Единственная

      «Год? — от негодования и отчаяния у меня перехватило дыхание. — целый год?!» Полученная информация никак не хотела укладываться у меня в голове. Теперь, когда ко мне вернулась память, я не была уверена, что выдержу тут хотя бы неделю! Но хуже всего, я не знала, как разгрести последствия того, от чего лично я бежала.       — И что мне теперь делать, Солнце мое? — прошептала я, чувствуя, что пересохло в горле.       — Чего-чего? Залечь на дно и не отсвечивать! — беспечно фыркнула Элензинья.       — А как же Рафаэл? — в голову вдруг стукнуло осознание, что все возвращается на круги своя. — Свадьба уже завтра!       — Ну, тут, как недавно сказала Милана Марго, я тебе не советчик, — выдохнула Элен, то ли правда не зная, что еще мне сказать, то ли не желая брать на себя ответственность. — Я только знаю, что весь этот сыр-бор закрутился из-за твоей нетерпимости к Луне, из-за нее же продолжился, ну и закончился — тоже. Твоя ложь о ребенке только вывела этот конфликт за рамки внутрисемейных отношений. Возможно, тебе стоит вновь притвориться более терпимой к памяти кузины, и тогда ситуация разрулится сама собой.       Услышав эти слова, я едва не задохнулась от негодования. Я была растеряна, расстроена, с полной кашей в голове, а она, подобно моей дорогой родне, твердила о всеми тут почитаемой покойнице, о которой я не вспоминала почти год, словно ее и не было в моей жизни. Теперь, когда память прежней Кристины отошла на второй план, ненависть к Луне поутихла, а любовь к Рафаэлу — тем более. То, что самый близкий человек тычет меня в прошлое носом, выбило из колеи. И только я хотела сказать, что это я знаю и без нее, как раздался стук в дверь.       — Кристина, дочка, ты проснулась? — раздался из-за двери голос мамы. — С кем ты разговариваешь?       — Просто мысли вслух, — поспешно ответила я, и оглянулась на Элензинью, чтобы дать понять: наш разговор мы продолжим позже. Но девушки уже не было. «Тем лучше», — подумала я с облегчением, открывая перед доной Деборой дверь.       Следующие несколько минут мы с мамой провели за ничего не значащей беседой, после чего решили спуститься к завтраку.       — Сеньорита Кристина, дона Дебора, как хорошо, что вы уже встали! — не успели мы сойти с нижней ступеньки лестницы, подскочил к нам Эурику. — Сеньор Рафаэл не ночевал дома!       — Как это не ночевал? — возмутилась мама. — За день до свадьбы?!       — Ну… — стушевался дворецкий, — он всю ночь провел в оранжерее…       Я внимательно вслушивалась в звучание разговора, казавшегося знакомым, и в один миг осознала: вот он, момент, когда я могу все изменить, повернув ход самой реальности на триста шестьдесят градусов.       — Я немедленно поговорю с ним! — придав своему лицу суровое выражение, произнесла я и уверенным шагом, пока не растеряла решимость, пересекла комнату, вышла в сад, направляясь в оранжерею.       Когда я вошла, не слишком заботясь о женственности походки и едва не снеся с петель дверь, Рафаэл, откинувшись в кресле, дремал. Услышав звук шагов, он нехотя открыл глаза и посмотрел на меня немного рассеянным взглядом.       — А, Кристина, — произнес он с затаенной горечью в голосе, — хорошо, что зашла. Наверное, смотрела в окно? — Рафаэл тяжело поднялся с кресла и стал мерить шагами помещение. — Нам надо поговорить.       Я даже не смогла определить момент, когда он оказался в паре сантиметров от меня и, оглянувшись через плечо, посмотрел мне прямо в глаза.       От этого взгляда мурашки побежали по коже, а глаза закололи слезы от внутреннего напряжения. Я видела Рафаэла впервые после выхода из беспамятства и поймала себя на мысли, что фанатичное обожание, желание обладать, сменилось отчаянием и бессилием. На меня всей своей тяжестью навалилось ощущение, что у меня отняли мою собственную жизнь.       «Мне тоже надо с тобой поговорить», — так и хотелось выпалить мне, и выложить Рафаэлу все, как есть, со всеми подробностями. Благо, будущее — не прошлое — доказать реальность произошедшего легко можно с помощью ноутбука. Один только факт наличия у меня этого устройства говорит о многом. А ведь в его недрах хранятся и более весомые доказательства: фото, видео. Признаюсь, что с самого дня смерти Луны мечтала занять ее место рядом с Рафаэлом, но, когда в моей жизни появилась Элензинья, дав посмотреть на все со стороны, я решила круто изменить свою жизнь. Расскажу про Антона, про козни Миланы, и про то, что сама не рада находиться здесь. Что это не я спаивала его, не ложилась с ним в постель, не настаивала на свадьбе, и вообще теперь даже не понимаю, зачем цеплялась за априори невзаимные чувства. Что нам всего-то и надо, что обоим притвориться и немного подождать. Всего год — и они с Сереной могут быть свободны, как птицы, а я не потребую ничего, кроме фамилии для своего ребенка, чтобы на нас косо не смотрели. Если буду говорить твердо и уверенно, Элензинья подтвердит все, что потребуется, да еще и объяснит техническую сторону вопроса. В конце концов, можно будет привлечь доктора Жулиана с его ассистенткой, показаться на глаза жене Эдуарду — уж они-то точно почувствуют, что я не просто изменилась — я другой человек. А дальше, как и рекомендовала мое Солнце, можно будет «залечь на дно и не булькать». Но только я собралась с силами, чтобы высказать все это вслух, как вдруг поняла: не могу. Слова точно застряли в горле, а в голове явственно прозвучал голос Зимовского: «Если бы ты рассматривала хотя бы два варианта развития событий…».       И вместе с этим голосом голову наполнили совсем другие мысли. В даре убеждения своей девочки я не сомневалась, как и в благородстве Рафаэла: стоит пустить перед ним слезу и сказать, что больше не стану препятствовать их отношениям с дикаркой, он простит меня, — но мы живем не на необитаемом острове, и нет абсолютно никакой гарантии, что одаренные этого города не захотят избавиться от меня и ребенка, которого не должно быть, как захотела этого Милана. А если и не избавиться, то начать изучать этот случай и технологии будущего, и моего воображения не хватало, чтобы в деталях нарисовать последствия подобных исследований. Но даже если не углубляться в философию, существовала вероятность, что и на этот раз что-то, от Эл независящее, не позволит мне вернуться к мужу, и я снова буду жить в этом доме на правах нахлебницы, только еще и с младенцем на руках, и это только в том случае, если сеньор Соуза Диаш не заявит, что я обманом заставила его признать незаконнорожденного ребенка, чтобы жить за его счет и не заниматься даже решением бытовых вопросов, что я делала до недавнего времени.       «Прости, Антон, но ты сам меня учил, что надо просчитывать риски до мельчайших деталей».       — Я, кажется, начинаю тебя понимать, — продолжал мой жених, как на исповеди. — Скажи, ты действительно выходишь за меня из-за любви?       Кажется, на какое-то мгновение Рафаэл совершенно забыл о моем присутствии. Он сам казался раздавленным бетонной плитой и, наверняка, был бы счастлив услышать сенсационное признание, но вместо этого я произнесла, сделав вид, что не понимаю, о чем он.       — А почему же еще?       — Я думаю, из-за денег.       — Рафаэл! — возмутилась я почти искренне. — Я красива. Любой мужчина отдал бы все, что угодно, чтобы быть со мной. Если бы я хотела найти выгодную партию, я бы уехала в Сан-Паулу, но я предпочла остаться здесь, рядом с тобой и Фелиппе. Рафаэл, хмыкнув, покачал головой.       — Я долго думал, — произнес он, тщательно подбирая слова, чтобы не выйти за рамки приличий. — Венчания не будет.       Эта фраза должна была прозвучать для меня громом среди ясного неба и стать первым маленьким шагом к помешательству, но сейчас уже воспринималась, как данность. Не скажу, что вздохнула с облегчением, но мне пришлось собрать волю в кулак, чтобы не показать своего безразличия, и как по нотам разыграть сцену из сериала, как и было предписано, хлопнув дверью на прощание, и велев Ивану отвезти меня к бабушке. Там тоже пришлось разыгрывать спектакль перед собравшимися в гостиной, поймав на себе долгий взгляд Сабины, и только потом подняться к себе.       По пути в комнату я была спокойна. Не было ни злости, ни исступления, предрекаемых сценаристами. Пожалуй, я была даже рада отмене религиозной церемонии, но стоило мне войти, как в глаза бросилось подвенечное платье на манекене. Я медленно подошла к манекену и провела рукой по гладкой скользящей ткани и кружевам, украшающим декольте. В памяти тут же всплыли детали свадьбы с Антоном. Подготовка, церемония, дурацкие конкурсы, направленные, в большинстве своем, на имитацию всяких разных гадостей, смех и подколы друзей и первую брачная ночь, которая прошла совсем не так, как в романах. Приехав в загородный дом ближе к утру, мы с Зимовским избавились от одежды и, едва добравшись до кровати, попросту упали и уснули. И, когда все эти воспоминания вспыхнули с небывалой яркостью, вплоть до незначительных звуков и запахов, в голове словно переключили невидимый рычажок. Все эмоции, что я не смогла высказать Рафаэлу, вдруг хлынули из меня лавиной. В очередной раз пройдясь пальцами по кружевам, я резко метнулась к туалетному столику, непослушными пальцами схватила ножницы, резанула материал от ворота к рукаву и рванула на себя. Мною вдруг завладело отчаяние и ощущение, что вся моя жизнь катится под откос. Как бы я ни старалась убежать от своей судьбы, она все равно догоняла меня. Я готова была отказаться от Рафаэла, так сама судьба вновь бросает меня к нему в объятья. Я перебралась в другой мир и даже вышла замуж за другого, искренне и горячо любимого мужчину, так нет же, я снова оказалась там, где мне явно нет места.       Ткань с треском разошлась, как и моя уверенность в завтрашнем дне. В памяти вспышками бились, путаясь и перемешиваясь, эпизоды истинного и фальшивого прошлого, жизни в доме Рафаэла и жизни в Москве. Чувства, эмоции, отношения — все спуталось в разношерстный клубок, размывая грань между реальностью и иллюзией. Никогда не думала, что это произойдет, но я, кажется, начала понимать Алессандру. Для окружающих и даже самых близких во мне ничего не поменялось, но сама себе я все с большим трудом отвечала, кто я есть на самом деле, и больше всего сейчас хотелось, чтобы все это закончилось. Хоть чем-нибудь! Хотелось проснуться и понять, что все это мне приснилось. А что: «все» — из-за образовавшейся в голове каши уже было не так важно.       В какой-то момент эти мысли вырвались наружу истерическим криком. Я рванула на себя ткань так резко, что манекен пошатнулся и упал. Я даже не осознала, как успела отскочить.       Привлеченная шумом и криком, в комнату вбежала мама и застала меня стоящей перед вешалкой на коленях, рыдающую, дыша сквозь зубы. Не замечая ничего вокруг, я наносила все новые и новые удары ножницами, раздирала полотна, путаясь в нитях, словно это платье и то, что от него осталось, было виновником всех моих бед. Словно от его уничтожения станет легче. Мама кричала, звала меня по имени, взывала к моему разуму, но опомнилась я лишь, когда на лишенном головы бюсте остались жалкие лохмотья. Ярость и впрямь прошла, но вместо него появилось четкое понимание: истерика не принесла мне ничего, кроме испорченного платья, — а вместе с ним в душе тугой спиралью стала закручиваться пустота, и от этого было так гадко, что я не могла унять слез, рыдая уже без всяких мыслей, укачивая на своих руках манекен, и чувствуя себя абсолютной дурой.       Понимая, что без посторонней помощи я успокоюсь не скоро, мама сама опустилась на колени и, в таком положении подойдя ко мне, обняла за плечи.       — Кристина, успокойся, хватит плакать! — голос доны Деборы звучал, скорее, назидательно, чем утешающе. — Вставай! Сейчас ты пойдешь, умоешься и приведешь себя в порядок. Как бы то ни было, ты выйдешь замуж за Рафаэла.       От ее слов вставать и вообще жить захотелось еще меньше. Мама расценила мое поведение по-своему. Не дождавшись реакции, она подошла к шкафу, достала костюм, приготовленный для гражданской церемонии и, явно восхищаясь то ли им самим, то ли предстоящим событием, продолжала попытки приободрить меня. Говорила, что лиловый цвет мне очень к лицу, подчеркнет аристократические черты лица, и вообще я должна буду выглядеть, как королева. Продолжая сиять от предвкушения, она бережно разложила наряд на кровати, надеясь хоть этим меня впечатлить, но и на этот раз наткнувшись на стену безразличия, вздохнула, опускаясь рядом:       — Я сейчас попрошу отвезти меня к Рафаэлу и поговорю с ним, а ты подъезжай к ужину. Возможно, мне удастся заставить его передумать. Я еле сдержала себя, чтобы по приобретенной в двадцать первом веке привычке в грубой форме не попросить оставить меня в покое и поступать по своему усмотрению, и вместо этого позволила помочь мне подняться и довести себя до ванной. Убедившись, что я немного пришла в себя, мама пошла исполнять обещание. Я же, осознав, что у меня не осталось сил для слез, снова опустилась на колени перед кроватью, приникнув щекой к постели.       Через пару секунд боковым зрением я заметила движение рядом, и худенькая ладошка накрыла мою ладонь. Мне не нужно было даже шевелиться, чтобы понять: рядом со мной опустилась Элензинья.       — Я не смогла, — просипела я, не поворачивая головы, — не смогла рассказать все Рафаэлу…       — Ну, и что теперь, — хмыкнула она иронично, слегка сжав мне руку. — удавиться и не жить? Кристюш, кончай хандрить: никто еще не умер!       — Вот именно, что еще, — произнесла я, вдумываясь в значение каждого из этих слов, и вдруг меня озарило: — Солнце, а может, так оно и надо? Может, попадание в «Маргошу» и роман с Антоном были лишь средством? — не поднимаясь с колен, я посмотрела на Элензинью.       Моя Единственная ответила недоуменным взглядом.       — В прошлый раз все покатилось по наклонной не из-за зависти Луне, а из-за отсутствия у меня ребенка, — пояснила я. — Ты заметила, что до зачатия сама судьба бросала нас с Антоном в объятья друг к другу, а после все стало рассыпаться, несмотря на твои старания?       — А по-моему, как раз то, что ребенок получился именно с Зимовским, значит, что лучшей партии тебе не найти, — возразила Элен, — остальное — лишь влияние реальности. Ты отвоевала у той, другой, Кристины свое тело и память — осталось отвоевать судьбу.       — Но у меня в голове все перемешалось, — призналась я. — Мне ни с кем не было так хорошо, как с Антоном, но как представлю, что он меня даже не помнит, не помнит, что женат, и живет своей прежней жизнью, обхаживая сразу троих пассий, или того хуже: одну Мокрицкую… Ты же сказала, что год останется годом, и вся жизнь Зимовского без меня будет такой же правдой, как и то, что происходит со мной, и я не уверена, что одержу победу.       — А вот это уже другой закон: закон бумеранга, — фыркнула моя Единственная. — Примерно то же чувствует сейчас Серена. Только ты хочешь сделать вид, что ничего не было, и жить «по сценарию», а она — вернуться в свое племя. Ну, или скоро захочет — я запуталась в деталях.       — Вот пусть и валит, — наедине со своей девочкой я не стеснялась в выражениях. — Так и кажется, что появление малыша сделает Рафаэла мягче и сблизит нас, а если еще и Дикарка исчезнет из нашей жизни…       На мгновение я представила, что все сложится совершенно иначе, ведь для этого и существуют похожие, но тем не менее, иные миры. Да, быть может, мне и тут не удастся избежать своей ужасной участи, но, возможно, получится ее немного отодвинуть и прожить не год, а два или пять лет, а то и вовсе дожить до глубокой старости. Обе моих любви больше напоминают наваждение, и сказать, какая из них настоящая, не могла даже я. Рафаэла я любила с самой юности, он был моим добрым другом и частым гостем в этом доме еще до приезда Луны. Может, и не испытывал ко мне той любви, что познал, познакомившись с моей кузиной, но его обходительности, заботы, покровительственной нежности вполне хватило бы для крепкого стабильного брака. То, что от Серены первое время его швыряло именно ко мне, только доказывало правдоподобность такого поворота реальности. Пусть для этого мне и приходилось притворяться излишне терпеливой, великодушной и заботливой, да улыбаться всем в лицо так, что время от времени сводит скулы. С Антоном же все было совершенно по-другому: с ним всего лишь надо было быть самой собой. При нем я не стеснялась плакать, если было грустно, не испытывала стыда или неловкости, когда он видел меня нечесаной и без макияжа, только открывшей глаза поутру. Я могла позволить себе наорать на Зимовского, а затем испытать искреннее раскаяние, если никому из нас не удалось свести все к шутке, и чувствовать обиду и злость, если он, Антон, пытался по тому или иному поводу «вправить мне мозги», но даже эти чувства были иными, направленными только на Зимовского, и ни на кого кроме. А самое главное, я не делала ровным счетом ничего специального, чтобы удержать его, и если б он упорхнул к другой, вряд ли бы стала делать гадости этой самой «другой», выцарапывая своего обаятельного гада из ее загребущих лап. Или же просто так кажется, потому что со времени нашего сближения с Зимовским он ни разу всерьез не увлекся ни одной дамой. Но чем дальше я об этом думала, тем ярче казалось, что вся моя жизнь в «Маргоше» происходила назло. Назло всей моей семье, но, прежде всего, не принявшему мои чувства Рафаэлу. Помню, когда искала в интернете экранизацию, наткнулась на эпизод, где прямо напротив парализованного, прикованного к кровати, безмолвного, Рафа, «я» целовалась с Иваном. Не знаю, придется ли мне опускаться до такого в изменившейся жизни, но в этих явлениях явно было что-то общее. И в том, и в другом случае я демонстрировала моему на тот момент экранного времени мужу, что своим поведением он добился своего: уничтожил во мне искренние светлые чувства, оставив лишь холодный расчет и желание отомстить, а счастлива по-настоящему я могу быть и без него, и с другим. Вот только сейчас я ощущала, что те самые лучшие чувства не выкорчеваны с корнем, продолжая теплиться где-то внутри.       Придя к такому выводу, я тут же почувствовала одиночный удар пульса в висок и ощутила себя под пристальным насупленным детским взглядом. Кажется, подобные мысли не пришлись по вкусу поселившемуся в моем животе существу.       — Что мне делать, моя дорогая? — простонала я. Элензинья уже не стояла рядом со мной на коленях — она сидела на кровати примерно в десятке сантиметров от моей головы.       — Как определиться с чувствами к Рафаэлу?       — Попробуй с ним переспать, — ни секунды не колеблясь, «выдала» она. Этот ответ стал настолько неожиданным, что я вскочила и долго смотрела на девчонку сверху вниз, ожидая, когда она засмеется, но она оставалась серьезной.       — Если у тебя при этом внутри ничего не шевельнется, кроме физиологии, или все вообще сорвется, вывод очевиден, — пояснила она с присущей ей простотой. — Ну, а если… Не мне тебе приказывать.       Я вздохнула, растирая остатки слез по щекам. И, хотя моя Единственная выглядела опечаленной, а в разум проецировались отчаянные пинки, мне все же придется последовать ее совету, а для этого — кое-что изменить в своем поведении, по расчетам, через пару часов. А пока можно привести себя в порядок и развлечься беседой с подругой.       За этими занятиями время пролетело незаметно. Я чуть было не пропустила время, когда за мной должен был приехать Иван.       В дом Рафаэла я прибыла в полной моральной боевой готовности. Мама встретила меня едва ли не у порога с сообщением, что из кожи вон лезла, чтобы поговорить с Рафаэлом, но он даже не попытался ее выслушать и заперся в студии. Как доказательство ее слов, сверху раздавалась на полной громкости мелодия Луны.       — Сегодня последний день его положения вдовца, — спокойно пожала плечами я вместо того, чтобы, закипая от гнева подняться и начать высказывать возмущение будущему мужу. — Кто-то проводит вечер перед свадьбой в компании друзей за чисто мужскими разговорами, кто-то — в молитвах, чтобы грядущий день прошел благополучно, ну, а Рафаэл решил провести его в раздумьях перед портретом покойной первой супруги под траурную музыку — не буду лишать его удовольствия.       — Как? Ты ничего не предпримешь?! — поразилась дона Дебора.       — Предприму, — я не теряла спокойствия. — Пойду на кухню и попрошу Зулмиру подать ужин. Не зря же я сюда приехала.       — Но… — мама никак не могла понять, когда я успела изменить отношение к ситуации.       — Знаешь, недавно я услышала любопытную интерпретацию одной поговорки: «Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось!», — и, оставив маму переваривать полученную информацию, ушла отдавать распоряжения. Ужинали втроем: я, мама и Фелиппе — Рафаэл так и не почтил нас своим присутствием. Перед сменой блюд дона Дебора пыталась подослать к Рафаэлу Фелиппе, но я пресекла эти попытки, сославшись на то, что не стоит мешать сеньору Соуза Диашу проститься с Луной, превратив память о ней из чего-то сакрального в просто светлые воспоминания. Этим поступком я вызвала еще большее недоумение мамы и, кажется, вновь завоевала уважение племянника.       Чтобы лишний раз не гонять Ивана и сэкономить деньги за бензин, я решила вернуться в дом бабушки и тети Агнесс только завтра рано утром, но парой часов позже полуночи успела пожалеть о своем решении. Несмотря на столь позднее время, музыка Луны продолжала оглашать своим звучанием весь дом: регулятора громкости в старом патефоне, еще заставшем мою дорогую кузину в добром здравии, не было. Рафаэл часто заслушивался любимой мелодией допоздна, и, живя здесь долгие годы, я привыкла воспринимать ее, как фоновый шум, вроде стрекота цикад или завываний ветра, но именно сегодня звуки «Светлой луны» Дебюсси раздражали, выводили из себя, мешая уснуть. Я лежала, переворачиваясь с боку на бок, уговаривая себя если не заснуть, то хотя бы потерпеть до утра. Но в какой-то момент не выдержала, точно в разуме взорвался фейерверк. Я откинула одеяло, зажгла ночник и, наскоро одевшись, точно и не ложилась, направилась в студию. Рафаэл в длинном черном халате стоял, опершись рукой о камин, снизу вверх смотрел на портрет Луны, как всегда разговаривая с покойницей, словно с живой, объясняя ситуацию, прося прощения. И все это под звучание небезызвестного музыкального произведения.       — Рафаэл, — окликнула я, позволив, однако, закончить фразу и утереть «скупую мужскую слезу».       Он резко обернулся, удивившись, и на лице его было написано: видеть меня не рад.       — Кристина? — тон его, впрочем, был довольно сдержан. — Я не знал, что ты здесь. Проводить ночь в доме жениха перед свадьбой — дурной тон.       «Было бы таковым, если бы ты заметил это раньше, чем я сама к тебе зашла!» — подумала я, но решила не наступать на грабли, смягчив углы.       — Да, мама настояла, — пожала я плечами. — Ездить затемно небезопасно.       Рафаэл лишь хмыкнул, криво усмехнувшись. Очевидно, оправдание, работающее в больших городах, не слишком пригодно для Розейрала. Конечно, для убедительности я могла бы сослаться на то, что Гуту сбежал из тюрьмы и может подкараулить меня в ночи и отомстить за то, что я предпочла Рафаэла, вот только если мой горе-поклонник и успел уже выбраться из-за решетки, то сделал это несколько минут назад, и об этом станет известно не раньше утра.        — Зачем ты пришла? — сменил тему мой будущий муж.       Я подошла к патефону и подняла иглу. Музыка тут же стихла.       — Рафаэл, завтра наша свадьба…       «Думаешь, мне приятно, что ты допоздна сидишь и вздыхаешь перед портретом первой жены?!» — подобное продолжение фразы так и крутилось в голове, раздирая и иссушая горло. Перед глазами прозрачными призраками уже метались кадры возможной реакции Рафаэла, но я взяла себя в руки, глубоко вздохнула, точно разочарована неучтивостью и попыталась высказать свою претензию в другом русле: -       — …нам всем надо хорошенько выспаться. На празднике будут не только наши родные и друзья, но и работники с розовых плантаций, и служащие магазина с семьями — им ни к чему знать детали наших с тобой отношений. Поэтому я не хочу, чтоб ты выглядел на нем усталым и измученным, как на похоронах.       — Не преувеличивай, — откликнулся он. — Я дал слово жениться на тебе, и я его сдержу. Остальное никого не должно волновать. После этих слов мне бы развернуться и уйти, состроив из себя оскорбленную невинность, не продолжая этот разговор, но меня словно с силой толкнули в спину, заставив задохнуться от негодования.       — Ты и так унизил меня, отменив венчание! — повысила я голос. — Так хотя бы не оскорбляй напоминаниями. Я просто хочу, чтобы завтра все прошло гладко!       — И пришла сказать мне об этом в половине третьего утра?! — Рафаэл точно нарочно сверился с золочеными стрелками часов в белом корпусе, стоящих на каминной полке среди прочих мелочей (кстати, не припомню, чтобы я видела их раньше), и обвел меня изучающим взглядом с головы до ног. — Кстати, странно, что у тебя до сих пор нет живота. Если изначально это заявление должно было повергнуть меня в панику, напомнив, что время не стоит на месте, и мне срочно надо соблазнить будущего мужа, то сейчас оно меня взбесило. Вернее, меня взбесил Рафаэл своей дремучей бестактностью, которой позавидовали бы соплеменники его любимой дикарки. В какой-то момент захотелось подарить этому хаму медицинский справочник, где написано, что истинно видимый постороннему глазу «беременный» живот появляется лишь на двадцатой неделе, а все, что раньше — или двойня, или последствия переедания и особенности фигуры. И в момент, когда хотела указать Рафаэлу на несправедливость его обвинения, сказав, что даже я не способна шутить человеческой жизнью, внезапно произнесла именно эту фразу, заменив правда: «хочу вручить» на «советую почитать».       Я даже сама не сразу поняла, как эта фраза сорвалась с губ — лишь успела подумать, что Антон ответил бы мне или, что непременно сделает это, как только я проштудирую весь остальной материал, или что ему это ни к чему, раз я так хорошо разбираюсь в интересующем нас материале. Раф же побагровел, изменившись в лице, и несколько секунд стоял столбом, не зная, что ответить на такую мою откровенность.       — Я не узнаю тебя, Кристина, — сощурился он, выйдя из ступора, — ты словно не тот человек, что поддерживал меня все эти годы. Еще несколько дней назад мне казалось, ты сбросила маску — теперь же, я вижу, ты даже притворяться не считаешь нужным! Я и не думал, что ты можешь быть такой грубой!       — Рафаэл… — начала было я, еще не зная, начну ли оправдываться и говорить, что не знаю, что на меня нашло, или наберусь смелости и начну разговор, на который не решилась утром в оранжерее, но сеньор Душ Сантуш Диаш прервал меня.       — Ты, кажется, говорила, что тебе надо выспаться! — он грубо схватил меня под руку и поволок к выходу. — Спокойной ночи! — несмотря на мои безмолвное сопротивление, жених выставил меня в коридор и, вернувшись в студию, громко захлопнул дверь перед носом.       Прежде чем я успела в полной мере осознать произошедшее, музыка заиграла вновь. «Даже Луна вряд ли бы одобрила такое его поведение!», — уязвленно подумала я, потирая предплечье, на котором завтра, наверняка, появится синяк.       В спальню я вернулась если не обиженной, то расстроенной. Предначертанный разговор все же состоялся, хоть и несколько иначе, а, значит, шансы провести ночь с Рафаэлом значительно уменьшались. Астральный взгляд моего малыша стал довольным, как у Фелиппе, когда в детстве ему удавалось без разрешения съесть дополнительную конфету, и в то же время ехидным, как у Зимовского после получения интересной новости. Я уже начинаю побаиваться: ребенок еще абсолютно не жизнеспособен вне моего организма, а уже строит свои «коварные планы». «Да, малыш, я знаю, ты выбирал себе другого папу, но чтобы вернуться к нему здоровым и довольным, нам с тобой надо подружиться с сеньором Рафаэлом, — обратилась я к этому хитрому существу. — Ты лучше скажи мамочке по секрету, мальчик ты или девочка». Ощущение постороннего взгляда тут же исчезло, в полной мере возвращая меня к реальности и звукам этого дома. Видимо, в состоянии измененного сознания я находилась достаточно долго, раз не заметила Элензинью, сидящую на моей кровати, свесив ноги и придерживаясь обеими руками за край матраса.        — Я тебя внимательно слушаю, — прощебетала она, однако оттенка абсолютного знания в ее голосе не было, и это беспокоило.         — Слушаешь? — взвилась я. — Где ты была полчаса назад, когда была мне так нужна?       Гостья из иного измерения недоуменно захлопала глазами, не понимая причины моей агрессии, но впадать в истерику не собиралась.         — Пыталась уснуть, как все нормальные люди в четвертом часу ночи, — ответила она. — Нет, конечно, твои нервы мне в этом совсем не помогали, но перед свадьбой все нервничают… А вот когда рвануло… — девушке, наконец, надоело оправдываться, и она перешла к сути вопроса. — Так в чем я опять виновата?        В последней части фразы звучала такая обыденность и даже скука, что я усомнилась, понимает ли ведьма, о чем речь. Ощущение, что она специально притворяется наивной дурочкой не давало покоя, но я все же пересказала ей маленькое происшествие в студии Луны, в красках расписав свои ощущения при этом. На моменте с медицинским справочником девчонка ожидаемо прыснула со смеху, через мгновение закрыв рот ладонью, чтобы не перебудить ржанием весь дом.         — Между прочим, правильно сделала, — изрекла она, делая глубокий вдох для подавления очередной волны хохота. — Для положительного героя Рафаэл ведет себя слишком по-хамски. Это я еще в каноне заметила.         — Не смешно! Солнце, мне кажется, в тот момент я себя не контролировала, — попыталась я донести до девчонки страшную истину. — Да, меня всегда раздражала эта мелодия, но устраивать из-за этого скандал среди ночи… В здравом уме я бы не стала этого делать.        Элен глубоко вздохнула и, передернувшись всем телом, прикрыла глаза.        — Что с тобой?! — я обеспокоено тронула ее за плечо.        — Фигня — война, — отмахнулась она легкомысленно. — Дернуло. Бывает. Я неохотно кивнула и убрала руку. Такое на моей памяти уже случалось, и каждый раз Элензинья отвечала на мое беспокойство нечто в этом роде, лишь однажды объяснив: так ее тело сбрасывает излишнее напряжение, всегда помимо воли. Но мне всегда казалось, что, пусть в мелочах, но она что-то недоговаривает.        — Что до тебя, это нервы, Кристин, просто нервы. На тебя сегодня столько свалилось — ни одна психика не выдержит. — с улыбкой попыталась утешить меня девушка. — А ты еще и беременная, гормоны… Тут не то, что музыка в ночи — тут собственное дыхание раздражать начнет.         — Беременная, — глухо повторила я, боясь произнести вслух пришедшую мне в голову мысль: настолько она казалась пугающей. — Мне кажется, это ребенок… Он словно видит в Рафаэле опасность. Точно стоит нам с ним хоть немного сблизиться, и я не смогу вернуться.         — Этого боится ребенок или все-таки ты? — посмотрела на меня Эл. — Пойми, от зачатия и до рождения, с того момента, как только малыш понимает, что зв пределами материнской утробы ему ничего не угрожает, у любого ребенка одна цель — выжить. Поэтому абсолютно любой будущий человек старается оградить себя и свою маму от враждебной среды. Другие женщины ощущают это по-другому: в слабости, в нежелании заниматься одним и с головой погружаясь в другое. Вот и твой, почувствовав твою неуверенность и страх перед возможностью «канонического» исхода, пытается тебя защитить, оградив от Рафаэла, как от источника всех текущих проблем. Просто из-за моего колдовства мелочь, похоже, оказывает на тебя сильное влияние.         — И что мне делать? — в который раз спросила я.         — Ну, если я ослаблю эту связь, ты все равно будешь думать, как это могло бы быть, и сделаешь только хуже. Так что просто успокойся и дай реальности течь, как должно, — ответила Эл. — Когда надо будет свернуть и что-то глобально изменить, ты сама это поймешь. Я удрученно вздохнула. В неловких попытках изобразить из себя всезнающее таинственное существо Элензинья явно перегибала палку, и ореол всемогущества вокруг юной особы начал гаснуть в моем восприятии.        «Пойму? Как? Когда?» — эти вопросы так и крутились в голове, приправленные хорошей долей сарказма, но я даже не стала тратить время на их озвучание: и так ясно, что внятного ответа я на них не получу.        Элензинья же, прижавшись ко мне плотнее, запрокинула голову, заглядывая мне в глаза.        — Тебя правда так раздражает эта музыка? Так давай отомстим Рафаэлу! — во взгляде девушки зажегся нехороший озорной огонек.        Не дожидаясь ответа, она отстранилась, и на коленях ее возник уже включенный ноутбук. Правда волосы девушки почему-то в тот же момент оказались растрепанными, а щеки раскраснелись, точно после физических нагрузок.        Я вздрогнула от неожиданности, не припоминая, чтобы раньше у моего Солнышка были такие способности, и не понимая, как ей удалось достать это чудо техники из-под вороха пустых коробок и упаковочной бумаги, не устроив беспорядка. Однако пригляделась, и поняла, что компьютер не мой.         — Спокойно! Я просто проверила, позволяет ли мне данная реальность закольцовывать время, — усмехнулась она. — Позволяет. Ну, сейчас мы покажем Рафаэлу музыку! — она стала быстро кликать по иконкам.        Я молча и резко, насколько это возможно без риска для техники, захлопнула крышку. Девушка удивленно и немного обижено посмотрела на меня.  — Элензинья, отсюда Рафаэл все равно ничего не услышит, даже если поставить громкость на максимум, — покачала головой я, — а вот Фелиппе может: его комната за стенкой. Ты попросту подставишь нас обеих.  — Как хочешь… — ведьмочка удрученно вздохнула, отставляя прибор в сторону — Я просто хотела тебя как-то отвлечь, настроение поднять.  — Моя дорогая, даже если бы ты включила сейчас творчество группы «Ленинград», Рафаэл не оценил бы изящество шутки, — попыталась я утешить девушку улыбкой. — Как ни печально, но хозяин этого дома не владеет русским. Ты же не станешь и ему вкладывать это знание ради воплощения глупой шалости?        — Конечно… — еще больше сникла Элензинья, хотя я бы не удивилась, ответь она: «Конечно, стану!». Вот только если шутка с говорящим портретом в свое время показалась любопытной хотя бы с технической стороны своего воплощения, то идея с музыкой была откровенно детской забавой, до уровня которой я опускаться не хотела. Воцарилось неловкое молчание. Элен явно была обескуражена моим поведением, и теперь не знала, будет ли сейчас уместным уйти или, наоборот, остаться, и от этого мне самой стало не по себе.         — Солнце, если правда хочешь помочь, поверни реальность так, чтобы я уснула, и проснулась бодрой и отдохнувшей.         — Хорошо. Предпочитаешь сделать это под аудиокнигу или после кружки горячего молока с медом? — улыбнувшись, оживилась ведьмочка. — Я могу надоумить твою маму принести тебе его.        Я усмехнулась, на секунду представив, как это будет выглядеть со стороны, и по глупости эта история, казалось, не уступала предыдущей. Если я и пила горячее молоко, то только в детстве, и чаще мне его приносила прислуга, а не мать. Вариант с аудиокнигой был более здравым, но я знала себя: заснув подобным образом я напрочь забывала про ноутбук, наушники, и убирала их только утром, проснувшись. А если я просплю, и Зулмире вздумается меня разбудить?        «Нет-нет-нет, в ближайшее время ни в коем случае нельзя забывать о безопасности!» — не позволила я себе согласиться на заманчивое предложение.         — Спасибо, моя дорогая, — откликнулась я сдержанно, — но сегодня я предпочитаю просто уснуть. Спокойно и, желательно, без сновидений.        Элен, кажется, понявшая, что сегодня ей не удастся сподвигнуть меня на проказы, на этот раз даже шутить не стала. Исчезнув с кровати, давая таким образом мне вновь облачиться в ночную рубашку и лечь, она в еще более растрепанном виде появилась на кресле, вместе со своим ноутбуком.         — Хорошо, спокойной ночи, — произнесла она, выключая устройство. — Завтра будет непростой день, отдыхай.        В этих словах не было ничего магического, но я друг почувствовала, как меня обволакивает тягучей сонливостью, а глаза закрываются сами собой.         — Солнце мое, — проговорила я, прежде, чем сон одолеет меня окончательно. — Свадьба в два часа дня. Не забудь.        В том, что юная ведьмочка не захочет пропустить это знаковое для измерения событие я не сомневалась. Последнее, что я осознала перед сном — это как излишне медленно погас ночник.        Не скажу, что на утро проснулась с рассветом, но, по крайней мере, прибывшему в начале девятого Ивану не пришлось меня ждать. Как я и просила у Элен, ощущала я себя бодрой и отдохнувшей, несмотря на то, что поспала от силы часа три. Однако это не мешало чувствовать себя подавленной морально. Всю дорогу до дома бабушки я размышляла над тем, что можно еще хоть что-то изменить: надеть другой костюм, изменить прическу, сделать менее броский макияж — сотворить со своим внешним видом хоть что-нибудь, чтобы не напоминать себе восставшего из могилы зомби, какой я предстала на торжестве в экранизации. До церемонии оставалось еще достаточно времени, чтобы успеть это сделать, но стоило мне поделиться мыслями с доной Деборой, она посмотрела на меня так, точно я собиралась предстать перед гостями в исподнем.         — Кристина, вчера мы несколько часов, уже после истерики, обсуждали твой внешний вид! — воскликнула она недовольно. — Тебя все устраивало. Что изменилось теперь?         — Настроение, мама, — ответила я, усаживаясь за туалетный столик. — Мне вдруг захотелось чего-то более легкого, воздушного, как и подобает невесте.         — Об этом нужно было думать раньше, Кристина, — отмахнулась от меня мама, — до того, как разорвать свадебное платье! Да и потом, всю жизнь на праздниках ты носила исключительно красное. Чего-то «легкого и воздушного» в короткие сроки в твоем гардеробе не найти.        К сожалению, поспорить с этим утверждением я не могла. С этой переменой времен и событий, я совершенно забыла о своих прежних предпочтениях. Тот светло-розовый костюм, в котором была на своей помолвке, явно не дотягивал до свадебного, а платье с праздника роз, где я была выбрана королевой, безнадежно вышло из моды.         — Макияж тоже должен соответствовать случаю, — продолжала лекцию мама, — пастельные тона только скроют твою красоту. Я понимаю, ты нервничаешь и хочешь, чтобы все прошло как можно лучше, но не переживай: ты будешь выглядеть превосходно!        Мне оставалось лишь смириться и дать реальности течь, как должно. К нужному часу я стояла перед зеркалом, оценивая уже завершенный образ, и мысленно подгоняла время. Пытаясь как-то поднять мне настроение, мама улыбалась и подбадривала, говоря, что понимает, как мне не терпится стать женой Рафаэла. И мне, действительно, нетерпелось: нетерпелось, чтобы все это поскорее произошло и закончилось. Так, наверное, школьники боятся и одновременно ждут экзаменов. Случилось — прошло — выдохнула.        Именно за такими мыслями меня застала бабушка, зашедшая сказать, что пора ехать.         — Я красивая, бабушка? — спросила я у нее, все еще придирчиво разглядывая отражение в зеркале. И если в сценарии эта фраза была частью самолюбования, то сейчас я задала этот вопрос сильно сомневаясь в удачности выбранного образа.         — Конечно, красивая, Кристина, — ответила бабушка искренне.        Я кивнула, улыбнувшись в ответ, и, облокотившись на мамину руку, направилась к выходу, не став упоминать драгоценности Луны. Хоть в этом я смогла обмануть судьбу.        Дорога не заняла много времени, и вот наш голубой кабриолет под управлением Ивана въехал на украшенную по случаю территорию клуба. Даже шум двигателя и ветра не мешали мне слышать голоса гостей, небольшими группками обсуждающих происходящее. Как и в случае с Маргаритой Александровной Ребровой и Андреем Николаевичем Калугиным тогда, в Москве, гости (разумеется, совсем другие) прибыли раньше жениха и невесты, и к моменту моего прибытия успели уже наесться и заскучать. Но вот Иван заглушил мотор, вышел из машины, деликатно открыл дверцу, и этот рой жужжащих пчел стих. Я медленно вышла из автомобиля, чувствуя, как холодок, несмотря на жару, пробегается по спине, сердце ускоряет ритм, а ноги, кажется, деревенеют, отказываясь двигаться. Но я шла вперед, с идеально прямой спиной, вцепившись в букет из роз разных оттенков желтого, похолодевшими пальцами, точно не к густо украшенной цветами свадебной арке, а на эшафот. Под любопытными, изучающими, пораженными моим нарядом, скучающими, а то и осуждающими взглядами мне все больше становилось не по себе. Невольно захотелось ссутулиться, опустить голову, спрятаться, защититься.        Поддавшись панике, комом вставшей в горле, я оглянулась назад, в поисках единственного человека, пришедшего сегодня, чтобы искренне порадоваться за меня: моей матери.         — Я так нервничаю, мама, — тихо призналась я, когда она поравнялась со мной, на какое-то мгновение взяв меня под руку.        — Кристина, иди вперед и победно улыбайся! — дона Дебора прикоснулась к моему подбородку, заставляя поднять голову, вернувшись к образу непробиваемой, уверенной в себе женщины. И при этом в голосе матушки было столько победного торжества, словно она уже запустила руку в сейф Рафаэла со всеми его сбережениями.        Видя, что я медлю, дона Дебора легонько подтолкнула меня в спину, заставляя продолжить путь. Я вступила на застилающую путь к алтарю красную дорожку. Оглушающе грянули скрипки, зазвучал марш Мендельсона. Приглашенные зашушукались еще активней, чем при первом моем появлении. Я заметила, как несколько человек в толпе перекрестились, а через пару секунд услышала у самого уха серьезный, ровный голос Алессандры: «Лиловое на свадьбе — это плохо!».        «Как будто я сама этого не знаю!» — подумала я, но так как меньше всего хотела выходить из образа лично перед ней, лишь рассмеялась в голос и закатила глаза, даря фотографу возможность сделать пару удачных кадров. Несмотря на всю мрачность, пророчество словно придало мне сил, и я, отбросив волнения, уверенно сделала пару заключительных шагов, становясь напротив Рафаэла.        Музыка стихла. Гости опустились на свои места, и в наступившей тишине раздался голос невысокого, лысоватого и худощавого, откровенно походящего на крысу, регистратора:         — Сегодня мы собрались здесь, чтобы сочетать законным браком Рафаэла Соуза Диаш и Кристину Самор.        «Простите? — подумала я в этот момент. — Либо у Вас явные проблемы с дикцией, либо я совершенно не понимаю, что происходит в этой реальности! Но мою фамилию, сеньор, Вы сейчас переврали…»         — Сеньор Рафаэл Соуза Диаш, Вы берете в жены Кристину Самор? — тем временем продолжил представитель власти, не заметив своей ошибки.        Мой горе-жених точно не услышал вопроса, продолжая с напряженным лицом стоять, как статуя, смотря не на, а за меня. Я точно знала: из кустов, в нескольких метрах за моей спиной, выглядывает Серена, чье лицо сурово и печально одновременно. Так же, как знала я и то, что Рафаэл увидел ее наполненный слезами взгляд, и сейчас раздумывает, не послать ли меня вместе со всей этой церемонией ко всем чертям. И я не могла дать себе ответ, желала ли я такого исхода или боялась. С одной стороны, этот поступок покрыл бы позором только самого Рафаэла: он выставит себя слабаком и трусом, не способным нести ответственность за свои поступки, и убегающим от нее в последний момент. А уж я-то в красках распишу родне и знакомым, как несколько месяцев назад он допился до галлюцинаций и подмял меня под себя, пользуясь моей растерянностью и испытываемыми к нему теплыми чувствами, а потом только строил из себя благородного сеньора. С другой же я понимала, сколько злорадства и ехидства выльется на меня со стороны тетушки, а мимоходом еще и Оливии, и сколько упреков я выслушаю от матери. И ведь у нее не останется даже такого рычага давления на Рафаэла, как: «От горя моя дочь потеряла ребенка!» — что-то подсказывало мне, что мой малыш добровольно терять возможность рождения не собирался. Было и еще одно, что я знала совершенно точно: пауза затягивалась, а сам факт ожидания ответа давил на психику.         — Рафаэл, не забывай, я беременна, — поторопила я жениха, — мне тяжело стоять. И это было чистой правдой. С каждой секундой утекающего времени мне становилось все хуже. Была ли виной тому жара, волнение или беременность, но головокружение усиливалось вместе с тошнотой. Откуда-то изнутри поднималось уже не волнение, а самая настоящая паника. Кровь в висках стучала, проецируя в разум отчаянные, похожие на истерику, пинки моего малыша. Мысленно уговаривая его успокоиться и не волновать мамочку, я понимала: если Рафаэл сейчас не примет решение, я вовсе не театрально потеряю сознание.        Тем временем даже регистратор потерял терпение, повторив свой вопрос, снова оставшийся проигнорированным. На меня нахлынуло такое же чувство, как в ту ночь, когда мы с Элензиньей разрывали временную петлю: словно моего присутствия перед собой мой пока что будущий муж не замечал.         — Рафаэл, мне плохо, — тихо, но откровенно призналась я, чувствуя, как подкашиваются ноги. Мне даже пришлось незаметно опереться о стол с документами, чтобы не упасть и немного выровнять дыхание.         — Подумай о ребенке, ты же можешь его угробить, — произнесла я уже с некоторым раздражением, не произнося при этом слово «мой» или «наш», ибо была абсолютно искренна в этой фразе.        — О ребенке? — рассеянно произнес Рафаэл, точно это было единственным, что он услышал, и обратил свой взгляд к представителю власти. — Беру, — сказано это было так, точно согласие вынимали из него клещами.        Я с облегчением выдохнула, но за ту секунду, что регистратор протягивал мне ручку для подписи, успела подумать, что неплохо было бы довести ситуацию до абсурда, сказав, что после такого не согласна я, но решила, что моему ребенку будет лучше в статусе законного сына, а не сироты при живом отце, из-за моей импульсивности. Маленький бунтарь явно считал иначе, подталкивая меня к побегу, однако, выводя свою подпись, параллельно пытаясь вспомнить, как я вообще расписывалась в этом измерении, я убеждала нас обоих, что это такая игра, и все понарошку, делая акцент на том, что никакой Кристины Самор отродясь не существовало. И в этом было свое рациональное зерно: в магии только те клятвы имеют силу, что произнесены полностью и по всей форме — по крайней мере, так было написано в одной из книжек, случайно попавшей мне в руки. На данный же момент я уже даже свою истинную для этого измерения фамилию не носила.        Закончив с подписью и даже удивившись, что чернильная (не шариковая) авторучка не потекла, залив огромной кляксой весь документ, протянула ее жениху. Тот снова сделал вид, что ушел в астрал, и регистратору вновь пришлось окликать его.        «Не хочешь жениться — не женись, — подумала я в нетерпении, — только прекрати уже этот цирк!».        В какой-то момент мне показалось, что он, действительно, отшвырнет от себя ни в чем не повинную письменную принадлежность, и выкрикнув: «Я передумал!» — побежит в кусты утешать не сдерживающую слез Серену. Я даже успела морально подготовиться к реакции приглашенных на сей смелый поступок. Оливия принялась бы злорадствовать, мама побежала бы догонять сбежавшего жениха, бабушка напару с тетей Агнесс долго пытались бы понять, что происходит, и как-то успокоить обескураженную толпу, а я бы скинула вуаль со своего лица и свадебный букет на землю, громко и четко послала Рафаэла на пять по контексту всем понятных букв, и велела бы Ивану в последний раз доставить меня в домой. Дождалась бы там возвращения доктора Жулиана, позвала Элензинью, рассказала бы все, и, сославшись на то, что в этом гребанном мире мне делать больше нечего, отослала бы его в астрал искать следы Миланы. Не то, чтобы я не доверяла Элензинье, но один маг — хорошо, а двое — лучше: может, и придумали бы, как переместить меня без вреда для здоровья.        Но я в который раз убедилась, что переоценила сеньора Соуза Диаша и силу его вечной вселенской любви к его обожаемой Луне. Именно так: Луне — я была уверена, что сама по себе восемнадцатилетняя девчушка из индейского племени ему, равно, как и всей моей родне, даром была не нужна. Оставить меня у алтаря, отказаться, использовать свой последний шанс на свободу было бы для Рафаэла поступком с заглавной буквы «П». Поступком, на который он просто не способен.        Стиснув зубы, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не смотреть в сторону Серены, Рафаэл забрал ручку и поставил крупную размашистую подпись в свидетельстве о браке.        И как после этого мне не поверить, что с наличием у нас ребенка, реальность изменится кардинально, и хотя бы тот год, что придется провести с ним бок о бок, я проживу, хоть и тоскуя по мужу настоящему, но без мучений и помешательства?        Снова грянул свадебный марш, гости поднялись со своих мест, и Рафаэл демонстративно провел меня по дорожке, поддерживая под руку. Обычно в этот момент молодоженов купают в овациях, осыпают рисом и поздравлениями, но собравшиеся, видимо, окончательно решили превратить данную церемонию в не пойми что, просто наблюдали за происходящим, не проронив и слова. Улыбнулась и поздравила меня только мама.        «Даже на фиктивной свадьбе Любимовой с Липкиндом было больше веселья!» — подумала я, и мне даже стало обидно. Под каким бы предлогом не заключался брак, а праздник, по моему мнению, должен оставаться праздником. Могли бы и подыграть. Но, видимо, их спугнул похоронный вид новоиспеченного супруга. Припоминая, что поведения Рафаэла непосредственно во время регистрации, Судьбе оказалось мало, и она еще подбросит мне неприятный сюрприз, улыбаясь гостям, я взглядом искала Элензинью. Только она могла хотя бы немного исправить ситуацию, лишив ее хотя бы скандала. Но, пройдя мимо выстроившихся в две шеренги гостей, от начала до конца, дерзкой девчонки я так и не заметила.        «Как это похоже на Элензинью! Появится только тогда, когда начнется самое интересное!».        И, как бы я не оттягивала этот момент, замедляя шаг, улыбаясь гостям, делая вид, что позирую фотографу, этот момент все равно настал. Доведя меня до края дорожки, оставив гостей позади, мой новоиспеченный муж влился в число приглашенных дабы понаблюдать, как я брошу букет. Кто бы знал, как тяжело мне дался тот задорный тон, с которым я призвала всех желающих поучаствовать к вниманию, а затем протяжно досчитала до трех! До последнего мгновения я молилась, чтобы именно в этот момент реальность свернула в другую сторону, но нет: за спиной раздался короткий возглас толпы, а, повернувшись, я увидела Алессандру, прижимающую букет невесты с тем же выражением на лице, с каким ребенок прижимает к себе любимую игрушку, боясь, что ее отнимут.         — Алессандра, ты поймала букет? — ласково заглядывая жене через плечо, попытался свести произошедшее к шутке Эдуарду. — Отдай. Ты уже замужем. Отдай.         — Отдай букет, милая, — склонившись, улыбнулась я самой доброжелательной улыбкой, — я брошу еще раз.         — Не отдам! — женщина еще плотнее прижала букет к себе, насуплено глядя на меня исподлобья.        «Евпа-а-тий Коловратий! — Я лишь хлопнула себя руками по бедрам и закатила глаза, хотя испытывала жгучее желание выругаться, а еще лучше — взвыть. — Молитвы не помогли!».         — Но незамужние девушки тоже хотят поймать букет, — попыталась я уговорить одержимую призраками, хотя на самом деле просто тянула время в размышлениях, где снова носит эту мелкую ведьму, когда она так нужна.         — Голос говорит, что этот букет проклят, — жена Эдуарду предусмотрительно отступила на шаг, чтобы я без всяких разговоров вырвала у нее этот треклятый «веник» из рук. — Голос всегда говорит правду. Букет проклят. Он напитан злобой.        «Не удивлюсь, если ты его сама и прокляла, идиотка!» — подумала я, уже не зная, как не «скатиться» на проторенную дорожку.       По толпе уже пробежался недовольный гул, а в голосах некоторых слышался настоящий испуг. В этот момент, с изяществом танка растолкав всех, кто был на пути, из толпы вышагнула Элензинья на своих неизменных железках и прямым шагом направилась к зачинщице скандала.       — Проклят? — спросила она, чуть склонив голову на бок и перехватившись с одной из опор за руку Алессанды чуть повыше запястья. Может, мое Солнышко и не хотела навредить ей, но лицо одержимой перекосилось, точно от боли. — Напитан злобой. Окутан черной тенью… Так?       Все затихли, ожидая продолжения. Алессандра в том числе.       — Да! Вы правы, сеньора! — в голосе Элензиньи звучали нотки торжества. Я едва сдерживалась, чтобы не остановить ее, опасаясь, что девочка сделает только хуже. — Вот только это не злоба. Это печаль и боль. У человека сегодня сегодня — самый счастливый день в жизни. Был бы. Но даже самые близкие: семья и друзья — пришли только для того, чтобы оплакивать жениха (видимо, она имела в виду: «принести соболезнования», — но уровень владения языком ее снова подвел)! А остальные пришли посмотреть на праздник для богатых, и сделать свои животы полными вкусной едой! Что бы сеньора чувствовала на месте Кристины?       Ведьма, не отцепляясь от руки Алессандры, обвела приглашенных взглядом. Кто-то из гостей переговаривался на тему откуда взялась неизвестная грубиянка, но большинство молчало, пребывая в шоке. Я осмелилась подойти к своему Солнышку, положив ладони ей на плечи: еще не хватало, чтоб она упала, как на празднике в честь дикарки. Она вернула свой взор к жене Эдуарду.       — И напоследок, — фыркнула Элензинья, не разрывая зрительного контакта, продолжив по-русски: «Я — это свет дня. Ничего нет сильнее меня! Ныряй в тень! Скройся в ночи! Души невинных тебе не получить!».       После чего девушка отпустила и вторую руку, проводя ею над цветами, точно снимая с них паутину, и подула на ладонь. Не знаю, как остальные, но я явственно увидела, как в воздухе растворяется дымка. Одержимая призраками от неожиданности ослабила хватку, и цветы выпали бы из ее рук, если бы Эл не воспользовалась своим нахождением в моих крепких объятьях и не подхватила их.       — Ну, вот и все! — широко улыбнулась Элензинья, отпуская руку женщины. — Нет больше проклятья! Теперь Кристина может спокойно бросить букет. Перегнувшись назад, она хотела передать мне его, но я здраво рассудила, что желающих унести такой «сувенир» с собой на этом празднике больше нет, поэтому поспешила сгладить ситуацию.       — Знаешь, моя дорогая, оставь букет себе. Ты отвоевала его в честной борьбе. Уверена, когда-нибудь он принесет тебе счастье, — засмеявшись, я чмокнула ведьмочку в щеку, оставив там красный след от помады.       Элензинья растеряно захлопала глазами, очевидно, размышляя, куда ей деть столь щедрый подарок. Сердце мое защемило в предчувствии, что она выберет единственный в данной ситуации доступный ей выход: возьмет многострадальный «веник» в зубы, что еще больше усугубило бы ситуацию, но девушка поступила умнее: вновь закольцевала время — и букет оказался на одном из кресел, где до этого сидели гости. А уж как это произошло на самом деле, меня уже не волновало.       — Идемте резать торт, — впервые после произнесения заветного согласия, подал голос Рафаэл, беря меня под руку. Благо, Элензинья к тому моменту успела твердо встать на ноги.       — Этой ведьмы здесь не должно было быть! — остановила Алессандра, потирая запястье. — Не хочешь послушать дальше?       Рафаэл, вместо того, чтобы проигнорировать этот выпад, остановился, приготовившись вникать в очередную порцию бреда.       — Что слушать? — усмехнулась я. — Кажется, инцидент с проклятьем исчерпан, и даже обоснован…       — Нет, Кристина, — вдруг раздался голос тети Агнесс. — Пусть говорит. Чего ты боишься?       — Этот брак основан на лжи. Ты ненавидишь меня и называешь меня дорогой, дорогой, дорогой! — завела прежнюю пластинку одержимая. — Но я тебе не дорогая! Ты всех тут обманываешь! Эта ведьма не сможет защищать тебя вечно!       — Да о чем ты?! — я сделала вид, что возмущена. — Ты не в себе, милая!       — Голос… Голос говорит, что вас не должно было быть тут: ни ведьмы, ни тебя, ни ребенка! Вы принесли в этот мир хаос!       — Голос?.. Тот самый голос, который шепчет тебе, иногда кричит, заставляет делать ужасные, нехорошие вещи? Который не говорит правду, а ехидно комментирует жизнь других? — голос ведьмочки стал мягким и тягучим, точно она хотела убаюкать одержимую.       Мне вновь стало не по себе, и я даже стала задумываться, что было бы лучше, если бы Алессандра, изрыгая проклятия, просто кинула букет мне в лицо. Праздник, безусловно, был бы испорчен, но все бы списали на выходки сумасшедшей. Я уже хотела остановить Элензинью, но сама точно подпала под влияние ее голоса. — Или другой: нежный и ласковый, такой мелодичный и родной… Сколько было маленькой Сандринье, когда этот голос переселился из тепла маминых объятий в голову? Нет… Не Сандринье…       — Кили… — прошептала ошарашенно женщина, а взгляд ее затуманился, словно она погрузилась в воспоминания с ужасным окончанием. — Нет! Перестань! Не смей! У жены Эдуарду, кажется, начиналась истерика, она ринулась вперед, чтобы оттолкнуть девушку, но, благо, у нашего доктора на этот раз хватило сил ее удержать. — Вы видите, что случается, если невовремя открыть рот?! — тон девушки снова стал отдавать сталью. — Я могу еще много чего рассказать… Например, почему Вам лучше не оставаться в спальне одной по ночам, или почему мужской голос всегда провоцирует в тебе жгучую ревность, и так рьяно толкает в объятия Вашего мужа, ускоряя ход событий… Так что Вам лучше приказать своему «голосу» заткнуться!       — Я не знаю, о чем Вы, сеньорита, — откашлявшись, вмешался Эдуарду, — но никакого «голоса» нет. Моя жена не совсем здорова, но это не повод угрожать ей!       — Угрожать?! — Эл открыто рассмеялась ему в лицо. — Напротив, я хочу помочь ей. Вам обоим. Да всем здесь присутствующим! У кого-нибудь есть зеркало? Не знаю, испугались ли невольные зрители всего этого «шоу» или посчитали его спектаклем, но небольшое зеркальце-пудреница у кого-то нашлось. Как только оно попало ведьме в руки, она раскрыла его и поймала им солнечный луч, точно хотела запустить солнечного зайчика. Но луч, отразившись от зеркала, вдруг раздвоился кириллической письменной «Л», и когда коснулся земли, в воздухе ощутился сладковатый запах жареного мяса, а рядом с Алессандрой обнаружился коренастый мужчина. Вернее, нечто, бывшее когда-то им. Сейчас он полностью представлял собой обгоревшую головешку как бы грубо это не звучало. Всматриваться в изуродованное ожогами лицо не хотелось вовсе, но открытые раны, из которых желтела кость, сами притягивали взгляд. Кое-где кожа приобрела даже не буро-красный, а угольно-черный цвет. Одежда, в которой лишь отдаленно можно было узнать рабочий костюм, тоже представляла собой жалкое зрелище: сгоревший, костюм висел обуглившимися грязными лохмотьями, из дыр проглядывала также сожженная до кости плоть. Но самым ужасным были глаза: полностью белые, без каких-либо намеков на зрачок или глазное яблоко. Именно таким взглядом в душу, наверное, смотрит сама смерть. Приглашенные дружно охнули. Я была уверена, кто-нибудь из особо впечатлительных особ упал в обморок. Я сама отшатнулась, отводя взгляд. Эдуарду, Сабина и даже доктор Жулиан выглядели пораженными. Одна Алессандра, кажется, до сих пор не поняла, что произошло, продолжая вещать о том, что бессмысленно сражаться против правды. Но тут существо положило руку ей на плечо и прокашлялось, прочищая горло.       — Кричи, крошка, — просипело оно, точно там, внутри, копошилось что-то, способное шевелиться. — Бейся в истерике. Ты должна заткнуть этой ведьме рот!!! Иначе…       Жена Эдуарду не обернулась, но поймала отражение чудовища в зеркале и взвизгнула. Так громко, как только могла. Видимо, раньше она не была знакома с обликом своего воздыхателя.       — Нет, прошу тебя, уйди! — Алессандра попыталась попятиться, но отступать было некуда: за ее спиной сомкнулась толпа. — Ты меня пугаешь! — Они все — ужи на сковородке, — продолжал он. — Судьба найдет каждого, как нашла нас с тобой… Скоро запахнет жареным, как на той лесопилке, что ты подожгла, лет сто назад, и так и не смогла выбраться, крошка!       — Нет, нет, это была не я! Не я! Не я! Видя, что одержимая теряет последние капли адекватности, доктор Жулиан все же решился выступить против призрака, схватив жену Эдуарду за руку.       — Против меня бороться бесполезно, — сказал он. — Как твое имя, дух?! Тот лишь осклабился и представляться отказался. И тут раздался мелодичный перезвон и с другой стороны, собравшись из золотистых огоньков, возник силуэт молодой женщины, одетой в светло-голубую тунику. Темные волосы крупными волнами ложились на смуглые плечи, взгляд карих глаз был полон спокойной решимости. Она не была из тех, кто безупречно красив, но довольно мила, а главное: женщина не выглядела мертвой. Ее даже можно было бы принять за одну из приглашенных, если бы сквозь нее нельзя было увидеть тех, кто позади.       — Его зовут Роланд, сеньор, — произнесла она, и голос ее звенел, наполняя воздух вокруг. — И он не оставит ее в покое, пока она сама не сможет изгнать его. Но для этого ей необходимо понять и принять себя. И для начала узнать, что имя «Алессандра» дали ей монахини в приюте, куда она попала после моей смерти. Я нарекла ее Кили.       Тут гостья с того света посмотрела на меня, точно только что увидела:       — Что до Вас, сеньора Кристина, не забывайте: посеешь ветер — пожнешь бурю, но буря не равна смерти — она всего лишь символ изменений, — женщина посмотрела на Элен, все еще держащую зеркало в вытянутой руке.       — Надеюсь, возвратившись в свои дома, помнить о случившемся будут только те, кто должен?       Та кивнула:        — Ну все, хватит!       Мое Солнышко захлопнула зеркало. Призраки исчезли, вновь став невидимыми постороннему глазу.       — Удачного самопознания, сеньора Кали, — фыркнула она. — А Вам, доктор Эдуарду, не советую смотреться в зеркало, оставаясь с супругой без посторонних. Я думаю, мистер Роланд с удовольствием поменяет свой изувеченный облик на Ваше прекрасное тело.       — Эдуарду, не слушай ее! — обиженно посмотрела на мужа Алессандра. — Я буду бороться!       — Я думаю, нам лучше вернуться домой, — озадаченно проговорил доктор. — Извини, Рафаэл.       — Ты не виноват, — проговорил Рафаэл. — У твоей жены — приступ, а эта девушка решила неудачно пошутить.        Рафаэл строго посмотрел на Элензинью. Кажется, ему было легче поверить в не к месту удавшийся фокус с зеркалами и подставными актерами, умело обыгравшими болезненное состояние одной из приглашенных, чем в представших взору живых мертвецов. Остальные, видимо, решили придерживаться той же версии, громко возмущаясь по поводу моего странного чувства юмора.       «Потому-то она и одета, как покойница!» — снова проворчал сеньор Бернарду. Но тем не менее, всем надо было отвлечься, и мы пошли, наконец, резать торт. А для чего Элензинья все это устроила, я узнаю позже.