Вензель твой в сердце моем...

Воздух небольшой белой комнаты, наполненный удушливыми горьковато-приторными ароматами, пронзал равномерный, тягучий звук. Монотонно, лениво, словно нехотя небольшой монитор у высокой кровати выводил в мир зеленую кривую. Скачок на линии — очередной протяжный звук. Писк, похожий на усталый вздох. Очередное оповещение еще об одном ударе сердца девушки, что лежала на белой простыне, укрытая саваном из одеяла. Казалось, что она спит, да в общем, наверное, так оно и было, вот только никто не знал, когда она проснется. Да и проснется ли вообще. Длинные черные волосы, блеклые, безжизненные, как-то странно-аккуратно лежали на подушке. Неестественно. Слишком опрятно. Тонкая, почти прозрачная кожа поражала мертвенной бледностью. Веки, неплотно смеженные, совсем не дрожали, в отличие от зеленой змеи на мониторе — единственного, что говорило больничной палате о том, что девушка еще жива. Тонкие черты лица ее могли бы быть довольно привлекательными, если бы не болезненная худоба, а довольно спортивная фигура могла бы принадлежать чемпионке мира по бегу, если бы мышцы не были абсолютно расслабленны — так, как человек не способен расслабиться даже во сне. Но ведь кома — это тот же сон. Только куда более длительный… Дверь резко распахнулась, и в небольшую палату, заполненную равномерным жужжанием реанимационных мониторов и их протяжным писком, вошел молодой мужчина лет девятнадцати. Внешность этого парня вот уже месяц как заставляла медсестер провожать его удивленными взглядами и перешептываться за спиной, ехидно посмеиваясь. Впрочем, ему на подобное отношение было наплевать. Фиолетовые короткие волосы торчали в разные стороны, словно мужчина только что снял мотоциклетный шлем, под глазами были нарисованы фиолетовые синяки, а на левой щеке красовалась нанесенная всё той же краской слеза. К нижней губе парня была прикреплена цепочка, тянувшаяся к его левому уху, а одет этот довольно странный индивидуум был в комбинезон из черной кожи со вставками его любимого цвета. Парень самодовольно ухмылялся, а в фиалковых глазах плескалась насмешка, но стоило лишь двери за его спиной закрыться, отрезая этот маленький, пропитанный ароматами лекарств мир от всего остального, как его глаза погасли, словно из них вытянули весь свет. Парень подошел к кровати, поставил у равномерно вспыхивавшего монитора стул и буквально упал на него. На губах, выкрашенных в фиолетовый, всё еще играла самодовольная ухмылка, однако любому стало бы понятно, что в этот миг она была наиграна и фальшива. Ведь глаза, в отличие от губ, лгать не умеют. — Ну вот, я пришел, как и обещал! — тоном, говорившим: «Я сделал тебе одолжение, цени!» — заявил парень и закинул руки за спинку стула. Расслабленная поза, которую можно было интерпретировать лишь как «я король, сидящий на троне и любящий эпатаж», странно контрастировала с тоской во взгляде. Девушка ожидаемо не ответила, а парень, являвшийся бывшим аркобалено и действующим бессмертным каскадером, тяжело вздохнул. Кличка парня — Череп — подходила ему как нельзя кстати, ведь его практически невозможно было убить. Сколько трюков он выполнял, сколько раз они срывались, сколько битв он проиграл, получив смертельное ранение, но неизменно воскреснув? Череп не считал. Зато он считал дни своих визитов в эту белую безмолвную комнату, которая вот уже тридцать вечеров не хотела давать ответ на его вопросы. Но парень почему-то продолжал их задавать… — Ты опять меня игнорируешь, Анджела! Сколько можно? Я уже месяц одариваю тебя своим вниманием, а ты всё никак не откроешь глаза! Знаешь, ты эгоистка похуже Реборна и его компашки! — в голосе посетителя промелькнула обида, но ее скрыло возмущение и наигранный снисходительный тон. — Ну и ладно! Я всё равно сумею победить и прогнать тебя из темноты, слышишь? Потому что я бессмертный каскадер Череп! И я никогда не проигрываю! Парень рассмеялся, правда, негромко, иначе его прогнали бы врачи, и искоса посмотрел на девушку. Реакции не последовало, и он поморщился. Цепь на его губе негромко звякнула, вторя заунывному писку монитора. — Слушай, я вот одного понять не могу, — вдруг вздохнул он и, глядя в потолок, спросил: — зачем ты это сделала? Ты ведь знала, что меня не убить, сбив машиной. Зачем ты меня вытолкнула из-под нее? В звенящей тишине, наполненной тошнотворным запахом медикаментов, равномерно раскалывающейся от ударов сердца девушки, рождавших на черном экране зеленые всплески, застыл ее ответ, не сорвавшийся с бескровных губ. Девушка не слышала ни писка, ни голосов врачей, ни шороха их халатов, ни топота ног — она просто плавала в бесконечном черном небытии, наполненном лишь вязкой, пугающей пустотой, но как только в палату заходил странный каскадер, звон цепочки на его губе врывался в этот темный мир, и Анджела слышала каждое слово, каждый вздох, каждый удар его сердца. Вот только ответить парню она не могла. Лишь молча кричать в беспроглядную мглу и надеяться, что Череп поймет ответ… Впрочем, он никогда не понимал свою напарницу по съемкам в новом приключенческом сериале. А потому ей оставалось лишь грустно улыбаться и отвечать в темноту, зная, что ответ не будет принят адресатом. — Нет, ты, конечно, вроде как молодец, я тебя хвалю: ты защитила главного каскадера нашего сериала! Но смысл в этом какой был? Я бы через пару минут встал, высказал всё, что думаю о том криворуком водителе, который на съемках управление потерял, и пошел сниматься в следующем дубле! Зачем ты меня вытолкнула? — на миг возмущение и нотки отчитывавшего неразумного ребенка старшего брата исчезли из звонкого голоса парня, и он тихо спросил, глядя на почему-то не вздрагивавшие веки девушки: — И почему не успела отпрыгнуть сама? Вопрос растворился в белизне палаты и проник во тьму пациентки. «Потому что не успела. Я ведь не такой хороший каскадер, как ты. Я новичок. Не зря же ты велел мне называть тебя сэмпаем…» — беззвучно прошелестела в ответ ее душа. Но Череп не смог услышать. — Ты как пришла на съемки, всё кувырком пошло! — в голос парня вернулись поучительные интонации и возмущение, а взгляд скользнул по больничной стене и наполнился раздражением. — Я тебя даже под опеку вынужден был взять, чтобы ты сцены не запарывала! Я тебя профессии учил! А ты не сумела выскочить из-под колес какого-то авто, ехавшего не так уж и быстро! Ладно, я — я не знал, что машина сломалась, потому к трюку готовился и не собирался с трассы уходить. Но ты почему меня толкнула, а сама отскочить не успела? Ты что, своего сэмпая на уроках игнорировала? Ты ведь знала о неполадках в машине: вам водитель по рации сообщил! Ну чёрт, почему ты такая неуклюжая?! «Потому что я — не ты, — усталость в глазах девушки, спрятанных за неплотно сомкнутыми веками, отражалась и в ее мыслях. В том голосе, что звучал во тьме. — Сэмпай, ты лучший каскадер, которого я знала. Ты мой идеал. И ты об этом знаешь. Твои трюки невероятны, никто не может их повторить! Но я стремилась к тому, чтобы стать на тебя похожей. Вот только времени не хватило. Извини, вот такая я идиотка. Ну, это же я, твоя вечно неуклюжая ученица, которая не может даже нормально выпрыгнуть из окна, не накосячив при приземлении. Но ведь я уже начала исправляться, ты сам говорил. Может, если бы было время, я бы сумела стать лучше…» — И вообще, — хмыкнул Череп и, развалившись на стуле, закинул ногу на ногу в районе щиколоток, — мы с тобой работаем над этим сериалом уже полгода, а у тебя прогресса — кот наплакал! А я говорил: надо больше тренироваться! Почему ты никогда меня не слушала? «Я слушала тебя всегда, сэмпай, — вздохнула девушка, прислушиваясь к голосу, пронзавшему ее черный мир сполохами красок жизни. — Просто не могла повторить многие из заданий, которые ты мне давал. Нет, ну правда, совершить затяжной прыжок с парашютом, при том, что я в самолете ни разу в жизни не летала, или побороться с гигантским осьминогом под водой, для достижения пластики в морских съемках и ловкости — это же нереально. Во-первых, где я возьму осьминога? А во-вторых, кто меня допустит к затяжным прыжкам без подготовки? Нет, все задания, которые попроще были, я выполняла, но эти-то и им подобные как я выполню? Хотя, может, если бы я следовала твоим советам, не висела бы сейчас в каком-то бредовом сумрачном эфире, существуя от одного сеанса связи с тобой до другого?..» — Ты всегда по-своему поступала! Не слушалась великого меня! — парень обиженно фыркнул и поморщился вновь. Его взгляд упал на безжизненные, удивительно тонкие пальцы девушки, и бывший аркобалено поджал губы. Почему-то ему захотелось взять свою ученицу за руку, но… он не мог. Ведь он ее сэмпай, а она всего лишь нерадивая ученица! Да, верная, да, преданная, да, единственная в мире, кто ни разу в жизни не смеялся над ним… Но вот возьми он сейчас ее за руку, и она бы точно рассмеялась, ведь так? Потому что она — красивая, утонченная, очень женственная девушка, а он — безбашенный каскадер со странным пирсингом и непонятным стилем. Нет, конечно, Череп любил свой образ и считал, что выделяться — значит, быть крутым, не таким как все, вот только почему-то, когда эту странную девушку, наследницу многомиллионного состояния, по непонятной причине пришедшую в мир кинематографических катастроф, забирал со съемок личный водитель на черном Мерседесе, каскадер вдруг отчетливо понимал, что они слишком разные. И потому всякий раз, как она предлагала его подвезти, Череп отказывался, говоря, что его мотоцикл круче какого-то старого гроба на четырех колесах. Ведь признать, что, находясь рядом с этой девушкой, каскадер хотел измениться, было выше его сил, а сказать, что он сам никогда не сумеет так естественно, непринужденно и очень аристократично опуститься на сидение из кожи в темном салоне, парень не мог. Это бы вызвало насмешку, а он не хотел, чтобы Анджела над ним смеялась. Только не она… — И вообще, ты всегда говорила, что хочешь стать лучшей женщиной-каскадером! Так почему не выполняла все мои задания? — обида в голосе сменилась непониманием и возмущением. — Ну нет у тебя осьминога — у меня есть! Я бы одолжил, мне не жалко… Ну, если бы ты очень-очень сильно попросила, в смысле! И прыгнул бы я с тобой из своего дирижабля — не проблема! Да вообще, в горы почему отказалась ехать? Я ж звал! Это всё твоя лень и некомпетентность: я тратил свое время, учил тебя, а ты… Даже в горы со мной не поехала, чтобы научиться альпинизму! Зачем ты вообще в каскадеры подалась? Никогда не понимал… «Потому что я не говорила, — поморщилась девушка, а точнее, ее сознание, и она расстроено вздохнула. — Ну не могла же я сказать, что решила стать каскадером, увидев тебя в одном из фильмов, правда? Ты тогда такое творил, что я поняла: я хочу быть такой же бесстрашной, с такой же усмешкой смотреть в лицо смерти! Я захотела стать решительной и смелой. Потому я продолжала учиться на экономическом и параллельно занялась освоением твоей профессии. Не могла же я бросить дела отца — я единственная наследница, я не хотела его огорчать, но и от мечты не хотела отказываться. Ведь лиц каскадеров в кино не замечают, а потому я могла спокойно этим заниматься, не беспокоясь об имидже компании отца… А в горы не поехала, потому что у меня сессия была тогда. Но ты же говорил, что нашей профессии надо отдавать всего себя без остатка, потому я не могла рассказать тебе об институте. Ты бы расстроился. А я не люблю, когда ты грустишь, сэмпай». Череп фыркнул и сполз по стулу, распластавшись на нем, как медуза по камням. С каждой секундой сохранять бодрость в голосе становилось всё сложнее, с каждым вечером, что он проводил в этом царстве белого цвета, каскадеру всё сложнее было подавить желание взять девушку за руку. Он хотел вырваться из этого порочного круга и вырвать из него ее, но не мог. Просто потому, что себя из-за грани смерти бессмертный аркобалено вытащить мог, а других — нет. И это был его главный проигрыш. Проигрыш самому себе. — Я, кстати, уже столько времени тебя навещаю! Ты ничего не хочешь сделать? — голос парня вдруг стал на удивление серьезным, а фиалковые глаза скользнули взглядом по безжизненным векам брюнетки. — Слушай, когда тебя на «скорой» увозили, я сюда приехал, помнишь? Не помнишь, ну и ладно, зато я помню. Когда операция закончилась, мне сказали, что ты в коме. И я выкупил у главврача разрешение приходить к тебе каждый вечер. Даже твоих предков не пускают. А меня пустили. Я же не просто каскадер! Я Череп-сама, и меня не могли не пустить! Да… — он на мгновение замолчал, а затем вздохнул, сел нормально, положил локти на колени и, опершись подбородком о ладони, тихо спросил: — Помнишь, я когда первый раз пришел, сказал, что месяц буду тебя каждый вечер навещать? Я дал тебе задание. За этот месяц ты должна поправиться, или я больше не приду. Потому что у нас съемки за границей. Ну и потому, что ты должна слушаться своего учителя, да. Это было обещание. Ты выполнишь задание, Анджела? Сдержишь слово? «Выполню, — улыбнулась ее душа и с надеждой посмотрела во мглу. — У меня еще один день. Тридцать один день ты дал мне, сэмпай, и я выполню наш договор. Ты каждый день в течение месяца приходишь ко мне, а я в последний твой визит открываю глаза. Ты сам так сформулировал задание. И обещал, что так и будет. Потому я не могу его не выполнить. Когда ты поставил условие, я договорилась с этой пустотой — она отдаст меня тебе ровно через тридцать один день. Именно тебе, слышишь? Не тому не менее пустому миру, который без тебя мне не нужен. Поэтому завтра я уничтожу эту темноту. Она исчезнет. Обещаю». — Знаешь, я тебя и правда не могу понять… — Череп вдруг закрыл лицо ладонями, а плечи его безвольно поникли. Звон цепочки, заглушаемый надрывным писком реанимационного монитора, говорил, что губы парня дрожат. — Почему ты решила меня спасти, хотя знала, что я не умру? Я бы выжил. Зачем ты рисковала собой? Почему ты такая глупая? Почему поставила на кон свою жизнь? Почему не позволила мне самому со всем разобраться? Я бы выжил. А ты… «Я скажу тебе, сэмпай. Завтра я выполню твое задание и скажу, глядя тебе в глаза, почему пришла в эту профессию, почему выполняла самые безумные твои задания, почему каждый вечер предлагала подвезти тебя и почему вытолкнула из-под машины. Ты гениальный каскадер, сэмпай. Но ты не вечен. Ты не сверхчеловек, и пусть даже ты говоришь, что не умрешь от столкновения с автомобилем, я не хочу рисковать. Я не хочу, чтобы когда-нибудь твоя удача или феноменальные способности дали сбой, но кто даст гарантию, что именно в тот момент, когда на тебя ехало авто, эти способности не исчезли бы? Я эгоистка, сэмпай. И предпочла сама оказаться в этой темноте, чем смотреть на то, как наши знакомые будут класть цветы на крышку твоего гроба. Сэмпай, я хочу, чтобы ты жил. Вот и всё. Потому что я эгоистка, и потому что я тебя люблю. Потому прости, потерпи еще один день, а завтра я открою глаза и скажу, что мне плевать на то, что мы из разных миров. Ведь это — наше общее обещание. И если мой отец скажет, что я не могу общаться с каскадером по кличке „Череп” из-за его имиджа, я откажусь от наследства. Потому что я эгоистка, и потому что ты для меня важнее всего. Вот такая я идиотка, готовая разругаться с родителями ради твоей дружбы, хоть и знаю, что никогда не стану для тебя кем-то большим, чем просто „неуклюжая ученица”. Я ведь на самом деле не многого хочу, знаешь? Только чтобы ты улыбался искренне — от всей души… Потому живи, ладно? Ты ведь выживешь, что бы с тобой ни случилось, сэмпай?» — Ты выживешь? — эхом отозвался на мысли Анджелы бывший аркобалено и поднял глаза, полные боли. Его голос впервые за этот месяц дрогнул. И впервые бессмертный каскадер понял, что больше не может. Не может смотреть на ее безжизненное лицо, не желавшее улыбаться, как прежде, не может надеяться услышать ее голос, ведь она отказывалась отвечать. Просто не может больше ждать чуда. Потому что впервые в жизни его сломали. «Ты дал мне задание, и я его выполню, — улыбнулась душа Анджелы, кружась в пустоте. — Просто поверь в меня. Хоть раз поверь, сэмпай…» Тишина давила на виски, а пронзавший ее писк до ужаса напоминал древнюю китайскую пытку. Капли воды падали на макушку осужденного через равный промежуток времени, сводя его с ума. И точно так же сходил с ума аркобалено Череп, вслушиваясь в монотонные, но абсурдно-редкие сигналы реанимационного монитора. Анджела кричала, но он не слышал. Она отвечала, но он не понимал. Она обещала, но он просто не мог поверить в то, что на заднем сидении шикарного Мерседеса есть место парню с фиолетовыми волосами и безудержным стремлением выделиться из толпы. Он просто не верил, что нужен ей. А она не понимала, что нужна ему. Не выполнение задания ученицей, а ее улыбка — вот что было жизненно необходимо каскадеру. Вот только они с самого начала были слишком разными. И их миры не могли слиться воедино… Череп вдруг подумал, что надеяться глупо. Что Анджела не ответит. А еще — что ему никогда не приблизиться ни к ее миру, ни к ней самой. И «шестерке Реборна» рядом с наследницей богатейшей корпорации места нет. Именно поэтому она всегда делает только то, что хочет, не слушая своего сэмпая. Он ошибался. Аркобалено просто не осознавал, что верить в чудо надо до самого конца. Ведь всю жизнь эту веру у него отнимали те, кого каскадер не ценил, а теперь его самого сломала та, кто был для него слишком важен. Не выполнила обещание, которое он дал за них обоих, не дала ответов на его вопросы, не открыла глаза на тридцатый вечер после аварии. Для аркобалено месяц был равен тридцати дням, для его ученицы — тридцати одному. И в который раз различия в их мироощущении сыграли с каскадерами злую шутку. Череп подумал, что Анджела его предала, и сдался. Ведь ошибиться так просто, если не можешь услышать того, кого любишь. Если не видишь его глаз. Если не можешь поверить, что его сердце бьется только для тебя… — Ладно, — в голосе парня, вспоровшем вдруг белую тишину, зазвенела сталь. Фиалковые глаза заполнила решимость, вытеснившая из них боль и отчаяние. — Ты не выполнила мое последнее задание. Я давал тебе месяц, чтобы очнуться. И он истек. «Как истек? — недоумение затопило темноту. — У меня есть еще один день!» — Завтра у нас начинаются съемки за границей. Я улетаю через час. Зашел попрощаться. Думал, ты сдержишь обещание. Тогда бы я… — он запнулся и, вдруг усмехнувшись, обычным тоном, полным возмущения и надменности, произнес: — Череп-сама пришел попрощаться! Ты его разочаровала! Не выполнила обещание! Не справилась с заданием! А вот я обещание выполню. «Нет, подожди! Я открою глаза, только дай мне пять минут, сэмпай! Я договорюсь с темнотой… Нет, я ее разрушу!» — Я ухожу. «Сейчас, погоди…» Темнота дрожала, разрываясь на мелкие серые лоскуты. — Навсегда. «Постой!» Черные обрывки разлетались в бесконечном сером мареве, а где-то на горизонте блестело что-то белое. — Прощай. «Нет!» На секунду в сиреневых глазах промелькнула нестерпимая боль, а затем крепкая мозолистая ладонь на секунду сжала тонкие холодные пальцы девушки. Вот только она этого прикосновения почувствовать не смогла… — И прости… «Прости». Голос аркобалено, странно-тихий и безжизненный, растворился в ее мыслях, удивительно живых, полных раскаяния и любви. Белое марево затопило мглу, превращаясь в сияющий тоннель, а хлопок двери отделил тишину палаты от только что погибшего разговора. Вдох. Щелчок стрелки часов. Удар сердца. Пронзительный писк. Скачок зеленой змеи на черном экране. Тишина. И снова по кругу, до бесконечности, сжатой в перевернутую восьмерку и скрытой в белой пелене странного сияния. Запах медикаментов въедался в кожу, стены давили своей идеальной белизной, а монотонное жужжание аппаратуры сливалось с ритмичным тиканьем часов. Мир замер. А с последним щелчком секундной стрелки, обозначившим полночь, палату заполнил равномерный, безразличный, но до зубного скрипа громкий, отталкивающий звук. Зеленая змея распрямилась, став бесконечной прямой, а писк, застывший на одной ноте, прощался с исчезнувшим в конце белого тоннеля сердцебиением. Разрушая тьму, мы обретаем свет. Порой вечный. Но это неважно, ведь обещания надо выполнять. И если ты пообещала избавиться от тьмы на тридцать первый день, не важно, как ты это сделаешь, даже если придется ее уничтожить. Главное — не нарушить слово. Ведь так?..