащ. Трудно понять, не увидев самому, что вызвало искренний смех Аро, еще большую ярость со стороны Кая, который просто вцепился белоснежными холеными пальцами в подлокотник трона из черного дерева, оббитого тончайшим шелком, и даже слабую вымученную улыбку Маркуса. Причина проста: под алым плащом был ещё один — изумрудный. Кай, как и должно владыке его уровня, не стал сам марать ручки очередным смертником, ведь для этого есть слуги. — Джейн!— Коротко рявкнул блондин. Джейн, конечно, не очень нравилось такое обращение к ней, но поскольку Кай был повелителем не её только тела, но и сердца, чью принадлежность она тщательно скрывала, она без пререканий выполнила приказ, чьё содержание было понятно без пояснения. — Боль. Голос Джейн прозвучал под многовековыми сводами потолка необыкновенно тихо, но несмотря на это жестоко и зловеще в создавшейся тишине. Взгляд Джейн сфокусировался на посетителе, но не произвел никакого эффекта. А, нет, посетитель поежился и из-под капюшона послышался мелодичный голос: — Ой, не надо, не надо, щекотно!— Прерываясь звонким смехом, послышался голос. Кай подскочил с трона, а вместе с ним Аро. Глаза блондина просто лезли из своих естественных орбит, а вампир в святом ужасе, беззвучно, как рыба, открывал и закрывал пухлые идеально очерченные губы. Аро с явно не человеческой скоростью подлетел к прибывшему нахалу и резко откинул его капюшон: из-под изумрудной накидки показалась золотая голова, волосы водопадом упали на плечи и заструились мягкой волной до колен, золотые глаза с обидой смотрели на Аро, алые губы на белоснежном лице, сиявшем благодаря нежнейшей алебастровой коже, обиженно надулись, а тонкие золотые брови поползли к переносице. Аро на секунду расплылся в улыбке, но ее сразу же сменило холодное равнодушие: — Алек, приступай! Девушка с хитрой улыбкой, не вязавшейся с ангельскими чертами лица, покорно склонила голову и приблизилась к Алеку. Вдруг на весь зал раздался душераздирающий крик, скорее рык дикого зверя, крик самого сердца. Никто никогда не слышал, чтобы Кай кричал в ужасе, исказившем его лицо: — Нет!!!